Универсальная конвертируемость: деньги, словно философский камень, могут превращать землю в верность, справедливость в здоровье, грубую силу в знания.
Универсальное доверие: деньги играют роль посредника, позволяющим любым двум людям сотрудничать в работе над любым проектом.
Эти принципы помогли миллионам незнакомцев эффективно участвовать в производстве и торговле. Но есть у этих принципов и обратная сторона. Когда все конвертируется во все, а доверие строится на анонимных монетах или ракушках, это разъедает местные традиции, близкие связи и человеческие ценности, а на их место приходит беспощадный закон спроса и предложения.
Человеческие сообщества, в первую очередь семья, всегда основывались на вере в «нематериальные» ценности, такие как честь, верность, нравственность и любовь. Их на рынке не найдешь, не продашь и не купишь за деньги. Некоторые вещи просто нельзя делать ни за какую цену. Родители не должны продавать детей в рабство, набожному христианину следует избегать смертного греха, рыцарь никогда не предаст сюзерена, и вождь не уступит чужакам исконные земли племени.
Деньги всегда пытались ниспровергнуть эти барьеры, просочиться сквозь них, словно вода сквозь щели в плотине. Родители продавали в рабство одного из детей, чтобы накормить остальных. Глубоко верующие христиане убивали, воровали, мошенничали, а на добытые деньги покупали себе отпущение грехов. Честолюбивые рыцари продавали свою лояльность тому, кто больше заплатит, а на эти деньги покупали верность собственных солдат. И вожди продавали родовые земли чужакам, явившимся с другого конца света, — не терпелось присоединиться к глобальной экономике.
У денег есть еще более темная сторона. Они, конечно, формируют доверие между незнакомцами, но доверие вкладывается не в людей, не в общество, не в святыни и ценности, а в сами деньги. Это мы не человеку поверили — соседу или чужому, — мы поверили в монеты, которыми он посверкал перед нами. Закончатся у него деньги — закончится и доверие. По мере того как деньги размывают плотины родства и соседства, религии и государства, мир превращается в глобальный и бессердечный рынок.
Так что экономическая история человечества — штука довольно щекотливая. С помощью денег люди налаживают сотрудничество с далекими и незнакомыми партнерами, но боятся, что деньги разрушат основные ценности и задушевные отношения. То есть одной рукой люди с готовностью уничтожают плотины, которые все еще сдерживали движение денег и всемирную торговлю, а другой рукой возводят новые дамбы, чтобы защитить страну, веру или экологию от разрушительных сил рынка.
Сегодня принято верить в окончательную победу рынка: плотины, возводимые правительствами, священниками или обществом, не смогут сдержать напор денег. Но эта вера наивна: жестокие завоеватели, религиозные фанатики и ответственные граждане ухитряются вновь и вновь одолевать расчетливых купцов и влиять на экономические процессы. Так что не стоит рассматривать процесс объединения человечества исключительно с экономической точки зрения. Чтобы понять, как тысячи раздробленных обществ постепенно слились в нынешнюю всемирную деревню, необходимо учитывать роль золота и серебра, но не следует забывать о не менее важной роли стали.
Глава 11. Имперская мечта
Древние римляне поражений не боялись: как и другие великие империи, Рим подчас проигрывал битву за битвой, но в итоге побеждал в войне. Если империя не держит удар, это не империя. Но даже привычным к таким бедам римлянам стало не по себе от новостей из северной Иберии в середине второго века до н.э. Небольшой, затерянный в Пиренеях город Нумансия, населенный туземцами-кельтами, осмелился свергнуть римское владычество. К тому времени Рим безоговорочно господствовал во всем Средиземноморье, победил Македонию и империю Селевкидов, покорил гордые города-государства Греции, обратил в дымящиеся руины великий Карфаген. А чем располагали кельты? Лишь неистовой любовью к свободе и своей суровой земле. И все же они громили легион за легионом и вынуждали римлян с позором отступать.
