ВОЙНА – НАСЛЕДСТВЕННОЕ ПРОКЛЯТЬЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
«История — это кровавый чан», — писал в 1906 году Уильям Джемс[6] в своем эссе «Моральный эквивалент войны» — пожалуй, лучшем антивоенном произведении из когда-либо написанных. «В наше время война обходится так дорого, — продолжает он, — что мы чувствуем, что торговать было бы выгоднее, чем грабить, однако современный человек в полной мере унаследовал от предков неуживчивость и жажду славы. Сколько ни показывай ему иррациональность и ужасы войны, толку — ноль. Именно ужасы его и притягивают. Война — вот настоящая жизнь, жизнь in extremis[7]; только лишь военный налог люди платят без лишних раздумий, как мы видим на примере бюджета всех без исключения стран».
В контексте современной биологии можно смело утверждать, что наша врожденная кровожадность — следствие принципа «свои против чужих», сделавшего нас такими, какие мы есть. В доисторическую эпоху групповой отбор подхватил гоминид, ставших территориальными хищниками, и поднял их до головокружительных высот солидарности, гениальности и предприимчивости. А также страха. Каждое племя знало наверняка, что, если оно не будет вооружено и готово к бою, само существование племени будет поставлено под угрозу. На протяжении всей истории человечества технический прогресс по большей части был направлен именно на разработку средств ведения войны. В наше время календари разных стран пестрят красными днями, когда празднуют победы и поминают погибших. Эмоциональный призыв к смертельной схватке — лучший способ заручиться общественной поддержкой, ведь тогда бал правит миндалина. Мы «боремся» с раком, «сражаемся» с нефтяными разливами, «объявляем беспощадную войну» инфляции. Там, где есть противник, одушевленный или неодушевленный, должна быть и победа. Нужно одолеть врага на передовой, чего бы это ни стоило тылу.
Для развязывания настоящей войны годится любой предлог, если есть угроза безопасности племени. Воспоминания о прошлых кошмарах никого не останавливают. С апреля по июнь 1994 г. в Руанде убийцы, принадлежавшие к народности хуту, систематически истребляли тутси — представителей этнического меньшинства, составлявших в то время правящую верхушку. За сто дней непрерывной резни и стрельбы погибли 800,000 человек, в основном тутси. Население Руанды сократилась на 10%. Когда наконец бойню удалось остановить, 2 млн хуту покинули страну, опасаясь возмездия. У этой кровавой истории были определенные политические и социальные причины, но все они коренились в одном — Руанда была самой перенаселенной африканской страной. При неуклонном демографическом росте количество пахотных земель на душу населения стремительно сокращалось. Суть кровавого конфликта сводилась к тому, какое племя будет контролировать всю землю целиком.
До начала геноцида тутси стояли у руля власти. Бельгийские колонисты считали их более развитым племенем и всячески потворствовали им. Разумеется, тутси полностью разделяли мнение о своем превосходстве и относились к хуту как к низшим существам (притом что они говорят на одном языке). Хуту же видели в тутси захватчиков, сотни лет назад переселившихся в Руанду из Эфиопии. Многим убийцам были обещаны земли убитых соседей. Бросая в реку тела врагов, хуту провожали их издевательскими пожеланиями счастливого пути домой, в Эфиопию.
Обособившись и утратив представления о гуманности, конкретная группа может оправдать любые зверства в отношении другой группы любого размера, вплоть до уровня расы и нации. Во времена Большого террора в годы сталинизма более трех миллионов жителей советской Украины умерли от организованного голода зимой 1932- 1933 годов. Чуть позже, в 1937 и 1938 годах, в Советском Союзе «по политическим мотивам» было расстреляно 681,692 человека, более 90% которых составляли якобы сопротивлявшиеся коллективизации крестьяне. Спустя короткое время СССР в целом понес огромные потери в результате фашистского вторжения, зверства которого мотивировались необходимостью подчинить славян — людей низшего порядка — и захватить земли для «чистой» арийской расы.
