Основные субъекты и формы благотворительной

Деятельности

Благотворительность - одно из замечательных явлений обществен­ной жизни и культуры. Начало благотворительной деятельности уходит дале­ко вглубь человеческой истории. И сама благотворительность - историческое явление, которое имеет психологические, социальные, культурные и мораль­но-нравственные корни. Без преувеличения можно сказать, что в истории человеческой цивилизации благотворительность в различных формах ее про­явления присутствовала всегда, ибо без нее вообще невозможно представить человеческое бытие.

С точки зрения этого бытия благотворительность, с одной стороны, есть продукт антропогенеза, обеспечивающий выживание человеческого рода в це­лом, а с другой стороны, она - порождение той или иной исторической эпохи, конкретных социальных и культурных условий. Если практику творить благо ближ­нему можно отнести к общечеловеческим, родовым свойствам, то именно кон­кретные социальные и культурные условия определяют формы проявления бла­готворительности, ее масштабы, методы и направления реализации.

Даже краткое знакомство с явлением благотворительности убеждает в том, что постановка благотворительной деятельности в разные эпохи не одна и та же. Русские исследователи этого явления еще в начале XX в. отмечали, что, «как и в других родах общественной деятельности, здесь тоже происходит эволюция, раз­витие. С течением времени изменяется объем и характер самих задач благотво­рительности, не говоря уже о пределах этой деятельности. Эти изменения обус­ловливаются изменениями в социальном строе, в системах культурности и вооб­ще в общем развитии современных народов»¹.

В современных исследованиях благотворительность в качестве социально­го феномена часто «характеризуется... наличием целенаправленного внимания к людям, не способным, в силу определенных причин, обеспечить себе условия содержания, оказанием им посильной помощи»².

С весьма популярной в XX веке социально-экономической позиции анали­за различного рода исторических и культурных явлений благотворительность вообще выглядит как социокультурная практика безвозмездных подарков, беско­рыстной донации ресурсов, осуществляемой по воле дарителя³. Но это слиш­ком общая и односторонняя позиция, не учитывающая конкретных особеннос­тей данного явления. Гораздо определеннее благотворительность можно рас­сматривать в качестве одного из существенных элементов социального и куль­турного бытия, ибо благотворительность предполагает такое поведение по отношению к себе подобным, которое требует сострадания, сопережива­ния, сознательного оказания помощи и поддержки тем, кто в них настоятель­но нуждается. Более того, благотворительность требует от человека жерт­венности, самоограничения, готовности к самоотречению во имя блага дру­гого. А это все специфически человеческие черты и свойства, возникновение которых очень трудно объяснить лишь социально-экономическими целями и интересами. С другой стороны, как природное, так и общественное бытие изна­чально предполагают наличие неравенства между человеческими индивидами на уровне полов, возраста, здоровья, сил и способностей к труду и общественно значимой деятельности. К этому обязательно добавляются статусное неравен­ство, а вслед за ним и неравенство имущественное. Неравенство способностей и положения не исключает того, что отдельный человеческий индивид может вы­жить только вместе с социальной группой, к которой он принадлежит или по рождению, или по роду деятельности. Жизнь в обществе обязательно влечет за собой обмен благами, ценностями и услугами, который в идеале должен быть равным, равноценным. Причем для человека вся жизнь состоит из актов получе­ния социальных, культурных, морально-нравственных и духовных кредитов, их возврата и кредитования тех, кто в этом нуждается. Поэтому суть собственно человеческого бытия предполагает, что любой член общества не только служит ему, но и имеет право на помощь с его стороны, если, в силу тех или иных обстоятельств, он не может самостоятельно, общественно значимыми и легаль­ными средствами обеспечивать себе нормальное существование.

Благотворительная деятельность может носить как групповой, коллектив­ный, общественный, так и личный характер. Она может быть стихийной или организованной. Более того, она может осуществляться общественными орга­низациями самой различной структуры и направленности, а также отдельными людьми. В последнем случае благотворительность связана преимущественно с личной и частной инициативой, проявляющейся, как правило, стихийно и принимающей форму личного сострадания, личной опосредствованной и непос­редственной помощи тем, кто в ней нуждается. По мере формирования госу­дарственных структур и отношений, обеспечивающих устойчивое существова­ние крупных человеческих объединений, государство, заинтересованное в со­хранении и развитии своего социокультурного фундамента, также начинает иг­рать заметную роль в деле благотворительности, внося в него целесообразность и организованность. При этом сознательно организованная государством или обществом благотворительность чаще всего понимается как благотворитель­ность цивилизованная.

