Маскулинность — фемининность

Как было отмечено выше, научный дискурс об инверсии гендера и о сексуальности разделился на два независимых направления, одно из которых занимается гомосексуальностью как сексуальной ориентацией, а другое — маскулинностью или фемининностью психики индивидуума. Хотя в психоанализе (как, впрочем, и ни в одной другой теории) в отношении второго направления не было достигнуто такой же степени согласованности, как в отношении первого, все же психоаналитический подход к маскулинности и фемининности с таким же успехом стигматизировал любые не вписывающиеся в рамки пола отклонения от мужских и женских сценариев, с каким психоаналитическое толкование гомосексуализма, с его более широкой теоретической базой, осуждало любые сексуальные девиации как у мужчин, так и у женщин.

В XX веке в психологии и психиатрии существовало, по крайней мере, три независимых традиции, в рамках которых разрабатывались определенные теории гендерно-поля-ризующей связи между полом тела и гендером психики. Эти три традиции касались, соответственно, оценки маскулинности — фемининности (1), лечения и профилактики нару-

149

шений в сфере маскулинности — фемининности, в особенности «транссексуализма» (2), а также развития маскулинности — фемининности у «нормальных» детей (3).

Оценка маскулинности — фемининности (M—F Assessment)

В главе, посвященной рассмотрению проблемы биологического эссенциализма, говорилось, что в конце XIX века интенсивно развивались биологические теории первопричин неполноценности женщин по сравнению с мужчинами. Само по себе несовершенство женщины рассматривалось и учеными, и обществом как установленный факт. В ответ на все эти биологические и мизогинистские (женоненавистнические. — Прим. ред.) теории Хелен Томпсон Вулли (Helen Thompson WooUey) и Лета Стеттер Холлингворт (Leta Stetter Hollingworth) направили всю мощь эмпирической науки на объективный и непредвзятый анализ проблемы различий между мужчинами и женщинами²¹. Это были одни из самых первых женщин, удостоенных докторской степени в новой области экспериментальной психологии.

В 1903 году они опубликовали предварительные результаты объективных лабораторных исследований половых различий по целому ряду интеллектуальных, сенсорных, моторных и эмоциональных показателей. Кроме того, они опубликовали первый обзор экспериментальных данных из множества научных статей, что дало возможность собрать воедино большое количество фактов и обобщить результаты всех доступных психологических исследований²². Эти публикации были тоже тщательно обоснованными и подтвержденными документально. К 1936 году психолог Льюис Терман, (Lewis Terman) модифицировавший тест Стэнфорд — Бине (адаптированный вариант теста Бине), был вынужден признать, что «принципиальное равенство полов» было выявлено «в отношении общего интеллекта и большинства отдельных видов одаренности», включая «музыкальные способности, артистические способности, математические способности и даже технические способности» (Terman, Miles 1936, p. 1—2).

Признавая принципиальное равенство полов, Терман, однако, не считал, что это равенство предполагает фундаментальное сходство полов по «типу личности» (Р. 2) или «темпераменту» (Р. VI). Совсем наоборот. Будучи знакомым со всеми опубликованными трудами Вулли и Холлингворт, Терман все же придерживался убеждения, что «между полами существует фундаментальное различие в сфере бессознатель-

но

ного и в сфере эмоций; также различаются чувства, интересы, отношения и модели поведения, являющиеся производными от различий на уровне бессознательного и эмоций» (Р. 2). Решив документально обосновать различия между полами раз и навсегда, Терман сконструировал самый первый тест для определения «психической маскулинности и феми-нинности» (Р. З)²³.

По собственному признанию Термана, у него была еще одна причина для создания этого теста. Он полагал, что тестирование поможет выделить категорию лиц с инверсией сексуального влечения, из среды которых «в основном, выходят гомосексуалисты». Интерес Термана к определению «степени искажения полового темперамента» (Р. 467) был, очевидно, связан с традицией исследований природы гендерной девиации, описанной мною выше.

Для создания этого первого «М—Ф теста» Терман и его соавтор Катарина Кокс Майлз (Terman, Miles 1936) провели предварительное тестирование, включавшее сотни вопросов, которые предположительно могли бы выявить разницу между мужчинами и женщинами. В конце концов, в тест были включены только те 455 вопросов, на которые в ходе предварительного тестирования мужчины и женщины действительно давали разные ответы. Общий характер этого теста несложно понять.