Если не находилось другого повода развязать захватническую войну, всегда оставался Бог. Не что иное, как божья воля привела крестоносцев в Левант, арабский восток Средиземноморья. Они запаслись наперед папскими индульгенциями. И шли под знаком креста с требованием возвращения христианам так называемого Честного и Животворящего Креста Господня. В ходе осады Акры в 1191 г. Ричард I Львиное Сердце подвел 2700 пленных мусульман к полю битвы, а затем отрубил им головы на глазах у их предводителя Саладина. Говорят, что таким образом английский монарх хотел продемонстрировать Саладину свою железную волю, но ничуть не менее вероятно, что он просто не хотел вновь встретиться с отпущенными на свободу пленниками в бою. Как бы то ни было, конечной целью этого террора было намерение отнять у мусульман землю и другие ресурсы и передать их христианскому миру.
Затем пришел черед ислама. Турками-османами, осадившими Константинополь при султане Мехмеде II в 1453 году, тоже двигали религиозные мотивы. Пока турки стягивали силы на площадь перед Святой Софией, набившиеся в храм христиане в отчаянии молились Святой Троице и всем святым. Их молитвы не были услышаны. В тот день Бог был на стороне мусульман, и те из христиан, которые не погибли от турецких мечей, были проданы в рабство.
Тесную связь между человеческим и божественным насилием в авраамических религиях единобожия ярко выразил Мартин Лютер в своем эссе «Могут ли воины обрести Царство Небесное» (1526).
«Но разве ты не принимаешь в расчет, что мир зол, а люди не хотят жить мирно: разбойничают, воруют, убивают, растлевают женщин и детей, покушаются на честь и имущество? Этому общему мировому раздору, при котором не может уцелеть ни один человек, должен препятствовать маленький раздор, который называется войной или мечом. И Бог ценит меч так высоко, что называет его Своим Собственным установлением и не хочет, чтобы говорили или питали иллюзию, будто бы его изобрели или учредили люди. Поэтому рука, которая держит и применяет такой меч, уже не человеческая, а Божья рука, и не человек, а Бог вешает, колесует, обезглавливает, душит и воюет. Все это — Его дела и Его Суд»[8].
И так было всегда. Согласно греческому историку Фукидиду, во время Пелопонесской войны афиняне стали принуждать жителей острова Мелос, прежде сохранявших нейтралитет, прекратить поддерживать Спарту и перейти на сторону афинян. Послы двух сторон встретились, чтобы обсудить вопрос. Афиняне объясняют, какую судьбу уготовили боги людям: «Более сильный требует возможного, а слабый вынужден подчиниться». Мелосцы говорят, что «было бы величайшей низостью и трусостью не испробовать все средства спасения, прежде чем стать рабами» и высказывают намерение уповать в том числе и на справедливость богов. Афиняне отвечают: «...о богах мы предполагаем, о людях же из опыта знаем, что они по природной необходимости властвуют там, где имеют для этого силу. Этот закон не нами установлен, и не мы первыми его применили. Мы лишь его унаследовали и сохраним на все времена. Мы уверены также, что и вы (как и весь род людской), будь вы столь же сильны, как и мы, несомненно, стали бы также действовать. Итак, со стороны божества у вас, полагаем, нет оснований опасаться поражения». Однако мелосцы не отказались от сопротивления, и афиняне вскоре завоевали остров. Невозмутимым тоном Фукидид сообщает: «Афиняне перебили всех взрослых мужчин и обратили в рабство женщин и детей. Затем они колонизовали остров, отправив туда 500 поселенцев»[9].
Безжалостного темного ангела человеческой природы символизирует известная притча о скорпионе и лягушке. Скорпион просит лягушку перевезти его на другой берег ручья. Лягушка вначале отказывается, опасаясь, что скорпион ужалит ее. Скорпион уверяет, что не сделает ничего подобного. «В конце концов, — говорит он, — если я тебя ужалю, мы оба погибнем». Довод кажется лягушке разумным, и она соглашается. На середине ручья скорпион все же жалит лягушку. «Зачем ты это сделал?» — восклицает захлебывающаяся лягушка. «Такова уж моя природа», — отвечает скорпион.
Не следует считать войну и нередко сопутствующий ей геноцид случайным культурным явлением, характерным для отдельных человеческих обществ. Не является она и исторической аберрацией, неизбежным побочным продуктом мучительного взросления человека как биологического вида. Война и геноцид — общечеловеческие и вневременные явления; ни одна эпоха и ни одна культура не были свободны от них. После Второй мировой войны число вооруженных конфликтов между государствами резко уменьшилось, не в последнюю очередь благодаря ядерному противостоянию крупнейших держав. Однако гражданские войны, восстания, государственный терроризм не прекращаются. На смену большим войнам пришли войны малые, во многом похожие на стычки охотников-собирателей или примитивных земледельцев. Цивилизованные страны неустанно борются против пыток, казней и убийств мирного населения, но тем, кто ведет малые войны, на принципы международного права наплевать.
