Контрольные лица остальных типов 2 42

В отличие от этого, наследственность не дифференцирует группы, при­чем даже у детей без эмоциональной связи» не представляется каким-то образом значимой. Боулби поэтому заключает, что дети, которые в первые пять лет своей жизни были лишены материнской заботы, подверглись стойкому поражению с точки зрения их способности устанавливать эмо­циональную связь с людьми, причем в кражах, к которым они прибегают, они ищут удовлетворения своей потребности любви. Эти «бесчувственные»

психопаты заметно отличаются поверхностностью своих социальных связей и безответственностью своих действий. Они замкнуты при предлагаемой помощи, они не способны учиться на основании опыта и явно дефектны в отвлеченной позиции (они живут лишь данным моментом, ничего не планируют).

Боулби здесь развил и популяризовал мнение, затронутое уже пре­жними авторами лондонской школы, а именно, что сепарацией нарушается, прежде всего, нормальный процесс организации чувства тревоги. По этим представлениям каждый маленький ребенок обладает не толь­ко чувством любви и зависимости, но и ненависти и сопротивления. Поэтому он ощущает вину и страх, как бы не потерять своих родителей как наказание за то, что он питал к ним ненависть. При нормальных обстоятельствах непрестанное присутствие родителей помогает ему пре­одолеть и упорядочить данные чувства. Когда же ребенок лишен данного успокаивающего элемента, то тревожные опасения оживляется, дезорга­низуют все поведение и нарушают развитие.

Предположения о неблагоприятных последствиях сепарации (в особенности ран­них, долговременных и повторных) проверялись позднее в нескольких широких ис­следовательских работах, однако их выводы не являются единообразными.

Эндри (1960) не обнаружил более частых случаев сепарации от родителей в анам­незах группы 80 правонарушителей по сравнению с группой 80 лиц без правонарушений, которые были соотнесены с ними попарно в соответствующих аспектах. В последующей работе (1962) он указывает на роль отца в социальном развитии ребенка и документи­рует, что «сепарация от отца» до сих пор в значительной мере игнорировалась за счет материнской сепарации. В своих обследованиях он, правда, не установил, чтобы се­парация от матери, отца или обоих родителей приводила к депривации, однако он подчеркивает наличие значительно большего проявления нарушенных связей с отцом у мальчиков правонарушителей по сравнению с мальчиками без правонарушений. Данные результаты он приводит в соотношение с внутренней «психологической сепа­рацией», причем безразлично по чьей инициативе — отца или ребенка — она возникла.

С. Нис (1959) сравнивала наличие ранней сепарации от матери в истории жизни 42 правонарушителей и одинакового числа их братьев без правонарушений. Она нашла, что сепарация имела место чаще у группы без правонарушений. Данные исследования опровергают, таким образом, результаты, к которым пришли Боулби и его последова­тели. Эти работы отличаются, однако, целым рядом методологических недостатков, на которые обоснованно указывает М. Эйнсуортс (1962) — например, использование ан­кетного метода по Эндри, избыточное сужение аспектов выбора, в которые не была включена, например, сепарация по поводу смерти или развода и т. п. Следовательно, их нельзя принимать в качестве доказательных. И все же из них можно вывести опре­деленное подтверждение заключения, к которому независимо пришли и другие иссле­дователи, то есть то, что лишь у части несовершеннолетних правонарушителей можно искать корни неблагоприятного развития в ранней сепарации, причем, вероятно, еще лишь при наличии других отягощающих обстоятельств.

Даже если предположить, что лишь незначительное число сепарации оставляет тяжелые и стойкие, травматические последствия, то недооцени­вать их нельзя, так как и малое число серьезных психических нарушений является предостерегающим знамением. Необходимо индивидуально раз­личать детей особо восприимчивых, для которых сепарация может быть высоко вредной, от «стойких» детей, которых временная разлука не за­трагивает или для которых она представляет даже преимущество.

