Утренняя заря нового оккультизма.

2 лекция, 29 января 1912 г., Кассель

Сегодня мы соединим с позавчерашним рассмотрением нечто такое, что может привести нас к глубоко личному восприятию антропософской жизни. Обозревая нашу жизнь, пытаясь разобраться в ее частностях, мы можем приобрести благодаря такому наблюдению жизни весьма многое. Тогда в отношении многих вещей, которые коснулись или касаются нас в нашей судьбе, мы увидим, что должны признать их оправданными, что мы заслужили их. Если, скажем человек был несколько легкомысленным в этой инкарнации, а позже его поражает удар судьбы, то быть может удар судьбы невозможно внешне привести в связь с легкомыслием, но надо все-таки иметь чувство, что этот удар пришелся оправданно. Обозревая жизнь далее, мы находим другие удары судьбы, которые кажутся нам случайными, которым мы не можем найти объяснения. Две эти категории переживаний встречаем мы, оглядываясь на нашу жизнь.

Дело заключается в том, чтобы мы хорошо различали между тем, что кажется нам случайным, и тем, что действует как необходимость. Если человек рассматривает свою жизнь в плане этих двух категории переживаний, то он не сможет проделать более высокого развития, не пытаясь рассматривать все то, что кажется ему случайным. Особенно мы должны стараться смотреть на те вещи, которых мы не хотели, которые противоречат тому, что нам нравится. Существует определенная возможность душевного строя - поставить себя на точку зрения гипотетической возможности и сказать себе: как обстояло бы дело, если бы я представил себе, что то, чего я не хотел, что мне совсем неприятно, что мне не нравится, я бы весьма хотел, - то есть хотел того, что мне тогда не нравилось и чего я не хотел? Это надо интенсивно представить себе: мы сами наинэргичнейшим образом хотели этого нашего положения.

Относительно того, что представляется нам случайностью, нам надо представить себе как было бы, если бы мы приложили самую энергичную волю к тому, чтобы хотеть всего этого? Как бы медитативно должен перенестись человек в это душевное настроение по отношению к тому, что кажется нам случайным событием в нашей жизни. И это может сделать каждый человек в наше время. Если мы поступаем так, то постепенно это производит совсем особое впечатление на нашу душу, мы чувствуем, как если бы что-то хотело отделиться от нас. «Я представила себе второго, другого человека, - говорит себе душа, - который Теперь здесь» И от этого представления уже не возможно отделаться, а такой вымышленный человек постепенно становится нашим двойником «Ты имеешь, в сущности, что-то общее с этим вымышленным человеком», - говорит себе душа. Поднимаешься к представлению: «этот человек, в сущности, живет в тебе» И если достаточно интенсивно вживаться в это представление, то заметишь, что этот вымышленный человек совсем не лишен значения. В нас проснется убеждение. «Это уже было когда-то, и тогда в тебе действовали волевые силы, приведшие к сегодняшней кажущейся случайности». - Таким путем мы приобретаем основательное убеждение в том, что мы уже были здесь, прежде чем погрузились в эти телесные оболочки. И это убеждение может приобрести каждый человек нашего времени.

Рассмотрим теперь, что представляют собой следующие одна за другой инкарнации человека. Что, в сущности, реинкарнируется? Как нам найти это?

