Культурный релятивизм Серебряного века
Особенно поучительно “релятивность” эпохи выразилась в личности и творчестве М.Горького, то примыкавшего к символизму и неоромантизму, то отталкивавшегося от них ради реализма и натурализма; то сближавшегося с революционерами, в частности большевиками и Лениным, то резко критиковавшего их; то увлекавшегося философствованием, то кичившегося тем, что он — “невменяемый” художник, а не мыслитель; то демонстративно занимавшегося “богостроительством”, религиозным правдоискательством ("Исповедь"), то гордившегося своим неверием и ненавистью к правде; то слывшего принципиальным оппозиционером официальным властям, то едва ли не пресмыкавшегося перед сталинским апофеозом.
Бессмертная горьковская пьеса “На дне” целиком строится как бесконечный и в принципе незавершимый “спор о правде”; релятивность этого произведения настолько бездонна, что не только несколько поколений актеров и режиссеров, читателей и зрителей не могли разобраться, кто же, с точки зрения автора, является носителем или даже рупором подлинной Правды, — Лука или Сатин, но и сам Горький, который в разные периоды своей жизнь высказывался о пьесе самым противоречивым образом: то в защиту Луки как самобытного мыслителя-гуманиста, то обвиняя его в сознательной “утешительной лжи”, являющейся “религией рабов и хозяев”, оказался бессилен понять свое произведение. И в самом деле, все здесь зависит от априорной позиции, занимаемой наблюдателем или критиком. Если стоять на позициях философского релятивизма и агностицизма, то существует то, во что веришь.
Так, с точки зрения нравственно-религиозного гуманизма, единственный из персонажей пьесы прав — Лука; с точки же зрения большевистской апологии классовой борьбы, Лука — главный оппортунист, соглашатель, идеолог властей и status quo, должен быть изобличен в обмане, и тогда правы, по-своему, и Клещ, и Барон, и Татарин, — весь совокупный “пролетариат” пьесы, а не один Сатин с его апологией Человека. Недоумевая, как однозначно развязать запутанный узел философского спора обитателей “дна” о Правде, Горький в 1930-е гг. был вынужден признать, что пьеса у него "не получилась". Возможно, впрочем, этот выход потребовался ему, чтобы дезавуировать принципиальную многозначность своей пьесы, в принципе не имеющей единственного решения или одной интерпретации, в идеологической атмосфере, требующей жесткой однозначности и смысловой определенности: друг или враг, свой или чужой.
Впрочем, самое многозначное произведение Горького, наиболее отвечающее его собственной творческой гибкости и нравственно-политической беспринципности, — его гениальный, во многом до сих пор не понятый и не оцененный по достоинству, бесконечный роман — “Жизнь Клима Самгина”. И главный герой, зыбкий и текучий, руководствующийся принципами, столь же текучими и зыбкими, как и он сам, да еще постоянно отрекающийся от собственных принципов (“А был ли мальчик?” — сквозной лейтмотив Самгина, добивающегося в своем сознании полной иллюзии исчезновения реальности, превращения “бывшего” в “небывшее”), и вся его зыбкая и текучая жизнь, наполненная случайными встречами, мимолетными знакомствами, иллюзорными связями, неуловимыми мыслями, и обманчивая в своей ирреальности предреволюционная эпоха — насквозь мозаичный Серебряный век (где-то на заднем плане, в окружении Клима Самгина, появляется и сам писатель Горький, увиденный автором со стороны, чужими глазами) — всё это апофеоз смысловой размытости, наиболее адекватной горьковской растерянности перед феноменом тоталитаризма, который он в принципе не мог принять, как не мог и почему-либо не принять.
Подобно своему герою, растоптанному толпой, что встречала Ленина на площади у Финляндского вокзала, Горький был незаметно раздавлен режимом, которому он служил и который сам исподволь создавал. Сама смерть его была понята и истолкована вполне релятивно: великий пролетарский писатель умер от болезни, окруженный почетом и славой, и был торжественно погребен в кремлевской стене; но он же был отравлен врачами-убийцами, которые сами публично признались в своем преступлении; друг Ленина и Сталина, прославивший их деяния и гениальность, он был уничтожен по приказанию самого Сталина, пролившего над его гробом скупую слезу вождя, а затем жестоко расправился с исполнителями своей воли, мстя им за вынесенный им смертный приговор художнику, авторитет которого ценил, хотя и боялся, и гражданину, мягкотелость, беспринципность и безволие которого презирал. Впору было бы спросить: а был ли Горький — этот “Буревестник революции”, или его кто-то придумал (а потом так же вдруг — раздумал)?
