Тотемное божество древних евреев.
(Экономическая основа еврейского монотеизма)
Всвязи с изложенным мы имеем некоторое право пересмотреть и другие библейские легенды под разрезом борьбы быков и коней.
Мы знаем, что Моисей, пророк и законодатель древних евреев, был противником бога — тельца. По требованию народа Аарон сделал золотого тельца и сказал:
«Вот бог твой, Израиль, который вывел тебя из земли Египетской». (Исход, гл. 32 § 4). На другой день народ принес этому богу — «жертву всесожжения и жертвы мирные». Моисей, увидев свой народ пляшущим вокруг этого бога — быка, «воспламенился гневом и бросил из рук своих скрижали и разбил их под горою.» (Там же гл. 32 § 19). Затем, «взял тельца, которого они сделали, и сжег его в огне, и стер его в прах, и рассыпал по воде». (Там же гл. 32 § 20)
Рис. № 1. Курганная баба с изображением бычьей морды. (Степь к востоку от д. Чирковой в Минусинском крае. Выс. 1 саж. 6 вер. Зарис. автора).
Не говорит ли этот поступок Моисея за то, что он был почитателем божественного коня, которого привели хетты и гиксы? Мы знаем из истории древнего Египта, что в конце 12-ой фараонской династии (около 1675 г. Р. X.) из Азии вторгся в долину Нила пастушеский народ, (вернее не «народ», а подвижная армия мужчин с обозом, в котором в небольшом количестве могли быть и свои женщины) известный под именем гиксов, который впервые привел в Египет неизвестного ранее коня. Гиксы в короткое время завоевали весь Египет и образовали новые фараонские династии. Быстрый успех завоевателей, которые не могли быть так многочисленны, как туземные египтяне, обусловлен, конечно, наличием конницы. Короче говоря, на поле битвы состязались бык и конь. Ученые историки со слов Манефона, египетского жреца и историка, устанавливают происхождение имени завоевателей от «гик-сос», в котором первый слог якобы обозначает понятие «царь», а второй «сос» — пастух. (См. Дж. Брэстед. История Египта. Перев. с англ. Викентьева. Т. I. Стр. 227). По масперо (Древняя история народов востока. Москва 1911г., ст. 185) имя «шасу» у египтян имело смысл «грабители». Брэстед лингвистический анализ сопровождает таким
Рис. № 2. Курганная баба с изображением лошадиной морды. (Музей им. Мартьянова, Г. Минусинск. Выс. 4 арш. По фотографии, воспроизв. худ. Лебединским).
замечанием: «Древнейший язык памятников вовсе не знает такого слова («сос») и Манефон разумно присовокупляет, что слово «сос» означает пастуха лишь на позднейшем народном диалекте». (Там же 227 стр. т. I). Таким образом, слово «сос» для египтян оказывается чуждым, принесенным извне, и при том не совсем определенного содержания. Все историки почти единогласно причисляют гиксов к семитским кочевникам. Еслиих основное ядро было и каким-либо иным по этническому происхождению, не подлежит сомнению, что в составе их должны были преобладать именно семиты, как коренные обитатели соседних восточных областей. Следовательно, единственно правильный путь для уяснения смысла и значения чужого египтянам слова «сос» будет заключаться в обращении к семитическим языкам. Само собой разумеется, что в первую очередь необходимо установить, как на семитических наречиях обозначается понятие «конь», которого у египтян не было и с которым тесно сплетается более общее понятие «пастух». И получаются такие ответы: по древне-еврейски конь —
Рис. № 3. Курганная баба с человекоподобными чертами. — На голове видны рога, на переносице конский недоуздок. (Степь около д. Чирковой в Минусинском крае. Длина 4 арш. Зарис. автора).
«сус», по сиро-халдейски «суси», айсоры (или ассирийцы), попавшие за время войны в СССР, произносят «суса» (гласное «у» — долгое); арабский язык дает — даббат — конь, фарас-мерин, мухр-жеребец.
