Наследственные иерархии и Ренессанс.
В условиях упадка в Италии как феодальных иерархий, так и городской коммунальной демократии к XV веку вызывает удивление феномен Ренессанса. Многие современные исследователи придают Ренессансу ключевую роль в формировании европейского Модерна, и мы в исследовании истоков демократии не можем обойти соотношения ренессансной культуры и развития демократии в Европе.
Концепция Ренессанса, первоначально связываемая с возобновлением интереса к античной культуре и искусству, и рассматривалась первоначально как чисто культурный феномен. Но уже начиная с Буркхарта1 понимание Ренессанса было значительно расширено, и социальные и политические феномены были включены в эту концепцию, примером чего служит обнаружение Буркхартом ренессансной идеи “государства, как произведения искусства”2. В последствие применение концепции Ренессанса становится практически безбрежным, распространяясь вначале на Северную Европу (Северный Ренессанс) затем на зрелое средневековье3, а затем и на неевропейские культуры (Китай, мусульманский мир)4, уже естественно вне всякой связи с классической античностью, но рассматривая “Всемирный Ренессанс” в духе особой стадии развития мировой культуры.
Мне представляется, что сколь бы полезным не было возможное перетолковывание идеи Ренессанса, сколько-нибудь естественный смысл эта идея имеет только в том значении, которое достаточно близко к первоначальному пониманию этого феномена. Оставляя в стороне неуместные в данной книге дискуссии о смысле и значимости для социокультурного анализа подобных терминов, я хотел бы обратить внимание на социальные корреляты того неожиданного расцвета культуры, который принято называть Ренессансом, и на соотношение этих коррелятов с предшествующей социальной ситуацией.
Что в плане социальных изменений могло привести к столь неожиданному слому хорошо установившейся художественной традиции средневековья? Здесь обращает на себя внимание факт резко возросшей социальной мобильности. Большие мастера Высокого возрождения перестают выступать в привычной ранее функции членов ремесленных корпораций и становятся (вне зависимости от социального происхождения) полноправными партнерами пап, императоров, новоявленных тиранов и феодальной аристократии. П. Бурке в замечательном исследовании о характере гуманистической и художественной элит ренессансной Италии ясно демонстрирует высокую степень вертикальной мобильности в процессе формирования этих элит5.
С появлением ренессансного мышления в Италии не только произведения искусства и формы государства освобождаются от ограниченной традиции и становятся предметом свободного поиска, но и сам человек, его судьба и карьера становятся “сделанным” рукотворным произведением искусства. Достаточно вспомнить Леонардо и Микеланджело, Рафаэля и Бенвенуто Челлини, не говоря уже о таких политических феноменах, как Цезарь Борджиа или Сиджезмундо Малатеста. Ощущение почти безграничной вертикальной мобильности, возможности человека стать хозяином своей судьбы, освободившись от всех пут традиции - моральных, художественных, социальных, - это и есть реальное мироощущение Ренессанса6. Не случайно расцвет искусства совпал с совершенно экстраординарной жестокостью социальной и политической практики ренессансных тиранов (удивительным образом довольно мало сказавшейся на судьбах великих художников Ренессанса)7.
Если принимать во внимание социальные и политические аспекты итальянского ренессанса (и прежде всего феномен высокой социальной мобильности), то перенесение концепции Ренессанса на другие географические области и исторические периоды будут представляться не более чем метафорой. Это соображение представляется мне исключительно важным для анализа различий в формах социальной жизни на Юге и Севере Европы, отчетливо прослеживающегося вплоть до настоящего времени. Реформация стала альтернативой Ренессансу8. Лютер - это скорее библейский пророк, чем “ренессансный титан”. Конституирование гражданского общества на Севере Европы стало возможным потому, что политические иерархии оказались закрытыми для продвижения способных выходцев из низов, и гражданское общество в Нидерландах, Англии, Скандинавии и Северо-западной Германии развивалось вместе с совершенствованием средств контроля (или по крайней мере противодействия) в отношениях гражданского общества с властными наследственными иерархиями.
Открытие каналов вертикальной мобильности с началом ренессанса в Италии разрушило возможность эффективного развития гражданского общества как противовеса власти, и тем самым Ренессанс следует рассматривать не как колыбель Модерна (такой колыбелью является Северная Европа), а как крушение возможности развития Модерна. Политический хаос и вторжение на территорию Италии иностранных войск, последовавшие за рождением ренессансной культуры, являются, на мой взгляд, ясным свидетельством социальной катастрофы, сопровождавшейся, как это ни парадоксально, художественными успехами, хотя и относительно кратковременными. Та самая свобода движения вверх, которая дала возможность великим мастерам Ренессанса выразить совершенно новые идеи в искусстве (хотя и принимавшие иногда форму подражания античности), лишила общество как целое способности к институциональному совершенствованию и обрекла его на застой и деградацию. Но островок модерна все же возник в Италии, и возник он там, где вертикальная мобильность даже в период Ренессанса была резко ограничена - в Венеции.