К. Ясперс. «ОСЕВОЕ ВРЕМЯ» И ЦИВИЛИЗАЦИИ
Цитируется по изд.: Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 2.
Возникновение оси мировой истории следует отнести, по-видимому, ко времени около 500 лет до н.э., к тому духовному процессу, который шел между 800 и 200 гг. до н.э. Тогда произошел самый резкий поворот в истории. Появился человек нового типа, каким он пребывает по сей день. Это время мы вкратце назовем «осевым временем». В это время происходит много необычайного. В Китае тогда жили Конфуций и Лао-цзы, возникли все направления китайской философии, создавали свои учения Мо-цзы, Чжуан-цзы, Ле-цзы и бесчисленное множество других мыслителей. В Индии возникли Упанишады, жил Будда, в философии (в Индии, как и в Китае) были рассмотрены все возможности философского постижения действительности, вплоть до скептицизма, материализма, софистики и нигилизма; в Иране Заратустра учил о мире, где идет борьба добра со злом; в Палестине выступали пророки Илия, Исайя, Иеремия и Второисайя; в Греции — это время Гомера, таких философов, как Парменид, Гераклит, Платон, трагиков, Фукидида и Архимеда. Все, что связано с этими именами, возникло почти одновременно в течение немногих столетий в Китае, Индии и на Западе независимо друг от друга.
Возникшее в эту эпоху в трех упомянутых культурах новое начало сводится к тому, что человек осознает бытие в целом, самого себя и свои границы. Перед ним открывается ужас мира и собственная беспомощность. Стоя над пропастью, он ставит радикальные вопросы, требует освобождения и спасения. Осознавая свои границы, он ставит перед собой высшие цели, познает абсолютность в глубинах самосознания и в ясности трансцендентного мира.
В эту эпоху были разработаны основные категории, которыми мы мыслим по сей день, заложены основы мировых религий, определяющих по сей день жизнь людей. Во всех направлениях совершался переход к универсальности.
Мифологической эпохе с ее спокойной уверенностью пришел конец. Древний мифический мир медленно отступал, сохраняя, однако, благодаря фактической вере в него народных масс, свое значение в качестве некоего фона, — и мог впоследствии вновь одерживать победы в обширных сферах сознания.
«Осевое время» означает исчезновение «великих культур» древности, существовавших тысячелетиями, оно растворяет их, вбирает в себя, обрекает на погибель. Все то, что существовало до «осевого времени», даже если оно было величественным, подобно вавилонской, египетской, индийской или китайской культурам, воспринимается как нечто дремлющее, непробудившееся. Древние культуры продолжают существовать лишь в тех своих элементах, которые вошли в «осевое время», восприняты новым началом.
Вплоть до сего дня человечество живет тем, что свершилось тогда и что было создано в то время. «Осевое время» ассимилирует все предшествующее. Если отправляться от него, то мировая история обретает структуру и единство, способные выстоять вопреки времени и, во всяком случае, устоявшие до сего дня.
Комментарии
Философская концепция К. Ясперса дала обоснование для выделения «мировых цивилизаций» как образований, принципиально отличающихся от цивилизаций Древнего мира по своим духовным характеристикам. Мифологическое восприятие мира и времени, присущее древности, было превзойдено в религиях, возникших на основе пророческих откровений. В гл. 11 приведены отрывки из работ Ш. Эйзенштадта, в которых раскрывается механизм и структура духовности цивилизаций «осевого времени». Впоследствии это понимание духовности было дополнено анализом иных форм социальности и организации политических режимов.
Введенное К. Ясперсом понятие «осевого времени» стало широко использоваться при объяснении генезиса «мировых цивилизаций», связанных с мировыми религиями. Разработка концепции «цивилизация осевого времени» принадлежит Ш. Эйзенштадту и другим ученым. (См. гл. II.)
Дополнительно см.: Мень A.B. К проблематике «осевого времени» (надконфсссиональная и христоцентричная трактовки )/Восток. 1990. № 6.
Ш. Эйзенштадт. ПРИНЦИПЫ И СТРУКТУРА ЦИВИЛИЗАЦИОННЫХ ИЗМЕНЕНИЙ
ИЗМЕНЕНИЯ В ТРАДИЦИОННЫХ ОБЩЕСТВАХ
Мы проводим различие между тремя идеальными типами изменений в традиционном обществе.