В человеческой душевной жизни надо различать преимущественно три рода душевных переживаний. Вo-первых, наши представления, наши мысли. Если мы представляем себе что-нибудь, то это может происходить совершенно нейтрально. Нам не надо любить, ни ненавидеть то, что мы представляем себе, не надо относиться к нему ни с симпатией, ни с антипатией. К представлениям примыкает жизнь в душевных состояниях, которые возникают от того, что одно мы предпочитаем, любим, к другому чувствуем отвращение, ненавидим его и так далее. Третий род душевных переживаний составляют импульсы воли. Есть, конечно, переходы, но в целом существуют эти три категории душевных переживаний. И основная черта здоровой душевной жизни состоит в том, чтобы иметь эти три рода переживаний обособленными. Наша жизнь представлений возникает благодаря тому, что мы получаем внешние побуждения. Каждый легко сможет понять, что эта жизнь представлений теснейшим образом связана с современной инкарнацией. Это становится ясно уже, если подумать, что для выражения представлений нам служит язык. И, естественно, в каждой инкарнации язык может быть только другим. Сколь мало мы приносим с собой, начиная новую инкарнацию, язык, столь же мало приносим мы и представления. То и другое, как язык, так и представления, мы должны приобретать в каждой инкарнации заново. Однажды Геббель сделал в своем дневнике примечательную запись. Он подумал, сколь сильное впечатление должна была бы произвести пьеса, в которой перевоплощенный Платон больше всего донимается своим учителем из-за плохого понимания Платона. - Итак, жизнь представлений не переходит из одной инкарнации в другую, и из жизни представлений человек меньше всего берет с собой в посмертный мир. Мы не образуем представлений после смерти, но воспринимаем вещи непосредственно, как наш физический глаз воспринимает цвет. То, что мы знаем как мир понятий, мы видим после смерти как сеть, которая спрядена над миром. То же, что остается нам, когда мы переступили врата смерти и что при новом земном рождении мы снова приносим с собой как душевные задатки, - суть наши душевные движения, наши душевные настроения. А, например, у ребенка, который еще совсем недалеко ушел в жизни своих представлений, мы сможем заметить, что его душевная жизнь являет уже вполне определенные линии! Поскольку же наши волевые импульсы связаны с нашей душевной конституцией, то мы вместе с ними также проходим через врата смерти. Если, например, человек предается заблуждению, то это вызывает в его душе нечто иное, нежели когда он предается истине. От этих следствий ложных представлений мы еще долго страдаем после смерти. Поэтому мы должны сказать, что спрашивая себя, что же, в сущности, переходит от инкарнации к инкарнации, мы должны смотреть на то, что составляет наши душевные Настроения и волевые импульсы.

Допустим, десять или двадцать лет назад нас постигло тягостное событие. Сегодня мы еще хорошо, даже во всех подробностях можем вспомнить о нем в наших представлениях. Но сколь стерлась боль, которую мы тогда испытали, и сколь мало человек может пережить по памяти тогдашние движения души и импульсы воли. Вспомним о Бисмарке, о котором известно, в сколь необычайно тяжелых условиях он приступил к войне 1866 г. Какие движения души, какое необычайное богатство волевых импульсов действовало тогда в душе у Бисмарка! Но переживал ли Бисмарк с приблизительно той же силой эти душевные волнения и волевые решения снова при написании своих воспоминаний? Конечно, нет! Человеческая память устроена между рождением и смертью так, что она существует как память представлений. Конечно, может быть и так, что еще и десять или двадцать лет спустя нас охватит боль при воспоминании о произошедшем прежде, но в общем боль сильно тускнеет с ходом времени, тогда как в нашем представлении воспоминание, может доходить до деталей. Если мы представим себе теперь, что мы хотели такого тяжелого события, что мы нашли симпатичным то, что будучи молодым человеком находили быть может совсем несимпатичным, то тогда трудность такой деятельности встряхнет душу; она действует в нашей душе. Если может быть раньше нам упал камень на голову, то теперь мы попытаемся со всей силой вообразить себе, что мы этого сами хотели. Посредством таких представлений, как то, что мы сами хотели постигшей нас случайности, мы приобретаем душевную память о наших прежних инкарнациях. Таким образом получаем мы представление о том, что мы включены в духовный мир. Мы начинаем понимать нашу судьбу. Волю к случайностям этой жизни мы принесли с собой из нашей прошлой инкарнации.

Если мы предаемся в медитации таким мыслям, то это может стать делом необычайной важности. Ведь и, между смертью и новым рождением тоже кое-что происходит; да, это время бесконечно богато переживаниями, но они чисто духовного рода. Оттого и душевные настроения и волевые импульсы мы приносим с собой из времени между последней смертью и последним рождением, то есть из чисто духовного мира На этом покоится один факт нового времени, который необычайно важен, но который в целом мало замечается. Факт, встречающийся ныне в жизни многих людей, только большинство его не замечает. Но наше антропософское духовное течение имеет задачей указать на этот факт и его значение. Позвольте мне пояснить на одном примере, о чем идет речь.

Какой-нибудь человек, скажем, имеет побуждение пойти куда-либо, и на этом пути он идет вслед за другим человеком, может быть ребенком. Вдруг человек видит, что у края пути, которым идет ребенок, зияет пропасть. Ребенок непременно сорвется в нее, если сделает еще шаг. Он бежит вслед за ребенком, чтобы спасти его, бежит и бежит и при этом совсем забывает о пропасти. И тут вдруг человек этот слышит неизвестно откуда идущий голос, который окликает его: «Остановись!» - Он останавливается как вкопанный. В этот момент ребенок хватается за дерево и также останавливается, так что ничего страшного не происходит. Если бы в это мгновение не раздался голос, человек непременно сорвался бы в пропасть. Человек спрашивает себя теперь: «откуда был этот голос?» Он не видит никого, кто бы мог позвать его. Но он сознает, что он неминуемо погиб бы, если бы не услышал этого голоса. Он не может обнаружить, чтобы его звало какое-либо физическое существо, настолько точно он исследует обстоятельства.