Например, в разделе «Интересы» испытуемым, которым нравилась профессии воспитателя, роман «Ребекка с фермы Саннибрук», младенцы и шарады, начислялись баллы, указывающие на фемининность, а тем, у кого вышеперечисленное не вызывало интереса — баллы, указывающие на маскулинность. Тем испытуемым, кому нравились военное дело, роман «Робинзон Крузо», люди со звучными, громкими голосами, а также охота, начислялись баллы, указывающие на маскулинность; тем же, кому все это не нравилось, начислялись баллы, указывающие на фемининность. В разделе «Интроверсия — Экстраверсия» за согласие с утверждениями: «в большинстве случаев я предпочитаю», чтобы руководство брал на себя кто-нибудь другой», «я крайне тщательно слежу за своей одеждой» и «я часто боюсь темноты» — начислялись баллы, указывающие на фемининность. Несогласие с этими же утверждениями оценивалось как проявление маскулинности. За согласие с утверждениями: «мне скорее не нравится принимать ванну», «в детстве я был очень непослушным», «я могу терпеть боль так же, как Другие» и «в школе трудно добиться успеха» — начислялись

151

баллы, указывающие на маскулинность. Несогласие с этими утверждениями оценивалось как проявление фемининности.

Благодаря конструкции теста (в каждом разделе теста на каждое утверждение могли даваться разные ответы), с его помощью можно было легко и быстро определять ответы как значимо более типичные для женщин или для мужчин. На основе разницы между типично женскими и типично мужскими ответами выводился результирующий показатель М—Ф теста Термана — Майлз (Terman — Miles M—F test). Это делалось следующим образом. Испытуемые получали балл, указывающий на фемининность, за каждый типично женский ответ и балл, указывающий на маскулинность, за каждый типично мужской ответ. Затем суммарное количество баллов, указывающих на фемининность, вычиталось из суммарного количества баллов, указывающих на маскулинность. Полученная разность и составляла конечный показатель по шкале М—Ф. Такой метод подсчета вынуждает рассматривать маскулинность и фемининность как противоположные значения одного и того же параметра. То есть, судя по ответу на каждый отдельный вопрос в объеме всего теста, получается, что люди должны быть либо маскулинными, либо фемининными (или, точнее, они должны быть типичными женщинами или типичными мужчинами). Другими словами, выходило, что они не могут быть и маскулинными, и фемининными одновременно.

Метод Тест Термана и Майлз был сконструирован по принципу замкнутого круга: из многочисленных вопросов на предварительном этапе в сам тест включаются только те вопросы, в ответах на которые было выявлено эмпирическое различие между мужчинами и женщинами. Он позволил им документально подтвердить на новой выборке испытуемых различие двух полов по показателю «психической маскулинности и фемининности» (Р. 3). Различие было столь существенным, что только около десяти из тысячи мужчин и женщин показали результат, приближающийся к значению, характерному для противоположного пола.

Разрабатывая новый тест психической маскулинности и фемининности, Терман и Майлз считали, что им удастся придать концепции маскулинности и фемининности такую же точность измерения и ясность, какую тест IQ внес в концепцию интеллекта (Р. VI). Фактически авторы достигли гораздо большего. Осознанно или нет, они узаконили с научной точки зрения три спорных умозаключения, касающиеся природы мужественности и женственности²⁴.

152

Во-первых, Терман и Майлз наполнили содержанием психическую маскулинность — фемининность, представив ее как заложенный глубоко в сознании и устойчивый аспект человеческой личности. Сама идея этой характеристики существовала в западной культуре сотни лет, но теперь, впервые в истории, имелся научный тест, разработанный специально для ее оценки, а также соответствующий количественный показатель. Другими словами, маскулинность — фемининность стала «реальной» сущностью, узаконенной наукой в качестве личностного аспекта каждого индивидуума.

