Песнопение Коры на весеннее и осеннее равноденствие

Имя ее не изречь,
Лик ее не забыть,
Сила ее — открывать, начинать.
Обет ее нерушим.

(Весной)
Она пробуждает семя от сна,
Радуга — знак ее.
Кончилась власть зимы,
Пали в любви оковы.

(Осенью)
В недрах хоронит семя она,
Нити времен прядет.
Тьма укрывает тайну ее —
Любовь, что всему вопреки.

Она изменяет все, чего ни коснется,
Все под ее рукой изменяет облик. (Повторить.)
Преображенье — касанье. Касанье — преображенье.
Преобрази нас! Коснись нас! Коснись нас! Преобрази нас!

Все, что утрачено было, снова вернулось,
Новым путем вернулось, в новом обличье.
Все, что изранено было, вновь исцелилось,
К новой жизни восстало, к новому дню.

(Любые строки можно повторять произвольное количество раз.)

Инвокация Владычицы Лета

Царица лета,
Матка-пчела,
Благоуханный цветок,
Медовый нектар,
Кипящий родник,
Льющийся через край,
Роза в полном цвету,
Танцовщица во хмелю,
Шепчущий ветер,
Певица,
Плетущая чары,
Терн и цветок,
Рианнон,
Арианрод,
Афродита,
Иштар,
Кибела,
Войди в нас,
Уведи нас с собой!

Перевод: Алексей Осипов

СТАРХОК. СПИРАЛЬНЫЙ ТАНЕЦ. ГЛАВА 6. БОГ

Стархок.

Между мирами

Призывание Бога

Жрец выходит в центр круга и берет барабан. Отбивая мощный, уверенный ритм, он запевает:

Сеятель семени, возрожденное зерно,
Приди, о, Рогатый!

Вступают другие голоса. Ладони отбивают ритм по обнаженным бедрам; ноги бьют в пол. Громкий общий вопль:

Ио! Эвоэ!

Безмолвие. Нежный тенор выводит:

Сияние солнца, тьма смерти,
Владыка ветров, повелитель танца,
Солнечное дитя, Король Зимы,
Повешенный,
Неприрученный! Дикий!
Жеребец и олень, бык и козел,
Мореход последнего моря,
Страж врат,
Царь обеих земель,
Вечно умирающий, вечно живущий,
Сияющий!
Дионис, Осирис, Пан, Думузи, Артур,
Робин, Яникот, Ху!
Сподвигни нас! Коснись нас! Сотряси нас!
Проведи нас сквозь ночь!

Тишина. Жрец откладывает барабан, и говорит, тихо и просто: «Он здесь».

«Он здесь, — эхом ответствует ковен. — Будь благословен!»

Годы катятся... годы катятся...
Бахрома на брючинах лохматится...
А может, персика вкусить? И прядь пустить по плешке?
Я в белых брюках поспешу на пляжные пирушки.
Я слышал, как поют они, русалки, друг для дружки.
Не думаю, что мне споют оне.

*

«Сегодня модно вызывать мужчин на чувства. Вызов этот, правда, отчасти напоминает гогот, заставляющий несчастного калеку спасаться бегством от толпы».

— Херб Голдберг.

* * *

Образ Рогатого Бога в Ведовстве радикально отличается от всех прочих мужских образов нашей современной культуры. Его непросто понять, так как Он не вписывается ни в один из знакомых нам стереотипов — ни в «мачо»-самца, ни в противоположный ему образ мужчины, осознанно ищущего в себе женственность. Он мягкий, нежный и утешающий, но Он же и Охотник. Он — Умирающий Бог, но смерть его всегда служит жизни. Он воплощает неприрученную сексуальность, но сексуальность именно как глубокую, святую, объединяющую силу. Он — сила чувства и олицетворение того, чем могли бы стать мужчины, если бы освободились от пут и ограничений патриархальной культуры.

Образ Рогатого Бога был намеренно извращен средневековой Церковью и превращен в христианского дьявола. Ведьмы не верят в дьявола и не поклоняются ему — они оставляют саму эту концепцию христианству и его последователям. Бог Ведьм сексуален, но сексуальность у нас считают святой, а не непристойной и не богохульной. Наш Бог носит рога — но это прибывающий и убывающий полумесяцы Лунной Богини и символ животной жизненной силы. В некоторых своих аспектах Он темен, черен, но не потому, что ужасен или зол, а потому что тьма и ночь — время силы и часть естественного временного цикла.

