Ловушка «обратной перспективы»

Каждая точка в истории является развилкой. Из прошлого в настоящее идет одна-единственная пройденная дорога, но от этого момента в будущее их — мириады. Некоторые из этих дорог широкие и ровные, они удобно размечены, и потому, скорее всего, именно по ним и пойдет человечество. Но случается, что история — или тот, кто делает историю, — сворачивает «не туда».

В начале IV века н.э. Римская империя могла выбирать из множества религий. Могла и дальше цепляться за традиционный и весьма разнообразный политеизм. Но император Константин, оглядываясь на столетие разрушительной гражданской войны, подумал, что единая религия с четко сформулированной доктриной сумеет объединить этнически пестрое царство. Он мог выбрать на роль национальной религии любой из современных ему культов — манихейство, митраизм, поклонение Изиде или Кибеле, зороастризм, иудаизм и даже буддизм. Почему из всех богов он предпочел Иисуса? Что-то привлекло его лично в христианском богословии или какие-то параметры этой религии делали ее наиболее подходящей для его целей? Константину было откровение или кто-то из ближних советников подсказал, что христианство быстро распространяется и лучше бы вскочить в этот поезд, пока не поздно? Или все дело в том, что мама крестилась, и Константин понимал, что ему не будет покоя, пока он не последует ее примеру? Историки могут рассказать, как христианство овладело Римской империей, но не сумеют объяснить, почему была реализована именно эта возможность.

В чем разница между рассказом о «как» и объяснением «почему»? Первое означает реконструкцию последовательности событий, которые ведут из одной точки в другую. Объяснить же «почему» — значит найти причинно-следственные связи и установить, почему состоялась именно эта цепочка событий, а не любая из других.

Некоторые ученые предлагают детерминистское объяснение таких событий, как расцвет христианства. Они пытаются свести человеческую историю к действию биологических, экологических или экономических сил. И настаивают, что некий географический, генетический или экономический фактор римского Средиземноморья сделал возвышение монотеистической религии неизбежным. Большинство историков к таким гипотезам относится скептически. Такова особенность академической истории — чем лучше знаешь конкретный исторический период, тем труднее объяснить, почему все произошло так, а не иначе. Те, кто обладает лишь поверхностным знанием об этом времени, обычно не замечают других возможностей, кроме той, что в итоге реализовалась, и рассказывают упрощенные сюжеты, о том, что иного исхода просто не могло быть. Кто разбирается в эпохе, осведомлен и о множестве путей, которыми история почему-то пренебрегла.

На самом деле те, кто по идее должен был лучше всего разбираться в ситуации, — люди, жившие в ту эпоху, — они как раз в ней совершенно не разбирались. Римлянин эпохи Константина видел будущее как в густом тумане. Железный закон истории: то, что задним числом кажется неизбежным, в свое время вовсе таковым не выглядит. Взять хотя бы сегодняшний день. Вышли мы из глобального экономического кризиса или худшее еще предстоит? Будет ли Китай и дальше расти такими же темпами, пока не превратится в сверхдержаву? Утратят ли Соединенные Штаты гегемонию? Подъем монотеистического фундаментализма — предвестие будущей бури или легкая рябь, не имеющая значения в долгосрочной перспективе? Нас ждет экологическая катастрофа или технологический рай? Убедительные доводы можно привести в пользу и той, и другой, и третьей версии, а точно не может знать никто. Но пройдут десятилетия, люди оглянутся и скажут, что ответ был очевиден.

Особенно важно понимать, что порой реализуется как раз та альтернатива, которая современникам казалась наименее вероятной. В 306 году, когда Константин взошел на престол, христианство было всего лишь одной из восточных сект, и того, кто предсказал бы превращение его в государственную религию империи, подняли бы на смех — как поднимут сегодня на смех того, кто решится утверждать, будто в 2050 году государственной религией США станет кришнаизм. В октябре 1913 года большевики в России представляли из себя маленькую радикальную партию. Ни один здравомыслящий человек не предположил бы, что через четыре года они завладеют страной. В 600 году н.э. еще более нелепым показалось бы пророчество, что группа кочующих в пустыне арабов вскоре захватит территории от Атлантического океана до Индии. И действительно, если бы византийская армия отразила первый натиск арабов, ислам, по всей вероятности, остался бы локальным культом горстки посвященных, и ученые без труда объясняли бы, почему откровение, посетившее немолодого купца из Мекки, не имело шансов широко распространиться.

Разумеется, возможно не все. География, биология, экономика накладывают свои ограничения. Но внутри этих ограничений остается пространство для самых неожиданных событий, не обусловленных никаким законом.