Для иллюстрации мы здесь приводим один из наших многих случаев, которые показывают, насколько важно в анамнезах пораженных детей вести поиск сепарационных переживаний и производить их психологи­ческую оценку.

Мальчик М. Рж. посещает 3 класс, где ему угрожает опасность остаться на второй год, хотя он явно способный мальчик, но весьма неспокойный, рассеянный, постоянно хочет только играть, учение его не интересует — из школы и школы продленного дня непрестанно поступают жалобы на то, что он «балуется». При этом он чрезвы­чайно боязлив, всего пугается, никогда не хочет оставаться одним, до 8 лет засыпает то­лько в постели матери, до сих пор тревожно льнет к ней, мальчик слишком ребячлив, наивен, по сравнению с другими детьми он выглядит как бы «отсталым». Наследствен­ность является здесь значимой, и следует допустить наличие определенной почвы. Ни соматические, ни психологические исследования не приносят серьезных результатов, интеллектуальная эффективность является нормальной. Под непосредственным руковод­ством мальчик хорошо сотрудничает и сообразительно ориентируется в заданиях. Ана­мнез приводит, однако, историю повторных сепарации с острыми реакциями ребенка, которые можно связать с имеющимися ныне затруднениями. В семимесячном возрасте, когда у его матери возникло тяжелое заболевание сердца, он был помещен в учреждение для грудных детей и проявлял себя там как пассивный, апатичный ребенок. Когда ему исполнился год, то он вернулся домой и через два месяца здесь весьма «привык». Когда ребенок был затем передан в детский дом для ползунков, то он реагировал уже более глубокой подавленностью. При посещениях матери он никогда не произносил ни звука и сидел у нее на коленях совершенно апатично. Через три месяца пребывание в учре­ждении было замещено домашним, где мальчик снова превратился в живого ребенка, в матери же он «души не чаял». В яслях, куда она его относила, он судорожно за нее держался, плакал, кричал, а после обеда ждал се у дверей и его нельзя было ни к чему иному привлечь. Затем ребенок снова попал в детский дом, а оттуда на месяц в больницу из-за тита — при посещениях матери ребенок всегда бывал подавленным, но когда она его вела из больницы в детское учреждение, то он сопротивлялся и яростно ее бил. В возрасте 2 У₂ лет он окончательно вернулся в семью, посещал сна ла ясли, затем детский сад и, наконец, школу — его беспокойство, возбудимость, аутистские игры и плохой контакт с остальными детьми вместе с тревожным отношением к мате­ри продолжаются с того времени до сих пор.

С другой стороны, у нас была, конечно, возможность наблюдать за детьми, которые после временной разлуки потеряли имеющиеся у них невротические признаки и достигли совершенно явно более высокой сту­пени эмоциональной и социальной зрелости.

Временная разлука ребенка, характеризующегося различными невро­тическими проявлениями (анорексия, энурез, разные неопределенные жа­лобы), с родителями уже давно используется в качестве терапии, которая — несмотря на имеющиеся возражения — бывает, бесспорно, действенной. Временное содержание в больнице, в здравнице и т. п. нередко пред­ставляет первый шаг к реадаптации, на основании которой могут за­тем лучше проводиться дальнейшие вмешательства. От остальных боль­ных, которые при пребывании в больнице мечтают о возвращении домой и жадно подсчитывают оставшиеся дни, эти дети заметно отличаются своей незаинтересованностью домом, причем сознательно и полусознательно они отвергают возвращение. В больнице они быстро избавляются от своих затруднений, которые, однако, появляются снова, как только дети слышат лишь намек на возвращение домой. Довольно часто, однако не всегда, речь идет о детях и плохих социоэкономических условий, физически запущенных, плохо питавшихся, которых родители дома перегружают работой, а в остальном ими особенно не интересуются. Хотя преобладаю­щим образом это дети уже старшего возраста, бывают также и дети до­школьного возраста.