В 134 году до н.э. терпение римлян лопнуло. Сенат принял решение направить в Испанию Публия Сципиона Эмилиана, своего лучшего военачальника, победителя Карфагена. Под началом у Сципиона была внушительная по тем временам армия из 30 тысяч солдат. Сципион уважал врага: он знал, сколь высок боевой дух и велик военный опыт нумансийцев, а потому предпочел не губить своих солдат в сражении. Он осадил город, построил вокруг него собственные укрепления, прервал связь Нумансии с внешним миром и предоставил голоду делать свое дело. Горожане продержались больше года, пока не закончились припасы. Когда же они утратили надежду, то подожгли город и, по свидетельствам самих же римлян, почти все покончили с собой, только бы не попасть в рабство.
Нумансия стала символом испанской отваги и свободолюбия. Мигель Сервантес, автор «Дон Кихота», написал трагедию «Осада Нумансии» — пьеса завершается гибелью города и видением грядущего величия Испании. Поэты воспевали гордых защитников крепости, художники воспроизводили сцены той войны на холсте. В 1882 году руины Нумансии были объявлены памятником национальной культуры, сюда стекались испанские патриоты. В 1950-х и 1960-х годах наибольшей популярностью в стране пользовались комиксы не про Супермена или Человека-паука, а про Эль Хабато, вымышленного героя древней Иберии, который сражался против римских оккупантов. Поныне в Испании чтут древних нумансийцев как образец героического патриотизма, пример для подражания новым поколениям.
Но патриоты прославляют нумансийцев на испанском языке, на романском языке, потомке сципионовой латыни, и пьеса Сервантеса выстроена по греко-римскому театральному канону (в Нумансии театра не было). Испанские патриоты, восхищающиеся героизмом свои предков, не менее привержены Римскокатолической церкви, глава которой находится в Риме и Господь которой предпочитает, чтобы к нему обращались на латыни. И современное испанское право проистекает из римского, основы испанской политики заложены Римом, испанская кухня и архитектура сохранила гораздо больше римских черт, нежели кельтских. От Нумансии остались только руины. Даже предание о Нумансии сохранилось лишь благодаря римским историкам: это повествование подстраивалось под вкусы римских читателей, любивших истории о свободолюбивых варварах. Победа Рима над Нумансией оказалась столь полной, что победители присвоили даже память о побежденных.
Нам теперь нравятся другие истории: про то, как слабый побеждает. Храбрый свободолюбивый народ продержался больше года в осаде, и все же его стерли с лица земли — нет, по такому сюжету не снимут мини-сериал. Продюсеры будут настаивать на том, что победить должны мятежники, а уж если против исторической достоверности не попрешь, то пусть они одержат хотя бы моральную победу, скажем, внесут существенный вклад в культуру Рима. В реальной жизни такое порой случается, но, увы, нечасто. История несправедлива. Множество обществ и культур прошлого пали жертвой очередной беспощадной империи, и забвение поглотило их. Пали в свое время и империи тоже, но вот они-то как раз оставили богатое и долговечное культурное наследие. Почти все народы XXI века — потомки той или иной империи.
ЧТО ТАКОЕ ИМПЕРИЯ?
Империя — это политический уклад с двумя непременными свойствами. Во-первых, чтобы считаться империей, нужно объединить под своей властью множество разных народов, у каждого из которых есть своя культура и собственная национальная идентичность, а также отдельная территория. Сколько именно народов? Ну уж никак не два-три. Двадцать-тридцать — этого вполне достаточно. Примерно на этом уровне или чуть ниже находится порог империи.
Во-вторых, у империи подвижные границы и ненасытный аппетит. Она готова заглатывать и переваривать все новые народы и территории, не лишаясь при этом своей фундаментальной структуры и самоидентичности. Современное британское государство имеет четкие границы и не может выйти за эти пределы, не изменив свою структуру и самоидентичность. Но 100 лет назад чуть ли не любой клочок земли мог превратиться в часть Британской империи.
В культурном разнообразии и подвижности границ состоит не только отличие империй от национальных государств, но и уникальная роль империй в истории. Именно эти два качества позволяют империям соединять различные этнические группы и климатические зоны под одним политическим колпаком, сплавляя воедино все большие сегменты человечества и планеты Земля.