РИС. 8-1. Для индейцев майя война была образом жизни, что показывают настенные фрески в Бонампаке (Мексика), ок. 800 г. н. э. (Источник: Thomas Hayden, «The roots of war», U.S. News & World Report, 26 April 2004, pp. 44-50. Фотография: Enrico Ferorelli. Компьютерная реконструкция: Doug Stern. National Geographic Stock.)
В процессе раскопок археологи постоянно натыкаются на следы массовых конфликтов. Многие грандиозные сооружения в свое время играли оборонительную роль: Великая Китайская стена, пересекающий северную Англию вал Адриана, великолепные замки и крепости Европы и Японии, скальные жилища древних пуэбло, крепостные стены Иерусалима и Константинополя. Даже афинский Акрополь изначально был городской крепостью.
Обычной археологической находкой являются и захоронения убитых людей. Некоторые из орудий раннего неолита явно использовались в бою. В1991 году в Альпах была обнаружена ледяная мумия, возраст которой составляет более 5000 лет. Этот «Ледяной человек», или Эци (или Отци), вероятно, был убит в схватке. В его плече был обнаружен застрявший наконечник стрелы. При нем были лук и колчан со стрелами, а также кремневый кинжал или нож — по всей видимости, охотничий. Но, кроме того, у него был с собой топорик с медным лезвием, на котором нет следов использования для рубки дерева или разделывания дичи. Скорее всего, это был боевой топорик.
Часто говорят, что немногие сохранившиеся племена охотников-собирателей, особенно южно-африканские бушмены и австралийские аборигены, близкие по общественной организации к нашим предкам — охотникам-собирателям, вообще не ведут войн и, следовательно, являются живым свидетельством того, что массовые конфликты появились на поздних стадиях человеческой истории. Однако эти племена были изолированы и отчасти истреблены европейскими колонизаторами, а бушмены, кроме того, чуть раньше претерпели вторжение зулусов и гереро. Раньше бушменов было гораздо больше, и жили они на значительно более обширной и продуктивной территории, чем буши и пустыни, где они живут сейчас. Тогда разные племена бушменов воевали между собой. Наскальные рисунки изображают ожесточенные схватки между вооруженными группами, и сообщения первых европейских исследователей и поселенцев говорят о том же. Племена гереро, впервые вторгшиеся на территорию бушменов в 1800-х годах, поначалу встретили сопротивление бушменских отрядов и были вынуждены отступить.
РИС. 8-2. Яномами — одно из последних примитивных индейских племен Южной Америки. Около 10,000 яномами живут в 200-250 деревнях, ревностно оберегающих свою независимость. Набеги на соседние деревни являются нормой. На этой фотографии воины выстроились в ряд на рассвете накануне такого набега. Их лица и тела разрисованы разжеванным древесным углем. (Фотография и разрешение на ее воспроизведение любезно предоставлены Napoleon А. Chagnon.)
Кому-то может показаться, что некоторые восточные религии, особенно буддизм, всегда последовательно выступали против насилия. Однако это не так. Везде, где буддизм становился официальной идеологией, будь то теравада в Юго-Восточной Азии или тантрический буддизм в Восточной Азии и Тибете, государственная политика не только допускала, но и поощряла войну. Простое обоснование этого хорошо знакомо нам в том числе и по христианству: мир, отказ от насилия, братская любовь — основополагающие ценности, но угроза буддийскому закону и цивилизации — подлежащее искоренению зло. А по сути: «Убивайте всех, Будда узнает своих».
В VI веке в Китае вспыхнуло восстание одной буддийской секты, которая именовалась «Великая колесница» (Махаяна); ее приверженцы решили уничтожить всех «демонов» этого мира — начиная с других буддийских монахов. В Японии буддизм превратился в орудие феодальной борьбы, породив такое странное сочетание, как «монахи-воины» (сохэй). Имперское военное правительство окончательно совладало с их могущественными монастырями только к концу XVI века. После реставрации Мейдзи в 1918 году японский буддизм стал частью «духовной мобилизации» нации.