В Ремесле всегда были традиции, в которых Богу не придавали особого значения. У нас бывают только женские или только мужские мистерии, отправляемые по отдельности. Но в большинстве ведовских традиций Бог считается второй половинкой Богини, и многие ритуалы и праздники посвящены Ему в такой же мере, что и Ей.

В средневековом ведовском культе Бог на какое-то время, вероятно, возобладал над Богиней. В большинстве признаний речь идет о «дьяволе», как интерпретировали христианские священники рассказы ведьм о своем нехристианском Боге. Куда меньше встречается упоминаний о Богине, которую обычно именуют «Королевой эльфов». Впрочем, инквизиторы искали доказательств поклонения именно дьяволу, а не какой-то там богине. В своих протоколах они фиксировали сведения, подтверждавшие обвинения в сатанизме и игнорировали или подтасовывали все прочие. Несчастным жертвам, дошедшим под пыткой до предела терпения, часто подсовывали на подпись уже готовые признания, отражавшие не столько истинное положение вещей, сколько то, во что желали верить священники.

В средневековом Ведовстве обычной была практика, когда Жрец и Жрица исполняли роли Бога и Богини, обретавших, как верили участники, в этих ритуалах физическое воплощение. В одном материале, цитируемом у Маргарет Мюррей, говорится о том, как важен этот обычай для неграмотных крестьян, для которых видеть означало верить. Жрец там высмеивает тех, «кто предлагает верить в Бога, оставившего людей страдать в миру; ни он, ни сын его, Иисус Христос, никогда не являются тем, кто тщетно к ним взывает — как является тот, кто не желает обманывать верующих». Для большинства ведьм «тот земной шабаш был поистине раем, и было там больше наслаждения, чем доступно ей выразить, и верила она, что познанная ею радость лишь предваряет радость еще куда большую, ибо бог ее так объемлет сердце, что нет в нем боле места никакому иному желанию».

В женском движении дианическое ведовство стало модным трендом. Некоторым дамам невдомек, с какой стати феминистке вообще обращать внимание на какого-то там Рогатого Бога. И, тем не менее, на свете не так уж много женщин — если они вообще есть — чья жизнь не была бы так или иначе связана с мужчиными — если не сексуально и эмоционально, то хотя бы экономически. Рогатый Бог олицетворяет могущественные и позитивные мужские качества, уходящие корнями в источники, что залегают неизмеримо глубже стереотипов, насилия и эмоциональной инвалидности, свойственных мужчинам нашего современного социума. Если бы мужчина был сотворен по образу и подобию Рогатого Бога, он бы умел быть диким без жестокости, гневным без насилия, сексуальным без навязывания, духовным без бесполости и способным к настоящей любви. Русалки — которые сами по себе суть Богиня — сами бы приплывали, чтобы спеть ему. Богиня есть Основа Бытия, Всеобъемлющая; Бог — Рожденный, ее зеркальное отражение, ее второй полюс. Она — земля; Он — зерно. Она — бескрайнее небо; Он — солнце, Ее шаровая молния. Она — Колесо; Он — Странник. Он — жизнь, приносимая в жертву смерти, дабы жизнь могла продолжаться. Она — Мать и Разрушительница; Он — дитя и то, что подвержено разрушению.

Для мужчин Бог представляет собою образ внутренней силы и мощи, которая просто сексуальностью не ограничивается. Он — безраздельное Я, в котором разум не отделен от тела, а дух — от плоти. В таком единении оба могут функционировать на пике творческой и эмоциональной силы.

В нашей культуре мужчин учат, что мужественность подразумевает эмоциональную черствость. Их заставляют жить по военному образцу, не обращать внимания на чувства и игнорировать сигналы, посылаемые телом: отрицать физический дискомфорт, боль и страх, дабы драться и завоевывать с бесперебойной эффективностью. Так они обязаны себя вести везде — хоть на поле битвы, хоть в спальне, хоть в офисе.

