Тюрьма как феномен культуры в концепции М. Фуко
Задачаданной главы – охарактеризовать концепцию «дисциплинарной власти» Мишеля Фуко и его понимание тюрьмы как феномена культуры.
Вокруг фигуры Фуко разворачиваются споры о том, к какой дисциплине можно отнести его исследования – философии, социологии, политологии. Анализируя работы Фуко, трудно дать однозначную дисциплинарную привязку. Как пишет Н.С. Автономова, «он не хотел говорить о всеобщем, но очень тщательно строил категорию “общего”, “общности”, прекрасно понимая, что без этого никакое познание невозможно» [1]. Тем самым - можно причислить Фуко к философам. Однако в силу того, что Фуко раскрывает «общее» с помощью детального и анализа конкретного исторического материала, обращается к таким формам человеческого существования, как безумие, сексуальность, болезнь, что позволяет причислить его к культурной антропологии.
Поскольку идеи Фуко широко используются в исследованиях культуры самой разной тематики, его можно считать если и не культурологом, то очень значимым и важным автором для исследований культуры.
Концепцией власти Мишель Фуко начинает заниматься в 1970-е годы, прежде всего концепция власти изложена в работах «Порядок дискурса» (1971), «Надзирать и наказывать» (1975), «История сексуальноcти» (1976—1984). Но и работы 1960-х годов («История безумия в классическую эпоху», 1961; «Рождение клиники», 1963) по основным идеям предваряют будущие концепции «власти-знания» и «дисциплинарной власти».
Как указывает В. Визгин, этот период (1970-е) в творчестве Фуко называют «генеалогией власти» [67], ему предшествовал период «археологии знания», а затем наступил период разработки темы «эстетик существования» [67].
Фуко понимает власть в совершенно нестандартном ключе. Философ раскрывает власть как сложные стратегические ситуации, которые характеризуют то или иное общество: «власть — это не некий институт или структура, не какая-то определенная сила, которой некто был бы наделен, -это имя, которое дают сложной стратегической ситуации в данном обществе» [68].
Исследователь концепции Фуко Р.И. Зексрист, анализируя работы философа, пишет, что «политическая власть есть лишь одна из форм власти, но, между тем, она и в общем сознании народа воспринимается как власть вообще», и народ не замечает, что власть осуществляется не только по средствам известных социальных институтов, но и посредством множества учреждений, которые, глядя со стороны, ничего общего с властью иметь не могут. Фуко противопоставляет свою концепцию властитрадиционному представлению о том, что власть — это «совокупность институтов и аппаратов, которые гарантировали бы подчинение граждан в каком-то государстве, способ подчинения, который в противоположность насилию имел бы форму правила, всеобщая система господства, осуществляемая одним элементом (или группой) над другим, господство, результаты действия которого через ряд последовательных ответвлений пронизывали бы все социальное тело» [68]. В своих работах Фуко пишет, что власть – это не политика. В свою очередь политика очень приближена к понятию война. Отводя власть от политики, Фуко пишет, что власть не может приобретаться, вырываться или делиться. Власть не может быть чем-то, что удерживают или упускают. По мнению Фуко, «власть осуществляется из бесчисленных точек и в игре подвижных отношений неравенства» [68], то есть власть не осуществляется ни посредством управляющих социальных институтов, ни человеком или группой лиц, «никто из них не управляет всей сетью власти, которая функционирует в обществе» [68].
По мнению Фуко: «власть осуществляется из бесчисленных точек и в игре подвижных отношений неравенства»; то есть власть не осуществляется ни посредством управляющих социальных институтов, ни человеком или группой лиц, «никто из них не управляет всей сетью власти, которая функционирует в обществе».
По Фуко – власть представляет собой некую сетку взаимоотношений, в которой каждая «нить» — это тип отношений, возникающий между двумя субъектами. Подобные «нити» отношений пронизывают все сферы общественной жизни, образуя потную «ткань» взаимоотношений. И чем больше приплетается «нитей», тем все сильнее уплотняется, усиливается и инвертируется сеть власти. Очень важное отличие, которое выделяет и выдвигает на первый план Фуко, это то, что у всех этих нитей взаимоотношений нет мастера, который ткет эту ткань. Всеми силами, которыми пронизано все общество, никто посредством централизованного аппарата не управляет.
