Восточные славяне в VI-XIII вв.

Археология СССР

В.В.Седов

Восточные славяне в VI-XIII вв.

Ответственный редактор тома

академик Б. А. РЫБАКОВ

ИЗДАТЕЛЬСТВО • НАУКА • МОСКВА 1982

Археология СССР

с древнейших времен до средневековья в 20 томах

ПАЛЕОЛИТ СССР

МЕЗОЛИТ СССР

НЕОЛИТ ЮГА СССР. НЕОЛИТ СЕВЕРА СССР

ЭНЕОЛИТ СССР

ЭПОХА БРОНЗЫ СРЕДНЕЙ АЗИИ И КАВКАЗА

ЭПОХА БРОНЗЫ ЕВРАЗИЙСКИХ СТЕПЕЙ

ЭПОХА БРОНЗЫ ЛЕСНОЙ ПОЛОСЫ СССР

ДРЕВНЕЙШИЕ ГОСУДАРСТВА КАВКАЗА И СРЕДНЕЙ АЗИИ

АНТИЧНЫЕ ГОСУДАРСТВА СЕВЕРНОГО ПРИ­ЧЕРНОМОРЬЯ

СТЕПИ ЕВРОПЕЙСКОЙ ЧАСТИ СССР В СКИФО-САРМАТСКОЕ ВРЕМЯ

СТЕПНАЯ ПОЛОСА АЗИАТСКОЙ ЧАСТИ СССР В СКИФО-САРМАТСКОЕ ВРЕМЯ

РАННИЙ ЖЕЛЕЗНЫЙ ВЕК ЛЕСНОЙ ПОЛОСЫ
СССР

СЛАВЯНЕ И ИХ СОСЕДИ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИ­НЕ I ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ Н. Э.

ВОСТОЧНЫЕ СЛАВЯНЕ В VI-XIII ВВ. ДРЕВНЯЯ РУСЬ. ГОРОД, ЗАМОК, СЕЛО ДРЕВНЯЯ РУСЬ. ЗОДЧЕСТВО, КУЛЬТУРА, БЫТ ФИННО-УГРЫ И БАЛТЫ В СРЕДНЕВЕКОВЬЕ

* СТЕПИ ЕВРАЗИИ В ЭПОХУ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ 1981

КРЫМ И КАВКАЗ В ЭПОХУ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ СРЕДНЯЯ АЗИЯ В ЭПОХУ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

* Звездочкой отмечены вышедшие тома. Цифрой обозначен год выхода тома.

Книга посвящена историй восточных славна в начале сред­невековья по данным археологии. По материалу из курганов, поселений и других памятников исследуются все стороны культуры восточных славян накануне и в период сложения древнерусской государственности, вопросы формирования и расселения их племенных группировок, взаимоотношения с соседями — финно-угорским, балтским, иранским и тюрк­ским населением. Рассматривается конкретная история каждой из племенных группировок восточных славян.

,6/

0507000000—206 А 042 (02)-82 Подписное

Издательство «Наука», 1982 г.

Введение

Восточные славяне ныне — население, говорящее на русском, украинском и белорусском языках. Этому населению свойственны специфические языковые и этнографические особенности, выделяющие его из остального славянского мира. До образования от­дельных восточнославянских народностей, в раннем средневековье, восточные славяне составляли единую древнерусскую (или восточнославянскую) народ­ность, для которой были характерны общий язык и однородная материальная и духовная культура. Та­ким образом, восточные славяне — понятие не геогра­фическое, а этноисторическое.

История восточного славянства начинается с того периода, когда из общеславянского (праславянского) языка стал выделяться самостоятельный восточно­славянский язык. Это произошло, как отчетливо сви­детельствуют многие лингвистические данные, в VII— VIII вв. (Филин Ф. Я., 1962, с. 152-290; 1972, с. 6-30). Следовательно, история восточного славянства насчитывает около 12—13 столетий.

Настоящая книга посвящена первому периоду ис­тории восточных славян — от VI—VII вв., когда про­исходили процессы, подготавливавшие распад обще­славянского языка, и закладывались основы для формирования древнерусской народности, до XIII сто­летия включительно, когда исторические события при­вели к политическому дроблению восточнославян­ской территории. Это во многом способствовало раз­витию местных языковых и культурных особенностей, что в конечном итоге привело к сложению русской, украинской и белорусской народностей.