А как обстояли дела в доисторическую эпоху? Может быть, ведение войн каким-то образом связано с развитием сельского хозяйства, появлением деревень, повышением плотности населения? Насколько мы можем судить, это было не так. Массовые захоронения — по-видимому, целых кланов — обнаружены в могильниках в долине Нила и в Баварии, относящихся к эпохе верхнего палеолита и мезолита. Многие в таких захоронениях умерли насильственной смертью — от копий, стрел и дубин. У человеческих скелетов, датируемых временем от 40,000 до примерно 12,000 лет назад, нередко раздроблены черепа и процарапаны кости. К этому периоду относятся знаменитые памятники палеолита — наскальные рисунки в Ласко и других пещерах, — на которых мы часто видим пронзаемых копьями, умирающих или уже мертвых людей.
РИС. 8-3. Пронзенные, как правило, несколькими копьями фигурки часто встречаются в пещерной живописи эпохи палеолита в разных уголках Европы. Возможно, на рисунках изображены «обычные» убийства или казни, но более вероятно (по мнению автора этой книги), что на них показано убийство иноплеменников, которых поодиночке подстерегали вооруженные группы. (Источник: R. Dale Guthrie, The Nature of Paleolithic Art [Chicago: University of Chicago Press, 2005].)
ТАБЛИЦА 8-1. АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ И ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ О ДОЛЕ СМЕРТНОСТИ ВЗРОСЛОГО НАСЕЛЕНИЯ ЗА СЧЕТ ГИБЕЛИ НА ВОЙНЕ. Выражение «лет назад» в средней колонке относится к 2008 г. [Источник: Samuel Bowles, «Did warfare among ancestral hunter-gatherers affect the evolution of human social behaviors», Science 324: 1295 (2009). Приведенные в источнике оригинальные ссылки здесь опущены.]
ТАБЛИЦА 8-1 (продолжение)
ТАБЛИЦА 8-1 (продолжение)
ТАБЛИЦА 8-1 (продолжение)
Проверить частоту межгрупповых конфликтов в древнейшей истории можно еще одним путем. По оценкам археологов, когда популяции Homo sapiens начали расселяться из Африки (около 60,000 лет назад), первая волна переселения докатилась до Новой Гвинеи и Австралии. На этих «выселках» потомки первых поселенцев жили до появления европейцев, занимаясь охотой и собирательством или примитивным земледелием. Примеры современных популяций со столь же древней родословной и архаической культурой — аборигены о. Малый Андаман у восточного побережья Индии, пигмеи Мбути (Центральная Африка) и бушмены Канг (Южная Африка). Все они агрессивно защищают свою территорию или по крайней мере проявляли такое поведение в историческом прошлом.
Среди тысяч изученных культур найдется лишь горстка таких, которых антропологи считают «миролюбивыми». Среди них — некоторые группы эскимосов («медные эскимосы», ингалик), гебуси, обитающие в низинах Новой Гвинеи, семанги — народ, населяющий внутренние части Малаккского полуострова, сирионо — индейский народ в Боливии, яганы — одна из аборигенных народностей Огненной Земли, варрау — индейский народ в Венесуэле, а также аборигены западного побережья Тасмании. Но по крайней мере у некоторых из них отмечен высокий уровень насильственной смертности. У гебуси и медных эскимосов один из трех взрослых людей умирает, убитый другим. Антропологи Стивен Леблан и Кэтрин Реджистер пишут: «Это можно объяснить тем, что в маленьких обществах практически все — родственники, хоть и дальние. Естественно, встает ряд сложных вопросов. Кто член группы, а кто — аутсайдер? В каком случае гибель от чужой руки считается убийством, а в каком — смертью на поле боя? Эти вопросы и ответы на них складываются в весьма расплывчатую картину. Оказывается, что так называемое миролюбие куда больше зависит от определения терминов “человекоубийство” и “война”, чем от реальности. На самом деле некоторые из этих племен ведут и войны тоже, просто они обычно считаются незначительными».