Размытость границ между жизнью и искусством, личностью и обществом, утопией и реальностью, здоровьем и болезнью, консерватизмом и радикализмом, серьезным и смеховым, высоким и низким, добром и злом, нравственным и эстетическим, прекрасным и безобразным, богоискательством и неверием, нормативным и релятивным (список подобных антиномических “пар” в культуре Серебряного века можно было бы продолжать до бесконечности) — все это было характерно практически для каждого поэта, критика и публициста, философа или политика начала ХХ в. Декадентством в той или иной степени были заражены едва ли не все деятели русской культуры рубежа веков; все социальные процессы, бытовые реалии , все виды деятельности оборачивались на деле культурной игрой; символ представлялся реальнее житейской повседневности и объединял в себе искусство, философию, религию, общественность, быт и политику. В эту переломную историческую эпоху народолюбие и революция, религия и спиритизм, любовь и разнузданные оргии, скандальная известность и рафинированный эстетизм, всемирная отзывчивость и примитивный шовинизм — все это и многое другое оказывалось рядом — одновременно “нераздельным и неслиянным”, чреватым социокультурным взрывом, который не замедлил произойти — сначала в 1905, затем в 1917 году.
В.Брюсов, написавший в 1904 г. стихотворение “Фонарики”, представил мировую историю в виде разноцветной гирлянды, где каждое столетие горит то “ярким”, то “тусклым” фонариком — “на прочной нити времени, протянутой в уме”. Все эпохи эстетически уравнены: “Периклов век” и “беспощадный луч” Египта, Французская революция и “родной нам” Рим; этические и политические критерии сравнения эпох устранены, и зловещая Ассирия так же достойна поэтического любования, как и век Лютера: “цветы в крови, трава в крови, и в небе красный след”. Эстетический, нравственный и идеологический индифферентизм поэта сопровождал его всю жизнь. Поэтому к грядущему Брюсов относился с чисто эстетическим интересом; недаром в творческом порыве он завершил свое программное стихотворение признанием:
Но вам молюсь, безвестные! еще в ночной тени
Сокрытые, не жившие, грядущие огни!
В 1905 г. Брюсов первым откликнулся на печально знаменитую статью Ленина “Партийная организация и литература” статьей “Свобода слова”(журнал “Весы”, № 11), где убедительно доказал, что “коран социал-демократии” ничем не отличается от “корана самодержавия”, а ленинский план подчинения муз политической партии и принципу демократического социализма удивительно согласуется с изречением халифа Омара, распорядившегося сжечь Александрийскую библиотеку на том основании, что если хранящиеся в ней книги дублируют Коран, они не нужны, а если содержат нечто иное, чем Коран, — то вредны. Поэт утверждал, что в случае победы Ленина и его единомышленников, настоящего художника неизбежно ожидает “Сахалин одиночества”. Обращаясь к большевикам в стихотворении “Близким”, Брюсов восклицал: “Ломать — я буду с вами! строить — нет!”, за что удостоился от Ленина ярлыка “поэт-анархист”.
Все это не помешало прежде аполитичному Брюсову принять Октябрьскую революцию, вступить в 1920 г. в Коммунистическую партию и в дальнейшем тесно сотрудничать с советской властью. Когда он возглавлял Комитет по регистрации печати и заведовал Московским библиотечным отделом при Наркомпросе , — ему удалось подсчитать, что человеку в жизни нужно не более 500 книг, а во время своего сотрудничества с Главлитом (советской цензурой) – отказать из идеологических соображений своему товарищу по символизму и некогда ближайшему другу К.Бальмонту в публикации сборника его переводов революционно-романтической поэзии XIX в. Любопытство к жизни было выше идейных принципов, а эстетический подход к истории позволял художнику пренебречь ее социальными и политическими издержками и взирать на происходящее поверх нравственных или религиозных барьеров. Психологические "бездны", открывшиеся в Брюсове поражали его дореволюционных друзей и соратников (ср. воспоминания о нем В.Ходасевича). Стихи В.Брюсова советского периода холодны, рассудочны и, наряду с пропагандой научного и технического прогресса, научного знания, величия человеческого разума, посвящены апологии Советской власти, грядущего коммунизма, Ленина и созданной им партии, рабочего класса и проч., т. е. вполне укладываются в каноны будущего тоталитарного искусства советской эпохи. Например, в стихотворении “Серп и молот” (1921):
В единый сноп, серп , нас вложи,
В единый цоколь скуй нас, молот!