Итак, «сус» и «сос». Не признать тождества этих двух слов, значило бы блуждать с открытыми глазами или заниматься метафизическими рассуждениями — «веревка есть вервие простое». Пришел новый народ, который поразил египтян невиданным ранее конем, этот ненавистный конь посрамил воинские доблести быка. Поверженные во прах поклонники быка не имеют ли достаточное основание из имени чуждого коня сделать синонимы — «разбойник», «грабитель» и т. д. Если кочевые турки в азиатских степях именовали себя «огузами», т. е. быками, и под этим именем были известны многим народам — узы, гузы (извращение — огуз), то нет ничего удивительного в том, что конники гиксы были окрещены египтянами по имени странного и невиданного им «суса». Гиксос или гик-сус получает значение — царь-конь, что совершенно согласуется со всей обстановкой места и времени. Вместе с тем и отпадает утверждение некоторых ученых что гиксы принадлежали к арабам и пришли из Аравии. «Сус» принадлежит к северным семитским наречиям, значит гиксы— отрасль хеттов, или, м. б., эламитов, которые проникли в Египет, пройдя через семитское море.
Господство конников гик-сусов продолжалось лишь до тех пока египтяне не освоились с конем и в период их управления не обзавелись своими конями, запрягаемыми в колесницы. Гиксы с позором были прогнаны обратно, а для Египта начинается новый период истории, когда фараоны, опираясь на конские крылья, совершают завоевательные вторжения в Азию. Это — обычное явление, что ученики превосходят своих учителей. Значит, империалистическая политика фараонов целиком вытекает из наличия коней, как более быстрого и мощного средства передвижения.
Эпоху Моисея историки относятся к 15 или 16 векам до Р. X., т. е. как раз к периоду ликвидации семитского владычества. Многие историки злоключения евреев в Египте связывают со временем вторжения гиксов. Конечно, не красота Иосифа Прекрасного и ни его мудрые снотолкования сделали его великим вельможей у фараонов, не мудрость и чудеса Моисея сделали его предводителем египетской армии в Эфиопии, как об этом повествует Иосиф Флавий в своих «Иудейских древностях.» Это — вполне естественные народные сновидения в форме мифов и сказок вполне реальных событий — господства или их предков, или их родных братьев — гиксов. Каждый народ древней бытовой культуры свою историю хранит в памяти в форме мифических сказаний, комментируя по своему действительные факты. Потомки гиксов, изгоняемые обратно в Азию, вероятно совсем забыли тот простейший факт, что они сами усилили южных египетских князей, передав им могучего коня. Отсюда и наивные рассуждения о получении власти чарами красоты, мудрости, совершения чудес и т. д. Если евреи были в составе гиксов, то вполне реальный характер примут и двенадцать «египетских мук», насланных господом евреев (т. е. конем) на побежденных египтян, а также и страдания самого еврейского народа, когда начался реванш и отместка со стороны египтян за перенесенные обиды и унижения. Еврейские патриархи, post factum воспринимая сказания своего народа о владычестве над могучим Египтом, конечно, не могли понять изменившегося соотношения сил; они вероятно и сами удивлялись, как такой маленький народ, всеми обижаемый и гонимый, вдруг мог получить власть над могущественными фараонами. Отсюда и новая редакция легендарных сказаний о прекрасном Иосифе, проданном братьями и получившем честь и уважение у фараона, и смиренное путешествие престарелого Иакова с сыновьями в Египет за хлебом... Но патриархи были правы в одном, а именно в том что их господь-бог конь за что-то жестоко наказал строптивых египтян. Народ, не обладающий развитой письменностью, не может переживать свою прошлую историю иначе, чем это сделано в библейских сказаниях.
Конечно, в священных книгах евреев было бы напрасно искать прямых признаний, что ихним господом-богом когда-то был конь. Тут необходимо считаться с позднейшей эволюцией их религиозных представлений (антропоморфизм), а также с их священным обычаем — делать великую тайну из имени своего бога вплоть до искажения его письменного начертания, как это делают китайцы с именами своих богдыханов. Но тем не менее наука не может остаться в тупике по данному вопросу, ограничиваясь одними более или менее вероятными догадками. Мы попытаемся ниже указать и более веское, прямое доказательство обожествления древними евреями коня.