К VIII—IX вв. славянские племена занимали зна­чительные пространства Восточной Европы — от Чудского и Ладожского озер на севере до Черного моря на юге. Эта территория принадлежит к Восточ­но-Европейской, или Русской, равнине (средняя вы­сота над уровнем моря 170 м). Характер местности в целом равнинный, лишь в отдельных местах имеются небольшие повышения поверхности. Таковы Средне­русская, Валдайская, Смоленская и Подольская воз­вышенности. В формировании современного рельефа заметную роль сыграло древнее оледенение. В север­ных районах сохранился моренный покров со слегка холмистым рельефом. В средней полосе ледниковая морена подверглась размыву талыми водами, что привело к значительному сглаживанию холмов. В южной части, на территории, не покрывавшейся ледником, поверхность рассечена долинами крупных рек и имеет развитую балочно-овражную сеть.

Русская равнина обладает развитой речной систе­мой. Равнинность территории при небольшой высоте и обширной площади определили значительную дли­ну рек при малом уклоне их русел. Из рек южного стока наибольшую площадь занимает Днепр с его крупными притоками Припятью, Десной и Сожем. К старой восточнославянской территории принадле-

жат еще бассейн Днестра и Южного Буга, а также верхнее течение Волги с бассейном Оки. Из бассейнов северной части Русской равнины нельзя не назвать Ильменский, включающий Ловать, Мету, Шелонь ж Волхов; Псковский — с рекой Великой; Западнодвин-ский и Неманский.

Значительная часть Восточно-Европейской равнины покрыта лесами. Преобладают смешанные и широко­лиственные леса. Лишь южные окраины восточносла­вянской территории принадлежат к лесостепи, где лес с лиственными породами деревьев чередуется с разнотравными степями.

Для северных и южных районов Русской равнины типичны подзолистые почвы, а там, где хвойные леса перемежаются лиственными, а также луговыми полянами с густым травным покровом, распростра­нены дерново-подзолистые почвы с повышенным со­держанием перегноя. В зоне широколиственных ле­сов образовались бурые или серые лесные почвы, более плодородные по сравнению с подзолистыми. В лесостепных районах преобладают черноземы — самые плодородные почвы.

Равнинный характер, благоприятные климатиче­ские условия, обилие рек и лесов способствовали ос­воению человеком Русской равнины в глубокой древ­ности. В первой половине I тысячелетия н. э. Восточно-Европейская равнина была заселена племе­нами, относившимися к нескольким языковым груп­пам. Ее наиболее северные территории, от Финлян­дии и Эстонии на западе до Урала на востоке, были заняты финно-угорским населением. Средняя часть, выходящая к побережью Балтийского моря на участ­ке от устья Вислы до устья Западной Двины, принад­лежала балтам. Более южные области Поднепровъя с примыкающими к нему верховьями Буга и Днестра заселяли славяне, вплотную соприкасавшиеся на юге с ираноязычными сарматскими племенами.

Интерес к истории восточных славян и их проис­хождению проявился очень давно. Впервые на воп­рос о происхождении древнерусского народа по­пытался ответить в начале XII в. летописец Нестор, автор Повести временных лет (ПВЛ, I, с. 9—17). По его представлениям, славяне в древности жили на Дунае, «где есть ныне Угорьска земля и Болгарьска» (ПВЛ, I, с. 11). Затем на них напали волохи, и при­тесняемые славяне начали широкое расселение по Средней и Восточной Европе. Летописец называет славянские племена и указывает их географическое положение.

Особенно подробно описывает он восточнославян­ские (или, как они именуются в летописях, русские) племена, составившие основу древнерусской народ­ности. Летописцу было известно 13 славянских пле­мен, населявших Восточную Европу. В Среднем По-днепровье жили поляне, на земле которых возник Киев. Их западными соседями были древляне. Из их

ВВЕДЕНИЕ

городов упоминаются Овруч и Искоростень. Еще за­паднее, на Волыни, расселились бужане (волыняне). Между Припятью и Западной Двиной обитали дре­говичи. На днепровском левобережье, по Десне, Сей­му и Суле, расположилась севера (северяне). Здесь же, на левом притоке Днепра — Соже, локализуются радимичи. Верховья Оки занимали вятичи. Одним из крупнейших русских племен были кривичи, заселяв­шие верхние течения Днепра, Волги и Западной Двины, а также, судя по поздним летописным сводам, будущую Псковскую землю. Летописец называет еще полочан, поселившихся на речке Полоте, притоке Западной Двины. Судя по данным других летописей, полочане представляли ответвление кривичей. Самым северным русским племенем были словене, жившие в обширном бассейне оз. Ильмень. Южную окраину восточнославянской территории по Днепру, Южному Бугу и Днестру занимали уличи и тиверцы, а где-то на юго-западе, по-видимому в Прикарпатье, обитали хорваты.

Наконец, в экскурсе о событиях VII в. летописец называет славянское племя дулебов, которое обитало на Волыни и притеснялось обрами (аварами). В древ­нерусское время этого племени уже не было, его тер­риторию занимали бужане (волыняне).

