Как появилась внутренняя игра
Кпониманию Внутренней игры я пришёл в начале 1970-х годов, когда играл сам и обучал спортивным играм других. Вспоминая это время, я понимаю, почему спорт стал такой хорошей исследовательской лабораторией для обучения и перемен. Благодаря тому, что достижения в спорте можно наблюдать непосредственно, а цели предельно ясны, эти изменения в результативности проявляются намного нагляднее. Моими первыми лабораториями были теннисный корт, лыжня и поле для гольфа — виды спорта, где хорошо осознаешь огромную разницу между лучшими и худшими результатами. Эту разницу нельзя объяснить только отсутствием способностей. Она напрямую связана со способом обучения или осуществлением изменений в результативности.
Из своей ранней тренерской работы я вынес два наблюдения. Во-первых, почти все мои ученики очень старались исправить в своей игре то, чем они были недовольны. Они ждали, что я дам им рецепт решения проблемы. Во-вторых, после того как ученики переставали стараться, поверив в свою способность учиться на собственном опыте, позитивные изменения происходили при относительном отсутствии усилий. Существует резкий контраст между принудительным и естественным обучением, его мы можем наблюдать на примере раннего развития наших детей.
Наблюдение за типичным взаимодействием начинающего игрока и тренера по теннису позволяет проследить, как все мы учились осуществлять перемены. Обычно ученик обращается к тренеру с какой-нибудь жалобой: по поводу плохого удара или неважных результатов. «У меня слабая подача,— говорит он, или, — мне нужно изменить удар слева». Тренер смотрит, как ученик выполняет удар, и сравнивает увиденное с неким эталоном «правильного удара», который существует у него вголове. Этот эталон основывается на том, какой удар сам тренер был обучен воспринимать в качестве «правильного». Глядя сквозь призму этой модели, тренер видит разницу между тем, «что есть», и тем, «что должно быть», и старается исправить то, «что есть».
Тут тренер может использовать разнообразные инструкции, но общий контекст один. Может быть он скажет: «При контакте нужно сделать шаг навстречу мячу, перенести массу тела на ту ногу, которая спереди. Замахиваясь, не нужно отводить ракетку так высоко. Проводи мяч вот так». Общий контекст: «Я скажу тебе, что следует и чего не следует делать».
Поведение ученика под воздействием серии подобных указаний «что следует» и «чего не следует» становится вполне предсказуемым. Доверившись экспертной оценке тренера, ученик низводит свою ответственность до уровня выполнения того, что ему говорят. Он очень старается не делать, чего не следует, и заставляет себя делать то, что следует. Если ученику говорят, что он отводит ракетку назад слишком медленно, он заставит свою руку двигаться назад быстрее. Это может вызвать унего неловкое, напряженное чувство, но тренер видит старания ученика и говорит: «Хорошо». На самом деле он говорит: «Хорошо, ты стараешься делать, как я говорю». Ученик начинает связывать «хорошо» с этим неестественным, вынужденнымспособом исправления своего удара. Тренер говорит: «Следует так» и «Так не следует», ученик «старается изо всех сил», от тренера поступает еще одна оценка: «хорошо» или «плохо».
Вот так всё и идёт, снова и снова. Переменной считается движение от плохого к хорошему, и она определяется и инициируется не тем человеком, который должен меняться, а кем- то ещё. Это происходит в оценочном контексте, и обычно ответной реакциейученика являются сопротивление, сомнение и боязнь неудачи. Ни ученик, ни тренер, скорее всего, не осознают, что такой подход к переменам подрывает внутреннюю готовность ученика учиться и нести ответственность за это обучение. Возможно, им приходится бороться с противоречиями, присущими такому подходу, но другого способа они обычно не знают.
ОТКРЫТИЕПЕРВОЙИВТОРОЙЧАСТЕЙСВОЕГО«Я»
О другом способе я впервые задумался в тот день, когда перестал заставлять ученика изменить свой мах рукой. Вместо этого я задался вопросом, как же все-таки происходит обучение и что делается в голове игрока, когда он бьет по мячу. Мне пришло в голову, что в голове играющего происходит диалог, внутренний разговор, похожий на внешний — со мной. Командный голос в его голове дает телу указания, сходные с указаниями тренера: «Не запаздывай, отводя ракетку назад! Шагни навстречу мячу! Плечи работают!» Потом тот же голос оценивает удар и работу самого ученика: «Кошмар! В жизни не видел такого ужасного удара слева!»
«А необходим ли вообще этот внутренний диалог, — думал я, — помогает он обучению или мешает?» Я знаю, что, когда известных спортсменов спрашивают, о чём они думают во время своих лучших выступлений, все они заявляют, что, в общем-то, они не думают ни о чём особенном. Они говорят, что их мозг спокоен и сосредоточен. О самом выступлении они думают до или после него. Могу сказать то же и по своему опыту теннисиста. Когда я играю очень хорошо, я не пытаюсь контролировать свои удары командами или оценками. Все происходит гораздо проще. Я ясно вижу мяч, выбираю место удара, и все происходит само собой. Интересно отметить, что удары становятся более контролируемыми именно тогда, когда я не пытаюсь их контролировать.
Постепенно я понял, что мои инструкции, высказываемые с самыми добрыми намерениями, ученики воспринимают как метод контроля, который представляет собой угрозу для их естественных возможностей. Этот важный внутренний диалог, конечно же, порождает совсем иное состояние, непохожее на спокойную сосредоточенность лучших спортсменов.