Благотворительность как социокультурной явление можно отнести к обла­сти социальной взаимопомощи, взаимоподдержки, т.е. того, что отличает людей от животных. Однако это весьма специфическая поддержка, которая осуще­ствляется без надежды на соответствующее воздаяние со стороны тех, кому она оказывается. (На первый взгляд, благотворительность выглядит как соци­альная практика безвозмездных подарков, бескорыстной донации ресурсов, осу­ществляемой по воле дарителя. Однако некоторых исследователей смущает идея бескорыстности благотворительной деятельности. Так, например, Е.Р. Смирнова утверждает, что каждый дар должен быть возвращен дарителю в каком-либо виде: «Хотя мы и привыкли понимать благотворительность именно так, по-христиан­ски, все же порой мы чувствуем, что бескорыстных подарков в действительнос­ти не бывает... Отношения дарения... подразумевают компонент отдаривания, благодаря чему восстанавливается необходимое равновесие взаимодействую­щих сторон. Дар, который ничего общего не имеет с солидарностью, есть проти­воречие. Теория дарения имеет очень много общего с теорией социального обмена, варианты которой развивались в социологии, социальной психологии, экономике, социальной антропологии, политологии. Обмен различными соци­альными благами рассматривается здесь как фундамент, на котором построены многочисленные С1руктурные образования, такие, как власть, статус, престиж»⁴.

Это один из наиболее распространенных подходов к благотворительности, пользующихся достаточно широким признанием как на Западе, так и в России. Он достаточно степени переплетается с позицией, согласно которой «гуман­ность общественных отношений, одним из проявлений которой является благо­творительность, выражающаяся в различных формах помощи нуждающимся членам общества, определяется не только уровнем общественного производ­ства и его богатством, но также уровнем общественного сознания и культуры общества»⁵.

Более того, она оказывается, как правило, тем, кто не в состоянии воздать за нее благотворителям аналогичным образом. Благотворительность это своего рода нарушение земного, обыденного принципа соразмернос­ти воздаяния. Она не соизмерима с законом талиона. Весы Гермеса или Фе­миды не могут служить ее символом.

Творящий материальное, зримое благо действует, чаще всего, не из материальных побуждений. В процесс благотво­рительности изначально вмешивается нечто такое, что имеет отношение к сфере духовной деятельности человека, духовных побуждений. Именно в этой сфере лежит то, что стимулирует благотворительность в собственном смыс­ле этого слова. Как отмечает один из современных исследователей этого яв­ления, «Мотивы благотворительности всегда были разнообразными: и доб­росердечие, и религиозность, и раскаяние, и приверженность к искусст­ву или науке, и честолюбие»⁶. Не трудно убедиться, что перечисленные мо­тивы явно лежат вне сферы только социально-экономических и материаль­ных отношений и интересов. Это, позволяет сказать, что благотворитель­ность явно относится не только к области материальной, но и духов­ной культуры, причем культуры специфической.

Один из древнейших памятников человеческой культуры - Священное 11исание, оказавшее судьбоносное воздействие на развитие благотворитель­ности, очень образно свидетельствует о двух нравственных побуждениях к труду, без избыточных продуктов которого немыслима благотворительность. Одно из них требует трудиться, чтобы питаться самому, никого не отягощая, а другое - трудиться, чтобы подавать, т.е. оказывать посильную благую по­мощь нуждающееся. В «Послании к Ефесянам» апостол Павел пишет: «Луч­ше трудись, делая своими руками полезное, чтобы было из чего уделять нуж­дающемуся»⁷.

Такой труд воспитывает душу и укрепляет тело человека, дает христианину возможность проявлять свою веру в богоугодных делах благотворительности, милосердия и любви к ближнему⁸, которых требовало от него просвещение Све­том христианского учения, составившего основу формирования как европейс­кой, так и русской культуры.