Летописное описание племен долгое время остава­лось единственным источником по ранней этнической истории восточного славянства. Русские историки XVIII—XX вв. в своих исследованиях ограничились комментариями к летописным известиям и высказали несколько догадок относительно истории и судеб восточнославянских племен. Плодотворной оказалась попытка основателя русской исторической географии Н. П. Барсова использовать данные топонимики для ограничения ареалов летописных славянских племен (Барсов Н. Я., 1885).

В XIX в., особенно во второй его половине, почти на всей восточнославянской территории активно ве­лись раскопки курганов — погребальных памятников восточных славян IX—XIV вв. Они раскапывались и специалистами-археологами, и историками, и краеве­дами, и просто любителями старины. Многие из этих раскопок выполнены некачественно. Тем не менее, к концу столетия в различных уголках древнерусского региона было вскрыто около 20 тысяч курганных на­сыпей. Находки из них составили обильные вещевые коллекции многих музеев Восточной Европы. Уже в 1899 г. выдающийся русский археолог А. А. Спицын прекрасно показал, что курганы и вещевые материа­лы из них могут служить важнейшим историческим источником для исследования восточнославянских племен (Спицын А. А., 1899в).

Древнерусские курганы, кроме общих признаков, объединяющих их в единую культуру и отличающих от соседних памятников, характеризуются локальны­ми особенностями. Анализ этих особенностей позво­ляет выделить в восточнославянском ареале области, каждой из которых свойственны определенные дета­ли погребальной обрядности и специфический набор женских украшений. Географическое положение этих областей соответствует летописным местам расселе­ния восточнославянских племен. Но археологиче­ские сведения, поскольку они несравнимо богаче ле­тописных и поддаются детальному картированию, да­ли возможность уточнить указания письменных

источников и детализировать картину расселения славянских племен в Восточной Европе.

Изучая современные диалекты восточнославянских языков и материалы древнерусской письменности, А. А. Шахматов (Шахматов А. А., 1899, с. 324-384), А. И. Соболевский (Соболевский А. И., 1884) утвер­ждали, что между диалектной дифференциацией древ­ней Руси и племенами Повести временных лет суще­ствует какая-то зависимость. Летописные племена, как полагали исследователи, были не случайными образованиями, а этническими группами восточного славянства. Установив, что для некоторых восточно­славянских племен характерны своеобразные укра­шения, относящиеся как составная часть женского костюма к признакам этнического порядка, А. А. Спи­цын подтвердил мысль А. А. Шахматова об этниче­ском своеобразии племен Повести временных лет.

Выводы А. А. Спицына и его характеристика восточнославянских племен были безоговорочно при­няты русскими и зарубежными исследователями. В русской литературе они позднее были развиты Ю. В. Готье (Готье Ю. В., 1930, с. 204-247). На ос­нове всех известных в то время источников он по­пытался охарактеризовать древности восточнославян­ских племен и выяснить некоторые исторические вопросы, связанные с ними. По пути, указанному А. А. Спицыным, построено исследование восточно­славянских племен в трудах знаменитого чешского слависта Л. Нидерле (Niederle L., 1904; Нидерле Л., 1956, с. 152-166).

К началу 30-х годов XX в. относятся первые архео­логические монографии, посвященные отдельным восточнославянским племенам. А. В. Арциховский систематизировал курганный материал вятичей XI— XIV вв. (Арциховский А. В., 1930а), Б. А. Рыбаков исследовал радимичские курганные древности (Ры­бакову Б. А., 1932, с. 81-153).

В 1937 г. П. Н. Третьяков выразил сомнение в возможности использовать древнерусские курганные материалы для изучения племен Повести временных лет (Третьяков П. Я., 1937, с. 33—51). По мнению этого исследователя, племена начальной летописи нужно изучать исключительно по археологическим данным первобытнообщинного периода, поскольку курганные материалы IX—XIII вв. относятся уже к тому времени, когда племенные группы славянства сошли или сходили с исторической сцепы. Террито­риальные различия женских украшений в курганах XI—XIV вв. П. Н. Третьяков объяснял тяготением населения к определенным экономическим центрам, которые будто бы являлись пунктами массового ре­месленного производства этих украшений. Границы же распространения определенных типов женских украшений исследователь связывал с территориями «формирующихся феодальных областей».

В ответной статье А. В. Арциховского (Арцихов­ский А. В., 1937, с. 53—61) и в последующей архео­логической литературе была показана ошибочность этих положений П. Н. Третьякова. Теперь представ­ляется несомненным, что женские височные украше­ния восточных славян могут служить надежным этноплеменным признаком и по своему распростра­нению не укладываются ни в какие политические образования. Изучение ремесленного производства древней Руси, в том числе изготовления височных

ВВЕДЕНИЕ

украшений, позволило Б. А. Рыбакову утверждать, что территориальное распространение височных ко­лец не связано с экономическими центрами. Курган­ные вещи изготовлялись в основном деревенскими мастерами с ограниченными районами сбыта. Очевид­но, что единство форм украшений в определенных областях обусловлено только их этническими особен­ностями.

