Мы не сможем оценить всей подлинной экстравагант- ности мышления и поведения правящего большевистского

Искушение глобализмом 35

«подполья», в особенности его «внутренней» партии, если не осознаем его остраненности по отношению к России как ар- хаичному цивилизационному архипелагу. Стоит проанали- зировать, по каким именно критериям выбраковывалось большевистскими цензорами культурное наследие старой России, чтобы понять, что речь шла не столько о классовой борьбе, сколько о разрушении социокультурного ядра Рос- сии как особой цивилизации. Сначала, когда еще не иссякли надежды на мировую пролетарскую революцию, большевики ощущали себя в России «пятой колонной» пролетарского За- пада, затем — «пятой колонной» социализма в крестьянской стране.

Оценивая перспективы этого сектантского меньшинства, невозможно уйти от дилеммы: меньшинству предстояла либо натурализация в «этой» стране — постепенное смягче- ние догматических крайностей учения в пользу местных ус- ловий и специфики, либо поиски могучего союзника на сто- роне, помощь которого могла бы уравновесить силы правящего авангарда с силами местного цивилизационного сопротивле- ния.

До тех пор пока Запад был представлен леволиберальным альянсом, большевистское правительство сочетало критику буржуазного Запада со старыми установками социалистичес- кого и коммунистического интернационализма. Балансировка была очень тонкой: недоверие к собственному большинству страны компенсировалось поддержкой передовой общест- венности Запада; дефицит такой поддержки компенсировал- ся попытками снискать дополнительную поддержку боль- шинства.

Фашистский переворот в Европе круто изменил положе- ние. На фоне грозного вызова со стороны резко усилились попытки натурализации большевистского режима в местной национальной (точнее — цивилизационной) среде.

Слова, которые неистовые пролетарские интернациона- листы накануне считали за бранные, за проявление «бело- гвардейщины» — «Родина», «патриотизм», «державное на- следие предков», «национальная русская традиция», — почти мгновенно были возвращены и вошли в арсенал офи-

36 А. С. Панарин

Циальной идеологии. Но как раз по мере такой натурализа- ции марксистского режима в недрах национальной среды и традиции наблюдатели на Западе все чаще склонялись к тому, чтобы отождествлять советский коммунизм с русским империализмом. Альянс с собственным народом оборачи- вался новой дистанцией от «передовой общественности» За- пада.

Наверное, судьба коммунистического строя в России сложилась бы иначе, если бы ему дано было по-настоящему легализоваться — вписаться в национальную культурную традицию и естественным образом эволюционировать вмес- те с нею. Но не будем забывать: большевистское меньшинст- во пришло к власти в результате нелегального переворота, путем обманного использования чужих (эсеровских) лозун- гов, а затем и кровавой Гражданской войны. Все это предоп- ределило его роковую подозрительность в отношении собст- венного народа, с которым оно по-настоящему никогда себя не отождествляло.

Если бы это было обычной дистанцией привилегирован- ного большинства — типичный случай любого социально дифференцированного общества, — ситуация не была бы столь тяжелой. Но речь шла о более роковой черте — о пси- хологии сектантского меньшинства, живущего не обычной национальной жизнью, а «по книге», написанной на сторо- не, по заемному учению. Такое меньшинство с националь- ным большинством разделяли не одни только имуществен- ные барьеры — ему враждебны менталитет большинства и его культурная традиция, оно опасается пробуждения наци- ональной памяти и достоинства. Этому меньшинству необ- ходима цивилизационная солидарность Запада; когда она ут- рачивается, перспективы становятся туманными и страх одиночества усиливается. Надо сказать, что в условиях раз- вязанной с конца 40-х годов «холодной войны» власть и на капиталистическом Западе, и на коммунистическом Востоке стала все больше зависеть от некой международной конъ- юнктуры. Конъюнктура эта была отнюдь не экономичес- кой — она касалась политического доверия собственного на- селения.

