Протестантское видение мира и развитие капитализма
Крупнейшей фигурой, связанной с представлением о том, что разделяемые людьми культурные убеждения становятся иногда главнейшими движущими силами истории, был великий социолог конца XIX-начала XX вв. Макс Бебер, который открыто противопоставил свою теорию развития капитализма материализму Карла Маркса. По утверждению Маркса, меркантилизм позднего средневековья привел к возникновению избытка капитала, свободного для инвестиций, и этот избыток создавал возможности для развития новых средств производства, что в свою очередь с неизбежностью дало толчок развитию капитализма.
Вебер, выступая в противоположность объективному экономисту Марксу с позиций субъективного социального психолога, с этим не согласился. Для того чтобы стать причиной возникновения новой экономической формации, утверждал он, имевшиеся объективные обстоятельства должны были быть интерпретированы в духе определенного мировоззрения, а именно — «протестантской этики», придававшей беспрецедентно большое значение мирским достижениям.
Вебер приступает к изложению своих аргументов, обращая внимание на успех предпринимателей-протестантов в конкуренции с предпринимателями-католиками и на очевидную бережливость и дисциплинированность молодых работниц-протестанток. Он замечает также, что капитализм развился в странах Северной, а не Южной Европы, хотя последние были в какой-то момент богаче. Цитируя наблюдение Монтескье о том, что англичане «ушли дальше всех народов мира в трех важных отношениях: благочестии, коммерции и свободе» (Weber, 1905/1984, с. 45), Вебер задается вопросом: «не могло ли быть так, что превосходство англичан в коммерции и их приспособление к свободным политическим институтам были каким-либо образом связаны с тем благочестием, которое приписывает им Монтескье?»
Ответ Вебера состоял в том, что именно та форма, которую приняло благочестие в XV в. и сохранило ее вплоть до XIX в., сильно благоприятствовала прилежанию работников, активности предпринимателей и концентрации богатства, характерных для преуспевающего капитализма. Он утверждал, что благочестие подпитывалось желанием продемонстрировать свою принадлежность к кругу «избранных», т.е. тех, кого Бог избрал и кому «предопределил» быть в числе обретших спасение, а не тех, кому Он предопределил быть проклятыми. И хотя никто и никогда не мог быть уверен, что находится в числе избранных, свидетельства божественной милости могли усматриваться в достойной жизни человека, т.е. в отказе от комфорта, роскоши, плотских удовольствий, а также в исполненном веры, энергичном и успешном следовании мирскому «призванию».
Избранный христианин пребывает в миру лишь для того, чтобы умножить славу Господню, выполняя Его волю в меру своих способностей. Однако Бог требует от христианина социальных достижений, поскольку желает, чтобы жизнь общества была устроена в соответствии с Его предначертанием... Все это делает служащий безличной общественной полезности труд умножающим славу Господа, а следовательно, угодным ему (Weber, 1905/1984, с. 108-109).
Одного лишь труда во славу Господню было, однако, недостаточно. Стремление к общему благу должно было быть энергичным и чистосердечным, с тем чтобы уничтожить все сомнения относительно собственной избранности.
С одной стороны, полагалось абсолютным долгом считать себя избранным и сокрушать все сомнения как дьявольские искушения, поскольку недостаток уверенности в себе является результатом недостаточной веры, а отсюда и несовершенной милости Господней... С другой стороны, в качестве наиболее подходящего средства, для того чтобы достичь необходимой уверенности, рекомендовалась интенсивная мирская деятельность. Она и только она развеивает сомнения верующего и дает уверенность в милости Божьей (Weber, 1905/1984, с. 111-112).