Между тем, дискуссия, начатая П. Н. Третьяковым, сыграла положительную роль в изучении восточно­славянских племен. Весьма ценным в положениях этого исследователя было стремление привлечь к изу­чению славянских племен археологические данные второй половины I тысячелетия н. э., на которые до этого не обращали внимания. История некоторых восточнославянских племен, названных в летописях, начинается с более раннего времени, чем IX—X вв., когда повсеместно распространяется курганный по­гребальный обряд. Археологические материалы вто­рой половины I тысячелетия н. э. очень важны для выяснения процессов расселения и формирования восточнославянских племен. Однако привлечение раннего материала для изучения восточнославянских племен нисколько не умаляет значения более поздне­го курганного материала. Более того, оказывается, что без него невозможно восстановить детали ранней истории летописных племен.

Итогом большой работы П. Н. Третьякова над древ­ностями второй половины I тысячелетия н. э. явилось его исследование о северных восточнославянских племенах — кривичах, словенах новгородских и вяти­чах (Третьяков П. Я., 1941, с. 4—53). Словене новго­родские характеризовались на основе их древнейших погребальных памятников — сопок, кривичи — по ма­териалам длинных курганов, а с вятичами связыва­лись погребальные насыпи с домовинами типа Шань-ково — Почепок. Б. А. Рыбаков попытался проследить историю и восстановить территорию полян и северян не только по курганным материалам IX—XII вв., но и по памятникам III—VIII вв. Северянскими он счи­тал городища роменской культуры, а с полянами — крупным племенным союзом, занимавшим оба берега Днепра,— связал вещи с выемчатой эмалью днепров­ского типа и антропоморфные фибулы (Рыбаков Б. А., 1947,с.81-105).

П. II. Третьякову принадлежит обобщающая рабо­та по восточноевропейским древностям I тысячеле­тия н. э. и более древней поры, сыгравшая заметную роль в изучении предыстории восточного славянства (Третьяков П. Н., 1948; 1953). К сожалению, огром­ные материалы древнерусских курганов не были ис­пользованы в работе, что, естественно, обеднило ис­следование. Теперь, когда получены новые данные по восточноевропейским древностям I тысячелетия н. э., далеко не все положения книги П. Н. Третьякова удовлетворяют науку.

Для археологии послевоенных десятилетий харак­терно пристальное внимание к славянским памятни­кам третьей четверти I тысячелетия н. э. Не менее активно исследовались и синхронные древности со­седнего населения. В результате плодотворных экс­педиционных изысканий в общих чертах была созда­на этническая карта Восточной Европы накануне ши­рокого славянского расселения (Третьяков П. Н., 1966; Седов В. В., 19706, с. 8-76; 1978г, с. 9-15).

К настоящему времени в распоряжении археологов имеется свыше 40 тысяч славянских погребальных комплексов, которые являются неоценимым источни­ком по восточнославянской истории.

В нашем труде сделана попытка обобщения всех археологических материалов, накопленных наукой. Первый раздел книги отведен периоду, который не­посредственно предшествовал сложению восточного славянства. Без изложения основных вех ранней сла­вянской истории остались бы непонятными многие стороны расселения и формирования восточнославян­ских племен.

Важнейшей задачей второго раздела исследования является изучение истории племенных групп восточ­ных славян, известных по русским летописям, усло­вий их расселения и формирования, а также анализ взаимодействия их с неславянским населением Вос­точной Европы.

В заключительных разделах книги освещаются не­которые общие вопросы восточнославянской археоло­гии — социально-экономическая история, условия сло­жения древнерусской народности, русская дружина по данным археологии и языческая религия. Изуче­ние этих вопросов прежде всего основано на тех же курганных материалах, которые служат основным источником при анализе истории восточнославянских племен.

В основе исследования лежат археологические ма­териалы. Их анализ и интерпретация составляют кар­кас настоящей книги.

В связи с успехами археологического изучения восточнославянских племен летописного периода с 30-х годов XX в. антропологи стали систематизиро­вать краниологические материалы из курганных мо­гильников X—XIV вв. в зависимости от племенных ареалов, устанавливаемых археологами (Дебец Г. Ф., 1932, с. 69-80; 1948; Трофимова Т. А., 1946, с. 91-136; Происхождение русского народа, с. 248—255; Алексеев В. П., 1969, с. 162-207; Алексеева Т. И., 1973).

