Чернокожие и белые на американском юге
Одиссея африканцев в Америке кажется еще более сложной и драматичной, чем только что описанные мытарства ирландцев. Часть их истории — наиболее ранняя ее часть — известна не столь широко, как ей следовало бы, и мы поэтому очертим некоторые ее контуры. Мы находимся в неоплатном долгу перед Мехаль Собель (Mechal Sobel, 1987) за ее блестящее исследование процесса совместного формирования африканцами и европейцами культуры американского юга, а также динамичных взаимоотношений между двумя упомянутыми субкультурами.
Расхожее мнение о культуре юга гласит, что она состояла из двух живущих в симбиозе культур: из господствующей культуры белых, представлявшей собой приспособленную к южным условиям английскую культуру, и культуры черных рабов, являвшейся продуктом адаптации к суровым условиям рабства и включавшей в себя лишь отдельные составляющие африканской культуры, выражавшейся в виде диалектов, суеверий и фольклорных традиций в музыке и устном творчестве.
Книга Собель убедительно показывает, что культура юга в том виде, в каком она сформировалась в XVIII в., представляла собой на самом деле единую смесь европейской и африканской культур. В первую очередь Собель отмечает, что черные и белые постоянно были сведены в одно целое. Дети белых зачастую воспитывались чернокожими женщинами, роль няньки для которых была типичной. Черные и белые дети играли вместе, по крайней мере, до достижения ими подросткового возраста. Белый плантатор проводил со своим чернокожим надсмотрщиком гораздо больше времени, чем с кем бы то ни было. Кроме того, чрезвычайно важно отметить, что на раннем этапе развития культуры идеология расового превосходства еще не сформировалась. Черные и белые часто отправляли религиозный культ в одних и тех же церквях зачастую с чернокожими священниками. Как показала Собель и другие авторы, расистская идеология явилась позднейшим привнесением, призванным облегчить совесть рабовладельцев, все более и более нуждавшихся в оправдании института рабства перед лицом религиозных и политических перемен (van den Berghe, 1981).
В этой обстановке обоюдных контактов культурное влияние неизбежно становилось улицей с двусторонним движением, несмотря даже на то, что природа и происхождение различных африканских и европейских ингредиентов, попадавших в общий котел культуры южных плантаций, перестали быть очевидными для представителей господствующей «белой» культуры.
Собель начинает свое описание этого обоюдного влияния с замечания, что традиционные английская и африканская культуры с самого начала были сходны во многих важных отношениях. Как уже говорилось ранее в этой главе, преобладавшие на юге варианты английской культуры представляли собой вариации докапиталистической аграрной традиции, не придававшей большого значения труду как таковому и не осуждавшей праздность. Как указывал Вебер, традиционный крестьянин работает не больше, чем необходимо для того, чтобы на столе была еда. В этом отношении английская культура очень напоминала африканскую, в системе ценностей которой идея труда как такового не играла никакой роли. В самом деле в большинстве местностей Западной Африки люди работали только два месяца в году, когда того требовали сельскохозяйственные надобности.
Предрассудки, характерные для обеих культур, также были в высшей степени сходны. Представители обеих культур верили в могущество ведьм, существование троллей и других лесных духов. Наконец, их религиозные верования также очень хорошо согласовывались между собой. Для африканцев новой была только идея воскресения, в то время как история творения и история Адама и Евы были идентичны традиционным африканским представлениям. Подобные черты сходства значительно облегчали взаимное влияние.
Африканское влияние на формирующуюся культуру юга было заметным в целом ряде отношений, особенно в области сельскохозяйственных приемов и архитектуры. Многие приемы ведения хозяйства представляли собой адаптацию африканских. Обычай строить дома на сваях с целью избавиться от обитающих внизу насекомых был заимствован из Африки. Непосредственно оттуда же были заимствованы и несколько других вариантов конструкций домов.
Ценности культуры юга также испытали на себе влияние африканских традиций. Характерное представление о роде, ведущемся с момента его основания, было более распространено на юге, чем на севере, и вполне согласовывалось с представлениями о семье и клане, бытовавшими в Африке. Присущую американскому югу эмоциональность в противоположность характерной для севера молчаливости Собель относит отчасти на счет африканского влияния. Эта эмоциональность была особенно очевидной в различных формах религиозного самовыражения. Так называемый «экстатический» подход к религии, состоящий в живом проявлении эмоций и даже одержимости, представляет собой прямое заимствование африканских практик. И по сей день фундаменталистс-кие секты на юге США практикуют подобный «экстатический» подход. Поминовение усопших, имеющее целью воссоединение с предками, было традиционно для Африки и не являлось частью английской традиции, став, несмотря на это, частью религиозной идеологии юга даже в существовавших задолго до этого протестантских сектах. Специфически африканское происхождение имеют и многие из южных суеверий.