Уяснение важности влияния на человека и его культуру данной постановки вопроса позволяет с достаточным для того основанием утверждать, что благо­творительность в ее классическом понимании возникала в античном обществе с его социальным и имущественным расслоением, с появлением слоя бед­ных, но свободных граждан, чье бедственное положение вызывало сострадание и сочувствие у более благополучных людей, готовых ради спасения своих душ оказывать посильную помощь нуждающимся, уповая на воздаяние.

В морально-нравственном отношении дохристианское античное общество для своего сохранения и поддержания выработало и исповедовало весьма раз­витую идеологию добра и зла, согласно которой добрые начала, способные обеспечить человеку благую жизнь, заложены в природе человека. В сохране­нии этих природных качеств человека, влияющих на состояние его души, вид­ную роль в истории общества и культуры играют религиозное мировоззрение в различных его формах, а также наука, философия и искусство, выступающие как специфические средства утверждения в обществе принципов справедли­вости между социальными слоями и отдельными его членами.

Понятие и явление благотворительности уже в античности тесно перепле­тается с понятием и явлением филантропии. При этом довольно трудно опреде­лить, что в данном случае является первичным -любовь к человеку или стрем­ление творить благие дела и поступки ради собственного удовлетворения и со­вершенствования. В античной культуре встречаются и та, и другая побудитель­ные причины. Однако в любом случае первоначальное творение блага предпо­лагает наличие любви к ближнему, который понимается как ближний породу, соседству или общему делу.

Такая любовь существовала и существует как в дохристианской, так и вне христианской культуры. Не случайно все мировые религии, при всем различии между ними, так или иначе апеллируют именно к принципу любви Это характерно и для различных форм христианства, и для ислама, и для буд­дизма и даже для архаических и языческих религий, различным образом прославлявших Эрос.

Изначально любовь к ближнему проявляется, прежде всего, на уровне живого, непосредственного чувства, которое еще не ведает рефлексии, но, независимо от этого, выполняет важную функцию поддержки и

сохранения ранних социокультурных образований. Филантропия в собственном смысле этого слова, т.е. как осознанное чувство любви к человеку, появляется под влиянием социальной жизни и развития рефлексии. Тем самым создаются условия для ее понимания в качестве свойства не природного индивида, а человека как такового. При этом филантропия в отношениях людей начинает выполнять универсальную коммуникативную функцию. Однако на первых порах филантропия как чувство, а тем более как рефлексия проявляется огра­ниченно, в пределах родовой или племенной группы, а также по отношению ч. к ближайшим соседям по поселению.

История человеческой культуры и социальности говорит о том, что на ранних этапах человеческой истории, т.е. на уровне первобытных или традиционных обществ, филантропия как чувство и благотворительность, как практика его удовлетворения не простираются на представителей иных социальных групп. Даже в сравнительно более поздний период классической древности чувства греков не были одинаковыми к согражданам и варварам или к свободным и рабам. Дня древних римлян иноплеменник был почти что врагом. В то время на филантро­пическое чувство, благотворительную помощь и поддержку мог рассчитывать лишь сородич, соплеменник или согражданин. Нужды всех прочих восприни­мались безразлично и безучастно. Лишь честь удостоиться племенного усы­новления или предоставления права гражданства, как это имело место в древ­негреческих полисах или в древнем Риме, открывало чужаку путь к преимуще­ствам, помощи и поддержке со стороны обретенных благодетелей в лице но­вых сородичей или государства - новой родины. Как писал В.С. Соловьев, «че­ловек и в родовом быте сохранял способность к личному произволу, который и проявлялся в отдельных редких случаях, но эти исключительные проявления и подавлялись исключительными действиями патриархальной власти, не вызы­вая общих мер. Положение изменяется с переходом к государственному быту, т.е. когда многие народы и племена так или иначе, по тем или другим побужде­ниям или принудительным обстоятельствам соединяются постоянным образом вокруг одного общего вождя с более или менее организованной властью, причем упраздняется самостоятельность отдельных родов и колен и отменяет­ся обычай кровной мести»⁹.