Подчеркнем: империя определяется в первую очередь культурным разнообразием и подвижностью границ, а не происхождением, формой управления, размерами территории и населения. Не всегда империя возникает благодаря завоеваниям. Афинская Архе сложилась как добровольный военный союз, а империя Габсбургов — благодаря цепочке хорошо продуманных династических браков. И не всегда империей правит единоличный правитель. Величайшая в истории Британская империя дожила до демократического правительства. К числу демократических или по крайней мере республиканских империй относятся Голландия, Франция, Бельгия и Америка, а в древности — Новгород, Рим, Карфаген и Афины.
Не так уж важен и размер. Существуют и маленькие империи. Афинская в пору величайшего своего расцвета заметно уступала современной Греции и по территории, и по численности населения. Империя ацтеков была меньше современной Мексики. Тем не менее это были полноценные империи, в отличие от современной Греции и современной Мексики, потому что в Афинском союзе и в державе ацтеков постепенно сплавлялись десятки, если не сотни разных государственных образований, а в Греции и Мексике — нет. Афины господствовали над сотней с лишним лишившихся независимости полисов; ацтеки, судя по налоговым спискам, правили 371 племенем[57].
Как удавалось втиснуть столь пестрый человеческий винегрет в пространство, где ныне умещается разве что средних размеров государство? Это происходило потому, что в древности народов на Земле было гораздо больше, но эти народы были малочисленны и занимали небольшие территории. Ныне полоску земли между Средиземным морем и рекой Иордан никак не поделят между собой два народа, а Библия перечисляет десятки народов Палестины, крошечные царства, города-государства.
Именно благодаря империям человеческое разнообразие существенно сократилось. Имперский каток проехался по многим народам (таким, как нумансийцы), стирая уникальные черты и создавая новые, гораздо более крупные сообщества.
ИМПЕРИИ — ЗЛО?
В наше время империи не любят. В политическом словаре хуже «империалистов» только «фашисты». Критика империй обычно строится на одном из двух аргументов:
1. Империи нежизнеспособны. Невозможно долгое время эффективно управлять множеством разных народов. Даже если удастся держать народы в подчинении — это дурно, имперский стиль правления развращает и победителей, и побежденных.
2. Каждый народ имеет право на самоопределение, пусть будет столько независимых государств, сколько в мире народов.
С исторической точки зрения первый аргумент попросту неверен, да и со вторым есть серьезные проблемы.
По правде говоря, империи на протяжении 2500 лет были основной формой политической организации. Два с половиной тысячелетия большинство людей было подданными той или иной империи. И это очень стабильная форма государственной жизни. Как правило, империи с пугающей легкостью подавляли восстания. Разрушить империю может лишь вторжение извне или раскол правящих элит. И наоборот — случаев, когда покоренные народы сами смогли освободиться, не так много. Обычно завоеванные территории пребывают под игом завоевателей сотни лет. Империя постепенно переваривает их, уничтожая культурные отличия.
Так, когда Западная Римская империя в 476 году все же пала под натиском германских народов, нумансийцы, арверны, гельветы, самниты, лузитанцы, умбры, этруски и сотни забытых племен, ранее покоренных римлянами, не вышли на свет из чрева поверженного чудовища, как Иона из пойманного кита. От тех прежних народов ничего не осталось. Потомки людей, которые некогда причисляли себя к тем народам, говорили на тех языках, почитали тех богов и повторяли те мифы, давно уже говорили, думали и верили как римляне.
И кстати, не всегда гибель империи приносила свободу ее народам. На опустевшее место вторгалась другая и захватывала то, что уцелело от рухнувшей или сократившейся империи. Особенно заметна эта закономерность на Ближнем Востоке. Нынешняя политическая ситуация в этом регионе — равновесие сил множества независимых государств с более или менее стабильными границами — сложилась впервые за несколько тысяч лет. В прошлый раз такое наблюдалось почти 3 тысячи лет назад, в VIII веке до н.э. С возвышения Новой Ассирийской империи в VIII веке до н.э. и вплоть до падения Британской и Французской империй в середине XX века н.э. Ближний Восток переходил от одной империи к другой, словно эстафетная палочка. И к тому времени, когда палочка наконец выпала из рук европейцев, от арамейцев, аммонитян, финикийцев, филистимлян, моавитян, эдомитян и многих других покоренных ассирийцами народов не осталось и следа.