Фуко писал об «отсутствия понятийного аппарата», с помощью которого можно осмыслить идею власти. При этом категориальный аппарат самого М. Фуко довольно сложен для понимания. Он четче пишет о том, чем власть не является, тем самым раскрывая свои идеи. Исследователи отмечали, что многие понятия Фуко от книги к книге меняют значения, видоизменяются. Представляется, что не менее важны метафоры, которыми Фуко поясняет свою мысль. Так, для противопоставления традиционных представлений о «политико-юридической» власти и рассматриваемых им отношений силы, он пользуется такими метафорами как: «пучок власти» и «сетка власти». «Пучок власти» - это структура, имеющая центр, так Фуко характеризует традиционные представления о власти, как об исходящей сверху, от государства, закона, правил. Однако Фуко не всегда последователен. Он пишет, например, что «вокруг каждого индивида существует “целый пучок властных отношений”, которыми он связан с родителями, с работодателем и т.д.» [69]. Имея в виду, что власть исходит не сверху, а снизу, что каждый человек вовлечен в отношения силы с самого рождения. Чтобы показать, что политико-юридическая власть не является единственным и главным воплощением власти, он характеризует ее как пучок — «более или менее организованный, более или менее пирамидальный, более или менее согласованных — отношений» [71].
«Пучку власти» противопоставляется «сеть», «цепь», «решетка» «нити» - образ, не имеющий центра, характеризующий распределенность отношений власти и «микроузлы» конкретных жизненных ситуаций, в которых власть осуществляется.
Дисциплинарная власть, согласно Фуко, выглядит как совокупность техник, которые позволяют осуществлять контроль над телом, временем, пространством. Один из основных тезисов Фуко звучит так: «С начала XVIII в. складывается система власти, которая «выражает себя не через право, а через определенную технику власти, с помощью не закона, а нормы, посредством не наказания, а контроля, и осуществляет себя на таких уровнях и в таких формах, которые выходят за пределы государства и его аппарата» [54, 63].
В качестве иллюстрации контроля над телом Фуко в своей работе «Надзирать и наказывать» приводит два исторических документа – два устава, на примере которых он сравнивает образ солдата начала и конца XVII века.
«В начале XVII века, - пишет Фуко, - солдата можно узнать издали. У него есть «знаки отличия»: природные знаки силы и мужества, они же предмет его гордости. Его тело — символ его силы и храбрости. И хотя он должен овладевать военным мастерством постепенно — главным образом в сражениях, — движения и выправка принадлежат большей частью к телесной риторике чести: «Наиболее годных к этому ремеслу можно узнать по многим признакам: это люди бодрые и живые, с высоко поднятой головой, втянутым животом, широкоплечие, длиннорукие, с сильными пальцами, не толстые, с подтянутыми бедрами, стройными ногами и не потеющими ступнями, — человек такого телосложения не может не быть ловким и сильным» [72, 16].
Во второй половине XVII века перед нами предстаёт совершенно иной образ: «солдат стал чем-то, что можно изготовить». Из бесформенной массы, непригодной плоти можно сделать требуемую машину. Постепенно выправляется осанка. Рассчитанное принуждение медленно проникает в каждую часть тела, овладевает им, делает его послушным, всегда готовым и молчаливо продолжается в автоматизме привычки. Короче говоря, надлежит «изгнать крестьянина», придать ему «облик солдата» [72, 16]. Из этого Фуко делает вывод, что в начале XVII века фигура солдата в символическом смысле обозначала силу и мощь государства. Фуко пишет, что к 1764 году очень сильно меняется понимание, что такое есть солдат, и каким он должен быть. Главной задачей, по мнению Фуко, становится выдавить из новобранца замашки крестьянина, ремесленника или кого-то еще, и сделать его солдатом, что влечет за собой создание множества приемов, процедур и практик. Фуко говорит, что весь процесс «переделки» в солдата — это очень долгая и кропотливая методика работы над телом человека. С помощью таких методик в человеке вымуштровываются определенные реакции, действия и стимулы. Эти методы вымуштровывания Фуко называет «дисциплинарной властью».
Сочетание всех видов контроля ведет к созданию «машин для преобразования индивидов» [72, 281]. Эффективность «дисциплинарной власти» требует замкнутых пространств, и основанная тенденция модернизации или формирования общества Нового времени, по Фуко, - это создание таких замкнутых пространств для воспитания, образования, наказания, лечения и т.д. Такие замкнутые пространства Фуко иногда называет «гетеротопии». Как пишет О. Тимофеева: «Гетеротопии у Фуко — это “другие места”, но, в отличие от утопий, эти другие места имеют место, они совершенно реальны и значимы для самых разных повседневных практик» [57]. Кандидат философских наук Григорий Юдин в качестве иллюстрации гетеротопии приводит следящее высказывание: «Представьте себе, что вы идёте по улице: справа от вас каменный забор с колючей проволокой, за ним тюрьма; слева — здание за частой изгородью с большим садом, это хоспис. Таким образом, по обе стороны от вас, в непосредственной физической близости, протекает совершенно другая жизнь — она настолько отличается от вашей, что находится словно бы в каком-то другом месте. В ста метрах от вас люди который год проводят за решёткой и забыли, как выглядит улица, по которой вы идёте, а другие переходят в иной мир, и вы отделены от них чертой, которую невозможно переступить.» Контроль в таких гетеротопиях осуществляется с помощь создания определённого жизненного режима [52].