Уже стало общим местом и банальностью заявлять, что мужчин у нас учат быть агрессивными и доминантными, а женщин — пассивными и покорными; что мужчинам дозволяется злиться, а женщинам нет. В патриархальной культуре и те, и другие учатся жить в иерархической системе, где те, кто сверху, властвуют над теми, кто снизу. Один из аспектов этой доминантности — действительно привилегия выражать гнев. Генерал может накрутить хвост сержанту; рядовой — ни за что. Босс компании вправе устроить своему штату выволочку; простой менеджер — куда там! Жена босса орет на горничную благим матом, но почему-то не наоборот. Поскольку женщины весьма долгое время находились в самом низу иерархической пирамиды — что в деловом мире, что в традиционной семье — они часто становились жертвами мужского насилия и козами отпущения мужского гнева. Гнев сам по себе можно рассматривать как реакцию на угрозу; очень мало мужчин на самом деле занимает позицию, где есть возможность прямой конфронтации с агрессором.

Мужской гнев в результате оказывается явлением запутанным, чтобы не сказать извращенным. Мужчина не всегда может себе позволить признать источник своего гнева, потому что тогда ему придется признать и собственную беспомощность, унижение и подчиненность своей позиции. Вместо этого он обращает гнев на более безопасные цели — на женщин, детей и еще менее авторитетных мужчин. Или же ярость обращается в саморазрушение: болезни, депрессии, алкоголизм и прочий шведский стол готовых и доступных зависимостей.

Патриархат буквально означает «власть отцов», но в патриархально организованном обществе очень мало мужчин, кому разрешено занимать позицию отца вне крайне ограниченной семейной сферы. Структура иерархических институций пирамидальна: один мужчина на самой верхушке контролирует множество нижестоящих. Большинство, которому никогда не достичь командного поста, вынуждено оставаться незрелым и исполнять роли сыновей — послушных или бунтующих. Добрые сыновья постоянно стараются сделать папе приятно, повинуясь ему; дурные пытаются свергнуть отца и сами занять его место. В том и другом случае они оказываются отрезаны от подлинных своих чувств и желаний.

Так и наши религии отражают космическое устройство, в котором Бог Отец заставляет «деток» повиноваться правилам и делать, что им говорят; иначе им одна дорога — к Великому Бунтовщику. Наша психология построена на войне между сыновьями и отцами, постоянно сражающимися за исключительное владение матерью, которая, подобно всем патриархальным женщинам, есть главная награда за победу. Прогрессивные политики при этом вынуждены занимать позицию сынков-смутьянов, которые свергают отцов только для того, чтобы немедленно основать собственную иерархию.

Рогатый Бог, однако, рожден Девственной Матерью. Он — модель мужской силы, свободная от отцовско-сыновнего соперничества и эдипова комплекса. У Него нет отца — Он сам себе отец. По мере роста и прохождения трансформаций на Колесе жизни он пребывает в постоянном контакте с изначальной питающей силой. Власть Его черпается прямиком от Богини, Он — Ее вечный причастник.

Бог сам воплощает силу чувства. Его звериные рога олицетворяют истину открытой эмоции, которая не прячется и не пытается ублажать каких бы то ни было владык. Он дик. Но дикие, неприрученные чувства не означают насилия. Бог — сама жизненная сила; он — весь жизненный цикл. Он всегда остается в орбите Богини; сила его направлена на служение жизни.

Бог ведьм — это Бог любви. Любовь эта подразумевает и сексуальность, которая столь же дика и неприрученна, сколь нежна и бережна. Сексуальность его полностью чувствуется и проживается; в ее контексте половое желание священно, и не только потому, что это инструмент продолжения и воспроизводства жизни, но и потому, что ее посредством жизнь реализуется наиболее глубоко и экстатически. В Ведовстве секс — таинство, внешний знак внутренней благодати. Эта самая благодать дарует глубинный контакт и признание целостности другого человека. По сути своей она не ограничивается физическим актом и представляет собой взаимный обмен энергией, питание друг друга силой на тонком уровне. Соединяясь с другим, мы соединяемся со всем сущим.

В Ведовстве мужское тело, так же как и женское, священно и неприкосновенно. Использовать его как оружие — насилие и оскорбление, точно так же как насилие — использовать женское как объект или средство самоутверждения для мужской силы. Симулировать желание, когда его нет, значит оскорблять телесную истину; точно так же работает подавление желания, которое можно проживать в полной и прекрасной мере, даже когда ему не светит удовлетворение. Однако чувствовать желание и страсть, значит признавать потребность, само существование которой многими мужчинами в нашей культуре воспринимается как угрожающее.

