Инсценирование жизненного опыта

Вероятно, не вызовет ни у кого сомнений утверждение, что в игре или фантазии человека прежде всего находят выражение наиболее волнующие его темы. Например, если дети в своей жизни нередко испытывали насилие, то в своих играх или фан­тазиях они, скорее всего, будут склоняться к темам насилия. Та­ким образом, игру, содержащую элементы насилия, можно ин­терпретировать двояко. Во-первых, игра может затрагивать по­вторение пережитых им случаев насилия, которые, возможно, еще не осознаются ребенком. Этот аспект прежде всего исполь­зуется в игротерапии для интеграции в сознании ребенка трав­мирующих его переживаний. Если такая интеграция удается, то это приводит в большинстве случаев к снятию психического на­пряжения у детей, формируя у них способности восприятия но­вых впечатлений и переноса их фантазий на темы, не связанные с насилием. Но все же не следует ожидать, что эта интеграция приведет к бесследному исчезновению прошлого опыта или к освобождению от новых переживании насилия, которые, в свою очередь, вновь проявятся в виде новых фантастических игр (A. Eckstaedt, R. Kluwer, 1980). Скорее всего, тот аспект сле­дует понимать так: возможно, в игре проявляется не известная нам форма преодоления травмирующих переживаний.

Во-вторых, я хотел бы здесь рассмотреть проблему мести и расплаты. Травмирующие переживания на жизненном пути не только предопределяют страдание и боль, но и делают че­ловека озлобленным на обидчика. Казалось бы, у ребенка нет никакого выхода в ситуации насилия, если обидчиком оказыва­ется объект любви, например отец или мать. Ведь месть и рас­плата могут уничтожить объект любви, от которого еще сущест­вует экзистенциальная зависимость (A. Leber et аl. 1983). Пере­нос спонтанного желания мести и расплаты на символические или фантастические объекты и проживание своих мечтаний о расплате в игре потенциально обладают эффектом катарсиса. И не потому, что игра может разрядить это чувство мести и стремление к расплате, а потому, что игра может привести к оп­ределенному временному (ведь травмирующий конфликт еще не разрешен) снятию напряжения до тех пор, пока вновь возникшее напряжение не приведет к повторным проявлениям в игре и фантазии.

Само собой разумеется, с возрастом у ребенка изменяются формы его фантазий и игр. Ребенок не только дифференцирует и развивает свои способности в целом, но и сталкивается в ходе своего роста со все новыми и новыми соответствующими его воз­расту и волнующими его проблемами. Так, например, трехлет­ний ребенок озабочен в первую очередь своей позицией в семей­ном треугольнике отец — мать — ребенок. Подросток же занят в основном проблемами отделения от семьи и уделяет больше внимания противоположному полу (В. Bettelheim, 1982). Заторможенности или полное разрушение деятельности игры и фанта­зии определяет собой, вероятно, нарушения, задержки и динами­ку развития ребенка. Подросток, с которым его мать обращает­ся как с маленьким ребенком, вынужденно поглощен иными те­мами, нежели другой его ровесник, в котором родители с ранне­го детства видели партнера, а не только ребенка. Можно пред­положить, что в первом случае фантазии о насилии будут связа­ны с элементарными темами (младенческая экзистенция), а во втором случае особую роль будут играть поиски партнера для совместного выхода в большой мир.

Если исходить из определения, что насилием прежде всего является действие, воспринимаемое в виде такового самой жерт­вой, то станет вполне понятным, почему даже “благополучные” дети в своих играх и фантазиях имеют дело с темами насилия (Н. Nicklas, A. Ostermann, 1984). Ведь и они постоянно сталки­ваются с ограничениями, которые их родителям могут показать­ся необходимыми воспитательными мерами, а не запретами, или с ограничениями, накладываемыми социальными нормами или проявлениями определенной позиции родителей в семье. Даже если эти воспитательные меры со стороны родителей проводят­ся в форме ненасильственных действий, дети могут восприни­мать их все же в виде насилия и переживать его в форме им­пульсов протеста в фантазиях и играх.

Как стало известно из работы с детьми, имеющими эмоцио­нальные нарушения, фантазии об окружающем мире могут при­водить к существенным трудностям в активном овладении жиз­нью. Желания, возникающие в ответ на отказы в удовлетворении элементарных потребностей и проявляющиеся в фантазиях о ве­личии собственного Я, ведут к само ослеплению миром супергероев и других могущественных персонажей (А. Leber и. а.. 1983). Кроме того, сила этих желаний объясняется реакцией злости, вызванной внешними ограничениями. Если они не будут поддер­живаться взрослым в гармонии с полноценным развитием (что соответствует функции вспомогательного Я педагога), то в буквальном смысле заведут в тупик, ибо фантазии о социальных действиях уведут далеко от существующих в обществе норм.