Основные источники духовной культуры Китая: даосизм, конфуцианство, легизм

В Китае традиционно почитали героев и мудрецов, главными достоинствами которых были служение власти и следование законам Неба, предписывающим умеренность, почтительность, верность и справедливость. Их воспевали древнейшие книги Китая: “Шуцзин” — книга Истории, “Шицзин” — книга народных песен и священных гимнов, “Ицзин” — книга Перемен, “Лицзин” — книга о правилах поведения и обычаях и "Юэцзин" — книга о музыке. Знание этих книг было обязательным для любого грамотного человека, и впоследствии они стали главными и в частной, и в государственной системе обучения, а затем — целью и средством экзаменационного отбора чиновников на государственные должности.

Среди великих мудрецов Китая особое место занимают философы, выразившие суть менталитета древнего китайского общества и оказавшие сильнейшее влияние на его развитие в последующие времена. Это основатели даосизма и конфуцианства — Лао-цзы и Конфуций.

Мудрец Лао-цзы жил в конце VII — начале VI века до н. э. Любопытно, что при всем изобилии письменных источников о различных личностях в китайской истории, о Лао-цзы сохранились только смутные легенды, которые гласят, что он родился в 604 году до н. э., прожил 160 или 200 лет, в старости встретился с Конфуцием, написал книгу “Даодэцзин” (“Книга о дао и дэ” или “Книга о Пути и Добродетели”). До сих пор историки не уверены, что такой человек существовал реально: это может быть яркая идея древнего мудреца, спокойного, знающего все тайны существования мира и человека в нем. В 1973 году в городе Мавандуй была вскрыта одна из могил периода династии Хань, “в которой обнаружили два экземпляра сочинений Лао-цзы, написанные на ткани” [123, с. 47].

Основное понятие даосизма — дао. Прямое значение иероглифа “дао” (состоящего из двух частей: шоу — голова и цзоу — идти) — “дорога, по которой ходят люди”, “но в дальнейшем этот иероглиф приобрел переносный смысл и стал обозначать закономерность, закон” [там же, с. 48]. В словарях “дао” переводят как: “путь, дорога, средство, способ, говорить, вести за собой”. Мудрецы и философы трактовали дао как закон природы, присущий ей изначально, как источник жизни, как “мать всех вещей”, “путь природы”. Он невидим и вездесущ, он не отделим от мира — в нем рождается и им управляет. Дао порождает все вещи в мире, но делает это бездействуя. Дао соединяет в себе все возможные противоположности мира [164, с. 8, 9]:

Стоит всем в Поднебесной узнать, что прекрасное — это прекрасное,

тут же появляется безобразное.

Стоит всем только узнать, что добро — это добро,

тут жепоявляется зло.

И потому то, что порождает друг друга,—

это бытие и небытие,

то, что уравновешивает друг друга,—

это тяжелое и легкое,

то, что ограничивает друг друга,—

это длинное и короткое,

то, что служит друг другу,—

это высокое и низкое,

то, что вторит друг другу,—

это голос и звук,

то, что следует друг за другом,—

это прошлое и настоящее,

и так без конца.

Вот почему мудрый живет себе спокойно,

свободный от необходимости заниматься делами,

действуя, руководствуется “знанием без слов”.

Вся тьма вешей существует издавна,

но их существованию нет начала.

Рождаются, но не пребывают,

действуют, не надеясь на других,

добиваясь успеха, не останавливаются на этом...

Ведь только тот, кто не останавливается, ничего не теряет.

(Пер. А. В. Кувшинова)

Для того, чтобы постичь дао, нужно бесконечно изучать его. Следуя дао, нужно быть последовательным и точным, стараться в своем личном пути (дао) ничего не изменять вокруг себя, углубляя только дао Вселенной. Лучший способ познания жизни — бездействие, недеяние — у-вэй, которое ведет к свободе, счастью, процветанию [там же, с. 30]:

Говорю тебе:

Будь ровным и спокойным, словно переправляешься через реку зимой.

Будь внимательным и осмотрительным,

как если бы со всех сторон тебя окружали опасности.