Многие люди нашего времени могли бы заметить подобное переживание в своей жизни при более интимном самонаблюдении. Такие вещи замечают сегодня слишком мало. Или же такое переживание проходит бесследно мимо соответствующего человека, затем впечатление стирается, он не считает это переживание важным. Но, допустим, человек становится внимательным, он не считает это переживание незначительным. Тогда он, быть может, придет к мысли: «В сущности, ты стоишь здесь перед кризисом, кармическим кризисом, твоя жизнь должна была бы, в сущности, кончиться в это мгновение, ты лишился бы жизни. Ты спасся только благодаря чему-то, похожему на случайность, и с этого часа как бы вторая жизнь вырастает на первой. На эту вторую жизнь ты должен смотреть как на дарованную тебе, и соответственно этому и поступать». - Если это переживание вызывает у человека такое внутреннее настроение, что с того часа он смотрит на свою жизнь как на подарок, то сегодня это делает такого человека последователем Христиана Розенкрейца. Ибо таков его способ призвания душ к себе. И тот, кто может вспомнить о подобном переживании, - а все, сидящие здесь, могут при достаточно интимном наблюдении найти в своей жизни нечто в таком роде, - такой человек может сказать себе: Христиан Розенкрейц дал мне из спиритуального мира знак, что я принадлежу к его течению. Христиан Розенкрейц дополнил мою карму возможностью такого переживания. - Таков способ, каким Христиан Розенкрейц осуществляет избрание своего ученика. Так избирает он свою общину. Тот, кто сознательно переживает это, скажет себе: здесь мне указан путь; я должен следовать им и смотреть, каким образом могу я поставить на службу розенкрейцерству мои силы. - Те же, кто не понял знака, придут к тому позднее; ибо тот; кому знак был послан, уже неотделим от него.

То, что человек может иметь переживание описанного рода, проистекает от того, что во время между своей последней смертью и своим последним рождением, этот человек встречался в духовном мире с Христианом Розенкрейцем. Тогда Христиан Розенкрейц избрал нас. Он вложил в нас импульс воли, ведущий нас теперь к таким переживаниям. Это тот способ, каким завязываются духовные взаимосвязи. На материалистический взгляд все это, естественно, всего лишь галлюцинация подобно тому, как галлюцинацией" считается и переживание Павла под Дамаском. Следствием этого, естественно, было бы то, что и все христианство основано на галлюцинации, то есть на заблуждении. Ибо теологи хорошо знают, что, в сущности, основу всего последующего христианства составляет событие Дамаска. А если это основание покоится на заблуждении, то, мысля последовательно, надо было бы рассматривать как ложное и все то, что на нем строится.

Таким образом сегодня была сделана попытка выяснить, как некоторые затрагивающие нас вещи, как некоторые переживания могут показать нам, что мы включены в духовные взаимосвязи мира. Развивая душевную память, как это было описано сегодня, мы вживаемся в спиритуальную жизнь, которая течет и пульсирует в мире. Поэтому истинный антропософ еще не тот, кто знает учение теоретически, но тот, кто умеет объяснить свою жизнь и жизнь других людей в том смысле, в каком было указано сегодня. Тогда антропософия становится основной силой, преобразующей нашу душевную жизнь. А это ведь и должно быть целью работы в наших ветвях - чтобы наши внутренние душевные переживания становились иными, чтобы мы посредством постепенного развития нашей душевной памяти учились чувствовать бессмертное: Антропософски ориентированный теософ должен иметь веру: если только ты захочешь, если только ты применишь твои крепкие внутренние силы, ты сможешь преобразовать свой характер. Нужно учиться чувствовать, ощущать, что в нас самих и во всем ином действует бессмертное. Антропософ становится антропософом, оставаясь восприимчивым в течении всей своей жизни, даже до седых волос, И сознание, что можно двигаться все дальше и дальше вперед, преобразит всю нашу нынешнюю духовную жизнь.