Ключевой фигурой для русского Серебряного века, если взирать на эту эпоху из современности, из конца ХХ в., оказывается В.Розанов, осужденный его современником П.Б.Струве как “большой писатель с органическим пороком”. Именно Розанов еще в 90-е годы заговорил о “мозаичной культуре” в России; именно Розанов проповедовал как универсальный культурно-политический принцип метод “яичницы” (при котором на одной сковородке оказывались яички “всех курочек” — кадетское, социал-демократическое, черносотенное; черное, красное и желтое); именно Розанов эпатировал публику, сочиняя репортажи об одних и тех же — революционных — событиях одновременно в “правые” и “левые” газеты — “когда начальство ушло”, называя это свое журналистское развлечение “гимназистничанием” (т.е. мальчишеством, культурным озорством, ёрничанием или даже мелким хулиганством); наконец, именно Розанов изобрел универсальный жанр хаотически сваленных как будто “в одну кучу” обрывков всякой всячины — дневников, философских рассуждений, житейских афоризмов, мемуарных и художественных зарисовок, литературно-критических заметок, публицистических выпадов и откровенной буффонады, юродства, ерничества, шутовства... (“Уединенное”, ”Мимолетное”, “Опавшие листья”). “Беспринципность”, измена, даже предательство выступают у Розанова как синоним новаторства, творческого поиска, стилевой оригинальности, личностной активности, чреватых нарушением норм и безоглядным пересечением смысловых границ — как в “ту”, так и в “другую” сторону.
Если задуматься, культурная модель релятивизма, столь ярко и парадоксально заявленная Розановым, по-своему проявлялась в творчестве Мережковского и Сологуба, Брюсова и Бальмонта, Блока и Белого, Гумилева и Мандельштама, Гиппиус и Ахматовой, Хлебникова и Маяковского, Горького и Андреева, Богданова и Ленина. Смешение норм и стилей, ценностей и критериев оценок, видов искусства и типов творчества, взаимоисключающих мировоззренческих принципов само по себе уже свидетельствовало о ценностно-смысловой "размытости" культуры Серебряного века; но к этому добавлялось еще и нарочито эпатирующее, даже скандальное в своей демонстративности взаимонепонимание деятелей культуры этого времени. Особенно характерны в этом отношении футуристические манифесты (вроде, например, “Пощечины общественному вкусу”), построенные на оскорбительном вызове буквально всем: русским классикам и их поклонникам, современникам — реалистам и символистам, носителям родного языка вообще, толпе обывателей и индивидуалистам, революционерам в жизни и в искусстве.
Тот же Розанов в некотором смысле пошел еще дальше: он демонстрировал своим читателям непонимание самого себя, не только заостряя внутреннюю противоречивость и парадоксальность своей позиции (по отношению к консерваторам и демократам-радикалам, по национальному вопросу — русскому, еврейскому, западно-европейскому, восточному, по проблематике религиозно-конфессиональных предпочтений, по отношению к повседневности и бытовым деталям, приобретавшим в розановском изложении высокий символический и едва ли не экзистенциальный смысл, и т.д.), но и нарочито утрируя, драматизируя свое “недоумение” перед собственными взаимоисключающими сентенциями, как бы отказываясь дать окончательную оценку стихийному эклектизму фактов, отношений, ценностей, интерпретаций и оценок, адресуя последние вопросы и суждения своим читателям — всем вместе и каждому в отдельности.
Социокультурный плюрализм эпохи посягал, таким образом, на цельность не только общества, культуры, но и личности, индивидуального сознания (практически все деятели культуры Серебряного века были, по выражению Н.Бердяева, людьми “двойных мыслей”); на персональную ответственность автора за свое произведение, высказанные в нем суждения и оценки, а значит, и на авторство как таковое; на идейную определенность мировоззрения большинства культурных деятелей России рубежа веков — и в политическом, и в философском, и в нравственном, и в эстетическом отношении крайне противоречивого и принципиально многозначного. Не случайно в первые послереволюционные годы проблема ответственности в культуре приобрела поистине эпохальное философское значение и заняла ключевое место в ранних работах М.М.Бахтина ("Искусство и ответственность"). Современникам представлялось в 1920-е годы, и не без оснований, что сама революция наступила в России как результат трагической и непростительной безответственности деятелей культуры, "заигравшихся" превращениями жизни в искусство и наоборот.