Соблюдай такое достоинство, которое подобает путнику,

обретшему временный приют.

(Пер. А. В. Кувшинова)

Если не вмешиваться в дао Вселенной, не применять к ней искусственных, не свойственных ей самой мер, она сама придет к порядку. И мудрый, следующий дао Вселенной правитель не вносит никаких новшеств и реформ в управление страной. Тогда, развиваясь свободно, согласно с дао Вселенной, страна спокойна, гармонична и процветает. Если усилия противоречат закону мира, то они представляют собою пустую трату сил и ведут к гибели. Целью человека и правителя должна быть “гармония мира” — слияние человека с природой. Поэтому все искусственное, связанное с суетой и повседневностью, считается лишним, мешающим осуществлению дао. Лао-цзы полагал, что ничего не нужно менять в естественном течении жизни, даже при воспитании и обучении. “Трудно управлять народом, когда у него много знаний. Поэтому управление страной при помощи знаний — враг страны, а без их применения — счастье страны” [274, с. 151].

Любая книга, написанная на Востоке, учение или религия непременно касаются нравственности. Этой постоянно соблюдаемой традиции следует и “Даодэцзин”. Этика Лао-цзы — это этика мудреца, не обладающего тщеславием. Он не гонится за богатством, ценит более всего жизнь, природу и свое предназначенье, которое он должен познать в этом мире [164, с. 26, 27]:

Как слава, так и позор причиняют одни беспокойства.

Страх потерять то, что имеешь, вредит тебе больше всего,

...Успех делает тебя зависимым —

сначала боишься его не найти,

потом боишься его потерять...

...Причина всех моих бед заключается в том, что мне есть, что терять.

...дорожи не тем, что у тебя есть, а миром, что окружает тебя,

и все, что нужно для жизни, получишь в дар от него.

Люби не себя, а землю, на которой живешь,

и сможешь найти у нее поддержку и опору.

(Пер. А. В. Кувшинова)

Лао-цзы утверждает равенство всех вещей в мире, так же, как и равенство всех людей. Мудрый в его книге одинаково относится и к знатному, и к рабу, он свободен не только от всяческих предрассудков и пристрастий, но и не печалится о жизни и смерти. Мудрец понимает, что и жизнь, и смерть, и Вселенная естественны и неизбежны, и это позволяет ему соединиться с вечностью. Здесь мы встречаемся с одной из древних утопий (сколько их еще будет в истории человечества!), в которой воплощена мечта о “золотом веке” всеобщего равенства, “естественного” состояния, умиротворения и общественного покоя.

Таким образом, учение Лао-цзы проповедует совершенно пассивный образ жизни, следование естественному состоянию, “недеяние” (у-вэй), которое вовсе не является синонимом безделья или лени,— это особая форма деятельного познания, предполагающая только одно: невмешательство в дао Вселенной, чему должны следовать правители и все подданные. Умиротворение, за которым проглядывают аскетизм, отшельничество, поиск мира в себе и себя в мире, — вот центральное звено даосизма, оставившего значительный след в культуре Китая.

Совершенно иным было учение Кун-цзы (латинизиров. имя — Конфуций), ставшее основой менталитета всех последующих поколений Китая и так глубоко проникшее в их традиции, обычаи и образ жизни, что до сих пор невозможно отделить многие конфуцианские принципы от более поздних наслоений в культуре.

Конфуцианствокак учение обозначалось иероглифами “жу цзя” — “школа ученых книжников”. Такими книжниками часто были люди из обедневших чиновничьих семей. Они делались бродячими учителями, зарабатывавшими себе на хлеб тем, что помогали изучать древние книги.

Конфуций (ок. 551—479 до н.э.) — выходец из обедневшей аристократической семьи чиновников и военных. Китайский историк Сыма Цянь (145 или 135 — ок. 86 до н. э.) говорит о нем: “Конфуций был незнатен, беден”. Но бедность не помешала, может быть, даже способствовала тому, что Конфуций решил проявить себя на государственном поприще. Он считал, что в то смутное время, в которое он живет, лишь честная служба и высокая нравственность общества может стать основой порядка и спокойствия в стране:

"Когда какой-нибудь правитель пригласит меня на службу, то у него уже в течение года станет лучше, а через три он обретет успех" [149, с. 122].