В последнее время критики теста Термана и Майлз указывают на то, что этот тест не измеряет никакого глубоко заложенного устойчивого аспекта человеческой психики: он измеряет только степень приверженности человека к культурным нормам маскулинности и фемининности, действовавшим в начале двадцатого века в Америке. То, что содержание теста сильно сближалось с культурными нормами, так мало значило для самих Термана и Майлз, что это ничуть не повлияло на их утверждения о непреложной реальности маскулинности и фемининности. Авторы теста писали:

«Маскулинность и фемининность являются важными аспектами человеческой личности. Неверно считать их фактором, придающим личности только внешний колорит и пикантность; скорее, они представляют собой один из немногих стержней, вокруг которых постепенно формируется структура личности. Различия между маскулинностью и фемининно-стью, по всей вероятности, так же глубоки, как различия между любыми другими чертами человеческого темперамента, вследствие влияния природы или в результате воспитания» (Р. 451).

Помимо наполнения содержанием понятий маскулинности и фемининности, Терману и Майлз удалось поляризовать эти понятия как взаимоисключающие (или биполярные) проявления единой характеристики. Поляризация отразилась в подсчете результатов теста и, что еще более важно, научно узаконила с позиций психологии традицию признания двух, и только двух взаимоисключающих сценариев для мужчин и женщин. Таким образом, издавна существующее в культуре представление, что человек может быть либо маскулинным, либо фемининным, но не тем и другим вместе, было легитимизировано с общенаучной и психологической позиций.

Наконец, Терман и Майлз создали теорию о связи между маскулинностью — фемининностью, гомосексуальностью и психологической нормальностью. Согласно этой теории, лица

153

с искажениями показателя по шкале М—Ф в сторону противоположного пола рассматривались как неполноценные личности, из среды которых, главным образом, появляются гомосексуалисты. Подобные рассуждения привели к дальнейшей научной легитимизации осуждения гомосексуализма культурой. Более того, они также способствовали формированию более общего культурного убеждения, в соответствии с которым любые отклонения от общепризнанной маскулинности или фемининности свидетельствуют о психопатологии. Тер-ман и Майлз описывали связь между маскулинностью — фе-мининностью, гомосексуальностью и психологической нормальностью следующим образом:

«Оценки в области данной темы [гомосексуальности], полученные наиболее информированными исследователями, показывают, что количество мужчин-гомосексуалистов находится в диапазоне от 3 до 5%... М—Ф тест не определяет гомосексуальность в ее обычном понимании, ... [но] с его помощью можно приблизительно определить степень инверсии темперамента в сторону противоположного пола..., и именно из лиц с инверсий в этом смысле, возможно, и формируются гомосексуалисты... Использование теста [в этом контексте] поможет сфокусировать внимание на поведенческих проявлениях нарушения развития, подобно тому, как работают тесты на интеллект в случаях умственной неполноценности. Известно, что легкую степень умственной отсталости теперь можно выявить в более раннем возрасте, чем поколение назад. То же самое будет в свое время применимо и в отношении потенциальных гомосексуалистов. Особенно желательна ранняя диагностика гомосексуализма, поскольку у нас имеется достаточно оснований полагать, что дефекты личности могут быть компенсированы и до некоторой степени скорректированы.... В настоящий момент неизвестно, кто в первую очередь должен заниматься девиациями маскулинности — фемининности: невролог, биохимик, эндокринолог, или, прежде всего, эту проблему должны решать родители и воспитатели» (Р. 460).

В течение тридцати пяти лет, последовавших за публикацией М—Ф теста Термана — Майлз, в психологии развивалось эмпирическое изучение так называемых личностных проявлений фемининности-маскулинности. Были разработаны по меньшей мере пять или шесть дополнительных способов измерения таких признаков; возможно, наиболее известна шкала маскулинности — фемининности в Миннесотском многопрофильном личностном опроснике {Minnesota Multiphasic

154

Personality Inventory (Minnesota Multiphasic Personality Inven-torye). Кроме того, была осуществлена серия эмпирических исследований в области предпосылок и коррелятов маскулинности — фемининности у детей и взрослых²⁵.