Осталось ответить на ключевой вопрос, касающийся динамики генетической эволюции человека: был ли естественный отбор на уровне групп достаточно силен, чтобы преодолеть мощное сопротивление естественного отбора на уровне особей? Другими словами, смогли ли силы, благоприятствующие инстинктивному альтруизму, перебороть индивидуальный эгоизм? Как показали математические модели 1970-х годов, групповой отбор может возобладать при высоком относительном уровне вымирания или уменьшения численности групп, представители которых не несут альтруистических генов. Один из классов таких моделей свидетельствует, что, когда темпы повышения численности групп, в состав которых входят особи-альтруисты, превосходят темпы увеличения числа особей-эгоистов в пределах групп, генетически обусловленный альтруизм может распространиться в популяции в целом. Недавно, в 2009 году, биолог-теоретик Сэмюэль Боулз предложил более реалистичную модель, хорошо описывающую эмпирические данные. Он ставит следующий вопрос: если группы с высоким уровнем сотрудничества имеют больше шансов выйти победителями из конфликтов, то был ли уровень межгрупповых конфликтов достаточно высок, чтобы сказаться на эволюции общественного поведения человека? Судя по оценкам смертности взрослых особей в группах охотников-собирателей с начала неолита до настоящего времени (см. табл. 8.1) — да, был.
Таким образом, племенная агрессивность восходит к более древним временам, чем неолит, хотя никто пока не может сказать точно, насколько более древним. Возможно, она появилась в эпоху Homo habilis, для которого жизненно важным ресурсом была падаль или мясо, добытое на охоте. Возможно также, что агрессивность досталась нам в наследство от еще более давних предков, общих у людей и шимпанзе. Убийство сородичей в группах шимпанзе, а также смертельные межгрупповые схватки отмечала еще Джейн Гудолл и многие исследователи после нее. Выясняется, что общий уровень смертности в результате внутригрупповых и межгрупповых конфликтов примерно одинаков в случаях шимпанзе, охотников-собирателей и примитивных земледельцев. Правда, конфликты, не приводящие к гибели участников, случаются у шимпанзе гораздо чаще, чем у людей, — в сотни, а то и тысячи раз.
Шимпанзе живут в группах, которые исследователи приматов называют «сообществами». Численность такой группы может достигать 150 особей, которые защищают территорию до 38 кв. км. Плотность популяции при этом низкая, около 5 особей на квадратный километр. Сообщества делятся на подгруппы по 5-10 обезьян, которые вместе путешествуют, едят и спят. Самцы проводят всю жизнь в одном и том же сообществе, а большинство молодых самок переходят в соседние. Самцы более общительны, чем самки. Кроме того, они остро чувствуют малейшую разницу в статусе и постоянные проявления демонстрационного поведения нередко кончаются дракой. Они образуют кратковременные союзы и прибегают к разнообразным уловкам и обманным маневрам, чтобы выжать все преимущества из собственного статуса или, наоборот, избежать неприятностей от самцов, занимающих более высокое положение в иерархии. Конфликты в группе молодых самцов шимпанзе удивительно похожи на подростковые «разборки». Они все время выясняют, «кто тут главный» (на уровне особей) и «чья компания круче» (на уровне групп), однако избегают открытой конфронтации, больше полагаясь на нападения «из-за угла».
Цель набегов банд шимпанзе на соседние сообщества — убить или прогнать соперников и занять их территорию. Джону Митани и его коллегам, работавшим в Национальном парке Кибале (Уганда), удалось пронаблюдать такое завоевание от начала до конца. Десятилетняя война обезьян была до ужаса похожа на человеческие войны. Патрульные группы численностью до двадцати самцов раз в 10-14 дней совершали вылазки на территорию противника. Тихо и незаметно продвигаясь цепочкой и настороженно замирая при малейших звуках, они внимательно осматривали местность от поверхности земли до верхушек деревьев. Встречая превосходящие силы противника, агрессоры разбегались и возвращались на свою территорию. Если же им попадался одинокий самец из чужого сообщества, они валили его с ног и забивали до смерти. Одиноких самок обычно не трогали. Впрочем, вовсе не из галантности. Если с такой самкой был детеныш, его отбирали, убивали и съедали. После десяти лет таких изнуряющих набегов одна из банд наконец захватила вражескую территорию, увеличив собственную на 22%.
Современный уровень знаний не позволяет нам заключить, унаследовали ли шимпанзе и люди эту характерную агрессивность от общего предка, или приобрели ее независимо под давлением сходных факторов отбора на общей родине — в Африке. Поразительное сходство территориального агрессивного поведения шимпанзе и людей свидетельствует в пользу наследования от общего предка. Такое объяснение требует наименьшего количества допущений и, следовательно, более вероятно.