Древние китайские книги говорят о том, что Конфуций был мягок и энергичен, внимателен к людям, исполняя свои чиновничьи обязанности. Но правящая элита не желала его продвижения, не принимала его советов, ему приходилось жить в атмосфере бесконечных интриг, поэтому он оставил карьеру чиновника и занялся преподаванием. Лучше всего о своей судьбе сказал сам Конфуций:

"В пятнадцать лет я ощутил стремление учиться; в тридцатилетнем возрасте я утвердился; достигнув сорока, освободился от сомнений; в пятьдесят познал веление Неба; в шестьдесят мой слух обрел проникновенность; с семидесяти лет я следую желаниям сердца, не нарушая меры" [там же, с. 59].

Конфуций умер в возрасте 73 лет, оставив после себя множество учеников разного возраста и положения. В школе Конфуция изучали мораль, политику, литературу, язык. Обучение проходило в форме бесед, в которых он излагал сущность своего учения. Беседы составили книгу “Луньюй” (“Рассуждения и беседы”), написанную учениками и последователями Конфуция.

Конфуций не рассматривал тайны бытия, вопросы познания мира, его интересовал человек в мире людей. Но и он отдает дань традициям, называя началом начал Небо, в котором он видит часть природы, доступную для наблюдений, а также высшую духовную силу, образующую и направляющую природу и человека. Согласно Конфуцию, жизнь и смерть определяются судьбой, богатство и знатность зависят от Неба.

Кроме Неба, в конфуцианстве присутствует и категория дао. Но дао Конфуция — моральная величина, моральный закон, путь поведения, долга, которому человек должен следовать в своих поступках. Считается, что Небо наградило человека натурой, поэтому поступать нужно в соответствии с волей Неба — это и есть дао, которое у каждого человека неповторимо. Человек должен сам познать свое дао и следовать ему. Степень владения дао зависит от образованности и от собственных усилий человека. Для Конфуция есть лишь два варианта отношения человека с тем, что ему повелело Небо,— с судьбой: “продвинуться вперед”, идти навстречу судьбе или “остановиться”. Он говорил:

Человек способен сделать путь великим,

Но великим человека делает не путь.

[там же, с. 141]

Познание можно развивать и совершенствовать, изучая традиции древности, постигая нравственные нормы, давая им толкование и опираясь на человеколюбие, на “человеческое начало” в человеке. По словам Вольтера, Конфуций предлагал “непрестанно следить за самим собой и исправлять сегодня ошибки, допущенные вчера”. Для Конфуция познание самого себя— это самосовершенствование, целью которого становится достижение статуса “благородного мужа” — цзюньцзы.

Цзюньцзы (“благородный муж” Конфуция) — это идеальный образ человека, обладающего совершенством поведения, честного, бескорыстного, мудрого, справедливого. Вся его жизнь — служение людям ради утверждения истины. “Он прежде видит в слове дело, а после сказанному следует”,— говорил Учитель. Он тверд и стоек: “Благородный муж и в нужде не отступает, малый человек, терпя нужду, становится распущенным” [там же, с. 136] “Благородный муж” развивает в себе добродетели: и — долг, ли — этикет, норма нравственности, ритуал, чжи — знание, синь — верность и сяо — сыновняя почтительность.

Основой, на которой все эти добродетели существуют, является главное понятие конфуцианства — жэнь (гуманность, человеколюбие). Проявления жэнь — справедливость, искренность, милосердие, доброта, сдержанность. Это понятие многозначно, в него входят: общая культура человека, идеальные отношения в семье, обществе и государстве. Иероглиф, обозначающий жэнь, состоит из двух знаков — “человек” и “два”. Поэтому Конфуций, говоря о жэнь, всегда связывает это понятие с отношениями между людьми и отношением правителя к людям: “Кто человечен, тот дает другим опору, желая сам ее иметь, и помогает им достичь успеха, желая сам его достигнуть. Умение найти пример вблизи (т. е. относиться к другому, как к себе.— А. Б.) — вот в чем вижу я путь жэнь” [там же, с. 84]. На этом основании было сформулировано так называемое “золотое правило нравственности”: “Чего себе не пожелаешь, того не делай и другим” [270, с. 289]. В другом месте эта мысль усиливается: “Человечность для людей важнее, чем вода с огнем. Я видел погибавших от воды с огнем, но никогда не видел, чтобы кто-нибудь погиб от человечности” [149, с. 142|.