В большинстве исследований маскулинности—фемининности присутствуют три допущения, вкравшихся и в М—Ф тест Термана и Майлз: подкрепленное эмпирическими доказательствами предположение о том, что маскулинность — фе-мининность является ключевым параметром человеческой личности; предположение о биполярности, при которой маскулинность и фемининность являются противоположными полюсами одной оси, а отсюда вывод, что личность может быть либо маскулинной, либо фемининной, но никак ни той и другой одновременно; и предположение, касающееся психического здоровья: все, что не вписывается в рамки стандартной маскулинности или фемининности, свидетельствует о наличии патологии.

Терапия и профилактика расстройств гендерной идентичности (Gender Iidentity Disorders)

Во фрейдовской психиатрии гомосексуальность и даже транствестизм трактовались как патология, связанная с сексуальностью, а не с гендером. По поводу гендерной инверсии (или, по определению Термана и Майлз, «инверсии полового темперамента») не возникало серьезных дискуссий до того момента, пока в 1952 году Кристин Джоргенсен (Christine Jorgensen) не стала причиной международной сенсации, уехав в Данию мужчиной и вернувшись в Америку женщиной. Хотя интерес к людям, желающим подвергнуться и подвергающимся операциям по перемене пола, достиг своего пика только в конце 1960-х — начале 1970-х годов, уже в 1953 году эндокринолог Гарри Бенджамин (Harry Benjamin) начал борьбу за признание того, что он называл расстройством гендерной идентичности в форме транссексуализма, самостоятельным видом психической патологии. По словам Бенджамина, это не диагностируемое заболевание причиняло невыразимые страдания многим людям, некоторых из них он сам лечил гормонами, начиная с 1920-х годов.

Признание, за которое боролся Бенджамин, состоялось в 1980 году, когда в классификацию психических расстройств третьего издания «Диагностического и статистического руководства» (DSM-Ш) Американской психиатрической ассоциации была введена новая категория «расстройств гендерной

155

идентичности», а транссексуализм был признан одним из расстройств данной категории. Любопытно, что расстройства гендерной идентичности (Gender Iidentity Disorders) впервые были официально признаны патологией именно в том самом третьем изданияи руководства, в котором также впервые в истории психиатрии отсутствовало официальное определение гомосексуальности как патологии. Возможно, это не было совпадением. Может быть, в психиатрическом истеблишменте все еще бытовала стойкая убежденность в том, что гендерная неконформность является патологией; и если текущая политическая ситуация не позволяла выражать подобную убежденность по отношению к гомосексуализму, для этой цели использовались любые другие доступные объекты²⁶.

Согласно DSM-III, имеются три диагностических критерия для выявления транссексуализма: «постоянный дискомфорт и ощущение неправильности собственного пола», «наличие в течение, по меньшей мере, двух лет стойкой озабоченности тем, чтобы избавиться от своих первичных и вторичных половых признаков и обрести половые признаки другого пола», и достижение половой зрелости. Далее в DSM-III следует описание диагностически менее существенных проявлений у большинства транссексуалов: они «почти обязательно испытывали в детстве проблемы, связанные с гендерной идентичностью»; часто считают свои гениталии «отталкивающими»; часто жалуются «на то, что чувствуют себя некомфортно в одежде назначенного им пола и поэтому предпочитают одежду другого пола»; нередко предпочитают «виды деятельности, которые в нашей культуре более характерны для другого пола», а также в разной степени перенимают «поведение, одежду и манеры» другого пола. В отношении предыстории их сексуальной ориентации говорится, что транссексуалы являются очень неоднородной группой: они могут быть асексуальными, гомосексуальными, гетеросексуальными или «неопределенной сексуальной ориентации». Предположительная распространенность транссексуализма составляет один случай на 30 000 мужчин и один случай на 100 000 женщин; соотношение мужчин и женщин среди обращающихся за помощью в клиники, специализирующиеся на транссексуализме, варьируется от 8 : 1 до 1 : 1 (Р. 74—76).

Вопрос адекватного лечения транссексуализма всегда вызывал разногласия, даже среди психиатров. Многие психиатры с самого начала были против операций по перемене пола, поскольку, по их словам, эти операции устраняли, скорее, только наиболее очевидный симптом заболевания, а не его

156

о основополагающую причину. Тем не менее, к середине 1960-х годов, когда врачи в престижных медицинских учреждениях, таких как университет Джонса Хопкинса и Минне-сотский университет, начали осуществлять такие операции во вновь образованных клиниках, специализирующихся на гендерной идентичности, хирургическая смена пола стала предпочтительным способом лечения как для психиатров, так и для самими транссексуалов.