Однако племенное деление восточного славянства, детально изученное археологами, не нашло какого-либо соответствия в антропологической дифференциа­ции славянского населения эпохи раннего средневе­ковья. Антропологическая карта Восточной Европы X—XIV вв. оказалась весьма отличной от синхронной археологической, что с исторической точки зрения представляется вполне оправданным. Как показано ниже, племенное деление восточного славянства сло­жилось только во второй половине I тысячелетия н. э. и было результатом широкого расселения сла­вян и отчасти их взаимодействия с местным населе­нием. В отличие от материальной культуры, антро­пологическое строение не подвержено быстрым изменениям. Истоки антропологического членения восточного славянства относятся к более древней по­ре и во многом зависимы от антропологии субстрат­ного населения, вошедшего в состав славянства. По­этому палеоантропология славян не может быть связана с основными проблемами настоящего исследо­вания. Данные антропологии анализируются лишь при рассмотрении отдельных тем.

В антропологическом строении восточного славян­ства эпохи раннего средневековья выделяется четы­ре основных типа. Они установлены при анализе

ВВЕДЕНИЕ

краниологических материалов, полученных из курга­нов и городских кладбищ древней Руси, вне зависи­мости от племенных ареалов, намечаемых археоло­гией и летописью (Седов В. В., 1977а., с. 148—156).

Для юго-западной части территории восточносла­вянского расселения характерен мезокранный, отно­сительно широколицый антропологический тип. Се­рии черепов этого типа происходят из курганов Волыни и южных районов Припятского Полесья, из древнерусских могильников Прикарпатья и Молда­вии, а также из некрополей Киева, Витачева и Родни.

Ближайшие аналогии этим сериям черепов вы­являются среди краниологических материалов из средневековых славянских погребений Польши и Чехословакии. Происхождение мезокранного широко­лицего антропологического типа славян пока не выяснено. В восточноевропейских материалах пред­шествующего времени какие-либо генетические кор­ни этого типа не обнаруживаются. Однако неясность происхождения этого антропологического типа сла­вян обусловлена прежде всего тем, что у многих племен Средней и Восточной Европы в I тысячеле­тии до и. э. и в I тысячелетии н. э. господствовал обряд кремации умерших, который не оставляет материалов для антропологов.

В днепровском левобережье и бассейне верхней Оки локализуется второй антропологический тип восточного славянства. Он характеризуется средним или узким лицом и долихо-субмезокранией. Сравни­тельное сопоставление краниометрии славян днеп­ровского лесостепного левобережья и населения II— IV вв., известного по Черняховским могильникам, обнаруживает их явную близость. В свою очередь черняховское население, судя по антропологическим данным, в значительной степени восходит к скиф­скому. Таким образом, можно утверждать, что в Среднем Поднепровье раннесредневековые славяне, принадлежащие к рассматриваемому антропологиче­скому типу, в основном являются славянизирован­ными потомками скифского (ираноязычного) населе­ния тех же областей.

Труднее ответить на вопрос о происхождении до-лихо-мезокранпого узко-среднелицего антропологи-

ческого типа славян в левобережной части Верхнего Поднепровья и на верхней Оке. Конечно, можно предположить, что распространение этого типа здесь является результатом расселения славян из Среднего Поднепровья. Некоторое своеобразие краниологиче­ских материалов Окского бассейна в таком случае можно было бы объяснить воздействием финно-угор­ского субстрата. Однако не исключено, что рассмат­риваемый антропологический тип в этих областях восходит к глубокой древности. Расселившиеся здесь славяне, как показано ниже, смешались с местным населением и могли унаследовать их антропологиче­ское строение.

На территории Белоруссии выявляется третий ант­ропологический тип восточного славянства — доли-хокранный широколицый. Имеются все основания полагать, что этот тип в Верхнем Поднепровье и в бассейне Западной Двины является наследием мест­ных балтов, ассимилированных славянами. Форми­рование же долихокранного широколицего антропо­логического типа в Восточной Европе восходит к весьма отдаленному периоду — культуре боевых то­поров эпохи бронзы.

Четвертый антропологический тип восточного сла­вянства характеризуется мезо- или суббрахикрапией, низким или низко-средним, сравнительно узким ли­цом. Черепа, принадлежащие к этому типу, происхо­дят из курганов и могильников Северо-Западной Ру­си. Суббрахикранный узколицый антропологический тип славян не связан с антропологическим строени­ем прибалтийскофинского населения, жившего в Новгородско-Псковской земле в древности, и поэто­му его формирование не может бьпь объяснено суб­стратным воздействием. Ближайшие аналогии чере­пам раннесредневековых славян Новгородской и Псковской земель обнаруживаются в северо-западной части общего славянского ареала — в землях бал­тийских славян. Это склоняет к мысли о переселении предков словен новгородских и кривичей откуда-то из региона, входящего в бассейны Одры и Вислы. К рассматриваемому антропологическому типу принад­лежат и черепа из курганов Ярославского и Кост­ромского Поволжья. Эти области, как будет показано ниже, заселялись славянами из Новгородской земли.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Славяне Восточной Европы в V—VII вв.