Серебряный век в России, вопреки субъективным намерениям и мечтам участников культурно-исторического процесса, завершился социокультурным расколом, революцией и длительным противостоянием “двух культур” в рамках одной национальной культуры, ростом насилия и кровопролитной, невиданной по своим масштабам гражданской войной, установлением — впервые в мире — жестокого тоталитарного режима на территории огромной многомиллионной страны, положившего конец культурному и социально-политическому плюрализму и вскоре создавшего, с одной стороны, монолитную, монистическую советскую тоталитарную культуру, непримиримую к любому, даже очень незначительному, инакомыслию (всегда квалифицируемому как “контрреволюционное”, “антисоветское” и т. п.). С другой стороны, —“параллельно” ей, — возникла столь же непримиримая — только к революции и большевизму, но в принципе очень похожая на нее структурно — культура русского зарубежья. Вскоре обе русские культуры, отделившись друг от друга территориально, полностью автономизировались и отделились друг от друга непреодолимой ценностно-смысловой границей.
Пресловутый “железный занавес”, ставший очевидностью лишь к началу 1930-х годов и просуществовавший, за малым исключением, до конца эры тоталитаризма (конец 1980-х — начало 90-х годов), равно как и его постисторический смысл (знаменовавший для России "конец истории" и начало "новой эры") были гениально предсказаны В.В.Розановым в его последнем крупном сочинении — “Апокалипсисе нашего времени” (1917 — 1918) как акт “La divina comedia” [ “Божественной комедии”]:
“С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русскою Историею железный занавес.
— Представление окончилось.
Публика встала.
— Пора одевать шубы и возвращаться домой.
Оглянулись. Но ни шуб, ни домов не оказалось”.
Наступила другая эпоха, в которой ни дома, ни шубы, ни публика, ни представления уже не являлись культурной ценностью.
ВОПРОСЫ
1. В чем проявилось отличие русской классической культуры от культуры Серебряного века? Какие стилистические инновации свойственны русской культурной парадигме рубежа XIX — XX вв.?
2. Кто из деятелей русской культуры XIX в. почитался предшественником Серебряного века и почему? Каким критериям зарождающегося модернизма они отвечали?
3. Почему эпоха рубежа XIX — XX вв. получила в истории русской культуры название “Серебряный век”? Как она соотносила себя с “Золотым веком” русской культуры?
4. Что такое “русский культурный ренессанс” и как возникло это самоназвание переломной эпохи русской культуры конца XIX — начала XX вв.? Насколько оно оправдано с современной точки зрения? Что “ренессансного” можно обнаружить в культуре Серебряного века?
5. Как понималась “классичность” творчества и стиля деятелями культуры Серебряного века? В чем заключалось своеобразие русской неоклассики? Как переосмыслялось классическое культурное наследие XIX в. в культуре Серебряного века? (Что в нем принималось безусловно? что было модернизировано? что отвергалось?)
6. Почему проблемы творческого самосознания, творческой свободы, творческой индивидуальности занимали центральное место в культуре Серебряного века? Как решались в Серебряном веке вопросы о соотношении традиций и новаторства, личности и масс, искусства и религии, революции и творчества, материи и духа, конкретно-исторического и вечного и т. п. ?
7. Как реализовались религиозно-мистические искания в русской культуре Серебряного века? Как соотносились между собой “богоискательство” и “богостроительство”? В чем состояло их принципиальное сходство и столь же принципиальное различие? Назовите другие проявления религиозного модернизма в русской культуре Серебряного века.
8. Какие формы культурного синтеза и в каких областях общественной жизни и творчества породил Серебряный век? Как на протяжении эпохи изменялись представления о границах и формах, предметном содержании и назначении искусства, философии, науки, религии, культуры в целом, о социальности и повседневности, о национальном своеобразии культуры и ее всемирности, общечеловечности?
9. Как осуществлялся в Серебряном веке идеал культурного “всеединства”? Почему стремление ко всеединству вместо желанной гармонизации социокультурных явлений и процессов, приводил к нагнетанию противоречий и конфликтов в русской культуре и ее разрушительному взрыву?