Некоторое время операции по смене пола считались настоящей панацеей, однако в конце 1970-х годов доверие к ним упало, чему способствовали следующие факты. В результате контрольного обследования пятидесяти пациентов-транссексуалов, перенесших операцию по смене пола, был сделан вывод, что разница между прооперированными и непроопериро-ванными пациентами оказалась весьма незначительной (Meyer, Reter 1979). И в связи с этим клиника Джонса Хопкинса, первая в США, в которой стали проводиться операции подобного рода, прекратила их применение²⁷. В то же время, термины «транссексуализм» и «операция по смене пола» стали общеупотребительными, в основном, благодаря огласке историй нескольких известных транссексуалов, включая Ян Моррис, опубликовавшую собственные описания процесса превращения в женщину в книге под названием «Головоломка» (1974), а также Ре не Ричарде, вокруг которой развернулась полемика в спортивных кругах, когда она попыталась после операции по смене пола участвовать в теннисном турнире в женской команде.

В то время гендерная идентичность транссексуалов расценивалась как существенно нарушенная и весьма резистентная к психотерапии. Однако, ряд психиатров вскоре пришли к убеждению, что терапевтически было бы эффективнее отбирать детей, подверженных «риску» транссексуализма, и осуществлять коррекцию их развития, чем дожидаться, пока они окончательно сформируются во взрослых транссексуалов, чтобы потом подвергать их уродующим (и не всегда столь эффективным) операциям. Руководствуясь этой идеей, психиатры, практикующие в различных регионах страны, разработали программы, сочетающие исследование и терапию. Основной целью было выявление, обследование и лечение мальчиков и девочек (в особенности мальчиков), в чьем поведении проявляется нетрадиционно много кросс-гендер-ных элементов — таких, как желание носить одежду другого пола, предпочтение видов деятельности, характерных для другого пола и желание быть индивидуумом другого пола.

157

Первое, отчасти предварительное исследование такого рода было опубликовано Ричардом Грином (Richard Green) из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе в 1974 году. Исчерпывающий обзор всех подобных исследований, проведенных в последующие десять лет, был опубликован Кеннетом Зукером (Kenneth Zucker) в 1985 году. Окончательные результаты лонгитюдного пятнадцатилетнего исследования самого Ричарда Грина, посвященного проблеме фемининных мальчиков, было опубликовано в 1987 году.

В рамках этих проектов использовались различные методы лечения. В проектах более принудительного характера, к которым относится и программа Джорджа Рекера (George Reker), родители и педагоги применяли техники модификации поведения. Эти техники были направлены на устранение практически всех проявлений, считавшихся не соответствующими гендеру. Сюда включались не только запрет на использование одежды и игрушек другого пола и запрет на общение с детьми другого пола, но также недопустимость модуляций голоса и манер, присущих другому полу (в том числе таких, например, как «мягкое, женственное рукопожатие»)²⁸. Проекты менее принудительного характера, в том числе программа Ричарда Грина, были направлены не столько на полное избавление от поведенческих проявлений, не соответствующих гендерной специфике его пола, а, скорее, на помощь ребенку в овладении видами деятельности и отношениями, соответствующими гендерной специфике пола, при условии, что ребенку этот процесс доставляет удовлетворение.

Исследования и терапия детей с нарушенной гендерной идентичностью (cross-gender-identified children) (Zucker 1985) послужили основанием для внесения в DSM-I1I, наряду с транссексуализмом, второго расстройства гендерной идентичности, сформулирванного как «детское расстройство гендерной идентичности» (gender identity disorder in childhood). Основные признаки этого расстройства, диагностировать которое можно только у детей, не достигших полового созревания, — «стойкое интенсивное недовольство ребенка по поводу его или ее паспортного пола» и «желание принадлежать или настаивание на том, что он или она принадлежит к другому полу». Кроме того, девочка должна демонстрировать «либо стойкое и ярко выраженное отвращение к традиционно женской одежде и настойчивое желание носить стандартную мужскую одежду, либо стойкое отрицание своих женских анатомических особенностей», а мальчик — «либо увлеченность

158

типично женскими видами деятельности, либо стойкое отрицание своих мужских анатомических особенностей» (Р. 71).