В качестве идеальной модели контролируемого пространства Фуко выделяет проект идеальной тюрьмы «Паноптикум» Иеремии Бентама. Паноптикум по своему устройству представляет собой круглое здание с башней в центре, от которой секторами расходятся камеры, имеющие одно окно в наружной стене и второе, выходящее в башню. Один надзиратель в башне может видеть силуэты всех заключенных благодаря свету, падающему в камеру снаружи. И оказывается, «мы переворачиваем правило темницы, ибо оказывается, что полная освещённость и взгляд надзирателя стерегут лучше, чем тьма, которая в конце-то концов укрывает» [70]. Фуко сравнивает устройство паноптикума с состоянием современного общества, когда с помощью карточек, визиток, теперь уже социальных сетей и прочего человек постоянно находится в зоне наблюдения.
Для того, чтобы реализовать контроль над «подопытным» его помещают в обособленно замкнутое пространство, где для достижения цели «вымуштровывания» [72] необходимо создать временной контроль, т.е. создать для него условия, в которых он в определенное время выполняет определенные действия. Фуко наглядно иллюстрирует временной контроль на примере школы. В расписании ученика школы точно прописывается, когда он начинает и заканчивает обучение, отдыхает, есть, занимается в дополнительных секциях и прочее. Это касается и лет обучения, и расписания дня. Причем отхождения от нормы, как правило, данной системой не поощряется.
Тюрьме как институту общества модерна Фуко посвятил отдельное исследование «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы». Важно подчеркнуть, что в исследовании Фуко тюрьма как пространство и пенитенциарная система как практика обращения с преступником показаны как явления исторические. В основе (по Фуко) существуют рациональные системы мышления («новые режимы истины») и техники дисциплинарной власти. Основные перемены, которые как считает Фуко, произошли менее чем за сто лет – с 1760 по 1840-е – это «исчезновение публичных казней и применения пыток» [72, 12]. Переход от «театрализации страдания» к закрытым практикам наказания, изменение цели наказания – от искупления греха к исправлению; от наказания тела к наказанию души. Эти изменения Фуко описывает как глубокую историческую трансформацию, как формирование нового типа культуры.
Важнейшая трансформация наказания связана с новыми практиками контроля над телом. В домодерной эпохе публичная казнь представляла собой ужасное зрелище, которое современному человеку достаточно трудно осознать. Фуко приводит в качестве примера публичного наказания казнь Робера-Франсуа Дамьена, который в 1757 году совершил покушение на Людовика XV. Дамьен был приговорен к «публичному покаянию перед центральными вратами Парижского Собора» [72, 186]. Описание самого наказания очень ярко иллюстрирует, в какой жестокой форме осуществлялось «отвратительное зрелище» [72, 185]. Gazette d'Amsterdam сообщает, что обвинённого «надлежало привезти туда в телеге, в одной рубашке, с горящей свечой весом в два фунта в руках», затем «в той же телеге доставить на Гревскую площадь и, после раздирания раскаленными щипцами сосцов, рук, бедер и икр возвести на сооруженную там плаху, причем в правой руке он должен держать нож, коим намеревался совершить цареубийство; руку сию следует обжечь горящей серой, а в места, разодранные щипцами, плеснуть варево из жидкого свинца, кипящего масла, смолы, расплавленного воска и расплавленной же серы, затем разодрать и расчленить его тело четырьмя лошадьми, туловище, и оторванные конечности предать огню, сжечь дотла, а пепел развеять по ветру» [72, 185].
К концу XVIII века гуманистически настроенное общество начинает все более остро реагировать на применение столь жестких методов, не редки срывы казней, протесты и демонстрации. Сам процесс наказания перестает быть театром, и в обществе формируется негативное отношение к зрелищной его составляющей. Тело человека перестает быть субъектом наказания. Отныне основной задачей пенитенциарной системы является не покарать тело, а исправить человека. Тело перестает быть объектом, над которым осуществляется наказание: «Следует вовсе не касаться тела, или касаться его как можно меньше» [72, 16]. «Теперь тело служит своего рода орудием или посредником» [72, 16]. между наказанием и душей человека. Тело больше не принимает на себя все тяготы наказания, оно лишь берет на себя тот принудительный труд и несвободу, которыми довольствуется осужденный.