Подобный вывод разочарует многих читателей, привыкших к детерминизму в истории. Детерминизм нас устраивает, поскольку уверяет, будто наш мир и наше мировоззрение — естественный и неизбежный продукт истории. Естественно и неизбежно жить в национальных государствах, строить экономику по капиталистическим принципам, пылко отстаивать права человека. Отказать истории в детерминизме — значит согласиться, что национализм, капитализм и права человека мы исповедуем ныне просто по стечению обстоятельств.

Но историю невозможно объяснить с позиций детерминизма, ее невозможно предсказать, потому что она хаотична. Слишком много сил взаимодействуют одновременно и так сложно переплетаются, что достаточно малейшего изменения мощности этих сил и характера их взаимодействия — и результат будет совершенно иным. Более того, история — хаотическая система второго уровня. Хаос первого уровня не реагирует на предсказания относительно себя. Так, погода есть хаотическая система первого уровня. Миллионы факторов влияют на нее, и все же мы можем построить компьютерную модель, которая будет учитывать все больше факторов и выстраивать все более точные прогнозы.

Хаос второго уровня реагирует на предсказания о себе, и потому в точности его развитие невозможно предсказать. Например, рынок — хаотическая система второго уровня. Что произойдет, если мы разработаем компьютерную программу, которая со стопроцентной точностью будет предсказывать завтрашние цены на нефть? Цены тут же отреагируют на пророчество, и пророчество не сбудется. Если текущая цена находится на уровне $90 за баррель, а непогрешимая компьютерная программа предсказывает повышение до $100, трейдеры кинуться скупать нефть, чтобы нажиться на разнице цен, и в результате цена подскочит до $100 уже сейчас, а не в ближайшем будущем. А что случится в ближайшем будущем? Этого никто не знает.

Политика тоже хаотическая система второго уровня. Многие люди критикуют советологов, которые не сумели предсказать революции 1989 года, бранят специалистов по Ближнему Востоку, проглядевших Арабскую весну 2011 года. Но ругают их несправедливо: революции по определению непредсказуемы. Предсказуемая революция не происходит.

Почему так? Представим себе: сейчас 2010 год, какой-то гений политических наук с помощью некоего компьютерного кудесника разработал программу предсказывающую революции. Эти двое предлагают свои услуги египетскому президенту Мубараку, получают солидный гонорар и предупреждают Мубарака, что по их прогнозу в ближайший год Египет ждет революция. Как отреагирует Мубарак? Наверное, понизит налоги, раздаст народу миллиард и на всякий случай приведет в боевую готовность тайную полицию. Эти профилактические меры сработают — год пройдет, а революция так и не случится. Мубарак потребует деньги обратно. «Ваш алгоритм не работает! — заявит он ученым. — Лучше бы я себе еще дворец построил, чем бессмысленно деньги потратил». «Но революция потому и не произошла, что мы вас предупредили», — скажут в свое оправдание ученые. «Так вы из тех пророков, чьи предсказания не сбываются? — ухмыльнется Мубарак и велит охране их схватить. — Я мог бы десятки таких набрать на каирском базаре — причем за гроши».

Так зачем изучать историю? В отличие от физики и экономики, история не берется давать точные предсказания. Мы изучаем ее не затем, чтобы выяснить будущее, но чтобы расширить свои представления, понять, что нынешняя ситуация сама по себе не так уж естественна или неизбежна. А значит, и сейчас перед нами множество дорог, гораздо больше, чем мы полагали. Например, вникая в подробности завоевания Африки, мы приходим к выводу, что в расовой иерархии нет ничего естественного или неизбежного и при другом стечении обстоятельств мир сейчас выглядел бы иначе.

СЛЕПАЯ КЛИО

Мы не можем объяснить причины, по которым история делает тот или иной выбор, но одну важную вещь мы можем отметить: руководствуется она при этом отнюдь не интересами людей. Нет никаких доказательств того, что в очередной исторический промежуток людям жилось лучше, чем в предыдущий. Нет доказательств того, что процветали и распространялись непременно те культуры, которые благоприятствовали людям, а другие варианты исчезали. Нет доказательств, что христианство было более удачным выбором, чем манихейство, или что Арабский халифат лучше Сасанидской Персии.

Доказательств, что история работает на пользу человека, нет, потому что у нас нет даже шкалы для объективного измерения такой пользы. В разных культурах благо определяется по-разному, а объективных параметров для сопоставления нет. Победители всегда считают верным свое определение блага, но с какой стати верить победителям? Христиане скажут, что победа христианства над манихейством пошла человечеству на пользу, но те, кто не разделяет христианскую веру, не обязаны соглашаться с этим утверждением. Мусульмане считают, что переход Сасанидской империи под власть ислама — благо для человечества. Но это очевидно лишь тому, кто стоит на позициях ислама. Кто-то считает, что всем стало бы лучше, если бы обе эти религии потерпели крах и были забыты.