В патриархальной системе мужчине полагается ожидать и получать от женщин массу питания и заботы, но при этом поразительным образом притворяться самодостаточным и не признавать собственную потребность в этом, равно как и необходимость время от времени быть пассивным, слабым, полагаться на кого-то другого. Бог в Ведовстве воплощает желание и стремление к единению с изначальной питающей силой. Вместо того, чтобы искать безграничной материнской заботы у обычных женщин, мужчина в Ведовстве отождествляется с Богом и через Него обретает единение с Богиней, чья материнская любовь не знает никаких границ. Богиня есть сила одновременно внешняя и внутренняя: когда образ Ее укореняется в разуме и сердце мужчины, Она становится его частью. Он получает доступ к своей собственной заботливой и питающей стороне, к внутренней Музе, которая есть источник неувядающего вдохновения.

Бог есть Эрос, но Он также и Логос, то есть, сила разума. В Ведовстве между этими двумя аспектами никакого противоречия нет. Телесное желание соития и эмоциональное желание контакта трансмутируются в интеллектуальное желание познания, а это тоже форма союза. Познание может быть как аналитическим, так и синтетическим; оно в состоянии разъять объект и разглядеть его части по отдельности или создать модель из несвязанных между собой элементов и обозреть ее целиком.

Для женщин, воспитанных в нашей культуре, Бог начинается как символ всех тех качеств, которые считаются мужскими и которыми нам обладать не дозволяется. Символ Бога, как и символ Богини, носит внешний и внутренний характер. При помощи медитации и ритуала призывающая Бога женщина создает у себя внутри Его образ и обретает те качества, которых ей недостает. Когда ее понимание преодолевает навязанные культурой ограничения, представление о Боге меняется и углубляется. Он — творение, не просто воспроизводящее само себя, но рождающее нечто новое, принадлежащее к новому порядку. Истинное творение подразумевает сепарацию, так как самый акт порождения есть отпускание. Через Бога женщина узнает и признает эту силу в себе самой. Его любовь и желание перекидывают мост через бездну разделения, тугой, как струна арфы, звенящий одной нотой, которая становится песней, тоникой, уни-версумом всего. Эта вибрация есть энергия, истинный источник силы, идущей изнутри. И потому Бог, как и богиня, наделяет женщин силой.

И для мужчин, и для женщин он еще и Умирающий Бог. В этом качестве он добровольно отдает нам то, на чем зиждется жизнь — Смерть на службе жизненной силы. В жизни много потерь, и если не прочувствовать и не проработать каждую из них, она останется похоронена у нас в душе, где, подобно гноящейся неисцелимой ране, начнет источать эмоциональный яд. Умирающий Бог воплощает само понятие утраты. В ритуалах, снова и снова отыгрывая смерть, мы высвобождаем собственные связанные с потерями эмоции, вскрываем раны и приходим к исцелению, обетованному в Его возвращении. Именно такое психологическое очищение и было истинной целью драматической трагедии, чьи корни уходят в Древнюю Грецию, в ритуалы умирающего бога Диониса.

В ведовстве за смертью всегда следует возрождение, за потерей — восстановление. После новолуния в небе всегда появляется молодой месяц. Вслед за зимой приходит весна; вслед за ночью — день. Не все ведьмы верят в буквальную реинкарнацию; многие, подобно Робин Морган, считают ее «метафорой той мистической клеточной трансформации, в которой танцующие друг с другом ДНК и РНК в бессмертии удвояют себя». Но в рамках парадигмы, воспринимающей все на свете как часть цикла, смерть сама по себе не может быть финалом, но лишь некой неизвестной точкой трансформации прежних форм жизни в новые. Ритуально отыгрывая смерть Бога, мы сами готовимся к этой трансформации, к проживанию последней стадии отпущенной нам жизни. Бог становится Утешителем Сердец; он на своем примере учит нас понимать смерть. Он воплощает тепло, нежность и сочувствие — истинные гармоничные дополнения мужской агрессии.

Умирающий Бог надевает рога и становится Охотником, одновременно несущим смерть и претерпевающим ее. Мало кто в наши дни принимает участие в цикле воспроизводства и уничтожения природной жизни: мы больше не выращиваем сами мясо и не добываем его на охоте; место охотничьих угодий прочно занял супермаркет с его пластиковыми лоточками. Нам уже сложно понять, кто такой Божественный Охотник и для чего он нужен. Но в культуре охотников охота означала жизнь, и охотник являлся подателем жизни для всего племени. Племя отождествлялось с основными животными, которых употребляло в пищу; для охоты требовалось невероятное мастерство и знание повадок и психологии дичи. Животных никогда не убивали без нужды, и никакая часть убитой жертвы не пропадала втуне. Жизнь никогда не забирали без благодарности духу зверя.