Правда, нынешние евреи, армяне и грузины утверждают (не без оснований), что происходят от древнего населения Ближнего Востока. Но это лишь исключение, подтверждающее правило, да и сами подобные утверждения не вполне точны. Совершенно очевидно, что политический, экономический и социальный уклад современного Израиля гораздо больше напоминает уклад тех империй, в которых евреи жили последние два тысячелетия, чем законы древней Иудеи. Если бы царь Давид явился в ультраортодоксальную синагогу современного Иерусалима, то был бы абсолютно сбит с толку, видя прихожан в восточноевропейской одежде, говорящих между собой на германском диалекте (идише) и ведущих нескончаемые споры о вавилонском тексте (Талмуде). При Давиде не было ни синагог, ни Талмуда, ни даже свитков Торы.
* * *
Строительство империи начиналось обычно с беспощадного истребления целых народов, а продолжалось жестоким подавлением всех, кто уцелел в кровавой бане. Стандартный набор строителя империи: войны, порабощения, депортации, геноцид. В Шотландии в 83 году н.э. римляне столкнулись с отчаянным сопротивлением местных каледонских племен. В ответ они попросту опустошили страну. Когда же надумали предложить побежденным мир, вождь Калгак заклеймил римлян как «злейших разбойников»: «насилию, убийству и грабежу они дали лживое имя империи. Сотворяют пустыню и называют это миром»[58].
Это не значит, что империя не создает ничего ценного. Отвергать все империи и отрекаться от их наследия значит отказываться практически от всего, что создано человечеством. Имперские элиты тратили доходы с завоеванных территорий не только на армии и крепости, но и на философию, искусство, правосудие и дела милосердия. Многие шедевры культуры появились благодаря жестокой эксплуатации покоренных народов. Богатство и процветание Рима обеспечили Цицерону, Сенеке и Блаженному Августину досуг, возможность думать и писать; Тадж-Махал не был бы построен, если бы Великие Моголы не выжали огромные богатства из индийцев; империя Габсбургов, притеснявшая славян, венгров и румын, платила жалование Гайдну и гонорары Моцарту. И не каледонский историк сохранил для потомства речь Калгака, а римский историк Тацит. Возможно, Тацит выдумал эту речь. Современные ученые подозревают, что Тацит сочинил не только эту речь, но и самого Калгака, сделал его рупором для тех идей, которые сложились у него и других высокопоставленных римлян о судьбе их собственной страны.
Даже если мы постараемся охватить не только культуру элиты и произведения высокого искусства, а сосредоточимся на быте простых людей, мы все равно обнаружим в большинстве современных обществ наследие той или иной империи. Мы говорим, думаем, мечтаем на языках империй, на языках, которые были навязаны нашим предкам мечом. В Азии более миллиарда китайцев говорят и думают на языке империи Хань. Почти все жители обеих Америк, от Аляски до Магелланова пролива, независимо от своего происхождения, говорят на одном из четырех имперских языков: испанском, португальском, французском или английском. Современные египтяне говорят на арабском, считают себя частью арабского мира и полностью отождествляют себя с теми арабами, которые в VII веке захватили Египет, а потом железным кулаком сокрушали любую попытку мятежа. Около 10 миллионов зулусов на юге Африки гордятся славой Зулусской империи XIX века, хотя почти все они происходят от племен, сражавшихся против этой империи и ставших ее частью лишь после кровопролитной войны.
ДЛЯ ВАШЕГО ЖЕ БЛАГА
Первая достоверно известная нам империя — Аккадское царство Саргона Великого (ок. 2250 года до н.э.). Поначалу ему принадлежал всего лишь город-государство Киш в Междуречье. Но за несколько десятилетий Саргон ухитрился покорить не только все города Месопотамии, но и немалые территории за пределами Междуречья. Он хвастал, что завоевал весь мир. Его владения простирались от Персидского залива до Средиземноморья и включали почти всю территорию современных Ирака и Сирии, а также небольшие части Ирана и Турции.
Аккадская империя рухнула вскоре после смерти ее основателя, но с тех пор на мантию императора непременно кто-нибудь претендовал. В последующие 1700 лет примеру Саргона следовали ассирийские, вавилонские и хеттские цари — и все они уверяли, будто подчинили себе весь мир. Наконец около 550 года до н.э. персидский царь Кир Великий установил «имперскую планку» на новом уровне.