Принципы популяционной экологии позволяют добраться до истоков племенного инстинкта человечества. Популяционный рост в принципе описывается экспоненциальной функцией. Это значит, что если из поколения в поколение на смену одной особи приходит более чем одна (даже если прирост очень мал, например 1,01), то популяция увеличивается все быстрее и быстрее, как банковский вклад или долг по кредиту. В условиях обильных ресурсов популяции шимпанзе или людей действительно растут экспоненциально, но через несколько поколений рост так или иначе замедляется. Начинает действовать какой-то новый фактор, и со временем популяция достигает максимума и либо останавливается на достигнутом уровне, либо колеблется около него. Иногда численность стремительно падает до нуля и локальная популяция исчезает.
Какой же новый фактор может вступить в игру? Любой, если его колебания связаны с размером популяции. Например, сдерживающим фактором популяции лосей являются волки, которые на лосей охотятся. Численность лосей падает по мере роста волчьей популяции. Верно и обратное: численность лосей — сдерживающий фактор для популяции волков. Когда хищникам нечего есть, их становится меньше. Сходная взаимосвязь наблюдается между патогенными организмами и животными, которых они заражают. Численность патогенов увеличивается по мере увеличения численности и плотности популяции хозяина. Нередко бывало, что болезнь бушевала в каком-нибудь районе, вызывая эпидемии (у людей) или эпизоотии (у животных), до тех пор пока популяции хозяина не уменьшилась до критического уровня или достаточное число особей не вырабатывало иммунитет. В некотором смысле болезнетворных организмов можно считать хищниками, только они не убивают добычу за один раз, а «едят» ее постепенно.
Есть еще один принцип: сдерживающие факторы вступают в действие в определенном иерархическом порядке. Предположим, что главный сдерживающий фактор популяции лося исчез, так как люди отстрелили всех волков. Лоси беспрепятственно размножаются, но лишь до тех пор, пока не вступит в действие следующий фактор. Например, эти травоядные съедают все, что могут, и начинают голодать. Еще один фактор — отселение: иногда животные имеют больше шансов выжить, если поселятся в каком-нибудь другом месте. Инстинкт, заставляющий мигрировать при перенаселении, хорошо развит у леммингов, австралийской перелетной саранчи, волков и бабочки данаида монарх. Если по каким-то причинам миграция невозможна, популяция будет увеличиваться, но на пути ее роста рано или поздно обязательно встанет что-нибудь еще. У многих животных — это охрана места, с которым связаны их пищевые ресурсы. Львы рычат, волки воют, птицы поют, обозначая свою территорию и прозрачно намекая соперникам того же вида, что их тут не ждут. Охрана территории очень свойственна и людям, и шимпанзе. В самой организации их социальных систем заложена территориальность как метод популяционного контроля. Какие именно события совместной эволюции человека и шимпанзе (до их расхождения 6 млн лет назад) привели к этому, можно только предполагать. Мне кажется, что имеющиеся данные лучше всего укладываются в следующую последовательность. Сначала рост популяций был ограничен количеством пищи, прежде всего животного белка. Роль этого фактора усилилась после перехода к охоте в группах. Территориальное поведение возникло как средство жесткого распределения пищевых ресурсов. Продолжительные «захватнические» войны приводили к расширению территорий отдельных групп. А в условиях таких войн преимущество имели гены, обусловливающие единство группы, взаимодействие между особями и образование союзов.
На протяжении сотен тысяч лет территориальное поведение обеспечивало устойчивость небольших и разбросанных популяций Homo sapiens. Нечто подобное мы наблюдаем на примере небольших и разбросанных популяций современных охотников-собирателей. Этот долгий период характеризовался частыми и непредсказуемыми колебаниями условий среды. В связи с ними размер популяции, который могла поддерживать определенная территория, то увеличивался, то уменьшался. Такие «демографические удары» вызывали миграцию на соседние территории или агрессивную экспансию, приводившую к захвату соседних территорий, или же и миграцию, и экспансию одновременно. Они также повышали ценность союзов между неблизкородственными группами, ведь такие союзы давали шанс победить соседей.
Революционные изменения времен неолита (10,000 лет назад), а именно земледелие и скотоводство, привели к резкому увеличению количества пищи, запустив стремительный рост человеческих популяций. Однако человеческая природа не изменилась. Люди продолжали размножаться, насколько это позволяли обильные ресурсы. А когда пища становилась сдерживающим фактором, они подчинялись велениям территориальности. Ничего не изменилось и в наши дни. Мы мало отличаемся от наших предков, охотников-собирателей, просто в нашем распоряжении больше еды и жизненного пространства. Исследования показывают, что человеческие популяции в разных районах одна за одной исчерпывают лимиты пищи и воды. И так было всегда, с каждым племенем, за исключением кратких периодов открытия новых земель и вытеснения или истребления их обитателей.