Обобщая такое отношение к чужим, иным, или варварам, можно, пожа­луй, предположить, что исторически прогресс филантропии связан с вариаци­ями родового, национального или патриотического чувства и ширится по мере того, как это чувство становится у его носителей менее личностным, ревност­ным и более открытым. Постепенное преодоление чувства ограниченности родоплеменными, государственными или гражданскими требованиями и ин­тересами выводит человеческое сознание на уровень осознания других в каче­стве себе подобных. Это, безусловно, абстрактно-идеологический акт, кото­рый становится возможным лишь по мере накопления исторического, социо­культурного и политического опыта взаимодействия с другими и определен­ного осознания его.

Суть этого осознания невольно обусловливает переход от естественной, стихийной и персонально ориентированной симпатии к возникновению симпатии безличностной или личностно отчужденной, которая органически, по крайней мере, на уровне идеи, связывает человека с теми, кого он рассматри­вает в качестве себе подобных. Это еще не все человечество, но это уже преодоление своей родоплеменной или государственно-политической обо­собленности. В это время еще отсутствует понятие человеческого единства, целостности, но уже появляется тенденция к их выработке. Такое состояние человеческого сознания отмечал В.С. Соловьев, когда, в частности, писал: «Если сам народ видит свое настоящее благо во благе всеобщем, то как же патриотизм может составить благо своего народа как что-то отдельное и про­тивоположное всему другому?»¹⁰.

Если благотворительность понимать как практическую реализацию в конк­ретных социокультурных и исторических условиях естественного и стихийного чувства любви к ближнему, то не трудно убедиться, что у этой реализации также существуют различные формы. Так, если благотворительность отождествлять с оказанием бескорыстной помощи ближним - родственникам, сородичам, сосе­дям, членам общества или согражданам, - то имеет смысл обратить внимание на тот факт, что благотворительность как проявление сострадания к ближнему и нравственная обязанность имущего спешить на помощь неимущему была весь­ма ограниченной в классической древности. Древние греки и римляне, оказывая помощь и поддержку родственникам и близким, «старались по возможности избежать самого вида нищеты, которая внушала им одно лишь отвращение и ужас; встретить нищего считалось даже дурным предзнаменованием»".

Однако и в этот период ограниченной любви к ограниченному кругу род­ных и близких существовала благотворительность, в основе которой лежало не столько чувство, сколько уже рефлексия, т.е. осознание необходимости поддер­жки сограждан в пределах общества и государства. Можно сказать, что тем са­мым намечалось движение к сознательно организованным проявлениям благо­творительности. Причем складывалась подобная благотворительность как в го­сударственной, так и в частной форме. Красноречивые примеры государствен­ной благотворительности мы встречаем, например, в истории Древнего Рима. «В Древней Греции и Риме аристократы кормили обедневших сограждан, обя­зывая их оказывать своим покровителям политическую поддержку»¹². Такую благотворительность вряд ли можно считать абсолютно филантропической. Ведь в ее основе лежит если не политический расчет, то уж во всяком случае, полити­ческий интерес, т.е. некое прагматическое начало.

«Хлеба и зрелищ» требовал римский плебс от государственной власти. И римским правителям приходилось проявлять заботу о наиболее бедных, но свободных гражданах, от голосов и воли которых зависело существование са­мой власти. Правда, эту заботу вряд ли можно считать регулярной и систематической, так как основное бремя социального обеспечения слабых и обездоленных лежало в то время на больших семьях и общинах. Однако в ней присутствовал уже элемент рациональной организации, ибо государство из сообра­жений собственной безопасности вынуждено было заниматься делами соци­ального призрения.

Что касается частной благотворительности классической античности, то она также направлялась не только стихийными человеколюбивыми эмоциями или морально-нравственными причинами, историческими по своему проис­хождению, а рассудочными соображениями необходимости борьбы за положение в обществе, т.е. рефлексивно осознаваемыми прагматическими причинами политического и статусного характера. Это была не столько благотворительность в современном ее понимании, сколько тщеславная расточительность частного и общественного имения, рассчитанная на популярность такого благотво­рителя в общественной среде, открывавшая ему путь к политическому возвыше­нию. Собственно филантропическая и нравственная составляющая подобной благотворительности была ничтожно мала.