Цари Ассирии всегда оставались царями Ассирии. Даже если им казалось, будто они управляют всем обитаемым миром, было очевидно, что заботились они только о славе Ассирии. Кир Великий хвалился не только тем, что правит всеми народами, но и тем, что правит ради блага всех народов. «Мы покоряем вас для вашего же блага», — твердили персы. Кир хотел, чтобы подданные его любили, чтобы сознавали счастье быть вассалами Персидской империи. Самый известный пример реформ, которые Кир осуществлял в надежде обрести привязанность народов, оказавшихся под его властью: он разрешил евреям вернуться из вавилонского пленения на родину, в Иудею, и восстановить Храм. Он даже помог им финансами. Кир не считал себя персидским царем, правящим покоренными иудеями, — он считал себя царем также и евреев, а потому обязан был заботиться об их благе.
Идея править миром во имя блага всех жителей Земли была новой, поразительной, может быть даже противоестественной. Эволюция одарила Homo sapiens , как и всех социальных млекопитающих, ксенофобией. Сапиенсы заведомо делят человечество на своих и чужих. Свои — такие же, как ты да я, они говорят на одном языке с нами, разделяют нашу веру и обычаи. Свои отвечают друг за друга и не отвечают за чужих. Разграничение соблюдается всегда, мы и они не соприкасаемся и ничем друг другу не обязаны. Мы не хотим видеть их на нашей земле и не желаем знать, что происходит на их территории. Да и люди ли они вообще? В Судане живет народ, который называет себя «динка» — это слово буквально значит «люди», а кто не динка — тот и не человек. Злейшие враги динка — племя нуэр. Что означает слово «нуэр» на языке этого племени? «Изначальные люди». А за много тысяч километров от Судана, в ледниках Аляски и северо-восточной Сибири, живут юпики. Знаете, что означает это слово на юпикском языке? Вы уже догадались: «настоящие люди»[59].
В противовес племенной эксклюзивности имперская идеология начиная с Кира была преимущественно инклюзивной и всеохватывающей. Даже если и подчеркивалось расовое или культурное превосходство правящей нации, все же признавалось общее единство человечества, существование фундаментальных правил, действующих везде и всегда, выстраивались взаимные связи и ответственность всех перед всеми. Человечество отныне понималось как большая семья, где привилегии родителей сочетаются со столь же естественной заботой о благе детей.
От Кира и персов новая концепция империи перекочевала к Александру Македонскому и далее к эллинистическим монархам, римским императорам, мусульманским халифам, индийским правителям и даже к советским генсекам и американским президентам. Эта общечеловеческая концепция оправдывала существование империй и уничтожала не только право покоренных восставать, но даже право пока еще независимых народов противиться имперской экспансии.
Схожая концепция империи независимо от персидской модели складывалась и в других частях света — в Центральной Америке, в Андах, в Китае. Согласно традиционному политическому учению Китая, источником всякой законной власти на Земле является Небо (Тянь). Небо выбирает самого достойного человека или наилучшую семью и выдает им «небесный мандат». И этот человек или семья правят Поднебесной на благо всем подданным. Таким образом, законная власть по определению распространяется на всю страну и даже на весь мир: без мандата Неба нельзя править даже отдельным городом, но, получив такой мандат, властитель обязан позаботиться о том, чтобы распространить справедливость и гармонию на весь свет. Мандат небес не выдается одновременно нескольким кандидатам, то есть существование многих независимых государств немыслимо.
Первый властелин объединенной Китайской империи Цинь Шихуанди хвалился, что «во всех шести направлениях вселенной все принадлежит императору... всюду, где есть след человека, нет никого, кто бы не стал подданным императора... его благостыня распространяется даже на быков и лошадей. Нет человека, кому бы это не пошло во благо. Каждый в безопасности под собственной кровлей»[60]. На этом основании в китайской политической теории и в китайской историографии имперские периоды описываются как золотые эпохи порядка и справедливости. В отличие от современного Запада, представляющего себе справедливое мироустройство в виде мозаики отдельных национальных государств, Китай рассматривает периоды политической раздробленности как темные века хаоса и несправедливости. Такая концепция не могла не сказаться на истории страны. Всякий раз, когда очередная империя рушилась, господствующая политическая теория побуждала новых правителей не смиряться с существованием жалких независимых княжеств, но добиваться воссоединения. Рано или поздно эти усилия приводили к очередному успеху.