10. В чем заключалось “несчастье”, или “беда”, Серебряного века, в чем выражалась его трагедия как культурно-исторической эпохи России? Какие системообразующие факторы культуры действовали в это время? Какие механизмы способствовали саморазрушению культуры Серебряного века и почему?
11. Как проявлялся принцип бинарности, “взаимоупора” в строении русской культуры Серебряного века? Приведите примеры совмещения противоположностей, характерные для русского культурного ренессанса. Перечислите основные смысловые противоречия Серебряного века.
12. Назовите основные идейно-художественные и философско-мировоззренческие течения Серебряного века. Какие внутренние противоречия характерны для каждого из них? Приведите примеры внутренней смысловой раздвоенности отдельных деятелей культуры Серебряного века, амбивалентности их творчества.
13. Приведите примеры трагических предчувствий надвигающейся социальной катастрофы и гибели культуры в различных явлениях Серебряного века. Что объединяет между собой разных художников, мыслителей, религиозных деятелей, политиков, журналистов этого времени?
14. В чем проявляется социокультурный релятивизм Серебряного века? Как сопрягаются в культуре этого времени социокультурные релятивизм, плюрализм и идеал культурного синтеза? Приведите конкретные примеры, подтверждающие вашу позицию.
ЛИТЕРАТУРА
Источники
Александр Блок, Андрей Белый: Диалог поэтов о России и революции / Сост. М.Ф.Пьяных. М., 1990.
Анненков Ю. Дневник моих встреч: Цикл трагедий: В 2 т. М., 1991
Анненский И.Ф. Книги отражений. М., 1979.
Белый А. Символизм как миропонимание / Сост. Л.А.Сугай. М., 1994.
Белый А. Критика. Эстетика. Теория символизма: В 2 т. / Сост. А.Л.Казин. М., 1994.
Белый А. Воспоминания: В 3 кн. М., 1989-1990. Кн.1: На рубеже двух столетий; кн. 2.: Начало века; кн. 3: Между двух революций.
Белый А. Воспоминания о Блоке. М., 1995.
Бенуа А. Мои воспоминания: В 5 кн. (2 т.). 2-е изд. М., 1990.
Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989.
Бердяев Н.А. О русских классиках / Сост. А.С.Гришин. М., 1993.
Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. / Сост. Р.А.Гальцева. М., 1994.
Бердяев Н.А. Самопознание (Опыт философской биографии). М., 1990.
Блок А. О литературе / Сост. Т.Н.Беднякова. 2-е изд. М., 1989.
Брюсов В. Среди стихов: Манифесты. Статьи. Рецензии. М., 1990.
Брюсов В. Из моей жизни: Автобиографическая и мемуарная проза. М., 1994.
Булгаков С.Н. Два града: Исследования о природе общественных идеалов. СПб., 1997.
Вехи. Интеллигенции в России. Сборники статей. 1909-1910. М., 1991.
Волошин М.Лики творчества. 2-е изд. Л., 1989.
Волошин М. Путник по вселенным / Сост. В.П.Купченко, З.Д.Давыдов. М., 1990.
Волошин М. Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников / Сост. В.П.Купченко, З.Д.Давыдов. М., 1991.
Воспоминания о Серебряном веке / Сост. В.Крейд. М., 1993.
Гумилев Н.С. Письма о русской поэзии. М., 1990.
Дурылин С.Н. В своем углу: Из старых тетрадей / Сост. Е.И.Любушкина. М., 1991.
Иванов Вяч. Родное и вселенское / Сост. В.М.Толмачев. М., 1994.
Иванов Вяч. Лик и личины России: Эстетика и литературная теория / Сост. С.С.Аверинцев. М., 1995.
Из глубины: Сб. ст. о русской революции. М., 1990.
Кузмин М. Условности: Статьи об искусстве. Томск, 1996.
Мережковский Д.С. Больная Россия: Избранное / Сост. С.Н.Савельев. Л., 1991.
Мережковский Д.С. В тихом омуте: Статьи и исследования разных лет / Сост. Е.Я.Семибратов (Данилов). М., 1991.
Мережковский Д.С. Акрополь: Избр. литературно-критические статьи / Сост. С.Н.Поварцов. М., 1991.