В эпоху того же Моисея военным вождем евреев является мифологическая фигура Иисуса, сына Навинова. Иисус — христианское начертание и произношение, воспринятое от греко-латинского мира. У самих евреев — Иошуа или Иегошуа.
Иисус даже принимает ближайшее участие при описанном выше уничтожении Моисеем идола, бога-тельца. Он обратил внимание пророка на крики народа, пляшущего вокруг тельца. Иисус является законным преемником Моисея. Отдельная книга Иисуса Навина прямо начинается так: «По смерти Моисея... Господь сказал Иисусу, сыну Навинову: Моисей раб мой умер; итак, встань, перейди через Иордан сей, ты и весь народ сей в землю, которую я даю им, сынам Израилевым».
Это — тот самый Иисус — завоеватель, от звука труб которого сами собой распадались стены Иерихонские (Кн. Ис. Нав. гл. 6). В этом отношении библейский Иисус очень напоминает троянского коня греков, перед которым распахнулись ворота крепко-стенной Трои. Иисус—не только военный вождь евреев, но это — и имя нового бога, который одержал победу над всеми другими богами Средиземноморского язычества. Чем чаще среди последних фигурирует бык, тем, разумеется, и больше оснований и соблазна приурочить этого бога-победителя к коню, который не мог не привлечь к себе симпатии и любовь народную после тихоходного быка.
В древнейших памятниках Месопотамских народов пара быков изображается на штандартах завоевателей, бычьими рогами украшают свою корону цари и жрецы. Этим самым они как бы говорят: «мы — божественной породы, мы — быки!» «Позже на штандартах Ассиро-Вавилонских царей вместо быков является пара коней. Не хватает только — конской гривы на их коронах. Но зато конские хвосты украшают шлемы троянских героев. В Египте фигура самого обыкновенно быка является видимым образом бога Озириса, Изида изображается очень долго с коровьими рогами, сохранились там и следы представления бога бараном. Не ясно ли, что когда-то боги представлялись людям не в человеческом обличии, а в образе баранов, быков... Спрашивается, почему же нужно вывести из Олимпа образ гордого коня? Чем он провинился пред учеными мужами, что редкий из них обмолвится случайным словечком за право коня — занять место рядом с престолом Зевса-громовержца? Если рев быка напоминает грохотание грома, то не менее — и раскатистое ржание жеребца? Только ли Посейдоном нужно ограничить обожествление коня древними народами?
Времена меняются, вместе с тем и воззрения людей. Если теперь сравнить человека со скотом, значило бы нанести ему тяжкое оскорбление, но в древности, когда главная производительная сила общества заключалась в домашних животных, уподобиться скоту — значило бы возвеличиться, возгордиться. На такую смелость могли дерзать только цари и преосвященники. Вот почему когда-то бараньи, бычьи рога были символами величия. Иначе не стали бы носить эти рога Александры Македонские, Камбизы, Моисеи, боги и цари Нила и Месопотамии. Если великие люди теперь и не носят бычьих рогов, то конские хвосты в качестве головного убора были в моде до недавнего времени, а корона, которую носят цари и царицы, по своему лингвистическому происхождению вне всякого сомнения упирается на латинское слово cornu, что значит просто на просто — рога. Значит и лавровые венки, возлагаемые на головы гениев человечества, тоже от cornu... (Лат. corona венец, венок). Человеческое слово необычайно консервативно: люди давно не верят, чтобы скотское происхождение было самым благородным и украшающим человека, но тем не менее слово — короноваться — оброгатиться остается. Следовательно, и современному человечеству по вопросу об обоготворении домашнего скота, «чем кумушек считать трудиться, не лучше ли на себя оборотиться?»