Борьба за контроль над жизненно важными ресурсами продолжается во всем мире и со временем лишь усугубляется. Дело в том, что на заре неолита человечество упустило уникальный шанс. Тогда была возможность обуздать популяционный рост и удержать его в минимальных пределах. Однако человек как биологический вид поступил иначе. Он не мог предвидеть последствия своего головокружительного успеха. Мы бездумно брали что могли и продолжали размножаться и потреблять, слепо и покорно подчиняясь инстинктам, унаследованным от наших непритязательных предков суровой палеолитической эпохи.
ПРОЩАНИЕ С АФРИКОЙ
Два миллиона лет назад по африканским саванным редколесьям и лугам все еще бродили австралопитеки. В отличие от всех остальных приматов, когда-либо населявших Землю, австралопитеки, а их было несколько видов, ходили на двух ногах. При этом они были очень похожи на обезьян по форме головы и расположению зубов. Их мозг не был крупнее, чем у человекообразных обезьян, живших бок о бок с ними. Небольшие разрозненные популяции австралопитеков могли исчезнуть в любой момент. Собственно говоря, через 500 000 лет все австралопитеки вымерли.
Вернее, все, кроме одного. Схлынув, волна адаптивной радиации австралопитеков оставила один вид, потомкам которого суждено было не только выжить, но и завоевать мир. Поначалу эти предки современного человечества имели не больше гарантий на счастливое будущее, чем их впоследствии вымершие близкие родственники. Два миллиона лет назад одна линия австралопитеков начала меняться и мало-помалу превратилась в Homo erectus с относительно большим мозгом. И хотя его мозг был меньше, чем у современного Homo sapiens, он уже умел изготавливать примитивные каменные орудия, разводить огонь на стоянках и поддерживать его. Его популяции расселились за пределы Африки вплоть до Северо-Восточной Азии и Индонезии. Для примата человек прямоходящий был невероятно адаптивен. Некоторые его популяции выносили холодные зимы на севере современного Китая, другие — жаркий и влажный тропический климат островов Индонезии. На обширной территории, где обитал Homo erectus, палеонтологи нашли много фрагментов его останков и смогли сложить несколько скелетов. А в отложениях рядом с озером Туркана на севере Кении они обнаружили нечто не менее интересное, чем череп или бедренная кость, — окаменевшие следы. С тех пор как 1,5 млн лет назад какой- то Homo erectus прошелся там, хлюпая по грязи босыми ногами, эти отпечатки практически не изменились.
Homo erectus, создавший культуру, намного превосходящую культуру его предков-обезьян, лучше приспосабливался к новым непростым жизненным условиям. Постепенно расселяясь, он стал первым космополитом среди приматов, не сумев добраться только до Австралии, Нового Света и затерянных в Тихом океане островов. Огромный ареал не позволил Homo erectus вымереть раньше срока. Одна из его генетических линий добилась потенциального эволюционного бессмертия, превратившись в Homo sapiens. Человек прямоходящий все еще жив. И это мы.
На краю ареала Homo erectus породил менее удачливого эволюционного отпрыска. Речь идет о Homo floresiensis. Этот крошечный человечек с мозгом не больше, чем у африканских австралопитеков, жил на Флоресе, одном из Малых Зондских островов. Его ископаемые останки и каменные орудия датируются периодом 94,000-13,000 лет назад. Всего около метра ростом, этот флоресский человек, также известный как «хоббит», не перестает будоражить воображение антропологов. Скорее всего, он произошел от Homo erectus в результате дивергенции одной изолированной островной популяции. Его небольшой рост подтверждает нестрогое биогеографическое правило: изолированные на островах животные весом менее 20 кг становятся гигантами среди себе подобных (вспомним исполинских галапагосских черепах), а животные весом более 20 кг превращаются в карликов (например, миниатюрный белохвостый олень островов Флорида-Кис). Если антропологи не ошибаются, считая «хоббита» отдельным видом рода Homo, то на его примере можно понять очень многое о перипетиях эволюционного лабиринта, пройдя который человек прямоходящий стал человеком разумным. То, что Homo floresiensis исчез относительно недавно после долгого и успешного бытия, наводит на подозрение, что «хоббиты», как и неандертальцы, были стерты с лица Земли беспощадным завоевателем — человеком разумным.