Глава первая Культуры южного региона

Глава вторая

Культуры Верхнего Поднепровья и смежных областей

Глава третья Культуры северных территорий

Рис. 3. Печь-каменка жилища 6 на поселении Кодын II

неславянское домостроительство, отсутствуют здесь и захоронения по славянскому ритуалу. Очевидно, на основе распространения пражско-пеньковский кера­мики можно говорить об инфильтрации славян в сре­ду населения, оставившего салтовскую культуру.

Памятники пражско-пеньковского типа впервые бы­ли выявлены и исследованы группой украинских ар­хеологов в бассейне Тясмина, правого притока Днеп­ра, и в порожистой части Днепра (Березовец Д. Г., 1963, с. 145-208; Петров В. П., 19636, с. 209-233). В бассейне Южного Буга подобные древности много лет изучает П. И. Хавлюк (Хавлюк П. И., 1963а, с. 187-201; 19636, с. 320-350; 1974, с. 181-215). Обобщающее исследование раннесредневековых сла­вянских древностей территории Молдавии принадле­жит И. А. Рафаловичу (Рафалович И. А., 1972), По-долии — О. М. Приходнюку (Приходнюк О. М., 1975).

В последние годы ведутся активные полевые изыс­кания памятников пражско-пеньковского типа. Раз­ведки и раскопки охватили Среднее и Нижнее Под-непровье (Кравченко Н. М., 1979, с. 74—92; 1980, с. 289, 290; Приходнюк О. М., 19766, с. 101-119; 19796, с. 391, 392; 1980; Приходнюк О. М., Казан-ський М. М., 1978, с. 43-47; Приходнюк О. М., Беляе­ва С. А., 1980, с. 326, 327; Смиленко А. Т., 1978,

с. 159—160), бассейн Южного Буга (Хавлюк П. И., 1976, с. 401; 1978, с. 394, 395; 1979, с. 415, 416), Прутско-Днестровское междуречье (Приходнюк О. М., 1978а, с. 376; Ларина О. В., Рафалович И. А., 1979, с. 486, 487; Рафалович И. А., Дунявина В. Ж., 1979, с.489, 490).

В пограничной полосе, там, где ареал пражско-пеньковской керамики налегает на область распрост­ранения колочинских древностей, успешно ведет по­левые изыскания Е. А. Горюнов (Горюнов L. А., 1973, с. 99-112; 1977, с. 283; Горюнов Е. А., Казан­ский М. М., Пескова А. А., Усова Г. А., 1976, с. 318, 319; Горюнов Е. А., Казанский М. М., Усова Г. А., 19796, с. 320, 321).

Поселениями пражско-пеньковской культуры яв­ляются селища, расположенные в долинах небольших рек и ручьев и занимающие останцы или участки по­логих берегов. Для поселений часто выбирали места, которые не требовали сооружения искусственных ук­реплений. Реки, леса и болота служили естественной защитой. Рассказывая о славянах и антах, византий­ский писатель VI в. Маврикий сообщает, что «они се­лятся в лесах, у неудобнопроходимых рек, болот и озер, устраивают в своих жилищах много выходов вследствие случающихся с ними, что естественно, опасностей» (Мишулин А. В., 1941, с. 253).

Почти во всех случаях поселения устраивались в окружении плодородных почв. Леса и пойменные луга

Рис. 5. Серебряный сосуд из клада у с. Мартыновна

той спинкой и ромбической ножкой, чуть выступаю­щей вперед. Орнамент — из точечных и прочерченных линий. Эти фибулы сложились в Среднем Поднеп-ровье под сильным культурным влиянием Византии и Дунайского региона, датируются они VII—VIII вв. (Горюнов Е. А., Казанский М. Ж., 19786, с. 25-31).

Пальчатые и антропозооморфные фибулы, поясные принадлежности и браслеты из кладов имеют анало­гии в крымских и северокавказских материалах, где они иногда встречаются с византийскими монетами. На этом основании клады в целом датируются VI— VIII вв. (Амброз А. К., 1971а, с. 96-123). Некоторые из них, в том числе Мартыновский, Хацковский, Ма-лоржавский, относятся к VI—VII вв., другие, как Пастырские, Харивский,— более поздние (вторая половина VII—VIII в.).