Вместе с тем для нас станет ясным и идея богосыновничества вождей и героев древнего человечества, носить рога это и значило присвоить себе звание сына божияго. Отсюда же вытекает, что нахождение сыновей божиих в хлеву, в коровьих яслях есть простое последовательное развитие идеи богосыновечества. Не очутившись в яслях, тот или другой герой не может претендовать на звание сына коровы или кобылы. Более древней редакцией того же сюжета, т. е. происхождения от упряжного скота, является и нахождение Ромула и Рема под волчицей. Так как Средиземноморская культура продвигалась на кораблях с востока на запад, то наиболее старейшие идеи скотоводческого быта должны быть находимы в западных углах этого моря. Когда на востоке будет царить культ божественного коня, на острове Крите будет праздновать свой пышный триумф бык Миноса, дальше по соседству тот же бык —Зевс-Дионис, отчасти и олень Артемиды, ещё дальше на запад наряду со следами почитания волчицы (прародительницы домашней собаки) и культ того самого животного, которое по воззрениям римлян было символом размножения и самой сладкой пищей для богов. Нам достоверно известно, что на национальном празднике Латинского союза из 30-ти городов это самое животное наряду с быком было священным символом и главной жертвой туземным богам. В этом явлении нет ничего поразительного, ибо это говорит об отсталости далекого запада в те времена и о том, что и великий человек когда-то качается в детской колыбели.
Дальше, если греческий писатель Лукиан передает миф об Адонисе, растерзанном своим грозным отцом — богом в животном облике, то и это — продукт последовательного развития древнейших сюжетов о тотемных божествах, которые в старом свете вербовались не без разбору, а из разряда тех видов животного царства, которые приносили хозяйственную пользу в том или другом смысле. Разбираясь в вопросе о происхождении явлений тотемизма, западно-европейская наука не перевернула ли его верх ногами, ища его исходные пункты у дикарей тропических стран, тогда как последние имели бы полное право обратиться к своим старшим братьям, обитателям старого света, с запросом: зачем они в давно прошедшие века, затеяв поклонение волкам, быкам, оленям, коням,— заставили их поклоняться кенгуру, крокодилам, змеям, за неимением у себя более полезных и благородных видов животных? Чтобы точно уяснить смысл, основание и формы культурного тотемизма своих старших братьев, дикари не имели в своем распоряжении ни телеграфов, ни своих уполномоченных послов. Точно также люди старого света вряд ли снаряжали своих миссионеров, чтобы не вводить в заблуждение и напрасный соблазн своих младших братьев. Но тем не менее, в виду того, что человечество давно обладает членораздельной речью и связано друг с другом беспрерывным соседством, кое-где обрываемым маленькими проливами, молва и слух и искаженное подражание животному карнавалу старого света радиусами должны были расходиться во все стороны, принимая самые нелепые формы. Таким же путем к дикарям переходили наверное не только религиозные обряды, но и разные полезные изобретения, культурные достижения старших собратьев, как например, способы добывания огня, варки пищи, луки и стрелы, способы сшивания одежды, приготовления посуды и проч. Беря из культурного центра полезное, дикари не могли отказываться от усвоения и совершенно не нужного для них поклонения всяким зверям. Если старый свет поймет свой собственный грех, то ему не трудно будет и отпустить всякие прегрешения своих малых братьев на других материках, которые, живя в благодатном климате, доставлявшем разную сладкую пищу и готовое жилище, не имели возможности развить свой интеллект.
Культ тотемного божества древних латинян с точки зрения экономического интереса вполне обоснован и при известной стадии хозяйственного развития принципиально не ниже и не выше почитания позднейших тотемных божеств. Наименование этого бога-животного на языках греков и римлян именем того же восточного бога (в чем может удостовериться каждый школьник, читающий по складам греческие и латинские словари) дает науке ключ для уразумения величайшего консерватизма божиих имен. Оно, по-видимому, является общим нарицательным обозначением всех тотемных божеств, какого бы рода и вида они не были, начиная от древнейших и кончая самыми последними. Древние семиты, как мы удостоверились выше, скрыли имя своего бога — коня под священным псевдонимом, но их западные соседи, унесшие те же восточные религиозные традиции, но забывшие принципиальные основы третьей заповеди Моисея, выдают их великие тайны в своих священных книгах, как старого, так и нового завета. Что же касается нарастания в писанных источниках лишних гласных звуков спереди священного имени, то это, нужно думать, неудачная попытка позднейших Моисеев прибегнуть к тому же псевдониму, чтобы избежать неприятных ассоциаций. Но однако псевдоним оказался слишком прозрачным, ибо гласные звуки, введенные префиксом, подобно плохой вуали не скрывают родимых пятен. Наличие табу на конину среди всех народов Средиземноморского культурного круга, в особенности среди христиан, ясно говорит о божественном значении этого благороднейшего из животных. Не даром патриархи конного быта на востоке Евразии до сих пор величают это животное ласкательным эпитетом—- «айны огото», что дословно значит — «божье дитя».