Мережковский Д.С. Эстетика и критика / Сост. Е.А.Андрущенко и Л.Г.Фризман. М.; Харьков, 1994. Т. 1 (Издание не завершено).
Мережковский Д.С. Л.Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М., 1995.
Мережковский Д.С. Вечные спутники: Роман. Стихотворения. Литературные портреты. Дневник / Сост. Т.Ф.Прокопов. М., 1996.
Пяст Вл. Встречи / Сост. Р.Тименчик. М., 1997.
Розанов В.В. Сочинения / Сост. А.Л.Налепина и Т.В.Померанской. М., 1990.
Розанов В.В. О себе и жизни своей. М., 1990.
Розанов В.В. Сочинения: В 2 т. М., 1990.
Розанов В.В. Религия. Философия. Культура / Сост. А.Н.Николюкина. М., 1992.
Русская литература ХХ века. Дооктябрьский период: Хрестоматия / Сост. Н.А.Трифонов. 4 изд. М., 1980 (или любое другое издание).
Русская поэзия Серебряного века. 1870-1917: Антология / Отв. ред. М.Л.Гаспаров, И.В.Корецкая. М., 1993.
Серебряный век (Приложение к журналу "Ренессанс"). Киев, 1994.
Серебряный век: Мемуары / Сост. Т.Дубинская-Джалилова. М., 1990.
Соколов А.Г., Михайлова М.В. Русская литературная критика конца XIX — начала XX века: Хрестоматия. М., 1982.
Соловьев В.С. Философия искусства и литературная критика. М., 1991.
Струве П.Б. PATRIOTICA: Политика, культура, религия. Социализм / Сост. В.Н.Жуков, А.П.Поляков. М., 1997.
Трубецкой Е.Н. Смысл жизни. М., 1994.
Флоренский П. Иконостас: Избранные труды по искусству. СПб., 1993.
Эллис. Русские символисты. Томск, 1996.
Эрберг К. Плен. Цель творчества. Томск, 1997.
Учебная и научно-исследовательская литература
Акулинин В.Н. Философия всеединства: От В.С.Соловьева к П.А.Флоренскому. Новосибирск, 1990.
Асмус В.Ф. Философия и эстетика русского символизма // Асмус В.Ф. Избранные философские труды. М., 1969. Т. 1.
Бавин С., Семибратова И. Судьбы поэтов серебряного века. М., 1993.
Баран Х. Поэтика русской литературы начала ХХ века. М., 1993.
Барокко в авангарде. Авангард в барокко. М., 1993
А.Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. М., 1988.
Бугров Б.С. Русская драматургия конца XIX — начала XX века. М., 1979.
Васильев И.Е. Русский литературный авангард начала XX века (группа «41°». Екатеринбург, 1995.
Воронкова Л.П. В поисках истины и красоты (Культурология П.А.Флоренского). М., 1992.
Гаспаров М.Л. Избранные статьи. М., 1995.
Гаспаров М.Л. Академический авангардизм: Природа и культура в поэзии позднего Брюсова. М., 1995.
Горбунов В.В. Идея соборности в русской религиозной философии: В.С.Соловьев, В.В.Розанов, П.А.Флоренский,С.Н.Булгаков, Н.А.Бердяев. М., 1994.
Григорьев С.Л. Балет Дягилева. 1909-1929. М., 1993.
Громов П. А.Блок, его предшественники и современники. 2-е изд. Л., 1986.
Н.Гумилев и Русский Парнас. СПб., 1992.
Гунн Г. Очарованная Русь. М., 1990.
Дегтярев Е.Е., Егоров В.К. Интеллигенция и власть (Феномен российской интеллигенции и проблемы взаимоотношений интеллигенции и власти). М., 1993.
Дмитриев В. ПоЭТИКА (Этюды о символизме). СПб., 1993.
Дмитриев С.С. Очерки русской культуры начала ХХ века. М., 1985.
Долгополов Л.К. Александр Блок: Личность и творчество. М., 1978.
Долгополов Л. На рубеже веков: О русской литературе конца XIX — начала XX века. Л., 1985.
Долгополов Л. Андрей Белый и его роман “Петербург”. Л., 1988.
Дьяконицын Л.Ф. Идейные противоречия в эстетике русской живописи конца XIX — начала XX вв. Пермь, 1966.
Евстигнеева Л. Журнал “Сатирикон” и поэты-сатириконцы. М., 1968.