Другое направление работ представляет вопрос: способствует ли ран­няя сепарация развитию самых серьезных психических заболеваний, каковыми являются психозы. Берг и Коэн (1959) обнаружили раннюю стойкую сепарацию (главным образом при внезапной смерти матери) зна­чимо чаще в анамнезах 40 женщин с шизофренией. Они считают, что вне­запно возникающая и длительно продолжающаяся тяжелая депривация основных аффективных потребностей может представлять один из факторов (помимо конституциональных и иных), имеющих значение в этиологии шизофрении. В широком исследовании Эрл и Эрл (1961) обработали случаи 14,23 психиатрических пациентов, из числа которых у 100 отмеча­лась в анамнезе разлука с матерью в дошкольном возрасте минимально на шесть месяцев. В данной группе были представлены различные диа­гнозы, однако преобладали социопатии (21% по сравнению с 2,9°о в группе остающихся 1323 пациентов). Депрессии значимо чаще отмечались у пациентов, у которых умерла мать, по сравнению с пациентами, где сепарация имела иные причины.

Одним из крайних случаев сепарации является, конечно, разлука вслед­ствие смерти матери или другого близкого воспитателя. Берри (1949) установил в анамнезах психиатрических па иентов более частое наличие смерти матери в дошкольном возрасте ребенка. Что касается отца, то его смерть проявлялась в качестве важного фактора в период между 5 и 11 годами жизни ребенка. В работе, в которой принял участие Линдеманн (1960), он установил потерю матери до 5 года жизни чаще у больных с пси­хоневротическими и психосоматическими нарушениями. Смерть матери в более позднем возрасте ребенка и смерть отца в группах пациентов уже не дифференцировались.

Алкон (1970) в широком рассмотрении, охватывающем 1100 пациентов одной нью-йоркской психиатрической лечебницы и 1432 контрольных лиц, никогда не бывших психиатрическими пациентами, устанавливал соотно­шение смерти родителей и иных депривационных факторов с заболеванием. У всей группы больных родительская депривация обнаруживалась значимо чаще, чем у контрольных лиц, причем наиболее значимая связь была выявлена у шизофреников. У алкоголиков в анамнезе значимо чаще от­мечался развод родителей, тогда как смерть матери отмечалась, напротив, наиболее часто у маниакально-депрессивных пациентов.

Бесспорно, что смерть родителей представляет не только крайний, но и совершенно особый случай сепарации, причем в результативной картине принимает участие целый ряд других факторов.

В нашем ретроспективном исследовании о значении депривации для будущего развития шизофрении (Лангмейер 1965, ,^тIангмейер-JIангмейерова 1967) нами также было выявлено значимо больше смертей родителей в детстве 328 шизофреников, чем у такой же большой контрольной группы (20,1% по сравнению с 14,6%), однако различие было еще более значимым при сепарациях иного вида и, в частности, в общих категориях депривационных ситуаций.

Шизофр. Контр.

Семья никогда не была создана 4,9% 0,9%

Распавшаяся семья 25,6% 15,5%

Дисгармоничная семья 22,3% 1,8%

Ребенок разлучен с семьей 11,3% 3,7%

(Различия во всех случаях значимы на 1% уровне значимости.)