Итак, современная наука, разбираясь в происхождении еврейского начертания имени Иисуса Навина (Иошуа, Игошуа), имеет все резоны игнорировать это произношение, как продукт сознательного искажения, сведя его к семитическому «сусу» в его самом ординарном значении.
Академик Марр в сборнике своих статей — «Яфетический Кавказ и третий этнический элемент в создании Средиземноморской культуры» (стр. 85) пишет: «бык у яфетидов означал, как устанавливается лингвистической палеонтологией, и душу». То же самое устанавливается и у восточных — уралоалтайских скотоводов. (См. статью автора — «Эволюция богов кочевого быта»). В том, что свойственно имени быка, не может быть отказано и наименованию коня у семитов. Таким образом у многих народов старого света в разные исторические эпохи было свойственно наиважнейшим хозяйственным животным присваивать — понятие «души», что в переводе на обыкновенный житейский язык значит — «любимый, голубчик» на тех же правах, на основании чего родители по отношению своих детей говорят — «душечка». (У якутов — «кутукам» — обычное ласкательное обращение к детям, от «кут» — душа с ласкательным окончанием). Это есть лучшая оценка важной роли главнейших домашних животных в росте и развитии общечеловеческой культуры.
Религия рабского хозяйства.
(Происхождение антропоморфизма богов)
Но тем не менее было бы нелепо все содержание культуры, расцветшей главным образом по берегам Средиземного моря, выводить лишь из последовательного приручения одних домашних животных, что в свою очередь явилось результатом длительной охоты за дикими зверями в полосе холодного и холодно-умеренного пояса. Домашний скот, несомненно, один полюс культуры, который предполагает другой — охоту за плодами земли в тепло-умеренном поясе благодатного юга. Из синтеза этих двух полюсов не мертвящего холода и не изнеживающего тепла, фауны и флоры старого света и могло распуститься роскошное древо общечеловеческой культуры. Производительные силы всего Средиземноморья, несомненно, складывались из соединения этих двух экономических факторов. Постановка же вопроса о том, какой полюс был более важным и необходимым для развития культуры, по нашему мнению, смахивал бы на простую схоластику или иезуитский вопрос, который часто адресуется к малым детям: «папа лучше или мама?» Многие дети инстинктивно умеют находить и очень мудрый ответ: «оба лучше». И в данном случае следовало бы дать тот же немудрящий ответ. Если автор в настоящей статье счел возможным выделить из религиозных и мифологических представлений наиважнейшие элементы, которые более всего продиктованы скотоводческим хозяйством, то это, разумеется, лишь методологический прием, необходимый для того, чтобы в живом хозяйственном организме и его идеологической надстройке учесть то, что пришло из северного полюса. На эту сторону дела большинство ученых почему-то меньше всего обращает свое просвещенное внимание, воспевая еще со времен Бокля дифирамбы чарующему климату роскошного юга, где природа цветет вечною весною. (Развиваемая нами мысль о господстве в пределах всего старого света пастушеских народов над земледельцами принадлежит проф. Р. Випперу. См. сборник его статей и публичных лекций, изд. под заглавием «Две интеллигенции» и др. очерки. Москва 1912 г. Мы лишь детализируем его общее положение, расчленяя пастушество на ряд эволюционных этапов и рассматривая содержание древней истории, как взаимную борьбу скотоводов — за право господства и эксплуатации всех слабых племен). Конечно, мы не можем оспаривать откровение больших научных авторитетов, что лето и весна — прекрасные явления, но, когда возникает вопрос кому и в какой мере человек обязан своим практическим опытом, хозяйственной выучкой, накоплением полезных знаний, зима и осень имеют достаточное основание обидеться за лицеприятное и близорукое присуждение ученым жюри лаврового венка их противникам.