В конце XVIII- начала XIX века наказание становится закрытой частью уголовной системы, и «наказание покидает область едва ли не повседневного восприятия и входит в область абстрактного сознания» [72, 16]. Процесс исчезновения публичных казней, пыток и прочих пережитков предшествующей системы практически завершился к 1848 году. Уже в 1846 году был собран первый международный пенитенциарный съезд. На съезде присутствовало всего 75 человек, но уже в 1872 году на следующем первом, уже признанном пенитенциарном конгрессе, присутствовало 310 делегатов из большинства развитых стран. Главным предметом обсуждения стали относительные выгоды различных систем заключения[86]. Заключение, согласно Фуко, основной способ измерения тяжести наказания. Начиная с первой половины 19 века и по сей день, такая форма наказания является универсальной во всем цивилизованном мире. В тюрьме, как пишет Фуко, ярче всего демонстрируетконтроль над пространством и временем.
Заключенный, оказавшийся в тюрьме, попадает в совершенно новое для себя пространство. Пространство, в котором основной целью является лишение тебя свободы. Первый принцип, который реализуется в тюрьме – это изоляция. Как пишет Фуко, - «Очень важно изолировать человека от двух факторов: заключенного от внешнего мира и всего, что могло послужить мотивом для преступления; и заключенных друг от друга, т.к. «тюрьма не должна допустить, чтобы собранные в ней преступники составили однородное и сплоченное населении»» [72, 286]. Изоляция является важным инструментом саморегуляции наказания, – «чем больше заключенный способен к размышлению, тем больше он чувствует себя виноватым в преступлении» [72, 286].
Помимо контроля над телом и пространством пенитенциарная система осуществляет также контроль над временем. Тюрьма, как самая наглядная площадка для реализации пенитенциарных принципов,«должна отвечать за все стороны жизни индивида, его физическую муштру, приучение к труду, повседневное поведение, моральный облик и наклонности» [72, 286]. Попадая в тюрьму, заключенный попадает под полный контроль данного учреждения, в любом уставе тюрьмы четко установлено, что и когда он должен делать. Фуко приводит фрагмент из сочинения XIX века о роли времени в исправлении: «Работа, чередующаяся с перерывами на обед и ужин, сопровождает заключенного вплоть до вечерней молитвы. Сон дает ему приятный отдых, который не тревожит призраки расстроенного воображения. Так проходят шесть дней недели. Затем наступает день, посвященный исключительно молитве, просвещению и благотворным размышлениям. Так сменяют друг друга недели, месяцы, годы. Так заключенный, который пришел в тюрьму неустойчивым или уверенным лишь в собственном внезаконии и влекомым к погибели разнообразными пороками, понемногу, в силу привычки настолько привыкает к работе и приносимым ею радостям, что, если только мудрое наставление откроет его душу раскаянию, можно не бояться его столкновения с соблазнами, подстерегающими его, когда он наконец вновь обретет свободу» [84].
Так же Фуко отмечает важным аспектом идею образования как способа перевоспитания индивида, что применимо не только к тюрьме, но и к любому образовательному учреждению. «Самые надежные способы улучшения индивидов – труд и образование. Образование предполагает не только умение читать и писать, но также примирение заключенных с «идеями порядка, нравственности, уважения к себе и другим» [72, 285].
Тюрьма, контролируя все три рассмотренных нами измерения, должна эффективно воздействовать в первую очередь на сознание и душу человека. Однако еще во времена перехода на пенитенциарную систему на нее была обрушена волна критики. Отмечалось, что «заключение не может учитывать специфику преступлений. Потому что оно не воздействует на публику. Потому что оно бесполезно, даже вредно для общества: дорогостоящее, укрепляет осужденных в праздности, умножает их пороки» [72, 286]. Однако не смотря на критику, в течениевсей истории существования тюрьмы как механизма исправления достойной альтернативы в мире пока не было разработано.
Фуко рассматривает дисциплину не просто как владение своим телом с целью его усовершенствования, но как «формирование отношения, которое в самом механизме делает тело тем более послушным, чем более полезным оно становится, и наоборот» [54]. Первоначально целью дисциплины было вычленить и изолировать бесполезные и неспокойные группы населения. Благодаря дисциплине индивиды становятся способны к положительной, общественно полезной деятельности.
Итак, благодаря концепциям «знания-власти» и «дисциплинарной власти» М. Фуко тюрьма и практики тюремного заключения были открыты как явления культуры. Во-первых, как явления исторические, формирование которых может служить важнейшей границей между историко-культурными эпохами (традиционной и современной). А во-вторых, как явления, воплощающие в себе самые существенные принципы культуры Нового времени – дифференцированность, функциональность, контроль. Идеи Фуко критичны по отношению к тезису о развитии личности в культуре. По Фуко Новое время — это эпоха превращения личности в элемент общей системы дисциплинарной власти.