Если взглянуть беспристрастно, то Homo sapiens, успешный преемник Homo erectus, ничуть не меньший уродец, чем флоресский пигмей. Помимо выпуклого лба, огромного мозга и длинных паучьих пальцев наш вид обладает рядом других поразительных биологических особенностей, которые можно считать его «диагностическими признаками». К ним относятся:
· Продуктивный язык, основанный на бесконечном числе сочетаний, перестановок и изменений произвольно возникших слов и символов.
· Музыка, охватывающая широкий диапазон звуков, сочетания и перестановки которых тоже бесконечны; в зависимости от желания исполнителя звуки могут складываться в последовательности, создающие определенное настроение; этим последовательностям всегда присущ ритм.
· Затяжное детство, то есть длительные периоды обучения под руководством взрослых.
· Половые органы у женщин скрыты анатомически, а эструс, в отличие от самок других приматов, не выражен; при этом сексуальная активность непрерывна. Последнее обстоятельство способствует образованию тесной эмоциональной связи между мужчиной и женщиной и участию обоих родителей в заботе о детях, что необходимо, так как дети долгое время остаются беспомощными.
· Очень быстрое и значительное увеличение размеров мозга в процессе раннего развития — от рождения до наступления зрелости мозг увеличивается в 3,3 раза.
· Относительно стройное тело, мелкие зубы и ослабленные челюстные мышцы как признак всеядности.
· Пищеварительная система, приспособленная к перевариванию термически обработанной пищи.
Примерно 700,000 лет назад мозг Homo erectus уже достиг значительных размеров. Следовательно, к тому времени человек прямоходящий должен был приобрести по крайней мере зачатки некоторых диагностических признаков Homo sapiens, приведенных выше. Тем не менее строение черепа еще отличалось от современного. Надбровные дуги древнего Homo erectus сильно выступали, лицо выдавалось вперед, а череп в целом был менее вытянут в стороны, чем у Homo sapiens. А вот 200,000 лет назад анатомические особенности наших африканских предков были уже существенно ближе к современным людям. Они также использовали более совершенные каменные орудия и, возможно, имели какие-то похоронные обряды. Тем не менее череп оставался массивным. Человеческий скелет приобрел современные пропорции только около 60,000 лет назад, когда Homo sapiens вышел за пределы Африканского континента и начал расселяться по всему миру.
Люди, расселившиеся за пределы Африки и впоследствии завоевавшие мир, были выборкой из разнообразной генетической смеси. В эволюционном прошлом они сотни тысяч лет занимались охотой и собирательством. Как и современные охотники-собиратели, они жили небольшими группами (от тридцати до ста человек), разбросанными по большой территории. В каждом поколении соседние группы обменивались небольшим числом членов, скорее всего, женщинами. В результате генетической дивергенции общий уровень разнообразия метапопуляции (то есть всех групп, вместе взятых) оказался гораздо выше, чем у того людского отряда, которому суждено было покинуть континент.
Эта разница в разнообразии никуда не делась. Ученые давно знали, что жители земель к югу от Сахары гораздо более разнообразны генетически, чем народы других частей света. Истинные масштабы различий стали понятны в 2010 году, когда были опубликованы все белок-кодирующие последовательности ДНК четырех бушменов (представителей разных койсанских народов, живущих в пустыне Калахари) и одного банту из соседнего южноафриканского племени. Поразительно, но, несмотря на внешнее сходство, представители четырех бушменских народов больше отличаются друг от друга, чем в среднем европеец от азиата.
От внимания ученых, как биологов, так и врачей, не ускользнуло огромное значение генофонда современных африканцев для всего человечества. Это сокровищница генетического разнообразия нашего вида, изучение которой, несомненно, прольет новый свет на наследственность человеческого тела и духа. Возможно, пришло время, учитывая последние достижения генетики, разработать новую этику расовой и наследственной изменчивости — с основным акцентом не на отдельные компоненты, а на изменчивость в целом. Это позволит наконец понять, что генетическое разнообразие нашего вида — огромное благо. Оно может оказаться неоценимым подспорьем для адаптации к таящимся в будущем непр