Солнце всегда было притягательным для человека. Богатые и неиссякаемые производительные силы теплого юга всегда влекли туда людей из северных широт. Как вода с высоких мест собирается в низины, так и людские потоки постоянно устремлялись на юг. Поэтому берега Ледовитого океана пустынны до сих пор, а южные и западные полуострова Евразии битком набиты людьми. Значит постоянные течения людского потока с севера на юг и с континентального востока на влажный запад — есть общий и простейший закон. Обратные течения были исключениями. Но однако все крупные авторитеты современной археологии, соблазняясь непохвальным примером Исуса Навина, хотели бы остановить нормальное течение, вызванное солнцем и влажностью, и даже повернуть его обратно. Они центр культуры металлов находят в Месопотамии. Правильно ли это, согласно ли это с естественными законами тех времен, когда природа и стихия доминировали над человеком?
Вопрос о центрах металлической культуры решается довольно просто: откуда пришли верховые кони, там люди и должны были прежде научиться делать сплавы олова и меди, чтобы отлить бронзовые удила для обуздания дикого коня, ибо голыми руками и простой веревкой нельзя управлять им. Следовательно, и более ранняя культура меди пришла в Месопотамию и в долину Нила со степными быководами. Нет оснований и позднее железо отрывать от очагов скотоводческого быта. В библейских сказаниях самое понятие скотоводства неизменно связывается с кузнечным ремеслом. Из двух сыновей праотцев Адама и Евы — Каин (Тубал-Каин, тубал — кузнец) был скотовод, а Авель — земледелец. Если по книге Бытия история древнего Востока начинается с убийства Каином — скотоводом и кузнецом земледельца Авеля, то это и есть простая историческая истина, которую народные мудрецы того времени знали и понимали много тысяч лет раньше современных патентованных историков, блуждающих среди трех сосен.
Социальное явление можно уложить в отдельные ящики с этикетками: это касается — «археологии», а это «лингвистики», а это «литературы греков» и т. д. только в наших ученых кабинетах. Живая жизнь всегда была неделима, иногда легче понять ее, не раздирая по частям ея ризу и не кидая жребия, какой большой авторитет с громким ученым званием должен сказать по такому то частному вопросу свое веское слово. При рассматривании всякой картины, в том числе и живой человеческой истории, существует известное фокусное расстояние, определяющее наивыгоднейшую позицию для зрителя. Не рекомендуется быть дальше ея, но великая беда, если вы очутитесь ближе и через очки ученого специалиста начнете вникать в мельчайшие подробности: из-за деревьев и кустарников исчезнут контуры леса. Чтобы понять очертание Гизехского сфинкса вероятно не нужно располагаться с микроскопом между его лапами, а будет гораздо лучше расположиться от него не ближе ста саженей и отнюдь не прибегать к помощи зрительных труб.
Ж. Г. Льюис в своей «Истории философии» высказал очень простую и правильную мысль — «чтобы знать более, нужно быть более, чем простыми людьми».
Учитывая климатические и географические особенности благодатного юга и отражение их на религиозной идеологии, следует лишний раз подчеркнуть, что растительное богатство теплого юга, необычайное плодородие тамошней земли, создавая обилие всякой пищи, способствовали и чрезмерному размножению там людей. Отсюда и большая интенсивность там конкуренции и взаимной борьбы людей, более сгущенные картины — порабощения человека человеком.