Среди «эпидемиологических» ретроспективных исследований послед­него времени выделяются своей критичностью, комплексностью подхода, методологической продуманностью и убедительностью выводов работы, автором которых является лондонский психолог М. Раттр и его сотрудники (см. М. Раттр, 1971). Хотя в целом можно установить зависимость между наличием сепарационных переживаний и развитием антисоциального по­ведения у ребенка в более позднем возрасте, Раттр утверждает, что в этой зависимости нельзя усматривать причинную связь, так как она исчезает, когда мы выделяем фактор семейной дисгармонии, сопровождаемой в боль­шинстве случаев сепарацией. Сама по себе временная сепарация (без семейной дисгармонии) не приводит, как правило, к развитию девиант-ного поведения и в целом отличается незначительным патогенным зна­чением. То же самое относится к стойкой сепарации от одного или обоих родителей, например в случае их смерти, разрыва отношений или развода: в действительности правонарушения детей более часты в комплектных, однако внутренне несчастных семьях, чем в гармоничных условиях раз­веденных семей. Исключить неблагоприятное влияние сепарации при всех обстоятельствах, конечно, нельзя, и вероятно также, что сепарация может оказывать влияние на развитие иных психических нарушений. Однако и Раттр приходит к заключению, что продолженное неблагоприятное воздействие сепарации — поскольку его вообще можно подтвердить — нельзя ограничивать лишь прекращением связи ребенка с матерью. При. определенных обстоятельствах сепарация, например, от отца (в особенности для мальчиков) может явиться более значимой. Семья вообще представляет всегда целое, из которого отдельные диады выделяются лишь искусствен­ным образом.

В целом влияние сепарации на развитие ребенка надо понимать, сле­довательно, всегда в рамках взаимодействия родителей и детей в семье, где ребенок не является лишь пассивной жертвой, но также активно и своеобразно реагирующим элементом. Нарушение взаимных связей ме­жду всеми членами семьи, причем безразлично, сопровождается оно сепарациями или нет, имеет серьезное депривационное влияние, т. е. пре­пятствует ребенку в удовлетворении его основных психических потребно­стей. В отличие от этого, хорошие связи хотя бы с одним из родителей могут уменьшить неблагоприятное воздействие разложения семьи и воз­можных сепарации.

Непосредственные наблюдения за сепарационными реак­циями

Наиболее частыми жизненными, ситуациями, когда ребенка в раннем возрасте отрывают от семьи, являются следующие обстоятельства: выписка матери, до сих пор кормившей ребенка, из учреждения для грудных детей; помещение ребенка из семьи в больницу или в санаторий, в детдом или в недельные ясли; уход матери или отца из дома по причине болезни, развода, службы в армии, эвакуации; смерть кого-нибудь из родителей и т. д. Здесь будут нами рассматриваться, главным образом, первые две ситуации, которые тесно связаны с заботой, предоставляемой в учрежде­ниях. Другие ситуации будут нами рассмотрены в связи с депривацией ребенка в семье, а также с депривацией детей во время войны.

Реакция на уход матери у ребенка в грудном возрасте Исключительно тяжелые реакции детей на уход матери, которая до сих нор заботилась о своем ребенке в учреждении, описали Шпиц и Волф в качестве так паз. синдрома «анаклитической депрессии». Дети, бывшие до этого времени улыбчивыми, милыми, спонтанно активными и находив­шиеся в дружеском, свободном общении с окружающей средой, становятся весьма заметно плаксивыми, грустными или боязливыми, при попытке общения они отчаянно прижимаются к взрослому, требуют внимания, перестают активно играть. В последующий период углубляется скверное настроение и раздражимость ребенка. Постепенно исчезает плаксивость и углубляется уход ребенка от окружающего: ребенок лежит в постельке отвернувшись или в натогиомической позиции на животе. Апатия и аутизм в дальнейшем развитии возрастают, ребенок приобретает оцепеневшее «замерзшее» или меланхоличное выражение, он сидит или лежит в течение долгих часов неподвижно с широко раскрытыми глазами, летаргически, как бы не воспринимая окружающего. Иногда присоединяются «авто-эротические» активности. Общение с ребенком становится все более труд­ным и, наконец, невозможным. Если не возникает какое-либо подходящее внешнее вмешательство, то состояние далее углубляется вплоть до опре­деленного момента, когда оно превращается в необратимое, в переход в типичный синдром госпитализма, в некоторых случаях доходящий до ступорозной кататонии или ажитированной идиотии. Коэффициент раз­вития непрестанно снижается, ребенок теряет также в весе, появляется бессоница и заметно повышенная склонность к респирационным инфекциям и к экземам. Синдром возникает обычно в период между 6 и 11 месяцами; он связан с внезапным уходом матери, которая до этого времени любовно заботилась о ребенке, и начинает обычно бросаться в глаза спустя 4—6 недель после сепарации. Шпиц никогда не наблюдал данного синдрома у ребенка, у которого мать оставалась, однако он его не отмечал также во всех случаях ухода матери. Из всех находившихся под наблюдением 123 детей данный синдром проявлялся в выраженной форме у 19 детей, в менее выраженной — у 26 детей. Проявится ли синдром и как он про­явится — это зависит, как полагает Шпиц, от факта получения ребенком пригодной замены, а также от того, каковы были отношения матери и ре­бенка до ее ухода (ребенок со слишком интенсивной связью с матерью переносит разлуку намного хуже, чем ребенок с поверхностной связью). Синдром уже в своем начале отличается от простой нормальной тревожностью,которую проявляют дети в возрасте около 8 месяцев при появлении незнакомого человека и которую при правильном подходе можно сравни­тельно быстро преодолеть. Во многих отношениях описанный синдром схож с депрессией взрослых, а так как он связан с разрывом примитивных социальных связей ребенка — «анаклинических» (анаклинных)¹) связей опоры и зависимости от матери — Шпиц называет этот синдром аналити­ческой депрессией. Хотя синдром после возвращения матери быстро ре­дуцируется (нередко с драматическим возрастанием коэффициента раз­вития), все же нет уверенности, что некоторые последствия не сохранятся и в дальнейшем.