Искушение глобализмом 37

ПАРАДОКСЫ ДЕМОКРАТИИ

Американский образец демократии, сформировавшийся в XVIII—XIX веках, фактически представлял демократию меньшинства, типичным носителем которой выступал белый, протестант, домовладелец. Так называемое политическое участие — претензия быть услышанным в процессе приня- тия важнейших социальных решений — должно было оста- ваться уделом благополучного меньшинства, для того чтобы демократия оставалась устойчивой.

Словом, парадоксом демократии является то, что она ос- нована на политическом участии тех, кто мог бы и не участ- вовать, кого сложившийся статус-кво в целом устраивал. Когда же на участие стали претендовать социально не устро- енные и недовольные, политическая стабильность грозила пошатнуться.

«Холодная война» подоспела кстати: в ее условиях правя- щие верхи добивались лояльности граждан не столько заво- раживая собственным примером, сколько пугая примером другой стороны. Демонизация противной стороны, находя- щейся по ту сторону «железного занавеса», необходима была не только для оправдания гонки вооружений, но и для де- монстрации собственному населению преимуществ его по- ложения по сравнению с ужасами чужого правления. Пропа- гандистский аппарат и спецслужбы стран — участниц «хо- лодной войны» затеяли большую стратегическую игру, сообща создавая пропагандистские страшилки для своих народов.

В одном лагере лояльность собственного народа пыта- лись получить, эксплуатируя миф об «абсолютном и относи- тельном обнищании» при капитализме, в другом — о комму- нистическом рабстве. По высоким стандартам Просвещения это должно быть оценено как посягательство на универсалии прогресса, в которые верили люди предыдущей эпохи. Про- гресс терял на глазах черты христианского Бога, дающего свое обетование всем народам, и все больше обретал черты ревнивого Бога Израиля, удостаивающего лишь «идеологи- чески близких», относящихся к своему лагерю и грозящего полным отлучением тем, кто принадлежит к чужому.

А. С. Панарин

На глазах современников, помнящих более либеральные времена, происходила разительная архаизация социально- политического мышления стран — участниц мирового про- тивостояния. Если демократическая традиция приучала за- ниматься преимущественно критикой собственного прави- тельства и искоренять недостатки в собственном доме, то новая, связанная с «холодной войной», предписывала искать изъяны в стане противника и демонстрировать верноподдан- ническую лояльность у себя дома. Эта милитаризация мента- литета, вооруженного подозрительностью в отношении чужих, переворачивала с ног на голову большинство демо- кратических принципов и установок. По мере того как демо- кратия становилась массовой, ей предписывали становиться военной, мобилизованной на противостояние внешнему противнику. На Западе это касалось в первую очередь Аме- риканской республики, становившейся имперской республи- кой — новым Римом, сражающимся с Карфагеном.

Этот принцип внешней мобилизации не менее последо- вательно использовался на Востоке. Обе стороны играли в азартную игру манихейского противостояния, позволяющую шельмовать внутренних критиканов как «пятую колонну» другой стороны. Чем дольше велась «холодная война», тем больше она обретала характер сговора играющих партнеров, намеренно использующих фобии оборонческого сознания в целях стабилизации собственного строя.

Фактически по обе стороны «железного занавеса» фор- мировались наряду с «внешней» партией, ведущей диалоги с общественностью, свои «внутренние» партии, лучше осве- домленные о подоплеке глобального конфликта и таящихся в нем внутриполитических дивидендах. Со временем языки

«внешней» и «внутренней» партий становились все менее взаимопереводимыми. «Внешняя» партия, занятая демон- страционными эффектами, бранила внешнего противника и льстила собственному обывателю, внушая ему представле- ния о завидности его положения по сравнению с положени- ем населения противной стороны. «Внутренняя» партия все более дистанцировалась от собственного обывателя, находя

Искушение глобализмом 39