Люди преждевременно стареют из-за материализма. Тридцать лет назад, например, дети выглядели иначе, чем сегодня. Сегодня видишь уже десяти-двенадцатилетних старцев, есть дети, производящие прямо-таки старческое впечатление. Люди стали столь не по годам умны, и особенно взрослые. Они говорят: мы не хотим больше обманывать наших детей, например, тем, что детей приносит аист; дети должны просвящаться. - Но в действительности таким образом лгут детям. Наши потомки снова будут знать, что души наших детей действительно слетают из высших миров как похожие на птиц духовные облики. Необычайно важно иметь имагинативное представление о некоторых вещах, которые еще не понятны Конечно, применительно к фактам, о которых идет речь, можно найти лучшую имагинацию, чем история об аисте. Дело в том, чтобы между ребенком и родителями или воспитателями действовали спиритуальные силы, здесь должно быть нечто вроде сокровенного магнетизма. Надо самому верить в имагинацию, которую даешь детям. Если хочешь объяснить ребенку смерть, то надо указать на другое явление природы. Можно сказать: посмотри на бабочку, вылетающую из куколки, - ведь так и с человеческой душой после смерти. - Но сперва надо самому верить, что мир устроен так, что силы, действующие в бабочке, которая вылетает из куколки, рисуют нам образ процесса выхождения души из тела. Мировой Дух хочет, чтобы мы стали внимательными к тому, как это происходит, поэтому он вписал для нас в природу такой образ Необычайно важно, чтобы мы всегда могли учиться, могли всегда оставаться молодыми, независимо от нашего физического тела. И необычайно важная задача антропософски ориентированной теософии состоит в том, чтобы принести миру омоложение, в котором он нуждается. Мы должны выйти за пределы банально-чувственного. Признание душевного и духовного на практике должно быть целью нашей жизни в ветвях Нас все больше должно пронизывать понимание того, что исходя из души мы можем стать владыками внешней жизни.

ИНТИМНЫЕ СТОРОНЫ КАРМЫ

9 февраля 1912 г., Вена

Мне бы очень хотелось не быть ложно понятым в отношении одного пункта, о котором здесь говорилось вчера в наших вечерних рассмотрениях, а из одного разговора, который вели сегодня со мной, мне показалось, что здесь легко могло бы вкрасться недоразумение. Ведь, естественно, что вещи, связанные с интимными сторонами нашей кармы, трудно формулируемы в слова, и то или иное весьма легко может быть не совсем ясно понято с первого раза. Вчера обсуждался момент, связанный с тем, что в наших скорбях и страданиях нам следует видеть нечто, чего некто, более разумный в нас, ищет, чтобы преодолеть известные несовершенства, и что именно благодаря тому, что мы невозмутимо переносим скорби, мы шествуем далее по нашему пути. То, что может быть ложно понято, не это, а другое - то, что в сравнении с тем радость и наслаждение мы должны принимать как нечто, что приходит к нам без нашей заслуги, без того, чтобы мы могли отнести это к нашей индивидуальной карме, чтобы мы рассматривали это скорее как своего рода милость, благодаря которой мы вотканы в царящий над всеми дух. Это я прошу вас воспринимать не так, как будто бы ударение приходилось на то, что радость и наслаждение приходят к нам в подарок от божественных, духовно правящих сил, но я прошу делать ударение на том, что сказано: желая понять нашу карму, мы должны считаться с тем, что эти вещи мы получили из милости. Человек, который хочет понимать радость и наслаждение в своей карме так, как если бы боги хотели отличить его и поставить его выше всех остальных, достигнет противоположного. Мы никоим образом не смеем воспринимать это так, как если бы они были предназначены нам в целях дать нам преимущество перед другими. Мы должны воспринимать их, как если бы" они были предназначены нам как повод почувствовать себя в милости этих божественно-духовных существ. Итак, только это чувствование себя в милости означает шаг вперед, прочее же существенно отбросило бы нас назад в нашем развитии. Ты, человек, не должен думать, что благодаря особым преимуществам твоей кармы ты можешь приходить к чистому наслаждению и радости, но должен думать, что можешь достигнуть их только благодаря тому, что у тебя нет никаких преимуществ. - Тогда особенно мы должны творить дела милосердия, которые можем совершать тогда лучше, нежели когда терпим страдание и боль. Указание, что мы должны стать достойными милости, - вот то, что движет нас вперед. Следовательно, воззрение некоторых людей, будто тот, кто живет в радости и богатстве, заслужил это, не оправданно; этого как раз следует избегать. Я прошу принять это за указание во избежание недоразумения.