Тем не менее, даже такая ограниченная благотворительность по своим объективным последствиям была общественно значимой и похвальной: в ан­тичной древности «богатые граждане считали своим долгом принимать на себя издержки по удовлетворению различных городских нужд, брали на себя устройство амфитеатров, терм (бань), храмов, исправление мостовых и т.п. Таким образом, богатство налагало на богача как бы общественную повин­ность служить на пользу общую, оказывать щедрость (munificentia) на пользу граждан и государства. Но продукты этой щедрости-общеполезные соору­жения и мероприятия должны были делаться достоянием не только бедных, но и богатых»¹³.

Описанному состоянию взаимоотношений между людьми в древности соответствует ограниченная концепция филантропии, которая появляется бла­годаря возникновению и развитию греческой философии. Отличительной чер­той этой философии было то, что в области разработки теории морали она не выходила, как правило, за пределы полисного сознания и идеала индивидуального воспитания и развития. Это характерно как для Платона, так и для Аристотеля.

Только, вероятно, киники в какой-то мере и стоики поднимаются до идеи человеческого единства и рассматривают всех людей как подверженных действию одних и тех же законов, обладающих одними и теми же естественнымиправами и стремящимися к одному и тому же идеалу, поскольку причастны к одному и тому же разуму. Не даром именно киники поднимаются в своем творчестве до идеи космополитизма¹⁴.

Идея о единстве человечества способствовала и оформлению идеи любви к человеку вообще, что нашло отражение в трудах ряда античных авторов -выглядит как полухристианство¹⁵. Здесь идея явно доминирует над чувством. Будучи порождением разума, она способна руководить разумом и чувствамилюдей, высоко оценивающих разум, преклоняющихся перед ним. У таких людей, а их было сравнительно немного в древнем мире, разумная идея способна была стать основой и мерилом нравственности столь же высокой, как и та нравствен­ность, к которой стремилось и которую проповедовало христианство.

Однако античная, рационально разработанная мораль остается преимущественно индивидуалистичной, так как именно к личному совершенствова­нию, к культурному идеалу мудреца, абстрактно изолированного от себе подобных, стремятся все философские системы древности и вместе с ними сто­ицизм. Поэтому и филантропия остается у древних скорее благой философс­кой идеей, неким идеальным ориентиром, путеводным огнем, освещающим трудную дорогу к совершенству, чем находящим удовлетворение в реальной благотворительности чувством. На практике эта идея проявляется у ее сторон­ников и носителей, скорее, в форме несколько презрительной жалости к тем. кто лишен разумного понимания необходимости и желательности доброволь­ного нравственного совершенствования. Такая любовь к ближнему по необхо­димости оказывалась умозрительной, абстрактной, а потому и недоступной широкому пониманию и внедрению в практику социокультурных отношений античного общества.

Это же относится и к соответствующему пониманию благотворитель­ности, в основе которого лежало представление о пользе для частных лиц и государства оказывать помощь тем, кто в ней нуждается. Такая прагмати­ческая позиция получила даже теоретическое обоснование у Марка Тулия Цицерона в его рассуждениях об обязанностях римского человека и граж­данина. Рассматривая проблему обязанностей, он задается вполне право­мерным для рефлексирующего ума вопросом: «Благоприятствует ли пред­мет нашего рассуждения достатку и приятности нашей жизни, средствам нашего существования и богатствам, влиянию, могуществу - всему тому, чем люди могли бы помогать себе и своим близким»¹⁶. То есть вопрос об обязанностях ставится в связь и зависимость от наличия материального до­статка и внутреннего чувства приятности оказания помощи.

Благотворительность и щедрость Цицерон вполне рационально относит к качествам, наиболее свойственным природе человека. Однако это теоретичес­кое утверждение сопровождается у него некоторыми оговорками. Благотво­рителю «прежде всего надо остерегаться, чтобы эта доброта не вредила имен­но тем людям, которым, как нам кажется, мы делаем добро. А также и другим людям; затем -чтобы доброта не превышала наших возможностей; далее, надо стараться воздавать каждому по заслугам; это - основа справедливости; к ней •л надо относить все это рассуждение. Ибо тех, кто оказывает людям милость, которая может повредить тому, кому, по-видимому, хотят принести пользу, надо признать не благодетелями и не щедрыми людьми, а несущими погибель притворщиками; те же, кто причиняет вред одним людям, чтобы быть щедры­ми к другим, совершают такую же несправедливость, как если бы они присва­ивали себе чужое имущество»¹⁷.