²) Дело касается термина, принятого из психоаналитической теории и выведенного, по-видимому, от греческого ана-клино — склоняюсь, опираюсь. Так обозначаются отношения либидинозной катексии к лицу, которое до сих пор удовлетворяло прежде всего потребности самосохранения ребенка, т. е. предоставляло ему пищу, уход и защиту. Данные отношения по психоаналитическим представлениям лишь позднее сменяются .-тонкими социальными связями, заложенными уже в сексуальных импульсах и желаниях

До сих пор имеется мало систематических исследований, которые бы проверили наличие данного синдрома. Остается вопрос: обстоит дело так потому, что данное состояние остается часто нераспознанным, или потому, что оно действительно встречается редко, или, наконец, потому, что оно до сих пор часто маскируется иной теоретической точкой зрения в осталь­ных исследовательских работах. Первая возможность, конечно, мало­вероятна, и несомненно правильно указывалось на то, что в исследованиях, которые проводил Шпиц, условия для возникновения аналитической депрессии являлись, по-видимому, краппе «благоприятными», В учрежде­нии, где интернированные матери, лишенные всяческого иного обществен­ного удовлетворения, развивали необычно тесные отношения с ребенком, последний пресыщался эмоциональными стимулами даже нездоровым об­разом и реагировал поэтому на их прекращение значительно более бурно, чем при иных условиях. Клаккенберг (1956) в Швеции наблюдал среди 14 детей, поступавших от своих матерей в учреждение для грудных детей приблизительно после (6-месячного возраста на период минимально 3 ме­сяцев, всего .тишь один случай с проявлениями, напоминающими анаклитическую депрессию. Подчеркивается, однако, что эмоциональная неустой­чивость, проявляющая *я у помещенных в учреждениях детей многими иными признаками, может представлять в действительности начальную стадию нарушения, которое, развернувшие!» полностью, отличается траги­ческими чертами аналитической депрессии. Учреждение, где производил наблюдения Клаккенберг, было, конечно, значительно лучше оснащено персоналом, а его эмоциональный климат являлся, без сомнения, более благоприятным, чем в учреждениях, где вел свои наблюдения Шпиц.