Однако одной неустанной деятельности было бы, наверное, недостаточно, чтобы внедрить новые средства производства, составляющие основу капитализма. Новая система включала разделение труда и создание массовых рынков путем повышения производительности труда и снижения вследствие этого цен. Кроме того, крайнюю важность имел не слишком доброжелательный прием, который был оказан кальвинистским «нон-конформистам» большей частью тогдашнего общества. Лишенные доступа в традиционные англиканские школы, протестанты-кальвинисты, принадлежащие к среднему классу, учреждают свои образовательные институты, в которых, что неудивительно, акцент делается на практические естественно-научные и технические дисциплины. Благодаря этому были сделаны новые изобретения и разработаны производственные технологии, начавшие затем распространяться невиданными ранее темпами.
Однако подобные нововведения натолкнулись на оппозицию со стороны рабочих, относившихся к ним с подозрительностью и сопротивлявшихся введению нового для них порядка, которому они должны были подчиняться, а также со стороны враждебно настроенных конкурентов, владевших традиционными производствами, боявшихся потерять свое дело. Согласно Веберу, подобным инноваторам было очень трудно добиваться успеха, поэтому и в данном случае все решала идеология.
...лишь благодаря очень четким и высокоразвитым этическим качествам стало для предпринимателя возможным завоевать абсолютно необходимое ему доверие клиентов и рабочих. Ничто иное не могло дать ему сил для преодоления неисчислимых препятствий... (Weber, 1905/1984, с. 69).
Новая, рациональная, экономическая формация требовала столь же рациональной формации политической — с этим согласны даже марксисты. Для того чтобы стать эффективным, капитализм должен был освободиться от произвольного налогообложения и всяческих капризов со стороны правительства. Вдобавок благосостояние нового среднего класса придавало его членам сил требовать разделения власти. Таким образом, законы и система правления стали во все большей степени уважать порядок и свободу, необходимые новому классу для максимальной реализации своих возможностей.
Итак, согласно Веберу, все три добродетели англичан (равно как и других жителей Северной Европы) действительно были тесно связаны друг с другом вполне удовлетворительным образом. Благочестие находит объяснение в новой теологии, коммерческое превосходство — в энергичности и моральных устоях, продиктованных благочестием, а свободные политические институты — в реформах системы правления, продиктованных соображениями экономической рациональности. Тем самым анализ Маркса был поставлен с ног на голову. Новый материальный этап истории человечества был вызван к жизни не неумолимым изменением объективной ситуации, определяющей возможности для экономического развития, а субъективными воззрениями на причины и следствия мирского преуспевания.
Дискуссия по поводу культурных ценностей и их экономической значимости была продолжена Дэвидом Мак-Клелландом, Джоном Аткинсоном и их коллегами (McClelland, Atkinson et aL, 1953) в одной из самых захватывающих и оригинальных работ 50-х годов. Прежде всего они показали, что в 50-е годы нашего века, спустя несколько сот лет после Реформации, между протестантскими и католическими странами как Старого, так и Нового Света наблюдались четкие различия в уровне производства продукции на душу населения. Далее они попытались показать, что дети подвержены опосредованному влиянию идеологии через родительские ценности, методы воспитания и культурный фольклор. Наиболее эффектная демонстрация такого влияния состояла в том, что периоды экономического развития для данной культуры (в том числе и нехристианской) могут быть предсказаны на основе данных о росте насыщенности детской литературы предыдущего поколения тематикой достижения. Им удалось также показать значимые корреляции (хотя в целом довольно низкие) между воображаемыми достижениями, находящими выражение в написанных людьми текстах и в их ответах на проективные тесты, с одной стороны, и методами, которыми их воспитывали, а также их реальными достижениями в различных областях — с другой.
Тем не менее в результатах упоминаемых исследований имелось одно слабое звено. Исследователи оказались не в состоянии установить, что воображение американских протестантов больше ориентировано на достижения, чем воображение американских католиков (Veroff, Feld & Gurin, 1962). Роджер Браун в своем классическом учебнике социальной психологии, написанном в 1965 г., посчитал это достаточно серьезным недостатком, способным поставить под сомнение всю эту затею в целом. Действительно ли отсутствие данного различия между протестантами и католиками ставит под сомнение тезис Бебера? К этому вопросу мы вернемся позднее и рассмотрим его в свете некоторых дополнительных фактов.