Попытаемся сегодня еще более свободно и несколько далее продвинуть наши рассмотрения кармы и нашего переживания в мире, дабы духовная наука могла быть для нас своего рода жизненной силой. Наблюдая нашу жизнь и то, что происходит с нами, мы будем иметь прежде всего переживания двоякого рода. Один род переживаний приблизительно таков, что мы скажем себе: здесь меня постигло несчастье, или здесь меня постигло то или иное. Допустим, меня постигло несчастье. Быть может, направив мысли на несчастье, постигшее меня, я скажу: не будь я небрежен или бездеятелен в отношении того или иного, это несчастье не постигло бы меня. - Но подобным образом с помощью обычных, нормальных средств нашего сознания мы можем размышлять не всегда, в многочисленных случаях мы увидим, что мы не в состоянии дать себе отчет в том, каким образом несчастье связано с событиями нашей настоящей жизни. Средствами обычного сознания мы будем прямо-таки побуждаемы сказать о многом, что касается нас: «здесь в нашу жизнь вторгся случай, никакой настоящей связи мы не видим». - Это различие мы сможем проводить и в отношении тех вещей, которые мы в состоянии осуществить, которые нам, так сказать, удаются или не удаются. Во многих наших неудачах нам будет понятно, что эта неудача должна была наступить, потому что мы были ленивы или невнимательны и так далее. Но во многих мы со всеми нашими силами и способностями не сразу сможем увидеть такую взаимосвязь. Поэтому полезно как-нибудь произвести с этой точки зрения обзор своих собственных переживаний, отделяя вещи, о которых можно сказать: они мне не удались, но так, как будто они и должны были мне неудасться безо всякой моей вины. О других вещах скажешь: удивляюсь, в сущности, что они удались. И именно к этим вещам мы присмотримся. И затем присмотримся к вещам, которые происходят в жизни подобно случаю, так что мы и представить себе не можем, чтобы они были связаны с вызвавшими их причинами, то есть присмотримся к вещам случайным и к тем, которые мы совершили без того, чтобы казались нам соотвествующими нашим способностям. Отыщем все это и как следует погрузимся в него.

Мы проделаем удивительные вещи. Попытаемся все. что нас постигло, представить себе в виде опыта так, будто мы этого сами хотели, будто мы прямо-таки развивали волю к этому. Допустим, от крыши отвалилась черепица и упала нам на плечо. Попытаемся в виде опыта представить себе, что это постигло нас не случайно. Разовьем мысль: представь себе, что ты был на крыше, расшатал черепицу, так что она повисла, затем ты спустился, причем столь быстро, что подоспел внизу как раз тогда, когда свалившаяся черепица пролетала и настигла тебя! - Сделаем разок такое допущение. Или, скажем, мы простудились, с виду - без причины. Как было бы, если бы мы это сделали сами? Скажем, какая-нибудь злосчастная дама, недовольная своей судьбой, преднамеренно подвергла себя простуде, от последствий которой и умерла. То есть - вещи, которые мы обычно считаем случайными, мы выстраиваем мыслительно так, будто мы тщательно подготавливали их, так что затем они нас и постигли нас. Также проделаем это и с вещами, которые связаны с нашими способностями и качествами. Скажем, нам в чем-то не посчастливилось. Например, если мы опоздали на поезд, мы не будем представлять себе, что виноваты в этом были всевозможные внешние обстоятельства, но представим, что опоздали из-за нашей безалаберности. Представим себе это в порядке опыта. Делая это, придешь к тому, что мысленно постепенно нафантазируешь себе своего рода человека. Нафантазированный нами, это был бы своеобразный человек, человек, который сделал бы все это: то, что черепица упала нам на плечи, что мы заболели той или иной болезнью и так далее. Мы, конечно, увидим, что это не мы сами. Но мы рисуем себе такого человека и вполне отчетливо. Тогда мы переживем поистине своеобразный опыт на таком человеке. Через некоторое время мы заметим: хоть ты этого, конечно, не делал, а человек - нафантазирован, но мы уже от этого человека отвязаться не можем. Мы уже не отвяжемся от этой мысли. Примечательно однако, что он не остается таким, каков есть. Он оживает в нас, преобразуется в нас. И когда он преобразится, мы получим впечатление, будто он застрял в нас, этот человек. И странным образом мы будем приобретать через это все больше и больше уверенности: определенным образом мы все-таки сами подготовили то, что мы себе здесь нарисовали. То есть, это отнюдь не чувство, что мы это действительно совершили однажды, но тем не менее это мысли, соответствующие тому, что мы определенным образом сделали. Тогда скажешь себе: там-то и там-то ты сделал что-то, за что расплачиваешься теперь, это тебе за то или иное. Это очень хорошее упражнение, чтобы вызвать своего рода душевную память в отношении наших прежних инкарнаций. Благодаря этому на душу ложится нечто, исходя из чего мы можем почувствовать: ты был там и подготовил себе это.