У детенышей обезьян также можно наблюдатьзначительные различия, относи­тельно реакций на потерю матери и зависимости от предшествующего нос питы мающего руководства, являющегося специфичным для отдельных видов. 14. Кауфмана (1970) наблюдал состояние, совершенно сходноес аналитической депрессией, описанной Шпицем, у детенышей одного вида макак, разлученныхс матерью на один месяц, тогда как у другого вида детеныши в той же самой ситуации сумели приспособиться вполне удовлетворительно. Дело в том, что у первого вида молодняк воспитывается в тесной зависимостиот матери, тогда как во второй группе господствует весьма «сво­бодное» воспитание, причем у детеныша имеется значительно больше возможностей для общения с другими членами группы. После возвращения матерей детеныши нерпойгруп­пы почти моментально восстанавливали с ними эмоциональную связь, и весьма интен­сивно, тогда как у второй группы разлука сильно ослабила эмоциональные связи и нх новое установление происходилос затруднениями и несовершенно.

Реакции ни помещение в учреждение у детей ползункового возраста

За реакцией на разлуку с семьей у детей на второй год жизни нелн наблюдении французские и английские авторы, работающие координированно под защитой Сentre International de France. Исследовательницы Рудннееко, Давид и Никола (1952) вели подробные наблюдения за 20 детьми в возрасте 12-17 месяцев, разлученными со своими родителями и содержавшимися в приемном отделении, где они оставались приблизи­тельно 15 дней. Хоти некоторые дети и оставались сначала незатронутыми данным переживанием, были веселыми и шаловливыми, однако это было лишь временное поведение: все дети доходили до момента, когда это их равновесие рушилось и когда у них проявлялись признаки явного «отчая­ния*. Между прочим, некоторые дети с самого начала сильно плакали или занимали выжидающую позицию с удрученным и напряженным вы­ражением. Полностью развившиеся нарушения проявлялись различными признаками (нарушением аппетита, апатией к игрушкам, неприязнью к остальным детям, неустойчивостью настроении и, по-видимому, также некоторыми соматическими нарушениями), однако самым существенным здесь представляется нарушение отношения ребенка к взрослым, которые за ним ухаживают. Дети либо игнорируют взрослого, либо активно от­вергают его попытки к общению, либо отчаянно бросаются, ««вешаются» на каждого и требуют его постоянного присутствия. Разнообразность данных реакций во время наибольшей зависимости ребенка от матери определяется, по-видимому, двумя факторами: потребностью присутствия взрослого как источника уверенности и опоры, а также страхом перед чужими людьми. Дети, достигшие уже в какой-то степени независимости (которые, например, привыкли, что о них заботятся также иные лица, кроме матери), приспосабливаются сравнительно легче. Реакции ребенка вызывают отклик у взрослого (нетерпение, отказ), а это снова воздействует на развитие различных нарушений у ребенка. И своей более поздней работе Обри-Рудинеско (1965) изучала реакции детей сейчас же после разлуки и установила еще больше заметных реакции подавленности, которые могли сочетаться как с плачем, так и с инертностью (апатией). Она заключает, что каждый нормальный ребенок, и возрасте одного двух лет впервые разлученный со своими родителями, отличается признаками подавлен­ности, формы которой находятся в зависимости от многих обстоятельств, прежде всего от степени существующей зависимости ребенка от родителей и w качества замещающей заботы. Какой бы формы подавленность ни была, она все же всегда бывает связана с трудностями при установлении связей с людьми и поэтому она сопровождается также психомоторной регрессией и нарушениями поведения. Возвращение домой никоим образом не означает моментального исчезновения данных нарушений длительно сохрани юте я нередко тревожность и излишняя чувствительность ко вся­кому, даже совершенно незначительному, изменению жизненной ситуации. Если отсутствие материнской заботы продолжается долго, то данные на­рушения возрастают и приобретают более серьезные формы (нарушения поведения, сильная задержка развитии, неврозы страха, или даже психо­тические состояния аутистского типа), которые во всей их пестроте об­наруживаются у детей, содержащихся в учреждениях. Острый ток сена-рации переходит таким образом в действительную депривацию, которая стойко поражает способность ребенка устанавливать межличностные связи со всеми последствиями, вытекающими для его будущей судьбы па работе, в любви, при выполнении родительских обязанностей.