Потом я спросил себя: «Кто же участвует в этом внутреннем диалоге?» Голос, подающий команды и высказывающий оценку, я назвал первой частью своего «я» — «Я 1». Второй голос будет второй частью своего «я» — «Я 2». Какова взаимосвязь между ними? «Я 1» — это всезнайка, по сути дела, не доверяющий «Я 2», которому приходится бить по мячу. Это недоверие заставляет «Я 1» контролировать «Я 2», используя тактику, воспринятую извне, от тренеров и учителей. Другими словами, «Я 1» нашего ученика воспринимает недоверие как часть оценочного контекста. В результате в естественный процесс обучения вторгаются сомнение в себе и чрезмерный контроль.
Но что собой представляет «Я 2»? Неужели ему действительно нельзя доверять? По моему определению, «Я 2» — это сам человек. «Я 2» — это весь внутренний, данный нам при рождении потенциал, все реализованные и еще не реализованные способности. «Я 2» также включает нашу врождённую способность к обучению и развитию любых из этих природных способностей. Это то самое «я», которым мы были в счастливом детстве.
Всё указывает на то, что самой высокой результативности мы достигаем, когда голос «Я I» затихает, и никто не мешает «Я 2» бить по мячу. Когда «Я 1» дает телу неясную команду: «Отводи ракетку назад быстрее», «Я 2» делает нечто гораздо более точное. Рассчитывая возможную траекторию параболы, по которой летит мяч, «Я 2» дает сотни точных, невербальных инструкций десяткам мышечных групп, позволяющим телу ударить по мячу и направить его в желаемое место по ту сторону сетки; причём все это время учитываются скорость мяча, ветер и движения соперника. Так какому же «Я» можно доверять больше?
Это всё равно, как если бы дешевый компьютер стал командовать мэйнфреймом — стоящим многие миллиарды долларов суперкомпьютером, а потом присваивал бы себе самые лучшие результаты, сваливая при этом неудачи на суперкомпьютер. Несколько унизительно сознавать, что требовательный голос, командующий и критикующий, не так умён, как тот, кто получает его указания! «Я 1», придуманное мной, не обладает таким же умом, как сам человек. Иными словами, персонаж мультфильма Пого был прав: «Я знаю врага, это мы сами!»
(Знаменитая фраза опоссума Пого, героя американского юмориста Уолта Келли,)
Диалог с «Я 1» преследует не только начинающих в процессе обучения. Это происходит на всех уровнях. Даже профессионалы, выступающие на высшем уровне, подвержены кризисам уверенности. Когда я писал эту главу, два спортсмена -профессионала рассказали мне о том, как они «проигрывают в своей внутренней игре». Один из них — гольфист, уже восемь лет участвующий в турнирах Профессиональной ассоциации гольфа (PGA), жаловался, что не может заглушить критикующий голос, который звучит в его голове после одного-двух неудачных ударов - «Это давит на меня. Я ругаю себя, когда плохо выступаю, от этого страдает моя уверенность в себе», — говорил он. Второй спортсмен — баскетболист, более 10 лет, играющий в Национальной баскетбольной ассоциации (NBA) за лучшие команды мира, сказал, что книга «Теннис как внутренняя игра» в последние годы стала для него библией и способствовала значительному улучшению его игры на площадке. Но в последнее время он начал терять уверенность в своих ударах, самой сильной стороне его игры. Он пожаловался, что постоянно говорит с собой во время игры: «Не переношу этого. Мне не хватает эйфории, когда полностью погружаешься в игру без лишних мыслей в голове».
Я с уважением отношусь к этим профессиональным спортсменам, которые мужественно признают, что их проблема не сводится к просто технической. Они поняли, что что-то им препятствует, поэтому обратились за помощью к коуч-консультанту.
ЦИКЛ «САМОВМЕШАТЕЛЬСТВА»
Возможно, все мы понимаем, что у нас как у человеческих существ есть склонность к «самовмешательству», но давайте повнимательнее посмотрим, как это происходит. Возьмем простое действие: теннисист бьет по мячу. Он видит приближающийся мяч, затем реагирует, занимая позицию и нанося удар, и получает результат этого действия. Основные элементы любого действия человека можно свести к простой последовательности: «восприятие, ответная реакция, результаты».
Но обычно не все так просто. Между восприятием и действием имеет место некоторая интерпретация. После получения результатов и до начала следующего действия происходит дальнейшее обдумывание. На каждом этапе каждой части действия — а часто и самому действующему лицу — придается некоторое значение. Эти самые значения могут оказать огромное влияние на результативность игрока.
Возьмем, например, игрока, которого «Я 1» убедило в том, что у него слабый удар слева. Видя мяч, летящий под удар слева, он думает: «Ой! Это трудный мяч!» Эта мысль проносится у него в мозгу быстрее мяча. Обычный жёлтый мячик, летящий с некоторой скоростью и по некоторой траектории, теперь воспринимается как надвигающаяся угроза. В организме игрока происходит выброс адреналина. Он дергает ракеткой, делая оборонительное движение, и отступает назад, чтобы отсрочить неминуемую ошибку, которая, как ему кажется, вот - вот произойдёт. В самый последний момент ракетка со злостью, но без особого эффекта обрушивается на мяч, который пролетает высоко над сеткой, так что соперник может легко отбить его. «Я 1» уже тут как тут, и у него уже есть самоуничижительный комментарий: «Ужасный удар! У меня самый ужасный на свете удар слева!» Теперь уверенность в себе у нашего игрока подорвана, следующий мяч воспринимается как еще большая угроза. В результате цикл самовмешательства будет повторяться.
«Я 1» вносит искажение в каждый элемент действия. Искажение представления о самом себе вызывает искажение восприятия, которое приводит к искаженной ответной реакции, подкрепляющей уже заранее искаженное представление о себе.