Вы сможете понять, что возникновение воспоминания о прежних инкарнациях совсем не легкое дело. Ибо подумайте лишь о том, сколько надо припоминать, чтобы вызвать в памяти даже недавно забытое. Вам надо проделать работу по воспоминанию. Человек основательно позабыл, что он пережил в прежних инкарнациях; он должен многое предпринять, чтобы память пришла на помощь. И в этом и заключается подобное упражнение. Сверх того, что было сказано в открытых лекциях, скажем здесь, что человек заметит, что он определенным образом придет к памяти души: «ты сам подготовил себе это ранее!»

Не будем пренебрегать такими правилами, ибо мы будем все больше переживать при этом, как освещается жизнь, а мы становимся благодаря этому все сильнее и сильнее в жизни. Мы узнаем тогда, что про-делав это и приобретя чувство: «ты был там и сам совершил это», мы совсем иначе будем относиться тогда н к событиям, которые наступят в будущем. Весь строй нашей души изменится благодаря этому.В то врем» как раньше мы испытывали, быть может, испуг и все другие чувства этого рода, когда нас что-то постигало, то теперь мы получим нечто вроде чувства воспоминания. И если тогда что-нибудь случается с нами, у нас будет уже определенная направленность нашей души, которая скажет нам: «а, это тебе за то или за другое». - А это и есть воспоминание о прежней жизни. Благодаря этому жизнь становится уравновешеннее и спокойнее, и это - то, что было бы необходимо людям, не только тем, которые движимы стремлением к антропософии, но и тем, кто находится вне его. Следовательно, отговорка, которую делают многие люди, говоря: «что нам за дело до прежних инкарнаций, если мы не помним о них!», -эта отговорка недействительна. Если мы стремимся к сознательности в этом земном бытии, мы придем к такому переживанию, но только нам надо развивать не память представлений и понятий, а память души.

Для меня, особенно при этом пребывании (у вас) было важно обратить внимание на то, что со многим можно свыкнуться практически, что тот, кто практически осуществляет антропософию, может приобрести чувство и пережить ее.

Но для человека в ходе его кармы важно не только то, что он нажил себе в прежних инкарнациях; мы проходим также жизнь между смертью и новым рождением. Эта жизнь не лишена событий, мы проходим в ней через много событий, мы переживаем, узнаем в ней всевозможные вещи. А следствия переживаний, через которые мы прошли в духовном мире, выступают и в нашей земной жизни, но только столь своеобразно, что именно в отношении этих событий мы часто бываем склонны говорить о случайностях Такие со бытия мы можем возводить к важным фактам, пережитым нами там.

Мне хотелось бы привести вам сегодня кое-что, что внешне лежит вдали от первой части наших рассмотрений. Вы увидите, сколь Важными могут быть Для многих людей такие вещи и как следует расценивать кажущиеся случайности в жизни, сколь знаменательны и глубоки могут быть они в таинственных взаимосвязях жизни.