Сегодня для нас единственный регулярный объект охоты — парковочные места. Но у Охотника есть и еще один аспект — выслеживание, поиск. Он сам и есть квест, поиск — физический, духовный, художественный, научный и социальный. Образ бога поэмагогичен: он одновременно символизирует и инициирует творческий процесс, который тоже представляет собой Поиск. Бог ищет Богиню, как король Артур искал Святой Грааль, как каждый из нас ищет то, что утратил, и то, чего еще никогда не находил никто из живущих.

Как и Богиня, Бог примиряет все противоположности. Как в инвокации, с которой начинается эта глава, он сразу и ясное солнце, дарующее жизнь и энергию, и тьма ночи и смерти. Два этих аспекта, как я уже говорила ранее, взаимно дополняют друг друга, между ними нет оппозиции, противоречия. Их ни при каких условиях нельзя определить как «добро» и «зло»: оба суть неотъемлемые части цикла динамического равновесия жизни.

Как Повелитель Ветров он ассоциируется со стихиями и миром природы. Как Владыка Танца символизирует спиральную пляску жизни, вихрь энергии, в вечном своем движении связующий бытие. Это движение, эти перемены он собой и воплощает.

На Зимнее Солнцестояние, когда в самую длинную ночь года после победы тьмы вновь восходит дневное светило, рождается Солнечное Дитя. В Ведовстве праздники Богини носят лунный характер; празднества Бога следуют мифологическому паттерну Годового Колеса.

На Зимнее Солнцестояние он появляется на свет как воплощение невинности и радости, детского удовольствия от встречи со всем сущим. Он знаменует победоносное возвращение света. На Бригид или Кэндлмас (2 февраля) вместе с очевидно удлиняющимися днями мы празднуем его взросление. На Весеннее Равноденствие Он — зеленый, цветущий юноша, танцующий вместе с Девой-Богиней. На Бельтайн (1 мая) костры и увитые лентами шесты прославляют заключение их брака, который консуммируется на Летнее Солнцестояние слиянием столь полным, что оно — уже смерть. Теперь его зовут Увенчанным Летом Владыкой, а не Рожденным Зимой, и венец его сделан из роз: полный расцвет вкупе с жалом шипа. Мы оплакиваем его на Лугнасад (1 августа), а на Осеннее Равноденствие он засыпает в лоне Богини, уплывая прочь по бессветному морю ее чрева. На Самайн (Хэллоуин, 31 октября) он прибывает в Страну Юности, в сияющие Земли, в которых души мертвых становятся вновь молодыми, ожидая нового рождения. Он растворяет врата, чтобы они могли вернуться и навестить своих любимых, и правит в Мире Снов, постепенно молодея, пока не родится снова на Зимнее Солнцестояние.

Таков наш миф, поэтизация сезонных, небесных и психологических процессов. Воспроизводя миф в ритуале, мы отыгрываем свои собственные трансформации, непрестанный цикл рождения, роста, кульминации и смерти идей, планов, проектов и отношений. Каждая утрата, каждая перемена — даже самая счастливая — переворачивает жизнь вверх ногами. Каждый из нас оказывается в положении Повешенного: сорванного и вывешенного для просушки растения, XII аркана Таро, чье значение — как раз жертва, позволяющая перейти на новый план бытия.

Связь между любовью и смертью в мифологиях многих культур очень прочна. В Ведовстве любовь никогда не ассоциируется с настоящим физическим насилием. Нет ничего более противного духу Ведовства, чем современный разгул жесткой порнографии. Бог не творит с Богиней актов садомазохизма и не проповедует ей «силу сексуального смирения». Это Он смиряется перед силой собственного чувства. Нигде не погружаемся мы так полно во всепоглощающее настоящее, как в любви, и ни в какой иной момент не осознаем с такой ясностью свою смертность. Ибо даже если любовь живет долго — а популярные песни вкупе с личным опытом убеждают нас, что такого не бывает — или превращается в нечто более нежное и глубокое (или менее пылкое), один из любящих рано или поздно умрет, и второй останется один. Ремесло не пытается разрушить эту дилемму — оно ее усиливает, потому что только через это горестное и сладостное осознание, только в объятиях Пана, чьи шерстистые чресла обдирают нас до мяса, одновременно доводя до экстаза, мы можем научиться быть по-настоящему живыми.

