Роль гетеродоксии и революций в эволюции цивилизаций
Присущие историческим цивилизациям — по сравнению с примитивными обществами — повышенная предрасположенность к изменениям и способность к трансформации проявлялись наиболее ярко в оформленных движениях повстанческого характера, религиозной гетеродоксии и протеста, а также в более высоком уровне идеологизации политической борьбы.
В этих обществах формировались относительно самостоятельные и долговременные повстанческие и протестные движения. Такого рода движения могли быть организованы носителями принципов культурного порядка или идеологами, выражающими интересы различных слоев. Первые отстаивали особую культурную ориентацию, вторые выдвигали социальные требования (равенство против иерархии, солидарность или льготы против принуждения и т.п.). Подобным образом возникали и сектантские движения, нередко нацеленные на изменение некоторых существенных элементов господствующих культурных моделей и традиций. А различные группы выступали за создание новых институтов, особенно в сферах экономики и образования.
Изменения в идейных параметрах и институциональных основах приводили либо к расширению размаха критики и рационального содержания, либо к усилению антирационализма. Антирациональные тенденции в социальном и культурном порядках могли получать разное выражение. Они могли принимать форму относительно простого, популистского антирационализма и антиинтеллектуализма. В более сложной социальной среде они могли выражаться в создании радикальных сект и идеологий, отрицающих рациональные основы сложившегося вероучения. Эти радикальные тенденции зачастую были связаны с отстаиванием тех измерений человеческого бытия (например, мистических или ритуальных), которые отвергались утвердившейся традицией. Они могли выливаться в крайний субъективизм и индивидуализм, утверждать изначальные инстинкты, хотя и в интеллектуальных понятиях Подобным образом, вопросы политической борьбы и конфликта принимали в духовно-символическом, идеологическом и органи-
зационном планах гораздо более выраженный характер, чем в примитивных обществах.
Более того, между различными типами движений (мятежными, сектантскими, оппозиционными, политическими) нередко устанавливалась взаимосвязь, что приводило к усилению напряженности в новых направлениях и способствовало формированию ориентации на изменения. (Revolution and the Transformation of Society... P. 58-59.)
Комментарии
В книге Ш. Эйзенштадта раскрывается сложная динамика исторических обществ и особенное внимание уделяется протестным движениям, в которых отражались социальные и духовные противоречия общества. Высокий уровень идейного осознания, сформированности ценностных ориентации и символической зрелости придавал этим обществам значительно большую подвижность по сравнению с динамикой ранних обществ с низким уровнем социокультурной дифференциации.
Л. Гумилев. ФАЗЫ ЦИВИЛИЗАЦИОННОГО УПАДКА
ЧТО ТАКОЕ «УПАДОК КУЛЬТУРЫ»?
Цитируется по изд.: Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. Вып. 3. Возрасты этноса. Л., 1979. С. 143-147.
Прежде всего следует поставить перед собой вопрос: упадок (как и подъем) чего? В этнических процессах в истории культуры есть подъемы и спады, но они не совпадают друг с другом по фазе. И это не случайно. Пассионарный взрыв, инициирующий процесс этногенеза, как правило, губителен для предшествующей культуры. Древние христиане разбивали шедевры античной скульптуры; готы, вандалы и франки сжигали города с великолепными памятниками архитектуры, арабы уничтожали библиотеки в Александрии и Ктезифоне, заштукатурили фрески соборов Карфагена и Кордовы. Искусство понесло страшные, невознаградимые потери, но это нельзя назвать упадком, так как творческий импульс, как таковой, уважался, а менялась только культурная доминанта.
И наоборот, «классическая культура» упадка — Римская империя II-IV вв. характеризуется увеличением производства статуй и Фресок, строительством храмов и театров, сооружением триумфальных арок и митреумов. Однако здесь характерно снижение эс-
тетических норм, как бы мы сказали — качества. Рим перестал творчески жить еще до погромов, учиненных готами и вандалами. Поэтому его тогда и не защищали его обитатели.
Но так ли? Ведь даже в эти жестокие века жили авторы бессмертных творений: Лукиан Самосатский, Аммиан Марцеллин, Сидоний Апполинарий, не говоря уже о плеяде христианских философов и близких по духу к христианам неоплатоников.
Да, то так, но вспомним, что чем позднее автор, тем меньше было у него читателей. На духовное одиночество горько жалуется Сидоний Апполинарий. Одинокими и покинутыми жили философы Прокл и Ипатия. Последнюю ученики даже не защитили от александрийской черни. Можно найти отдельные фрагменты поздних статуй, выполненные на высоком уровне, но число их, сравнительно с ремесленными, ничтожно. Это снижение вкуса и подмена стиля эклектикой и есть подлинный упадок искусства.
В Византии IV в. поэт Иоанн Златоуст выступает как соперник всемогущей императрицы, а после смерти почитается как святой. А в XI в. все влияние сосредоточено в руках синклита (высших чиновников), интригами губящего героев — защитников родины, поэтов же нет вовсе.