«ОНИ» СТАНОВЯТСЯ «НАМИ»
Империи сыграли решающую роль в процессе слияния множества малых культур в несколько крупных. Идеи и люди, товары и технологии распространяются внутри империи быстрее, нежели через границы политически изолированных друг от друга стран. Зачастую сами же империи сознательно способствуют распространению идей, институтов, норм и обычаев — прежде всего для того, чтобы облегчить жизнь себе же. Непросто управлять страной, где каждый маленький регион располагает собственными законами, особым языком и особой письменностью, сам чеканит монету. Императоры предпочитают стандартизацию.
Вторая, не менее важная цель, ради которой империи активно насаждали единую культуру, — укрепление собственной легитимности. Со времен Кира и Цинь Шихуанди империи оправдывали свою деятельность, будь то строительство дорог или кровопролитие, необходимостью распространять высшую культуру, заботой в первую очередь о благе покоренных, а не завоевателей.
Иные преимущества империи были достаточно очевидными: единое право, налаженная городская жизнь, стандартизация мер и весов. Другие блага — налоги, воинская повинность, культ императора — сомнительны. Но большинство имперских элит искренне верили в то, что они трудятся ради вящего блага всех подданных империи. Господствующий класс Китая относился и к соседним странам, и к покоренным иноземцам как к жарким варварам, которым империя несет свет культуры. Небесный мандат выдавался императору не затем, чтобы он эксплуатировал весь мир, но чтобы он просвещал человечество. И римляне оправдывали свое владычество тем, что приучают варваров к миру, справедливости, цивилизации. Дикие германцы и татуированные галлы жили в темноте и убожестве, пока римляне не отмыли их в публичных банях, не укротили их дерзость законом и не смягчили нравы философией. Империя Маурьев в III веке до н.э. своей миссией считала нести непросвещенному миру учение Будды. Мусульманские халифы получали небесный мандат распространять откровение Мухаммеда — по возможности мирным путем, но если придется, то и с мечом в руке. Испанские и португальские короли клялись, что не богатств взыскуют в Индии и Америке, но желают обратить многие души в истинную веру. Британская империя проповедовала двойное евангелие либерализма и свободной торговли. Советский Союз считал своим долгом ускорить неизбежный исторический переход от капитализма к утопической диктатуре пролетариата. Многие американцы убеждены, что именно моральный долг побуждает их правительство нести странам третьего мира принципы демократии и прав человека, даже если несут их крылатые ракеты и бомбардировщики.
Распространяемая империей культура редко была творением исключительно правящей элиты. Поскольку имперская идея по природе своей универсальна и инклюзивна, имперские элиты не цеплялись фанатически за единственно правильную традицию, но включали в общую концепцию все казавшиеся им подходящими идеи, традиции и нормы. Некоторые императоры пытались очистить культуру и вернуться к корням, но по большей части империи порождали смешанную культуру, многое заимствуя у завоеванных народов. Так, культура имперского Рима была чуть ли не в большей степени греческой, чем римской. В империи Аббасидов смешивались персидские, греческие и арабские элементы. Монголы копировали цивилизацию Китая. В современной империи — США — президент кенийского происхождения заказывает итальянскую пиццу для просмотра своего любимого фильма «Лоуренс Аравийский», британского эпоса о восстании арабов против турок.
Но даже в плавильном котле культур ассимиляция давалась побежденным нелегко. Пусть имперская цивилизация и впитывала в себя множество элементов от каждого из покоренных народов, синтетический итог был все равно чужд подавляющему большинству жителей. Процесс ассимиляции шел трудно и болезненно. Тяжело отказываться от знакомых, любимых местных традиций, и еще больший стресс — принять новую культуру и адаптироваться в ней. Самое же обидное: когда новые подданные усваивали культуру империи, им приходилось ждать десятки, если не сотни лет, пока имперские элиты признавали их за своих. От завоевания до полной ассимиляции целые поколения оставались в подвешенном состоянии: родную и любимую культуру уже утратили, на равных в империю еще не допущены. Культура, в которую они стремятся войти, по-прежнему видит в них варваров.