Английская группа ( Робертсон - Боулби 1972, 19.77) продолжила исследования французских авторов, наблюдая за реакциями детей в воз­расте от 18 до 24 месяцев. Они устанавливают три типичных фазы в по­ведении детей, разлученных впервые в данном возрасте с матерями и по­мещенными в учреждение нейтрального тина (в детский дом, санаторий или в больницу): 1. фаза протеста, когда ребенок кричит и мечется, зовет мать и ожидает на основе своего предшествующего опыта, что она будет реагировать на его крик. 2. Фаза отказа от влечения к матери,*) когда ребенок подавляет свои чувства к матери и либо привязывается к кому--либо, кто о нем заботится, либо когда пет никого в распоряжении теряет интерес к людям и сосредотачивается, скорее, на вещах. Отдельные фазы отличаются у отдельных детей различной длительностью (несколько часов, дней и педаль), причем они не должны быть у всех детей одинаково регулярными и отделенными одна от другой. Третьи, а иногда уже и вторая фаза принимаются, нередко, за признак положительной адаптации, однако авторы отвергают такое предположение, ибо по их мнению - дело касается оборонительных реакций, которые могут в дальнейшем развитии ребенка оказывать неблагоприятное воздействие. Данные реакции пред-

⁹) Боулби и Робертсон заменили позднее (1900) термин «отказот влечениик ма­тери» (denial), который выбывал многие затруднении, термином«отрыв от матери» (detacheinent).

ставляют совершенно естественный и нормальный ответ на ситуацию; если они отсутствуют, то это бывает обычно признаком того, что ребенок до настоящего времени не имел требуемой тесной связи с матерью и в от­ношении сепарации уже слишком «закален».

При этом следует, конечно, иметь в виду иные отягощающие и ослож­няющие обстоятельства. Хейир при оценке умственных нарушений у детей, содержащихся в учреждениях, повторно подчеркивает, что до сих пор сравнительно мало принимается во внимание возможность существенного воздействия органического поражения мозга. Лони с сотр. (1956) по­казывает, что сепарационная регрессивная реакция у детей, помещаемых в учреждения, бросается п глаза прежде всего у физически слабых детей, причем безразлично, является ли это последствием врожденного дефекта, или последствием предшествующих заболевании и недостаточного ухода. Психическое состояние детей затем обычно улучшается вместе с улучшением физического состояния.

Наш опыт с реакциями ползунков на помещение в детское учреждение

Паши наблюдения свидетельствуют о том, что сепарационные реакции ползунков, помещенных в детское» учреждение, являются частыми и вы­раженными, но уже менее о том. что приведенные фазы являются столь регулярными и общими, как это описывают. В действительности отдельные дети реагируют на поступление в учреждение весьма различно, с различной интенсивностью и различной длительностью, причем и их окончательное приспособление весьма различно. Все это зависит, очевидно, от психи­ческой конституции ребенка, от качества его связей с матерью и с домом, от предшествующего сепарационного опыта и от степени «закалки».

Форма «активного протеста», сопровождаемого аффективными вспыш­ками, агрессивностью в отношении остальных детей, умышленными дей­ствиями и провокациями, является, по-видимому, менее частой, однако она бывает весьма заметной и затруднительной с точки зрения воспитате­лей. Подавленная форма, характе|Н1зующаяся апатией, аутистическими тен­денциями и тревожностью, которую скорее всего можно было бы принимать за предварительную ступень анаклптической депрессии, встречается, веро­ятно, более часто, однако данная форма легче ускользает от внимания, так как не вызывает таких затруднении при коллективном воспитании. Не редки случаи, когда ребенок даже в течение нескольких педель кажется воспитателям совершенно тупым, не способным извлекать нужное из про­граммы воспитания, а потом в течение короткого времени становится иным и удивляет своими успехами. То, что иногда приписывается детскому учреждению в качестве успеха при воспитании, в действительности пред­ставляет лишь преодоление или угасание подобной затяжной сепарационной реакции