В конце XIX и начале XX в. исследователи полага­ли, что комплексы украшений с пальчатыми и антро-позооморфными фибулами оставлены готами. Однако в 20-х годах А. А. Спицын высказал мысль о принад-

Глава вторая

Древности колочинского типа

Описанные далее культурные группировки третьей четверти I тысячелетия н. э. — колочинскую, тушем-лииско-банцеровскую и мощинскую — некоторые ис­следователи считают целиком или частично славян­скими. Однако, как показано ниже, их носители, заселявшие Верхнее Поднепровье, полоцко-витеб-скую часть Западнодвинского бассейна и верхнюю Оку, в этот период еще не были славянами, а при­надлежали к близко родственной балтской языковой группе. Через некоторое время это население в ре­зультате внутрирегионального взаимодействия со славянами вошло в состав восточнославянских пле­менных союзов и древнерусской народности. Таким образом, племена, оставившие колочинские, тушем-линско-банцеровские и мощинские древности, были прямыми физическими предками части восточного славянства. Характеристика этих древностей здесь не только оправдана, но и необходима, поскольку без этого история восточнославянских племен не может быть понята.

К северу от ареалов пражско-корчакской и праж-ско-пеньковской культур, на обширной территории Верхнего Поднепровья и Витебско-Полоцкой части Западнодвинского бассейна в третьей четверти I ты­сячелетия н. э. были распространены памятники типа Тушемли — Банцеровщины — Колочина (карта 6). Весь этот регион характеризуется очень близкими между собой глиняными сосудами тюльпановидной, цилиндро-конической и ребристой форм, составляв­шими основную массу керамики поселений. Одноро­ден в регионе и погребальный обряд. Зато по типам домостроительства дифференцируются две большие области (карта 3). Смоленщина, правобережная часть Верхнего Поднепровья и Западнодвинский бассейн характеризуются наземными домами специ­фической конструкции (памятники типа Тушемли— Банцеровщины). На юго-востоке — в Подесенье, Го-мельско-Могилевском поречье Днепра и в верховьях Суды и Пела — на поселениях господствуют неболь­шие полуземляночные жилища (памятники типа Колочина). Очень небольшие различия между этими территориями выявляются и в керамическом мате­риале.

Памятники колочинского типа стали известны науке сравнительно недавно. В 1955—1960 гг. на правом берегу Днепра между устьями Березины и Сожа было исследовано городище Колочин I с приле­гающим к нему селищем (Сымонович Э. А., 1963, с. 97—137). Городище было устроено на мысе. Его площадка прямоугольной формы со сторонами 42 и 36 м по краям была укреплена двумя валами высотой

3,5 и 1,1 м. Раскопками выявлены остатки массивной ограды из дерева, оконтуривавшей площадку городи­ща по всему периметру. К ограде примыкали деревян­ные постройки, сохранившиеся очень плохо и поэтому не поддающиеся реконструкции. Это было городище-убежище того же типа, что и Тушемля, раскопки ко­торой дали обильный материал для воссоздания пер­воначального облика таких памятников.

Основная часть находок на Колочинском городище размещалась по краям площадки. Здесь собрано мно­го фрагментов раздавленных глиняных сосудов, в том числе с остатками обгорелого проса и чечевицы. Кроме того, найдены глиняные пряслица, железные, бронзовые и костяные изделия.

Рядом с городищем находилось селище площадью около 1 га. На небольшой исследованной раскопками площади открыто одно полуземляночное жилище третьей четверти I тысячелетия н. э. Котлован имел прямоугольную форму размерами 3,85X3,8 м и глу­биной 0,35 м. Ямы, выявленные на дне котлована, свидетельствуют о столбовой конструкции стен жи­лища. В центре его был поставлен столб, очевидно, поддерживавший перекрытие постройки. Отаплива­лось жилище при помощи очага, находившегося в его средней части.

Колочинское городище — пока единственное ис­следованное укрепленное убежище рассматриваемого региона. В VI—VII вв. здесь безраздельно господст­вовали открытые поселения (табл. VIII). В Поде­сенье интересные селища Смольянь, Колодезный Бугор, Целиков Бугор, Заярье исследовал П. Н. Тре­тьяков (Третьяков П. Я., 1964, с. 1-35; 1965, с. 67-75; 1974, с. 40—118). В окрестностях Трубчевска ана­логичные поселения и синхронный грунтовой могиль­ник (Макча, Хохлов Вир) изучал В. А. Падин (Па­дин В. А., 1960, с. 317-319; 1969, с. 208-218). Ниже Трубчевска около д. Кветунь Л. В. Артишевская про­извела, раскопки могильника с трупосожжениями (Артишевская Л. В., 1963, с. 85—96). В районе Нов-города-Северского исследования на поселениях Фо-ростовичи и Левкин Бугор вел Э. А. Сымонович (Сымонович Э. А., 19696, с. 64—68; Симонович Е. О., 1969а, с. 87—91). В последние годы этот исследователь производил раскопки селищ Букреевка 2, Каменеве 2 и Тазово, расположенных на р. Тускарь в Курской обл. (Сымонович Э. А., 1979, с. 95, 96; 1980, с. 81).