Не трудно заметить, что Цицерон, теоретически рассуждая о благотвори­тельности, ищет ее прагматическую и вместе с тем нравственную составляю­щую. Он объявляет благотворительность общественной обязанностью челове­ка. Тем самым Цицерон пытается дать благотворительности убедительное рациональное объяснение и обоснование, что само по себе заслуживает всяческой похвалы. Но рационально-резонерская рефлексия, подчеркивая в данном слу­чае прагматический и долженствовательный характер благотворительности, ос­тавляет в стороне, как бы не замечает проблему живого сочувствия, сострада­ния, сопереживания, с которыми связано проявление не теоретически реконст­руируемой, а подлинной, живой любви к человеку. Для рациональной рефлек­сии античного мира таких вещей будто бы не существует.

Это происходит потому, что мир живых человеческих чувств по природе своей ставится классической античной культурой ниже роли разума в организа­ции правильной, т.е. рационально и логически понимаемой жизни. Но недооценка философской рефлексией сферы чувств не могла исключить деятельности чувств из реальной жизни, из сферы живых, непосредственных человеческих отношений. Слабость философии в этом отношении открывала возможность для возник­новения мировоззрения, способного удовлетворить сочувствующего, сопере­живающего, сострадающего человека. Ограниченность античной философс­кой рефлексии и ее доступность преимущественно ограниченному кругу избран­ных в известном смысле предопределяла возникновение христианства как куль­турно-мировоззренческого ответа на социальную и духовную потребность про­стого человека античного мира.

Поэтому не случайно, наверное, наиболее сильной стороной христианства, быстро завоевавшего огромную массу приверженцев во всех слоях античного общества, стала обращенность именно к миру живых человеческих эмоций, чело­веческого отношения к человеческому, своего рода попытка легализовать их в глазах античного человека и одухотворить. Это изначально сообщило античной благотворительности новую направленность - собственно общественную, посколь­ку ранняя христианская церковь была именно самодеятельной общественной орга­низацией - и наполнило любовью к человеку, тождественной любви к Богу. Это привело к тому, что произошла сакрализация чувства любви к человеку и благо­творительности как ее практической реализации, произошло их одухотворе­ние чувством божественного, предопределившим формирование принципиаль­но новой системы отношений между людьми. «Евангельское учение о милосты­не, слова Христа об отношении к ближнему: «блаженни милостивые, яко тии по­милованы будух», «продайте имения ваши и дадите нищим», «не скрывайте себе сокровище на земле, идеже тля тлит и татье подкапывают; но скрывайте себе со­кровище на небесах, идеже ни тля тлит, ни татье крадут», а также слова псалма «блажен муж милуя и дая» и сказанное у Соломона: «вдаяй нищему - Богу взаим дает» - тот фундамент, на котором создалась, выросла и окрепла русская благо­творительность, тот источник деятельной доброты по отношению к ближнему, который лег в основу народного воззрения на значение благотворения и помощи ближнему «как брату во Христе»»¹⁸.

Именно с этого момента можно говорить о формировании подлинной бла­готворительности, благотворительности в собственном смысле этого слова, где отчетливо проявляются, просматриваются морально-нравственные корни, питае­мые религиозной почвой. Также можно утверждать, что намечается переход от спонтанной, стихийной благотворительности, которая осуществлялась преиму­щественно частными лицами из прагматических побуждений, к организованной или цивилизованной благотворительности под руководством и патронажем госу­дарства или такой общественной организации, какой становится христианская цер­ковь. Уже в рамках античной культуры частные лица, общественные организации и государство начинают выступать в качестве главных субъектов благотворитель­ной деятельности, и они же определяют ее главные формы. Как следствие, с воз­никновением христианства благотворительность начинает существо­вать в трех своих главных формах - как личная, общественная и государ­ственная. Причем личная благотворительность преимущественно сохра­няет черты спонтанности и стихийности, а общественная и государ­ственная получают импульс к институциализации в целесообразно орга­низованной форме.