Я должен указать здесь на исторический факт, сохранившийся не в исторических трудах, а в Хронике Акаша. Но прежде я должен обратить внимание, что наши души, которые сейчас находятся здесь, но которые все снова и снова в различнейших условиях воплощались в земных телах, жили воплощенными в древней Индии, Персии, Египте, Греции. Мы видели всегда иные условия; всегда постигали иные условия, и есть смысл в том, что мы проходили инкарнацию за инкарнацией, и теперь мы бы не могли проводить нашу жизнь так, если бы мы не пережили этих разных вещей. Нечто совсем особенное пережили души тех людей, которые жили в двенадцатом, тринадцатом столетии нашего летоисчисления. Именно тогда для всего человечества настали совсем особые условия Следовательно, сегодня тому, если мы можем так сказать, неполные семьсот лет. Тогда для всего развития человечества настали такие условия, что мы можем сказать, что души людей были тогда сильнее всего оторваны от духовного мира, была духовная тьма, и даже души продвинутых людей не могли приводить себя в непосредственую связь с духовным миром. Люди, бывшие в своих прежних инкарнациях посвященными, в тринадцатом столетии не могли взирать в духовный мир. В этом столетии врата духовного мира были заперты сильнее всего, и люди, которые были посвящены раньше, хотя и могли вспоминать о своих прежних инкарнациях, когда они были посвящены, но в тринадцатом столетии они не могли даже заглянуть в духовные миры. Люди должны были однажды пройти эту низшую точку, должны были найти врата духовного мира закрытыми. Конечно, тогда были духовно высокоразвитые люди, но и они должны были принять участие в том состоянии, какое установилось в середине тринадцатого столетия, состоянии помрачения. Это состояние прекратилось около середины тринадцатого столетия, и тогда нечто своеобразное развилось в одной области Европы. Место не может быть указано сейчас, но быть может о нем будет возможно сообщить в одной из лекций в ветви. В этом сумеречном состоянии ясновидческой жизни развилось двенадцать великих, выдающихся европейских мудрецов, развившихся духовно своеобразным способом. Рассматривая эти двенадцать величайших мудрецов Европы, мы должны отделить сперва семь и присмотреться к этим семи. Эти семеро вспоминали в это время о своих прежних инициациях, своих посвящениях. Это воспоминание вместе с оставшимися познаниями было таково, что семеро мудрецов возобновили в себе состояние, которое пережили прежде, которое они пережили в период после атлантической катастрофы, через которое они прошли в древней индийской культуре. То, чему учили семь великих риши индусов, восстало в душах семи мудрецов в Европе. Они представляли семь лучей священной мудрости, так что древняя священная атлантическая культура пребывала в сердцах этих семи мудрых мужей, которых великая мировая карма собрала в определенном месте Европы, где они могли снова встретить друг друга. К этим семерым присоединилось четверо. Из этих четверых Первый развивал первый период* после атлантической катастрофы, древнюю индийскую культуру. /*«Первый развивал первый период.> - так в тексте оригинала. - Примеч. перев. 84/. Его душевная сущность опять-таки вновь воссияла в душе Восьмого. Тот, кто нес в себе древнюю персидскую культуру, дал воссиять своему душевному существу в душе Девятого. Третий дал воссиять культуре третьего периода, египетско-халдейской культуре в душе Десятого, а Четвертый, чье душевное существо несло в себе греко-латинскую культуру, дал ей снова воссиять в душе Одиннадцатого. То же, что было тогда культурой настоящего времени, что можно было пережить в на стоящем, что могли испытывать тогда люди, жило в Двенадцатом. Таким образом в двенадцати мужах, соединившихся в особой миссии, наличествовало двенадцать различных аспектов человеческого духовного развития. Уже то составляет тайну, что все религии и все философии, какие только возможны, можно свести к двенадцати основным типам. И возьмете ли вы буддизм, брахманизм, Веданту, материализм, все это сведется к двенадцати точкам зрения, надо только совершенно точно подойти к делу. Так что, стало быть, в этой коллегии двенадцати мудрых мужей объединилось, так сказать, все то, что в различных человеческих аспектах, различных религиях, философиях и иных мировоззрениях было распространено по всей Земле.

И вот, после того, как сумерки истекли и понемногу можно было снова работать спиритуально, к этим двенадцати мужам пришел Тринадцатый. Это Тринадцатый пришел к ним примечательным образом. То, о чем я теперь рассказываю, относится к тем сокровенным событиям в развитии человечества, которые могут происходить лишь один раз. Они не могут повториться, и это рассказывается не по причине того, что кто-либо должен был бы подражать этому, а по совсем другой причине. Своеобразным способом был возвещен Тринадцатый двенадцати ясновидящим мудрецам, когда сумерки миновали и можно было развить первые лучи ясновидения, так что они знали, что ныне должно было родиться дитя, имеющее позади себя весьма значительные и примечательные инкарнации. Они знали прежде всего, что одна инкарнация протекала в то время, когда происходила Мистерия Голгофы. Стало быть, знали, что должен снова вернуться современник событий в Палестине, и эта следующая теперь инкарнация родившегося тогда при столь своеобразных условиях в тринадцатом столетии ребенка была такова, что о нем нельзя было сказать, что родилась высоко стоящая индивидуальность. Вообще, это дурная манера, что когда говорится о предыдущей жизни, всегда хотят обратиться к значительным историческим лицам. Эта дурная привычка слишком распространена. Со мной часто бывало, что различные лица хотели указать на исторические личности и личности из евангелий как на свои инкарнации. Недавно приходила одна дама, которая уверяла, что она была Марией Магдалиной. Я сказал ей, что она двадцать четвертая Мария Магдалина из виденных мною в жизни. - Необходимо прилагать величайшую осмотрительность, чтобы не вышло ничего фантастического!