Представьте себе иберийца из хорошей семьи. Дело происходит через 100 лет после падения Нумансии. С родителями он говорит на родном кельтском диалекте, но выучил также в совершенстве латынь (разве что чуть заметный акцент остался), потому что без государственного языка невозможно управлять своим делом и общаться с властями. Он не отказывает жене в дорогих, богато изукрашенных побрякушках, хотя немного стесняется этой архаической «кельтщины»: он бы предпочел, чтобы супруга наряжалась не как местные, а носила украшения простые и элегантные, как жена римского наместника. Сам он ходит в римской тунике и, разбогатев на продаже скота (в том числе благодаря знаниям в области римского торгового права), выстроил себе виллу в римском духе. И все же, хотя он наизусть знает третью книгу «Георгик» Вергилия, для римлян он — полуварвар. Ему не получить не то что государственной должности — даже почетного места в амфитеатре.
На исходе XIX века тот же урок белые господа преподали сословию образованных индийцев. Известна история о честолюбивом индийце, который до тонкости овладел английским языком, освоил европейские танцы и даже научился и привык есть ножом и вилкой. Положившись на свои безупречные манеры, он отправился в Англию, получил в Лондонском университете диплом юриста, был принят в коллегию адвокатов. Но этого молодого человека, образованного, в хорошем костюме, вышвырнули из поезда в британской колонии Южная Африка, потому что он ехал первым классом, а не третьим, как подобает «цветному». Молодого человека звали Мохандас Карамчанд Ганди, и урок он усвоил крепко.
Но порой процессы ассимиляции, сближения культур рушат барьеры между старой элитой и новыми подданными империи. Победители начинают воспринимать побежденных как равных, побежденные уже не видят в империи чуждую им оккупационную систему. Для обеих сторон «они» превращаются в «мы». После веков имперского правления все жители Римской империи сделались наконец гражданами Рима. Но и задолго до этого окончательного уравнения в правах люди неримского происхождения делали карьеру в легионах и попадали в сенат. Уже в 48 году н.э. император Клавдий принял в сенат нескольких галльских аристократов, заявив при этом, что они «обычаями, культурой и узами брака соединены с нами». Снобы-сенаторы возмутились: как это, недавних врагов впустить в самое сердце римской политической системы?! И тогда Клавдий напомнил им о том, о чем они предпочли забыть: сенаторские семьи по большей части происходили от италийских племен, которые во время оно сражались против Рима, а потом получили римское гражданство. И даже сам Клавдий, владыка Рима, свой род возводил к сабинянам[61].
Во II веке н.э. Римом правила династия императоров из Иберии, вероятно, с примесью иберийской крови. Именно эта эпоха — Траяна, Адриана, Антонина Пия и Марка Аврелия — считается золотым веком империи. Рухнули все внутренние этнические барьеры. Император Септимий Север (193-211) был отпрыском поселившегося в Ливии карфагенского рода. Гелиогабал (218-222) был сирийцем. Императора Филиппа I (244-249) прозвали «Арабом». Новые граждане с таким энтузиазмом перенимали культуру императорского Рима, что спустя многие столетия после распада империи они все еще говорили на ее языке, сохраняли христианскую религию, пришедшую из левантийской провинции, и следовали законам империи.
Схожий процесс происходил в Арабской империи. В момент ее возникновения, в середине VII века, система управления была основана на жестком разграничении арабской мусульманской элиты и покоренных народов: египтян, сирийцев, иранцев, берберов, которые не были ни этническими арабами, ни мусульманами. Постепенно жители империи усвоили ислам, арабский язык и имперскую культуру, которая была синтезом многих локальных культур. Старая арабская элита взирала на выскочек с величайшей враждебностью, опасаясь утратить свой уникальный статус, однако новообращенные требовали для себя равного положения в империи и в мире ислама. В итоге они своего добились. Египтяне, сирийцы, жители Месопотамии стали считаться «арабами», причем «арабы» (как исконные, из Аравии, так и новые, из Египта и Сирии) подпали под власть мусульман иной, неарабской культуры — иранцев, турок и берберов. В этом и заключался великий успех Арабской империи: она создала культуру, которую с энтузиазмом приняли многочисленные другие этносы и продолжали хранить ее, развивать и распространять еще много веков после того, как сама империя рухнула и этнические арабы утратили власть.