Процесс постепенного очеловечения животноподобных богов трудно было бы понять, не учитывая влияния рабского хозяйства. Религиозная мысль чрезвычайно консервативна; она, как мы убеждаемся на примерах эволюции богов чистого скотоводческого быта, имеет свою хозяйственную логику — равнение по господствующим производительным силам. Скот создавал благополучие человека, давал ему сытость, обеспечивал досуг, служил дополнительными ногами при передвижениях, он пахал землю, он давал победу над врагами, он дарил владельцам прекрасных Елен, он вводил их во владение роскошными и плодородными долинами, он делал их господствующим классом... Отсюда и упрощенное умозаключение: благодетельное божество, обитающее где-то на далеких небесах, должно быть скотоподобным. Оно послало на землю своих детей для служения человеку, обрекло их на спасительное страдание. Религиозная мысль фиксирует свое внимание почему-то на страдающем «сыне божием», а не дочери божией? Запрягаются в телегу и плуг не коровы, а быки, мучительному холощению подвергаются не самки, а сильные самцы. Отсюда и одностороннее развитие идеи «страдающего сына божияго».
При рабском хозяйстве новая производительная сила побивает рекорд в своей полезности, учет богатства отдельных хозяев идет уже не по числу голов скота, а по числу владеемых рабов. Если раньше спасительное служение сына божияго заключалось в том, что он становился дополнительными ногами человека, то при рабском хозяйстве он служит дополнительными руками. Если чистые номады понятие богатырь образуют от имени быка — проводителя «буга», «буху» — багатыр, бухатыр, то при рабском хозяйстве оседлого быта понятие богатыря неизменно связывается с образом вечного труженника и страдальца Геракла (или Самсона). Но однако скотоводческая традиция сказывается в том, что и Геракл имеет своего близнечного брата Ификла, ибо тружен- ники — быки и кони в древности всегда работали парами.
Дальше, когда возникает вопрос об угождении божеству теми или другими жертвами, отказом от ценных благ в пользу божества, мог ли раб составить исключение из прочих хозяйственных благ? Страдальческое служение раба не принудит ли по привычной логике предшествующего быта — наделить и раба званием страдающего сына божияго, не изменит ли и лика благодетельного божества, богатого своими милостями: спускающего с неба — то волка, то быка, то коня, то человека — раба? Тяжелый крест страдания пары быков и коней — дышло и ярмо не перейдет ли по наследству и на рабов, которые первоначально наверно вербовались из военнопленных, заковываемых в цепи? Быки прикреплены к плугу спереди, а рабы сзади. В чем принципиальная разница между хозяйственной ролью тех и других? Древнее право, как мы знаем, долгое время не знало различия между разными видами живой собственности.
Животноподобные боги древности очеловечиваются не сразу: лицо человеческое, ноги и руки звериные. Это — переходная форма. Идеология чистого скотоводческого быта не сразу уступает свои позиции: религиозная мысль находит среднее арифметическое, какой-то общий знаменатель — сочетание разных производительных сил, обеспечивающих благополучие человека. Если мы возьмем древнее земледелие, два сына божия влекут тяжелый плуг спереди, а третий направляет сзади. Все трое впряглись в это хозяйственное дело не по своей доброй воле. Все трое несут крест подневольного страдания — ярмо и дышло.
Итак, антропоморфизм богов и идея страдающего сына божиего логически вытекают из основных принципов рабского хозяйства и идеологии предыдущего чистого номадизма, как ослепленный Самсон, в качестве военнопленного раба мелющий хлеб у филистимян (кн. судей гл. 16), так и Геракл, совершающий свои знаменитые подвиги, служа рабом у Эврисфея, дают достаточно веское доказательство того, что подневольный человеческий труд, точно так же, как и хозяйственное служение скота, находили свое отражение в мифологических сказаниях и религиозных воззрениях людей переходного периода от пастушества к оседлому быту. Вся колоссальная фигура Геракла, заполняющего собою добрую треть древнегреческой мифологии, есть ничто иное, как ясный след более древнейших воззрений — обожествления рабов. Самсон «от чрева матери до самой смерти» считался «назореем божиим», т. е. первоначально был типом священного раба. (Ср. священных быков и коней). Самсон и Геракл оба — «сыны божие»: первый родился от бездетной женщины после благовествования ангела, а второй почитался сыном самого Зевса; оба голыми руками убивают льва: оба погибают от предательства жен. Очевидно, греческий Геракл является дальнейшим развитием сюжета о библейском Самсоне.