Бог наш — горделивый олень, рыщущий в чаще заповеднейшего из лесов — нашего собственного Я. Он — жеребец, быстрый, как мысль, чьи лунные копыта высекают искры солнечного огня и оставляют следы-полумесяцы. Он — козлоногий Пан, весь похоть и страх, животные эмоции, питающие человеческую жизнь. Он — могучий лунный бык с рогами в полнеба, и подобен грому бег его по земле. Таковы лишь немногие из животных его аспектов.

И все ж Он дик. Он — все то внутри нас, что никогда не будет одомашнено, что отказывается идти на компромисс, становиться милым и безопасным, смягчаться, сдаваться. Он свободен.

Как Бог увядающего года он уплывает по Последнему Морю в Страну Снов, в иной мир, во внутреннее пространство, где рождается всякое творчество. Мифический сияющий Остров — это наш личный внутренний источник вдохновения. Он — это наше Я, странствующее по темным водам бессознательного, а хранимые Им врата — порог, отделяющий сознательное от бессознательного, врата дня и ночи, через которые нам нужно пройти, чтобы избавиться от иллюзии двойственности, врата формы, через которые мы входим в жизнь и выходим из нее.

Он вечно умирает, но так же вечно и возрождается, вечно живет. В этой трансформации Он обретает настоящее бессмертие, как бессмертна любовь, хотя объекты ее и покидают этот мир. Он сияет светом, от которого возгорается жизнь.

У Бога, как и у Богини, много имен. Он идет рука об руку с Ней через время, из палеолитических пещер мимо быков Крита к средневековым легендам о Робине Гуде и его веселых ребятах. Любое из его имен и любой из аспектов можно прекрасно использовать в качестве фокуса для медитации.

Хотя в современном Ведовстве достаточно много мужчин, они в общем и целом не испытывают к нему столь мгновенной и спонтанной симпатии, как женщины. Как бы упрощенно или суеверно ни понималось Ведовство, оно предлагает женщинам эффективную модель силы и творчества, и в этом другие религии примечательно мало пытаются с ним соперничать. Однако от мужчин оно, напротив, требует отказаться от традиционных форм власти и традиционного же понимания религии. Его дар мужчинам куда тоньше, и его не так-то легко понять.

В Ведовстве мужчин не считают подчиненным классом или духовными гражданами второго сорта. Но, с другой стороны, никто автоматически не дает им высшего, по сравнению с женщинами, статуса, как в других религиях. Мужчинам в Ремесле приходится иметь дело с сильными, облеченными властью женщинами, которые не пытаются притвориться чем-то меньшим, чем они суть. Некоторых мужчин подобная перспектива почему-то огорчает.

Ведовство требует нового отношения к женскому телу. Оно больше не воспринимается как объект и не клеймится как что-то грязное и греховное. Женское тело со всеми его запахами, выделениями, менструальной кровью, священно и достойно уважения и прославления. Тело женщины принадлежит ей одной; никакой духовный авторитет больше не подкрепляет мужских попыток владеть им или контролировать его.

Тело у нас не считается чем-то отдельным. Мужчины в Ведовстве имеют возможность близко познакомиться с женской силой — с силой целостной, совершенной женщины с полностью пробудившимися разум, духом и эмоциями. Но и это еще не все! Мужчина должен узнать и принять силу своего собственного внутреннего женского начала, разбудить и взрастить в себе источник заботы и вдохновения, перестав требовать их исключительно извне.

Ведовство означает утрату духовной модели «Великого Мужчины». Иисус, Будда, Кришна, Моисей и вся эта компания проповедников, пророков, гуру и социальных лидеров, поучающих от их имени или от имени их секулярных последователей, разом теряют свои нимбы. В Ведовстве нет всеведущих, утешающих отцовских фигур, обещающих ответы на все вопросы в обмен на вашу личностную самостоятельность. Наша религия требует, чтобы каждый из нас был сам себе авторитетом, а эта позиция далеко не всегда комфортна.