Весьма плодотворно изучает колочинские древно­сти в Подесенье и в более южных районах их распро­странения Е. А. Горюнов (Горюнов Е. А., 1972, с. 42-46; 1974а, с. 68-72; 19746, с. 119-125; 1980, с. 50, 51; Горюнов Е. А., Казанский М. Л/., Усова Г. А., 1979а, с. 57, 58). В окрестностях с. Картамышева Обо-янского р-на Курской обл. Е. А. Горюнов исследовал не только поселения с типично колочинскими жили­щами-полуземлянками, но и грунтовой могильник

Мощинская культура

Мощинское городище, давшее название культуре, находится на правом берегу р. Пополта в бассейне Угры, в пределах Калужской обл. Устроено городи­ще на мысе, площадка его имеет треугольные очер­тания, размеры 80X60 м. С напольной стороны она защищена валом высотой до 2,5 м и рвом (табл. XII, 13). Исследования городища были начаты Н. И. Бу­лычевым в конце прошлого столетия (Булычев Н. И., 1899б, с. 13-21).

Этот же исследователь производил раскопочные работы на городищах Серенск и Спас-Перекша, в культурных напластованиях которых имеются отло­жения середины и третьей четверти I тысячелетия до н.э. (Булычев Я. Я., 1899б, с. 23-25). Н. И. Бу­лычевым были открыты и исследованы погребальные памятники населения, оставившего мощинскую куль­туру, — курганы при деревнях Шаньково и Почепок (Булычев Н. И., 1899б, с. 5-7).

В самом конце XIX в. и в первые годы XX в. ис­следованиями поселений мощинского типа занима­лись Ю. Г. Гендуне, В. А. Городцов, Н. В. Теплов, Н. В. Троицкий и И. Д. Четыркин. Раскопками были затронуты городища Дуна, Поречье и Акиншинское (Троицкий Н. В., 1898; Теплов Н. В., 1899; Четыр­кин И. Д., 1899; Городцов В. А., 1900а, с. 1-10; Ген­дуне Ю. Г., 1903).

Некоторое пополнение материалов мощинской культуры принесли работы В. А. Городцова на Огуб-ском городище в 1923 г. (Городцов В. А., 1926) и ис­следования краеведами М. А. Дружининым и Г. А. Доррером в 30-х годах городища у с. Поречье. В 1934—1936 гг. разведки и небольшие раскопки по Оке и Угре провела экспедиция П. Н. Третьякова, М. М. Герасимова и М. В. Воеводского (Археологи­ческие исследования в РСФСР в 1934—1936гг., с. 40).

Наиболее крупные изыскания по мощинской куль­туре принадлежат Т. Н. Никольской. Начиная с 1949 г. экспедиция под ее руководством осуществила зна­чительные разведывательные работы, произвела рас­копки на городищах Свинухово, Огубское, Воротын-цево, Зайцеве, Синюково и др., а также исследовала курганы Воротынцево и Николо-Ленивец (Николь­ская Т. Я., 1951, с. 99-105; 1954, с. 92-104). Т. Н. Никольской создана и обобщающая работа по мощинским древностям (Никольская Т. Я., 1959, с. 37-57).

В бассейне Упы, правого притока Оки, полевые работы по изучению памятников I тысячелетия н.э., в том числе наслоений мощинской культуры, в 50— 60-х годах вела С. А. Изгомова (Изюмова С. А., 1953, С, 68-79). Курган мощинской культуры в бассейне

верхнего Днепра в 1956 г. был раскопан В. В. Седо­вым (Седов В. В., 1960а, с. 9—12). Разведывательные работы по выявлению поселений мощинской культу­ры в поречье верхней Угры и бассейне верхнего Днеп­ра производились Е. А. Шмидтом (Шмидт Е. А., 1958а, с. 95-142).

В последние годы раскопки городища у с. Мощи-ны и соседних поселений мощинской культуры про­должены И. К. Фроловым. Исследования дали новые интересные материалы. Раскопан также курган меж­ду деревнями Горячеве и Дюкино на Угре (Фролов И. К., 1975, с. 85, 86; 1976, с. 95; 1977, с, 77-79; 1978, с. 93; 19806, с. 87; Фролов И. К., Стусова И. Е., Пеньковиков В. И., 1979, с. 102, 103).

Область распространения памятников мощинской культуры охватывает преимущественно бассейн верх­ней Оки до впадения в нее Пр<