Греческих гиередулов (принесенный в жертву богу) — прихрамовых рабов, «божиих жен» по законам царя Хаммураби, и библейских «назореев божиих» (Кн. Числ. гл. 6), о которых написано — «он посвятил себя в назореи господу, свят он» —мы не можем не рассматривать, как религиозную идеологию рабского хозяйства. Эти религиозные обычаи, первоначально возникши в связи с рабским хозяйством, позднее перешли и на свободных людей. Отсюда и путанница понятий у позднейших эпигонов, а также у современных ученых.
В период чистого скотоводческого быта немногочисленные рабы вероятно были пастухами господского стада. Поэтому и «сыны божии» имеют постоянную связь с пастушеским занятием. Праотец Иаков, богоборец, был пастухом у Лавана, Моисей пас овец у Иофора, тестя своего, (Исход гл.3 §1), Ромул и Рем — пастухи, Иисуса младенца находим в обществе пастухов, Кир, царь персидский, воспитывается у пастуха, Александр Македонский укрощает дикого коня и т. д. Все это — очевидные следы обожествления рабов. Таким образом, если языковой консерватизм и сохранил в имени христианского бога веское доказательство культа степного коня, то по своему содержанию культ страдающего Иисуса больше тяготеет к рабскому хозяйству. Перенесение же имени коня на нового священного тотема — раба не нарушает стройности наших построений, ибо в конечном счете это имя, как мы видели, имеет общий нарицательный смысл — «душа».
Разряженный север почти не знал унизительного рабства, не мог ведать и развращающей роскоши. Тунгусские и чукотские магнаты, владельцы многотысячных стад оленей, по образу жизни мало чем отличаются от своих вечных батраков. В Хатанской тундре до сих пор существует обычай опекания и кормежки богатыми оленеводами бедных хозяев, если от случайных бедствий численность их оленей падает ниже определенной нормы. В таких случаях обычай лишает их права самостоятельного распоряжения своими оленями и заставляет питаться за счет приплода стад богатых оленеводов, размножая свой собственный. При упромышлении дикого оленя у всех тунгусов северной тайги — священный и нерушимый обычай мясо добычи делить между всеми чумами, шкуру оленя охотник обязан преподнести в дар случайному гостю, а у него остаются котелок мяса и «рожки да ножки» убитого оленя. Это суровая природа вынуждает людей прибегать к формам взаимного страхования и диктует им простое житейское правило: по отношению всех ближних твоих поступай так, чтобы и они делали то же самое по отношению к тебе. Мне стало обидно за великого философа Эммануила Канта, которому приписывается откровение и формулировка этой этической нормы, когда случайно в северной тундре Ленского края я натолкнулся и на другой обычай полярных дикарей тунгусов и якутов: усталые путники, приезжая в пустые поварни или «голомо» в зимнюю студеную пору, находят готовый запас дров, что дает им возможность немедленно отогреться и сварить пищу, которую они не принимают за целый день; но... суровый обычай страны льдистой ночи обязывает этих спутников перед их отъездом — заготовить и оставить на месте такой же запас дров, чтобы следующие случайные гости не очутились в критическом положении. Что сие значит? Трескучие морозы вероятно во тьме давно прошедших тысячелетий людям, дрожащим от холода, повелительно продиктовали— «не желай ближнему своему того, что самому себе не желаешь!» Если последний обычай мы вправе сопоставить с «великой» этической истиной христианства — «люби ближнего твоего как самого себя», то обычай тунгусских охотников, пожалуй, будет повыше рангом — «люби ближнего и дальнего больше, чем самого себя».
Иная картина социальных отношений господствовала в благодатном и многолюдном юге. Здесь тысячелетиями существовал кастовый строй, образовавшийся последовательными волнами новых и новых завоевателей. Последние свои привилегии могли поддерживать лишь силою оружия. Поэтому внутри одного гражданского общества должна была царить вечная вражда и взаимная ненависть. О человеколюбии, о любви и уважении к себе подобному тут нечего и говорить: здесь поистине homo homini lupus est.
Вот почему на фоне всеобщего попирания всех элементарных законов естественной этики, евангельские примитивные заповеди могли показаться великим откровением, ибо «чем ночь темней, тем ярче звезды».