Иными словами, Бога Отца, увы, больше нет. В Ремесле космос больше не подчиняется внешней мужской власти. Иерархия благорастворилась, небесная пирамида низвергнута, богооткровенные тексты воспринимаются как поэзия, а не истина в последней инстанции. Вместо этого мужчине предлагается воссоединиться с Богиней, имманентной в мире, в природе, в женщине, в его собственных чувствах — во всем, что религии его детства предписывали превзойти, покорить, завоевать, чтобы Господь его полюбил и простил.

Однако самые угрожающие стороны Ведовства предлагают мужчинам новые, восхитительные духовные возможности: обретение целостности, причастности, свободы. Отважные мужчины находят отношения с сильными женщинами пьянящими, освежающими, возвышающими дух. Они радуются шансу ощутить женское начало в себе самих, перерасти культурные ограничения и стать самоценными.

Попытки жить по модели Бога Отца изолируют мужчин и замораживают их эмоции. Многие из них с облегчением приветствуют освобождение от вечного патриархального конфликта отцов и детей. Они наслаждаются неиерархической моделью мужской силы, где не нужно быть непременно либо господином, либо рабом. Да, далеко не всегда индивидуум может избежать диктата внешней власти в своей частной жизни, но зато теперь может видеть ее без прикрас — как произвольный набор правил для сложной, комплексной игры. Они могут играть в нее или не играть, но их самоощущение и самооценка больше не зависят от положения в пирамиде власти.

В Ведовстве бездна между разумом и телом, между духом и плотью преодолена. Мужчины могут быть духовными, не лишаясь при этом пола, потому что Бог и Богиня воплощают движущую силу проживаемой в любви и страсти сексуальности. Они пребывают в полном контакте со своими истинными чувствами, потребностями, слабостями — и с силой тоже. Наши ритуалы активные, физические, энергичные и катарсические. Экстазу и дикой, неприрученной энергии сообщается духовная ценность, их больше не нужно спускать на футбольном поле или за стойкой бара.

Да, довольно некомфортно быть самому себе господином, но это единственное и непременное условие развитие подлинной личной силы. Мужчины и женщины больше не довольствуются ролью комнатных собачек и мальчиков для битья; они больше не хотят отдавать жизненно важные решения в руки «бесстрашных вождей», папы римского или какого-нибудь Джима Джонса. Личная ответственность требует целостности и осознанности, но без нее нам не стать свободными.

В ковенах мужчины получают групповую поддержку и эмоциональный контакт со стороны других мужчин, равно как и женщин. Они могут взаимодействовать в рамках несоревновательных и неантагонистических ситуаций. Мужчины в ковенах могут дружить с другими мужчинами.

Ну, и наконец, Ведовство — это весело. В нем мужчины могут играть, вести себя глупо, отпускать порезвиться внутреннего ребенка. Не нужно держать фасад, нет больше необходимости утверждать свое достоинство. И ведь именно из глупости и игры рождается творчество.

Бог внутри и вне нас. Как и Богиню, его можно призывать самыми разными способами — пением, танцем, барабанным боем, шелестящим шепотом стихотворения, дикими криками. Как бы мы его ни звали, Он услышит и пробудится внутри нас.

Песнопение (для Бога)

СЕМЯ, сеятель, ЗЕРНО, возрожденный, РОГАТЫЙ, ПРИДИ!
СВЕТЛОЕ солнце, ТЬМА, смерть, Владыка ветров, ПРИДИ!

ХАР ХАР ХУ ХУ
DANCE ici DANCE la!
JOUE ici JOUE la!
ХАР ХАР ХУ ХУ
ПЛЯШИ тут ПЛЯШИ там!
ИГРАЙ тут ИГРАЙ там!

СОЛНЦЕ, дитя, Зимой рожденный КОРОЛЬ
[или] СОЛНЦЕ, дитя, Летом увенчанный КОРОЛЬ

ИО! ЭВОЙ! ИО! ЭВОЙ!

«Эвой» здесь — одно из имен Бога, происходящее от древнего имени Диониса. Неоднократно цитируется как ведовской клич в материалах процессов над ведьмами.

Цикл

Солнце, сияй, день, / сияй, день, вечно, / день, вечно, ночь, /
Вечно, ночь, небо, / ночь, небо, звезда, / небо, звезда, свет, /
Звезда, свет, солнце, / свет, солнце, сияй /