Мод нашим наблюдением находился ребенок,который и течение 3месяцев про­износил лишь несколько словдля привлечения внимания; причем словарь ребенка развивался тишьс трудом, «заведенческим» образом. В какой-то день, однако, ребенок как бы «вспомнил» иначал говорит!» с полной очевидностью предложениями, используя совершенно необычныедля учреждения слова. Нам довелось наблюдать и за развитием мальчика,который после прихода из семьи в течение 8 месяцев в детском учреждении не улыбался ине проявлял радости, хотя в остальном онвел себяв коллективе активнон зрело, даже с определенноймерой агрессивности. К концу своего пребывания он уже активно добивался внимания сестер, однакос детьми «не ежился». Находясьв одиночестве, он интенсивно сосал пальцы, стена около его постельки была вся искусана. Другой мальчик, принятый в учреждение в трехлетнем возрасте, нормально развитый во всех отношениях,так что заметно выделялся в коллективе, постепенно начал терять свою активность, вербальные проявления стали беднее, он начал мочиться под себя, а че­рез два месяца появилось непроизвольное недержаниекала. Персонал спонтанно конста­тирует, что несмотря на все воспитательные усилияу мальчика наблюдается «упадок», причем спасение усматривается в возвращениик матери. Однако и этот мальчик активно ищет присутствия взрослых, ласкаетсяк ним и заметно «оживает» при таком интимном контакте. Наконец,другой мальчик проявляет себя совершенно иначе, однако таким же бросающимся в глаза образом. Он проявляет горячее стремление привлечь к себе внимание сестер, не отдаваякакой-либо из них особого предпочтения, мальчик услуж­лив, послушен и ласков. Всех остальных взрослых, за исключением сестер, он резко отвергает, отворачивается от них,злится. Такжек матери, которая частоего посещает, относится не лучше, ведет себя. но ее словам, «ужасно». Психологические обследования, которых в течение двух лет было в общем шесть, проводились из-за этого непреодо­лимого сопротивлении чужим лицамлишь с крайними усилиями и при значительном участии персонала. И коллективе мальчик сначала был «ревнивым» и агрессивным по отношению к остальным детям, затем включилсянормально, но остальным детям любит приказывать.

Хотя затяжная сепарационная реакция иногда угасает еще н учре­ждении, а идругих случаях после возвращения в семью, нельзя пред­полагать, что ребенок начнет исходим, точно из того, где несколько месяцев тому назад все прервалось. Промежуточный период патологи­ческого состояния не только задерживает развитие, но и приводит к тому, что ребенок действительно забывает, что он не имеет возможность оживить и применить в новых условиях. Кроме того, этот период меняет, вероятно, и основную структуру его переживании с дальнейшими послед­ствиями в отношении мотивации его действии, а тем самым, и во всех его внешних проявлениях, которые опять-таки называют «соответствующую» реакцию воспитателей, причем либо в смысле исправления, либо в ответ­ном смысле. Псе спиралевидное развитие причин и следствий берет здесь, возможно, начало.

Из приведенных примеров четко видно, что изменчивость реакций па сепарацию и изменение среды является весьма значительной и что каждая попытка их классифицировать неизбежно будет страдать избыточным упро­щением. Нами приводится обзор характерных черт поведения у 44 детей, переведенных после первого года жизни в детский дом из семей (пре­имущественно весьма неблагоприятных) и у 85 детей, переведенных из учреждения для грудных детей, — как эти черты были нами установлены при психологическом обследовании в первую четверть года после приема и затем проверены на основе конфронтации с педагогическими и иейро-психическими записями, производимыми в учреждении.

Дети, принятые па семей

Дети, принятые из учреждений для грудных детей