Значительное число ученых считает культуру своего рода ментальной инфекцей, паразитом, который поселяется в организмах людей. Биологам такие паразиты хорошо известны — например, вирусы. Они живут в теле своего носителя, размножаются, передаются от одного живого существа к другому, кормятся за счет своего «хозяина», отнимают силу, порой даже убивают его. Паразиту от носителя требуется одно: чтобы тот продержался до передачи его другому носителю, а там пусть хоть умрет. И точно так же поселяются в головах людей культурные представления. Они размножаются, передаются от человека к человеку, ослабляя своих носителей, а порой даже убивая. Некая идея — например, вера в заоблачный христианский рай или коммунистический рай на Земле — побуждает человека положить все силы на распространение этой веры, пусть даже ценой своей жизни. С этой точки зрения, культура — не заговор одних людей для эксплуатации других (как склонны утверждать марксисты), а заражение ментальными паразитами, которые заводятся случайно и сами эксплуатируют всех, кто заразится.

Этот подход иногда называют «меметикой». Данная концепция предполагает, что эволюция культур подобна эволюции видов. Но если биологическая информация передается с помощью репликации генов, то культурная — с помощью репликации культурно-информационных элементов, получивших название мемов[65]. Укрепится и восторжествует та культура, которая успешно репродуцирует свои мемы — а на пользу носителям или за их счет, это совершенно не важно.

Большинство гуманитариев относятся к меметике свысока, но привечают ее родного брата — постмодернизм. Постмодернисты называют кирпичи культуры несколько иначе — не «мемы», а «дискурсы». Но и они полагают, что культуры размножаются сами собой, не заботясь о благе человечества. Например, в глазах постмодернизма нацизм — смертоносная чума, которая пронеслась по миру в XIX и XX веке, порождая войны, угнетение, ненависть и геноцид. Вирус национализма притворяется полезным для человечества, но на самом деле печется лишь о собственном процветании. Как только этим заражается одна страна, соседняя его тут же подхватывает. Людям от этой болячки выгоды как от чумы и холеры — но вирус знай себе размножается.

Сходные рассуждения звучат и в сфере социальных наук, уже под эгидой теории игр. Теория игр объясняет, как в системе со многими участниками ухитряются распространиться взгляды и типы поведения, вредоносные для всех игроков. Знаменитый пример — гонка вооружений. Многие государства, вовлеченные в гонку вооружений, разорялись, но так и не добивались изменения баланса сил. Пакистан покупает самолеты нового поколения — Индия тоже. Индия создает ядерное оружие — Пакистан не отстает. Пакистан наращивает флот — Индия отвечает ударом на удар. В результате баланс сил сохранен, а миллиарды долларов потрачены не на здравоохранение и образование, а на оружие. Как же индийцы и пакистанцы этого сразу не поняли? Конечно, они все понимали. Но динамику такого состязания не переломишь. «Гонка вооружений» — тип поведения, который, словно вирусная инфекция, передается от страны к стране, не принося блага никому, кроме самого себя: в терминах эволюции благо для любого вида есть выживание и размножение. (А ведь гонка вооружений, как и гены, не обладает сознанием — она не пытается выжить и размножиться; все происходит само в результате мощной внутренней динамики.)

Как это ни называй — теория игр, постмодернизм, меметика — исторический вектор отнюдь не направлен на процветание человечества. Нет никаких причин считать, что наиболее успешные культуры были лучше для Homo sapiens. История, как и биологическая эволюция, не заботится об индивидууме. А люди в свою очередь обычно слишком невежественны и слабы, чтобы повлиять на ход истории себе во благо.

* * *

История шагает от развилки к следующей, по загадочным причинам выбирая то один путь, то другой. Примерно в 1500 году н.э. история совершила самый, пожалуй, судьбоносный выбор, сказавшийся на участи не только человечества, но и всего живого на Земле. Мы называем этот выбор научной революцией, и началась она в Западной Европе, на огромном полуострове — западной оконечности Афроевразийского материка, прежде не игравшей выдающейся роли в истории. Почему научная революция началась именно здесь, а не в Китае и не в Индии? Почему она началась посреди второго тысячелетия нашей эры, а не парой веков раньше или позже? Мы не знаем. Ученые выдвигают различные гипотезы, но по-настоящему убедительной среди них нет.

У истории огромный горизонт возможностей, многие из которых никогда не реализуются. Вполне возможно представить себе историю, в которой еще много поколений жили бы без научной революции, так же как можно представить себе историю без христианства, без Римской империи и без золотых монет.