История рассказывает нам также довольно мало о следующих одна за другой инкарнациях этой личности Тринадцатого. Он рождался снова и снова с выдающимися, замечательными душевными качествами. Было известно, что этот человек снова родится и что он избран значить для человечества нечто особенное. Вот что узнали из своего ясновидения эти двенадцать мужей, сумевшие взять целиком на свое воспитание это дитя и устроить так, что оно с самого начала было совершенно удалено от мира. Оно было полностью изъято из семьи и отдано на воспитание и под попечение двенадцати мужей. Они пеклись о нем со всей заботливостью, в соответствии с правилами их ясновидческой мудрости, так что все силы, которыми он был одарен из своих инкарнаций, могли постепенно вновь выявиться в этом ребенке. Вы поймете, что своего рода провидческое сознание оставалось об этом событии у тех, кто немного знал об истории духовной жизни. Я уже давал повод исполнять отрывки из произведения, в котором живет это предчувствие. «Тайны» Гете неоднократно исполнялись у нас. Из глубокого предчувствия говорил Гете об этой коллегии двенадцати и воспроизвел их душевные состояния. Это был не брат Марк, а то дитя, о кото ром я рассказал вам, что с первых дней своего рождения оно было взято на воспитание двенадцатью, пока не стало юношей. Удивительно развивалось это дитя. Двенадцать мужей не были фанатиками, но зрелыми, спокойными, внутренне гармоничными духами. Что делает фанатик? Он хочет обращать людей как можно скорее, а те обыкновенно не хотят этого. Каждый должен тотчас уверовать в то, что хочет фанатик, и он сердится, когда ему не верят. Если в наше время кто-нибудь представляет то или иное, то люди даже не думают, что часто он хочет сделать понятным нечто иное, нежели думал или верил тот, о ком он говорит. Так меня годами считали ницшеанцем, потому что я объективно написал книгу о Ницше. Но люди совсем не могут понять, когда хочешь объективно воспроизвести что-либо, а думают, что каждый должен быть фанатиком того, что он говорит. Двенадцать, конечно, не были фанатиками, и учениями, облеченными в слова, они не донимали ребенка. Но они жили с ним вместе, и это вызывало то, что двенадцать различных лучей света входили от них в ребенка, и он воспринимал их так, что они складывались во внутреннюю гармонию в его душе. Его нельзя было бы проэкзаменовать на школьный лад, но в его душе жило преображенным в чувство и ощущение то, что излучали в его душу носители двенадцати различных типов религий. И вся конфигурация души, все основное настроение и душевный строй составляло гармоничное созвучие двенадцати различных исповеданий человечества, распространенных на Земле.

Благодаря этому, конечно, душа этого человека должна была многое понести в себе, и следствием этого было то, что эта душа своеобразно действовала на тело. И именно по той причине, что наступило то, о чем я теперь рассказываю, это не может повториться, это могло произойти лишь в тот момент. И удивительным образом, чем больше, гармоничнее становилось душевное содержание этого ребенка, тем тоньше становилось его тело, все тоньше и тоньше. И в определенном возрасте оказалось, что тело сделалось столь тонким, что стало совершенно прозрачным, что можно было смотреть сквозь отдельные члены. И все меньше и меньше ел этот юноша, пока, наконец, совсем не перестал есть. Тогда он на несколько дней впал в апатическое состояние, душа вышла из тела и снова вернулась в тело через несколько дней. Теперь юноша внутренне совершенно переменился. Двенадцать различных лучей человеческих мировоззрений соединились как бы в единый свет, и он излагал теперь чудеснейшие, могущественнейшие тайны. Он не говорил того, что сказали Первый, Второй, Третий; в совершенно новой форме и чудесным образом он говорил вещи, которые должны были бы сказать все (они) вместе, вещи, в которых было соединено все, что знали другие, и говорил это так, как если бы эта новая мудрость только что родилась в нем, как если бы в нем говорил более высокий Дух, так что теперь все эти двенадцать мужей мо<