Емельянов Б.В., Новиков А.И. Русская философия серебряного века: Курс лекций. Екатеринбург, 1995.
Зернов Н. Русское религиозное возрождение ХХ века. 2-е изд. Париж, 1991.
Знаменский О.Н. Интеллигенция накануне Великого Октября (Февраль - октябрь 1917 г.). Л., 1988.
Ермилова Е.В. Теория и образный мир русского символизма. М., 1989.
Иванов-Разумник: Личность. Творчество. Роль в культуре. СПб., 1996.
Ивонин Ю.П. Между гармонией и восстанием (проблема социального идеала в русской философии “Серебряного века”). Новосибирск, 1977. Ч. 1.
Ильёв С.П. Русский символистский роман: Аспекты поэтики. Киев, 1991.
Ильин В. Эссе о русской культуре. СПб., 1997.
История русской литературы. ХХ век: Серебряный век / Под ре. Ж.Нива, И.Сермана, В.Страды, Е.Эткинда. М., 1995.
Исупов К.Г. Русская эстетика истории. СПб., 1992.
Калебич Креацца Дж. "Вехи" и проблема русской интеллигенции: К истории термина "интеллигенция" в русской общественной мысли. М., 1993.
Келдыш В.А. Русский реализм начала ХХ века. М., 1975.
Колеров М.А. Не мир, но меч: Русская религиозно-философская печать от “Проблем идеализма” до “Вех”. 1902-1909. СПб., 1996.
Колобаева Л.А. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX-XX вв. М., 1990.
Корецкая И. Над страницами русской поэзии и прозы начала века. М., 1995.
Кравченко В.В. Мистицизм в русской философской мысли XIX — начала XX веков. М., 1997.
Кричевская Ю.Р. Модернизм в русской литературе: эпоха серебряного века. М., 1994.
Крутикова Н.Е. В начале века: Горький и символисты. Киев, 1978.
Крученых А. Наш выход: К истории русского футуризма. М., 1996.
Крыщук Н. Искусство как поведение: Книга о поэтах. Л., 1989.
Кувакин В.А. Религиозная философия в России: Начало ХХ века. М., 1980.
Культура русского модернизма. Статьи, эссе и публикации. М., 1993.
Лапшина Н. “Мир искусства”: Очерк истории и творческой практики. М., 1977.
Ласковая М. Богоискательство и богостроительство прежде и теперь. М., 1972.
Лейкина-Свирская В.Р. Русская интеллигенция в 1910-1917 годах. М., 1981.
Литературно-эстетические концепции в России конца XIX - начала ХХ веков. М., 1970.
Литературный процесс и русская журналистика конца XIX — начала XX века. 1890-1904: Буржуазно-либеральные и модернистские издания / Отв. ред. Б.А.Бялик. М., 1982.
Лифарь С. Дягилев и с Дягилевым. М., 1994.
Лосев А.Ф. Вл. Соловьев. М., 1983.
Лосев А.Ф. Владимир Соловьев и его время. М., 1990.
Лотман М.Ю., Минц З.Г. Статьи о русской и советской поэзии. Таллинн, 1989.
Мазаев А.И. Проблема синтеза искусств в эстетике русского символизма. М., 1992.
Максимов Д. Поэзия и проза Ал.Блока. Л., 1975.
Максимов Д. Русские поэты начала века. Л., 1986.
Мандельштам А. Серебряный век: русские судьбы. СПб., 1996.
Машбиц-Веров И.М. Русский символизм и путь Александра Блока. Куйбышев, 1969.
Мириманов В.Б. Русский авангард и эстетическая революция ХХ века: Другая парадигма вечности. М., 1995.
На рубеже XIX и XX веков: Из истории международных связей русской литературы / Отвю. Ред Ю.Д.Левин. Л., 1991.
Наков А. Русский авангард. М., 1991.
Невостребованные возможности русского духа / Отв. ред. В.Б.Власова. М., 1995.
Некрасова Е.Н. Живая истина: Метафизика человеческого бытия в русской религиозной философии ХХ века. М., 1997.
Нестьев И.В. Дягилев и музыкальный театр ХХ века. М., 1994.
Никитина Н.Н. Философия культуры русского позитивизма начала ХХ века. М., 1994 (2-е изд. — М., 1996).
Николюкин А. Голгофа Василия Розанова. М., 1998. М., 1998.
