Аполонівське та діонісійське начала в культурі. Класичні і некласичні

Культурні епохи.

Диалектически взаимосвязанная пара понятий, введенная Ф.Ницше для обозначения основных глубинных принципов искусства и культуры. В соответствии с мифологическими характеристиками античных богов Диониса (бога виноделия, земных плодов) и Аполлона (водителя муз) Ницше видел в дионисий-ском стихийное иррациональное природное начало, которое вызывает в человеке состояние животного ужаса и блаженного восторга одновременно, близкое к состояниям алкогольного опьянения или наркотической эйфории. В искусстве оно выражается наиболее полно в музыке, танце, вакхических оргиас-тических плясках. Аполлоновское Ницше связывал с пластическими искусствами и поэзией и усматривал его суть в упорядоченности, гармоничности, иллюзорности, восходящим к особого рода сновидениям, в которых, согласно древним легендам, людям являлись образы богов, а художникам и поэтам являются прообразы их творений. В античных искусствах эти принципы, согласно Ницше, фактически противоположны и ведут постоянный диалог, а нередко и борьбу друг с другом. Однако они тяготеют друг к другу и достигают своего гармонизирующего единства только в аттической трагедии. Аполлоновское находит свое наиболее полное выражение в произведении художника (словесном, в картине, в скульптуре), напротив, дионисийское наиболее полно выражается в самом художнике, который фактически в экстатическом танце или при исполнении музыки перестает быть художником, а превращается в свое собственное произведение. В новоевропейской культуре со времен Возрождения Ницше видел опасное преобладание аполлоновского начала и сознательное вытеснение дионисийского. Поэтому в своем радикальном требовании «переоценки всех ценностей» он стоит за восстановление прав дионисийского в культуре и искусстве, как важнейшего жизненного творческого принципа. Ницше связывал дионисийское также с глубинными восточными влияниями на греческую культуру. Если в классической античности он усматривал преобладание аполлоновского или некую гармонию А. и д., то эллинизм для него пронизан духом дионисийского. В XX в. антиномия А. и д. оказалась созвучной глобальной культурно-духовной ситуации. Применительно к искусству концепцию Ницше активно использует О.Шпенглер, заменяя дионисийское термином «фаустовское». При этом в его интерпретации «аполлонический язык форм вскрывает ставшее, фаустовский — прежде всего становление». Отсюда далеко идущие последствия в культуре, философии, эстетике, искусстве XX в., особенно в новаторских («продвинутых») художественных потоках — авангарде, модернизме, постмодернизме, ПОСТ-культуре (см.: ПОСТ-) в целом. Здесь на первый план выдвигается иррациональное дионисийское начало. Оно преобладает в таких направлениях, как дадаизм (см.: Дада), экспрессионизм, футуризм, сюрреализм, алеаторика, конкретная музыка, театр абсурда, литература потока сознания, во многих перформансах и хэппенингах и в ряде других самых современных арт-проектов и практик. Фактически глобальное новаторское направление в художественной культуре XX в. может быть без преувеличения охарактеризовано как проходящее под знаменем дионисийского.

Как только рациональность классической парадигмы отказывается от предпосылки «Божественного Взора» , фаллибилизм становится неустранимым признаком знания. Принцип фаллибилизма вводит новые объяснительные стандарты: вероятность и принципиальную погрешимость знания.
В контексте отказа от универсалистской рациональности проекты Просвещения лишаются привилегий и могут претендовать лишь на одну из возможных форм общественной жизни. Именно поэтому совремнные формы и способы воспроизводства социальности не укладываются в теоретические объяснительные структуры классической социальной эпистемологии. Многие современные исследователи социального знания, например, З.Бауман, Э.Гидденс, Р.Рорти, А.Турен и др., отказались от идей проективности и теоретических идеалов картезианства. Они руководствуются новым видением социальных процессов и используют неклассические стандарты и правила эпистемологии. Но на сегодняшний день не сложились ясные теоретические решения в области теории социального познания и знания. Неклассический дискурс представлен в различных интерпретациях: от критического рационализма до постмодернизма. Постмодернистская критика, паразитируя на трудностях рациональности, фактически проповедует доктрину отказа от нее. Так, факт наличия различных форм общественной жизни, не имеющих универсальных оснований, неполноту и относительность рациональности, интерпретируют представителями постмодернизма в терминах релятивизма. оппозиция классическая-неклассическая парадигмы является проблемой современной эпистемологии. Следует признать, что неклассическая парадигма повлияла на наши ценностные представления, определяющие общественные ожидания. Она еще не приобрела ясных и устойчивых очертаний, но ее разрушающее воздействие на ценности Просвещения неоспоримо. . Эволюция стандартов и норм классической рациональности, формирование неклассических практик эпистемологии в последнее время вызывают огромный исследовательский интерес и стали темой философского осмысления. Тема рациональности и ее границ в наше время вызывает не только теоретический интерес, но и огромный практический смысл. Европейская культура по сути формировалась в контексте рационального дискурса, и сегодняшний облик постиндустриальной цивилизации в значительной мере обусловлен рациональными традициями. Проблема знания как непогрешимого состояния ума, начиная с Р. Декарта и до И. Канта, решается исключительно в контексте тождества мышления и бытия. Отличительной чертой классического рационализма является телеологизм, который обнаруживает себя в различных модификациях: он может быть сформулирован в явной или в неявной форме, следующей из теоретических результатов исследования.
Кант прерывает традиции классического рационализма, выдвигая ряд убедительных аргументов против принципа тождества мышления и бытия. Он предложил новую доктрину рационализма, свободную от теологических и телеологических предпосылок и впервые подверг критике классический рационализм с позиций стандартов и норм рациональности. Критика Кантом картезианской парадигмы выявила ее неполноту. Кант признавал справедливость критики Юмом принципа тождества мышления и бытия, но не разделял его эмпирических взглядов. Проблема непогрешимости знания переносится Кантом в область универсальных и необходимых структур рациональной деятельности, которые предшествуют опыту и имеют внеопытное происхождение. То есть проблема объективности знания у него получает обоснование в терминах интерсубъективности.

Парадигма классической теории культуры основана на предпосылке всевластии человеческого разума и возможности переделки человеческой природы в соответствии с гуманистическими ценностями. Важнейшим признаком неклассической парадигмы является его проективность, благодаря которой, социальные процессы предстают в терминах интенциональных действий и конструктивизма.