Но, пожалуй, самый важный и долговременный вклад африканцы внесли в язык американского юга. Они принесли с собой языки, богатые пословицами, образными выражениями и другими оборотами речи, которые, как отмечали многие ученые (например, Brooks, 1985), были непосредственно перенесены в южный вариант английского языка. Стало уже стойкой традицией обращать внимание на то, что литература юга в немалой степени обязана своим величием примеси африканских языковых образований. О масштабах вклада чернокожих писателей в литературу свидетельствует недавняя работа Нисбетта и Хендерсона (Nisbett & Henderson, 1991), в которой указывается, что несмотря на преимущества белых в отношении высшего образования и социально-экономического статуса, вклад, сделанный в современную литературу чернокожими авторами (начиная с Ральфа Эллисона, Лэн-гетона Хьюджеса, Ричарда Райта и Джеймса Болдуина и кончая Тони Моррисон, Элис Уокер и Огестом Уилсоном), более существен по отношению к общей численности чернокожего населения, чем вклад белых писателей севера или юга США.
Наконец, необходимо отметить повсеместно признаваемый вклад негров юга в музыкальную традицию не только американского юга, но в конечном счете и всей мировой культуры. Произошедшее в XVIII в. столкновение европейской мелодики с африканской ритмикой произвело эффект «большого взрыва» (похожего на тот, о котором говорят астрофизики), космические осколки которого в виде множества музыкальных стилей, начиная с негритянских спиричуэлсов и кончая регтаймом, джазом, блюзом, рок-н-роллом, соулом и рэпом, продолжают сыпаться на Землю и по сей день.
Таким образом, с момента своего возникновения культура американского юга представляла собой результат слияния двух, уже во многом к тому времени сходных культур, происшедшего в результате реакции на новые для них обеих условия, а также на влияние института рабства, придавшее каждой из них новые очертания.
Конечно, наследие рабства оказало долговременное влияние на экономические успехи (и неуспехи) чернокожих, подобно тому, как почти рабские условия существования ирландцев оказали влияние на их социальную группу. Как отмечают Сауэлл (Sowell, 1983), Огбу (Ogbu, 1978) и другие авторы, условия рабства, а также обусловленный последующим кастовым статусом профессиональный «потолок» породили соответствующее отношение к работе и приобретению трудовых навыков, которое сохраняется и по сей день (по крайней мере в городских негритянских районах).
Те из чернокожих, кто занимал выгодное социальное положение на момент прогресса в сфере уравнивания гражданских прав во второй половине 1960 г., т.е. имел хорошую работу и образование, резко переместились в русло основного экономического потока. Действительно, к 1980 г. получившие университетское образование чернокожие супружеские пары зарабатывали почти столько же, сколько и белые супружеские пары, имеющие университетское образование (U.S.Bureau of the Census, 1981). Однако положение тех чернокожих, социальный статус которых на момент начала эры гражданских прав был не столь завидным, в действительности лишь ухудшилось. Не вызывает сомнений, что, начиная с 60-х годов, уровень безработицы, количество случаев тюремного заключения и распада семей резко возросли среди них.
Уилсон (Wilson, 1987) объясняет подобное положение дел в основном сокращением числа мест для рабочих («синих воротничков»), принадлежность к которым была традиционной отправной точкой на пути в средний класс. Это сокращение было гораздо более масштабным, чем принято считать, и коснулось в основном урбанизированных районов севера страны, среди жителей которых велика доля чернокожего населения. В любом случае произошедшее вследствие этого уменьшение числа социальных возможностей для деклассированного чернокожего населения, равно как и сохранение социальных патологий, связанных с принадлежностью к низшему сословию — «андеклассу», способствуют сохранению как расизма в среде белых, так и ощущения отчаяния среди черных. Черные все еще ждут изменений в объективной ситуации и субъективных стереотипах, которые позволили бы им полностью и на равных принимать участие в экономической жизни Америки, а также в социальных и культурных институтах, для формирования которых они так много сделали.