Для обозначения различия между ребенком с истинным расстройством гендера и ребенком, просто не соответствующим гендерным стереотипам, DSM-III дает развернутое объяснение: «Это расстройство заключается не просто в нежелании ребенка соответствовать полоролевому поведению, что наблюдается у девочек-«сорванцов» или мальчиков-«мамень-киных сынков»; оно, скорее, представляет собой глубокое нарушение нормального чувства мужественности или женственности» (Р. 71). Впрочем, в подтверждение мнения, что указанное различие не так легко устанавливается, как это хотели бы представить психиатры, в DSM-III добавлено без комментариев следующее: «согласно клиническим наблюдениям, среди страдающих данным нарушением отмечается значительно большее количество мальчиков, чем девочек». (Р. 72). В главе 5 будет показано, что гендерно-неконформные мальчики в значительно большей степени подвергаются гонениям и остракизму, чем гендерно-неконформные девочки. Возможно, акцентирование внимания на преобладании мальчиков с гендерными нарушениями является одним из проявлений социальной нетерпимости культуры.

Хотя вмешательство в развитие детей с расстройством гендерной идентичности обосновывалось тем, что они подвержены риску транссексуализма, вскоре упор сместился на риск гомосексуальности. Причины были сформулированы в DSM-III: у «очень немногих» детей с нарушениями гендера «развивается транссексуализм в подростковом или взрослом возрасте», в то время как «от одной до двух третей или более мальчиков с нарушениями в подростковом возрасте проявляют гомосексуальную ориентацию», как и «некоторые» из немногочисленных девочек, которые «сохраняют маскулинную идентификацию» (Р. 72). Эта связь между наличием нарушений гендера в детском возрасте и гомосексуализмом подтверждается Зукером. Он проанализировал все исследования, опубликованные к середине 1980-х гг., в которых прослеживалось развитие детей с нарушениями гендера в подростковом возрасте вплоть до достижения ими зрелости; в число этих исследований входила и недавняя работа Грина под названием «Синдром «маменькиного сынка» и развитие гомосексуально-сти»(Тпе «Sissy Boy Syndrome» and the Development of Homosexuality) .

Существуют два объяснения «низкого процента транссексуалистов» (Zucker 1985), вышедших из среды детей с

159

расстройством гендерной идентичности. Во-первых, терапия сама по себе может менять течение болезни. Во-вторых, взрослые транссексуалы настолько реже встречаются в общей массе населения, по сравнению с детьми с нарушениями гендера, что со стороны статистики обнаружить значимую связь между этими двумя группами невозможно. Для этого необходимо было располагать очень большой статистической выборкой детей с расстройством гендера, чего не могли предоставить исследования, включавшие терапевтические вмешательства. Гомосексуализм, с другой стороны, не является редким явлением, так что любой его коррелят в детстве обнаружить значительно легче. То, что в исследованиях, прослеживавших развитие детей с расстройством гендерной идентичности, обнаружилась связь, особенно среди мальчиков, между гомосексуальностью во взрослом возрасте и тем, что в других контекстах называлось «гендерным нонконформизмом» (gender nonconformity) в детстве, неудивительно. По крайней мере, одно большое ретроспективное исследование взрослых гомосексуалистов (Bell, Weiberg, Hammersmith 1981) уже продемонстрировало эту связь на американской выборке.

Обратив внимание на низкий процент транссексуалов и высокий процент гомосексуалистов, вышедших из среды детей с гендерными нарушениями, которые проходили терапию, двое ученых обвинили такие исследования в том, что само вмешательство в развитие детей является «скрытой попыткой подавить развитие гомосексуальной идентичности у детей младшего возраста» (Morin, Shultz 1978, p. 142). Это обвинение с полным правом может быть предъявлено исследователям вроде Джорджа Рекерса, который был бы рад искоренить гомосексуальность, которую он считал сексуальной перверсией, «преподносимой неподготовленной публике в качестве права, которое имеют двое взрослых по обоюдному добровольному согласию» (1982b, p. 88). В меньшей степени это справедливо в отношении таких ученых, как Ричард Грин, который не только играл ключевую роль в процессе исключения гомосексуализма из DSM, но и считал своей целью просто попытаться помочь детям — несчастным жертвам сильнейшего социального остракизма и острой неудовлетворенности своим собственным полом. В то же время, оба эти варианта не предлагали ребенку помочь, чтобы он мог справится с социальным остракизмом путем самоутверждения. Скорее, состояние ребенка квалифицируется как патология, и от ребенка требуют изменить часть своего «я», заслуживаю-