Еще более удачным оказался имперский проект Китая. На протяжении двух тысяч лет пестрый конгломерат этнических и культурных групп — изначальных «варваров» — врастал в имперскую культуру, превращаясь в китайцев-хань (по названию династии, которая правила с 206 года до н.э. по 220 год н.э.). На самом деле китайская империя жива поныне — и в этом ее высшее достижение, — хотя как империя она воспринимается лишь на этнических окраинах, в Тибете и Синьцзяне. Более 90% населения считают самих себя — и другие их тоже считают — китайцами-хань.
В этой же парадигме имеет смысл рассматривать и прошедшие за последние десятилетия процессы деколонизации. В современную эпоху европейцы подчинили себе большую часть земного шара под казавшимся им благовидным предлогом — распространения высшей западной культуры. Это им удалось — миллионы, даже миллиарды людей приняли западную культуру или какие-то существенные ее элементы. Индийцы, африканцы, арабы, китайцы и маори заговорили на английском, французском или испанском языке. Они поверили в права человека и принципы самоопределения, приняли такие западные идеологии, как либерализм и капитализм, коммунизм, феминизм и национализм.
В XX веке местные группы, принявшие западные ценности, потребовали равенства с европейскими колонизаторами — ссылаясь именно на эту систему ценностей. Антиколониальная борьба часто шла под знаменами самоопределения, социализма, соблюдения прав человека — все это ценности белого человека. Как египтяне, иранцы и турки приняли и адаптировали имперскую культуру, унаследованную от арабских завоевателей, так и современные индийцы, африканцы и китайцы в значительной степени усвоили имперскую культуру былых западных господ и преобразили ее в соответствии со своими традициями и потребностями.
ХОРОШИЕ И ПЛОХИЕ ПАРНИ
Очень соблазнительно поделить исторических персонажей на положительных и отрицательных, определив всех защитников империй в «плохие парни». Ведь империи строятся на крови, поддерживают свою власть войнами и насилием. Но многое в современной культуре основано на имперском наследии. Если империя — безусловное зло, то кто же тогда мы сами?
Некоторые политические школы и движения пытаются очистить культуру от империализма и получить чистую аутентичную цивилизацию, не затронутую этим грехом. Такие идеологии в лучшем случае наивны, чаще служат лишь прикрытием для грубейшего национализма и ханжества. Допустим, все мириады культур, появившиеся на заре письменной истории, были чисты, не затронуты грехом, не ощущали никаких влияний. Но с тех пор ни одна культура не может утверждать о себе подобного, тем более ни одна культура, сохранившаяся до сих пор. Любая современная цивилизация хотя бы отчасти представляет собой наследие империй, имперской культуры и цивилизации, и никакие академические рассуждения и политические операции не смогут ампутировать это наследие, не убив пациента.
Всмотримся для примера в ту смесь любви и ненависти, которая соединяет нынешнюю независимую Индию с периодом британского правления. Британское завоевание и дальнейшая оккупация обошлись Индии в миллионы жизней, а сотни миллионов подвергались непрестанному унижению и тяжкой эксплуатации. И тем не менее множество индийцев с пылом новообращенных приняли западные идеи, в первую очередь понятия о самоопределении наций и правах человека, и возмутились, когда англичане отказались блюсти свои же принципы и предоставить индийцам либо равные права граждан Британской империи, либо независимость.
Вокзал Чатрапати Шиваджи в Мумбай, изначально —вокзал Виктория, Бомбей. Англичане построили вокзал в неоготическом стиле, который был моден в Англии в конце XIX века. Националистическое правительство Индии изменило названия и города, и вокзала, но не проявило желания снести импозантное здание, хоть его и построили оккупанты.
Современное индийское государство — дитя этой Британской империи. Англичане убивали, мучили, преследовали коренных обитателей субконтинента, но при этом сумели объединить немыслимо пеструю мозаику враждующих царств, княжеств и племен, породить единое национальное сознание и создать в итоге страну, способную существовать как более-менее единое политическое целое. Они заложили основы индийской судебной системы, создали административную структуру, построили сеть железных дорог, обеспечив таким образом возможности экономической интеграции. Независимая Ин