1. Для обособленного типа (segregative) характерна относительно малая степень соединения перемен в отношении доступа к власти и остальных сферах регуляции общества, в его символической сфере или его границ — этнических, национальных или религиозных. Малая степень взаимодействия существует и между тенденциями перестройки основных компонентов макросоциального порядка, между различными движениями протеста, между этими движениями и политической борьбой вокруг центра. Политическая система остается относительно незатронутой переменами в других сферах, а политическая борьба почти не получает идеологического выражения.
Обособленный тип характерен для патримониальных режимов в Древнем Египте (ок. 2600—332 гг. до н.э.), Ассирии (ок. 1300— 612 гг. до н.э.), Вавилоне (ок. 1900-641 гг. до н.э.), таких малых царствах, как Аккад (III тыс. до н.э.), кочевые королевства и империи, таких, как гиксосы (1720—1567 гг. до н.э.), хетты (ок. 1600— 1500 гг. до н.э.), монголы (II тыс. н.э.), ранние германские и славянские племенные объединения в Европе (I тыс. н.э.) с их относительно рыхлой организацией, в более централизованных государствах в Индии и Юго-Восточной Азии (I тыс. до н.э. и тыс. н.э.), а в некоторой степени и государствах Центральной Америки (II тыс. н.э.). Он может быть также выявлен в других традиционных политических режимах, таких, как города-государства и полуплеменные или племенные объединения древнего Средиземноморья, древнего Ближнего и Среднего Востока, Индийского субконтинента, Юго-Восточной Азии и Центральной Америки.
Степень структурной, экономической и социальной дифференциации этих обществ была различной. Значительные изменения в такого рода обществах обычно происходили вместе со сменой иерархического статуса различных семей, этнических групп или регионов, сменой политических границ, конкретного содержания символов легитимности, политических ориентацией правителей (насилие, манипуляция или солидарность).
Хотя в этих условиях нередко возникали новые экономические или религиозные группы, это редко сопровождалось возникнове-
нием новых религиозных институтов и ориентации. Новые социальные слои не оказывали прямого воздействия на центр. Более того, эти слои не стремились к самопроявлению, а скорее включались правителями в существующие политические рамки. Но главное заключалось в том, что принципы доступа к политической власти не претерпевали изменений. Если это и происходило, то в силу смены политики самих правителей.
Отсутствие прочной связи между компонентами макросоциального порядка проявляется даже тогда, когда в политической сфере происходят огромные перемены: крушение данного режима, его устранение или включение в другой режим; сегрегация данной политической структуры в результате колонизации или наплыва иммигрантов. Эти крайние перемены могли не сопровождаться изменениями границ этнических или религиозных общностей, границ или структуры экономических и культурных институтов или характера символической сферы.
Конечно, в недифференцированной системе, присущей государствам на Древнем Ближнем Востоке или в Древней Индии, гибель политического режима могла означать исчезновение целого народа вместе с его религией. Но в более сложных обществах, связанных с такими высокими цивилизациями, как индусская, буддийская или исламская, существовали значительные возможности для поддержания автономии и специфичности экономических форм деятельности, этнических, национальных, культурных и религиозных общностей или социальной стратификации. Вместе с тем локальные родовые, этнические, религиозные или культурные комплексы могли быть инкорпорированы в новые политические режимы, не утрачивая своей идентичности.
Низкому уровню взаимодействия между движениями протеста или участниками конфликтов соответствовал и низкий уровень идеологического осознания политических проблем и способов организации. Это приводило к слабому оформлению общих программ деятельности, рассчитанных на длительный период или на изменение институтов, особенно доступа к власти. <...>
Насколько бы многочисленными ни были восстания, они редко преследовали социальные или политические цели, выходившие за рамки непосредственных социоэкономических требований. Движения протеста редко проявляли сильные утопические или трансцендентные элементы, обращенные к политике. Утопические ориентации принимали милленаристский характер или обращались к принципам солидарности, существовавшим в первичных общностях. Эти движения не формировали новых политических ориентации, а новаторские религиозные и политические лидеры не принимали в них участия.