В арабском халифате ученых уважали и памятники культуры не разрушали, но шуубийя (творческое толкование Корана) уступила место догматическому начетничеству. Аналогичным образом расправились с интеллектуальным разнообразием династия Сун в Китае, где были запрещены все религии, а разрешено только конфуцианство. Очевидно, упадок культуры — процесс повсеместный.
Теперь можно перейти к обобщению.
В фазе этнической инерции способность к расширению ареала снижается и наступает пора воздействия на ландшафты собственной страны. Растет техносфера, т.е. количество нужных и ненужных зданий, изделий, памятников, утвари увеличивается, разумеется, за счет природных ресурсов. Часть таких изменений — относительно безвредные искажения природы: арыки, поля монокультур, огромные стада рогатого скота. Оставленные без внимания, они возвращаются в естественные геобиоценозы. Но там, где природные материалы заключены в оковы строгих форм, саморазвитие прекращается, заменяясь медленным, но неуклонным разрушением, которое часто бывает необратимым. Такие руины нужны только археологам. Они исследуют следы не растущих, а гаснущих этносов, оставивших векам черепки посуды из обоженной глины, фрагменты вавилонских табличек с клинописью, пирамиды и баальбекскую платформу, руины средневековых замков и храмов древних майя в джунглях Юкатана. Биосфера, способная прокормить людей, не в
состоянии насытить их стремление покрыть поверхность планеты хламом, выведенным из цикла конверсии биоценозов. В этой фазе этнос, как Антей, теряет связь с почвой, т.е. с жизнью, и наступает неизбежный упадок. Облик этого упадка обманчив. На нем надета маска благополучия и процветания, которые современниками представляются вечными, потому что они лелеют себя иллюзией о неисчерпаемости природных богатств. Но это — утешительный самообман, рассеивающийся после того, как наступает последний, и на этот раз роковой перегиб.
Последняя фаза этногенеза деструктивна. Члены этноса, неспособные, по закону необратимости эволюции, вернуться к контакту с биосферой, переходят к хищничеству, но оно их не спасает. Идет демографический спад, после которого остаются периферийные субэтносы, минимально связанные с главной линией этногенеза. Они либо прозябают, как реликты, либо создают новые этносы с иными поведенческими доминантами.
«ФАЗА ОБСКУРАЦИИ»
«Сумерки» этноса. Отличительной чертой «цивилизации» является сокращение активного элемента и полное довольство эмоционально пассивного и трудолюбивого населения. Однако нельзя опускать третий вариант — наличие людей и нетворческих, и не трудолюбивых, эмоционально и умственно неполноценных, но обладающих повышенными требованиями к жизни. В героические эпохи роста и самопроявлений эти особи имеют мало шансов выжить. Они — плохие солдаты, никакие рабочие, а путь преступности в строгие времена быстро приводил на эшафот. Но в мягкое время цивилизации, при общем материальном изобилии для всех есть лишний кусок хлеба и женщина. «Жизнелюбы» начинают размножаться без ограничений и, поскольку они являются особями нового склада, создают свой императив: «будь таким, как мы», т.е. не стремись ни к чему такому, чего нельзя было бы съесть или выпить. Всякий рост становится явлением одиозным, трудолюбие подвергается осмеянию, интеллектуальные радости вызывают ярость. В искусстве идет снижение стиля, в науке оригинальные работы вытесняются компиляциями, в общественной жизни узаконивается коррупция, в военном деле солдаты держат в покорности офицеров и полководцев, угрожая им мятежами. Все продажно, никому нельзя верить, ни на кого нельзя положиться, и Для того, чтобы властвовать, правитель должен применять тактику Разбойничьего атамана: подозревать, выслеживать и убивать своих соратников.
Здесь господствуют, как и в предшествующей стадии, группы, только принцип отбора иной, негативный. Ценятся не способности, а их отсутствие, не образование, а невежество, не стойкость в мнениях, а беспринципность. Далеко не каждый обыватель способен удовлетворить этим требованиям, и поэтому большинство народа оказывается, с точки зрения нового императива, неполноценным и, следовательно, неравноправным. Но тут приходит возмездие: жизнелюбы умеют только паразитировать на жирном теле объевшегося за время «цивилизации» народа. Сами они не могут ни создать, ни сохранить. Они разъедают тело народа, как клетки раковой опухоли организм человека, но, победив, т.е. умертвив соперника, они гибнут сами.
Комментарии
В концепции Л. Гумилева (как и у О. Шпенглера) культура и цивилизация подвержены некоторому органическому циклу, принимающему у Л. Гумилева подчеркнуто психологический характер. Связывая подъем «высокой культуры» с «пассионарным взрывом», возникающим в лоне некоторой этнической среды, Л. Гумилев и последующую судьбу общества рассматривает как цикл роста и ослабления способности к творческой активности, и понятие «цивилизация», с его точки зрения, становится синонимом слова «упадок». Сильный психологический анализ исторических процессов, данный в его работах, не сопровождается раскрытием социальных и политических факторов устроения общества. Однако как О. Шпенглер, К. Тойнби, так и Л. Гумилев обращают огромное внимание на некоторый духовно-энергетический импульс, сказывающийся в динамике цивилизации.