Новикова Т.М. Философия искусства. Эзотерические традиции. М., 1996.
Носов С. В.В.Розанов: Эстетика свободы. СПб.; Дюссельдорф, 1993.
Орлов В. Перепутья: Из истории русской поэзии начала ХХ века. М., 1976.
Отечественная философия: Опыт, проблемы, ориентиры исследования. Вып.VII. "Вехи" и "веховцы": Русские мыслители и западные традиции. М., 1992.
Парман А. Русский символизм. М., 1998.
Петровская И. Театр и зритель российских столиц. 1895 — 1917. Л., 1990.
Пискунов В. Тема о России: Россия и революция в литературе начала ХХ века. М., 1983.
Постсимволизм как явление культуры. М., 1995. Вып. 1; 1998. Вып. 2.
Приходько И.С. Мифопоэтика А.Блока (историко-культурный и мифологический комментарий к драмам и поэмам). Владимир, 1994.
Пути развития русского искусства конца XIX — начала XX века. М., 1972.
Рапацкая Л.А. Искусство серебряного века. М., 1996.
Революция 1905-1907 годов и литература / Отв. ред. Б.А.Бялик. М., 1978.
Русская литература в зарубежных исследованиях 1980-х годов (Розанов, Хлебников, Ахматова, Мандельштам, Бахтин). Сборник обзоров / Отв. ред. Т.Н.Красавченко. М., 1990.
Русская литература и журналистика начала ХХ века. 1905-1917: Буржуазно-либеральные и модернистские издания / Отв. ред. Б.А.Бялик. М., 1984.
Русская литература конца XIX — начала XX века: В 3 т. М., 1968-1972.
Русская художественная культура конца XIX — начала XX века. М., 1968-1980. Кн. 1-4.
Рябов О. Женщина и женственность в философии Серебряного века. Иваново, 1997.
Савельев С.Н. Идейное банкротство богоискательства в России в начале ХХ века: Историко-религиоведческий очерк. Л., 1987.
Савельев С.Н. Жанна д’Арк русской религиозной мысли (Интеллектуальный профиль З.Гиппиус). М., 1992.
Сарабьянов Д.В. Стиль модерн: Истоки. История. Проблемы. М., 1989.
Сарабьянов Д.В. История русского искусства конца XIX-начала ХХ века. М., 1993.
Сарычев В.А. Эстетика русского модернизма: Проблема “жизнетворчества”. Воронеж, 1991.
Семенкин Н.С. Философия богоискательства: Критика религиозно-философских идей софиологов. М., 1986.
Сербиненко В.В. Русская религиозная метафизика ( ХХ век): Курс лекций. М., 1996.
Серебряный век в России: Избранные страницы. М., 1993.
Серебряный век русской литературы: Проблемы. Документы. М., 1996.
Слободнюк С.Л. “Идущие путями зла...” (древний гностицизм и русская литература 1880-1930 гг.): “Дьяволы” “Серебряного” века. СПб., 1998.
Стернин Г.Ю. Художественная жизнь России на рубеже XIX-XX веков М., 1970.
Стернин Г.Ю. Художественная жизнь России начала ХХ века. М., 1976.
Стернин Г.Ю. Художественная жизнь России 1900-1910-х годов. М., 1988.
Суздалев П.К. Врубель: Личность. Мировоззрение. Метод. М., 1984.
Тростников М.В. Поэтология. М., 1997.
Философия русского космизма / отв. ред. А.П.Огурцов, Л.В.Фесенкова. М., 1996.
Харджиев Н.И. Статьи об авангарде / Сост. Р.Дуганов, Ю.Арпишкин, А.Сарабьянов. М., 1997.
Червинская О. Акмеизм в контексте Серебряного века и традиции. Черновцы, 1997.
Шестаков В.П. Эсхатология и утопия: Очерки русской философии и культуры. М., 1995.
Шестаков В.П. Искусство и мир в “Мире искусства”. М., 1998.
Эткинд А. Содом и психея: Очерки интеллектуальной истории Серебряного века. М., 1996.
Эткинд А. Хлыст (Секты, литература и революция). М., 1998.
Эткинд М.Г. А.Н.Бенуа и русская художественная культура конца XIX— начала XX века. Л., 1989.
ГЛАВА IX
РУССКАЯ СОВЕТСКАЯ КУЛЬТУРА