160

щую, возможно, такого же уважения со стороны культуры, как религия или раса. Критики подобного подхода могли бы заметить, что такое демократическое и плюралистическое общество, как Соединенные Штаты Америки, не решает проблемы дискриминации религиозных или расовых меньшинств, обращаясь к представителям этих меньшинств с предложением переменить веру или сменить цвет кожи на более светлый. Исходя из этих же принципов, общество не должно решать проблемы дискриминации гендерных меньшинств, предлагая им «стать как все» или подвергнуться операции по смене пола.

Достаточно скверно уже то, что психиатрия, возможно, усматривала патологию и подвергала лечению детей, у которых вообще не было психического расстройства. Но что еще хуже, как указывают Дженис Реймонд (Janice Raymond 1979) и Томас Жаж (Szasz 1979), психиатры вновь использовали данную им почти священную власть, определяя психическое здоровье и болезнь в таком ракурсе, чтобы укрепить крайне поляризованные социальные сценарии для мужчин и женщин. Утвердив новую нозологическую форму психического расстройства, они вновь объявили гендерное соответствие естественным, а гендерную девиацию — патологией, точно так же, как они поступали с сексуальной инверсией и гомосексуальностью в предыдущий исторический период²⁹.

Безусловно, люди, крайне недовольные своим биологическим полом, нуждаются в определенной помощи. Но даже с точки зрения психического здоровья транссексуализм значительно корректнее рассматривать в качестве социальной патологии, чем в качестве индивидуальной патологии. Другими словами, правильнее было бы рассматривать транссексуализм как оборотную сторону социального процесса гендерной поляризации, который формирует абсолютно традиционных мужчин и женщин. В конце концов, в культуре, менее склонной к гендерной поляризации, отсутствие жесткой связки между личностью, поведением индивидуума и гендерно-поляризованным комплексом, соответствующим его или ее биологическому полу, не имело бы столь большого значения в культуре, менее склонной к гендерной поляризации. Кроме того, количество значимых параметров, входящих в категорию маскулинного или фемининного, было бы так невелико, что пол жестко не ограничивал бы проявления личности, и таким образом у людей было бы меньше причин испытывать горе по поводу пола, с которым они родились.

161

Развитие маскулинности — фемининности у «нормальных» детей

Хотя наличие в DSM такого пункта, как «детское расстройство гендерной идентичности», неопровержимо доказывает, что, по крайней мере, небольшая доля американских детей не вписывается в культурные гендерные сценарии, но почти каждый родитель, учитель и возрастной психолог знает, что огромное большинство американских детей, особенно дошкольников и младших школьников, строго соответствует гендеру. Дети воспринимают целый ряд артефактов и действий как свойственных исключительно одному или другому полу. Еще более важно, что они явно предпочитают для себя и своих сверстников однополых партнеров по играм, равно как игрушки, одежду и деятельность, соответствующие своему полу³⁰.

Еще двадцать пять лет тому назад большинство возрастных психологов предполагали, что эта модель раннего гендерного традиционализма каким-то образом усваивается из гендерно-поляризующей практики социального окружения. Однако за последние двадцать пять лет, по меньшей мере, в одном выдающемся направлении в области психологии развития было высказано предположение совершенно иного рода, а именно: ранний гендерный традиционализм является естественным — и почти неизбежным — побочным продуктом интеллектуальной деятельности самого ребенка³¹.