Образование социальных объединений (ассоцианиззм) и экономическое развитие
Дискуссия между марксистами и веберианцами о возникновении капитализма весьма горячо продолжается и по сей день — почти через сто лет после брошенного Бебером вызова. Может возникнуть подозрение, что этот спор не может быть разрешен эмпирически, но в своей недавней работе Патнэм и его коллеги (Putnam, 1987; Putnam, Leonardi, Nanetti & Pavoncello, 1983) показали, что можно по крайней мере продемонстрировать, что существующие культурные различия предсказывают последующее экономическое развитие.
Патнэм начинает с цитирования Токвиля, отмечавшего важность добровольных ассоциаций в деле создания необходимой для хорошего правления психологической инфраструктуры, а также с цитирования Эсмана и Алхоффа (Esman & Uphoff, 1984), говоривших о большой значимости общественных объединений для создания предпосылок богатства. Затем он переходит к утверждению, что коль скоро подобные ассоциации вносят независимый вклад в развитие благосостояния, то их существование в определенный момент времени может предсказывать рост богатства в некий последующий момент, даже если объективные экономические условия при этом не изменятся.
Для проверки этого тезиса Патнэм собрал данные о степени развития общественных объединений в 15 административных областях Италии за период с 1860 по 1920 г. Показатели были самыми разными, включая членство в обществах взаимопомощи, поддержку опирающихся на массы политических партий, число предвыборных собраний и долю образовавшихся до 1860 г. культурных и оздоровительных объединений, сохранившихся к наблюдаемому моменту. Состояние экономического развития измерялось в первую очередь по соотношению уровней занятости в аграрном и промышленном секторах экономики. Более высокий уровень занятости в промышленности считался свидетельством более высокого экономического развития. В итоге оказалось, что современное экономическое развитие лучше предсказывалось на основании информации о развитии социальных объединений, существовавших столетие назад, чем на основании данных о существовавшем в то же время уровне индустриализации.
Данные о традициях создания общественных объединений в XIX в. являются столь мощным инструментом предсказания уровня индустриализации в XX в., что если исключить влияние этого фактора, то корреляция между занятостью в промышленности по состоянию на 1911 и 1977 гг. будет попросту отсутствовать ... Например, в 1900 г. из двух областей Италии, одна из которых имела традицию участия людей в социальных объединениях, но при этом она была относительно отсталой, а вторая область была более развитой по сравнению с первой (т.е. более здоровой, богатой, интеллектуальной и индустриальной), но не имела культуры участия населения в подобных объединениях, именно первая область развивалась на протяжении нашего столетия гораздо быстрее в социально-экономическом отношении... Короче говоря, существующая в настоящий момент корреляция между культурой и структурой отражает влияние культуры на структуру, а не наоборот (Putnam, 1987, с. 18-19, курсив оригинала).
Аналогичную демонстрацию роли опыта участия в социальных объединениях дает работа Усима и его коллег (Useem, Setti & Kanchanabucha, 1988), рассмотревших показатели успешности программы по развитию общественных объединений в различных тайских деревнях. Они обнаружили, что успех различного рода программ по социальной самоорганизации, которые они пытались осуществить в разных деревнях, в высокой степени зависел от доли жителей, уже состоявших членами хотя бы одной из деревенских группировок и участвовавших ранее в мероприятиях по решению проблем деревни.
Эти научные результаты существенным образом укрепляют позиции культурного детерминизма в противовес детерминизму экономическому, поскольку представляется малоправдоподобным, что различиями в культуре общественных объединений как в случае с областями Италии, так и в случае с тайскими деревнями управляют структурные силы сугубо экономического порядка. В той мере, в какой данные факты окажутся правилом, а не исключением, они могут способствовать пересмотру положений характерного в настоящее время для социальных наук экономического детерминизма. По меньшей мере они позволяют утверждать, что культурные факторы имеют значение для формирования структурных экономических явлений, к чему мы еще вернемся в контексте дальнейшего рассмотрения социальных изменений.