Признание того, что соответствие маленьких детей гендерным сценариям является естественным, началось в 1966 году, когда Лоуренс Колберг (Lawrence Kohlberg) адаптировал в применении к гендеру теорию Жана Пиаже (Jean Piaget) об интеллектуальном развитии (ребенка и подростка. — Прим. пер.). Хотя концепция Пиаже о ребенке как активном участнике познавательного процесса оказала огромное положительное влияние на психологию, адаптация теории Пиаже, произведенная Колбергом в плоскости гендера, столь безоговорочно игнорировала гендерно-поляризующую практику, существующую в социальном окружении ребенка, что представила ранний гендерный традиционализм как результат умственного развития ребенка.

В основе аргументации Колберга, последователя Пиаже, лежало предположение, что дети являются не пассивными или бессознательными пешками, подвергающимися социализирующему влиянию окружения, но активными участниками познавательного процесса, стремящимися понять природу

162

физического и социального мира и свое место в этом мире. Другими словами, дети постоянно находятся в поиске каких-либо категорий* или закономерностей. Дети всячески стараются обнаруживать категории, существующие в мире вокруг них; обнаружив такие правила или закономерности, они спонтанно формируют себя и соответствующий набор социальных правил. В понимании Колберга и его последователей, из данного положения применительно к гендеру следует: «поскольку пол является стабильной и легко определяемой естественной категорией» (Martin, Halverson 1981, p. 1129 —курсив автора), интеллектуальный процесс почти неизбежно приводит детей к выбору гендера как организующего принципа для социальных правил их собственного поведения и поведения сверстников. Не важно, усиливается или поощряется на уровне общества (или социализирующего окружения ребенка) гендерная поляризация, маленький ребенок, независимо от этого, спонтанно обнаруживает дихотомию мужского и женского в природе и классифицирует — и оценивает — себя и других в терминах этой дихотомии. По словам самого Колберга, «базовые я-категоризации определяют базовые оценки. Мальчик, стабильно идентифицировавший себя как принадлежащего к мужскому полу, позитивно оценивает объекты и действия, соответствующие его гендерной идентификации» (1966, p. 89)³².

В сочетании с утверждением о том, что дихотомия мужского — женского воспринимается естественно, присущая ребенку склонность к поиску группировок может быть теоретическим объяснением того, почему дети дошкольного возраста организуют свой социальный мир на основе гендера. Но, продолжает теория Колберга, есть еще что-то, заставляющее детей младшего возраста быть скорее жесткими, чем гибкими в отношении мужского и женского и, соответственно, становиться более жесткими традиционалистами в области гендера, чем в остальном. Это что-то еще — дооперациональная стадия развития интеллекта, которая длится, согласно Пиаже, приблизительно от восемнадцати месяцев до семи лет. Этой стадии присущи некоторые интеллектуальные ограничения, из которых только два имеют отношение к данной дискуссии³³.

* Согласно Пиаже, категория — подлинная единица мысли. До того, как у Ребенка устанавливаются логические операции, он выполняет «классификации» объектов и действий — ищет спрятанный предмет, собирает пирамидку ^и т.п. Категории, в свою очередь, порождают арифметические, геометрические и элементарные физические «классы». — Прим. пер.

163

Во-первых, ребенок, находящийся на стадии дооперацио-нального интеллекта — это эгоцентричный «моральный реалист» (Piaget 1932), склонный рассматривать все правила и закономерности в качестве абсолютных и универсальных. Не делается никакого различия между физическим, социально-нормативным и моральным. Каждое правило — это моральное обязательство; каждая закономерность — непреложный моральный закон. Колберг описывает связь между эгоцентрическим моральным реализмом и жестким гендерным традиционализмом, отмечая, что «физические константы», лежащие в основе гендера, «имеют тенденцию идентифицироваться с божественным или моральным законом, и необходимость адаптироваться к физическим закономерностям собственной идентичности определяется как моральный долг». Дети полагают, что поведение, свойственное тому же полу, является «морально необходимым» и выражают «свое недовольство детьми, отклоняющимися от поведения, определяемого полом» (1966, р. 122).

Во-вторых, ребенок, находящийся на дооперациональной стадии интеллектуального развития, еще не в состоянии мысленно «преобразовать», то есть трансформировать какой-либо воспринятый им объект реального мира*. Отсюда невозможность «сохранять неизменность» — понимать, что базовая идентичность объекта остается прежней, даже после ряда смен различных впечатлений об этом объекте. Таким образом, ребенок на дооперациональ