Согласно жэнь, человек должен знать свое место: “Правитель должен быть правителем, отец — отцом, а сын — сыном” [313, с. 116].

Так утверждается разделение обязанностей в обществе и, как результат, строгая иерархия. Однако и правитель непременно должен был обладать человеколюбием, добродетелью: “Правящий с помощью добродетели подобен Полярной звезде, которая занимает свое место, а все другие звезды окружают ее” [123, с. 63J.

Сыновняя почтительность — уважение к родителям и старшим по возрасту и должности — становится основой жэнь, а в сочетании с ним особенно эффективна как принцип управления страной, которую Конфуций представляет как большую семью. В семье человек должен получить основы воспитания, согласно им дети должны быть не только покорны воле родителей, но и обязаны искренне любить их. “Если человек не любит родителей, не признает сыновних обязанностей, он — существо ненормальное. Не любить и не почитать отца и мать — это все равно, что сознательно сократить или погубить свою жизнь”. В Китае говорили: “Всякий злодей начал с того, что стал дурным сыном” [274, с. 141, 142].

Для Конфуция человек — центральное звено всего его учения, поэтому большое внимание он уделяет вопросам самовоспитания и самосовершенствования, основанным на знаниях, разумном следовании предписаниям, обычаям, этикету. Путь к совершенству имеет три ступени: поэзию, ли-этикет и музыку. Поэзия развивает мышление, фантазию, умение понимать других людей. Музыка — средство изменения плохих обычаев, потому что она учит человека тончайшим оттенкам чувств. Ли-этикет стоит в центре всего стремления “благородного мужа” к совершенству. (Перевод понятия “ли” многозначен: приличие, церемония, обряд, ритуал, благопристойность; первоначально так называли специальную обувь для совершения религиозного обряда).

Понятие “ли” несет в себе два значения: приличие, исполнение установленных предписаний в поведении и собственно ритуал поведения. С помощью “ли” человек сдерживает себя, открытое проявление своих чувств в Китае считается верхом неприличия; нельзя делиться горем или рассказывать о болезнях, чтобы не отягощать других своими заботами. При всем благородстве таких установок человек все-таки не мог проявляться как индивидуальность: следование этикету требовало стандарта в поведении, но тем не менее ценность морали становится абсолютом: “Умереть с голоду — событие маленькое, а утратить мораль — большое”, — говорили конфуцианцы [там же, с. 137]. Конфуций полагал, что большую роль в соблюдении правил поведения, этикета имеет точность выражения мыслей, “правильные имена”, которые должны оказать влияние на исправление нравов. Он говорил: когда “имена неправильны, речь противоречива; когда речь противоречива, дела не завершаются успехом; когда дела не завершаются успехом, не процветают правила поведения и музыка; когда не процветают правила поведения и музыка, наказания и штрафы налагаются неправильно, народу некуда поставить ноги и положить руки” [123, с. 61].

Трудно однозначно оценить вклад Конфуция в китайскую культуру. Богатство и гармония его этических рассуждений не имеют себе равных для VI—V веков до н. э. Но в то же время — это суровая мораль общества, в котором отдельный человек ничего не значит как индивидуальность, общества, в котором царит только подчинение, верность правителю как отцу великой семьи — Китая, как сыну Неба. Однако Конфуций полагал, что желанный порядок, гармония и процветание могут наступить только в результате морального совершенствования, в результате сознательных усилий людей, “благородных мужей”, стоящих на службе у просвещенного правителя. Он не сторонник создания кодекса написанных законов, по которым нужно управлять государством или подчиняться. “Благородный муж,— учил мудрец,— проявляет осторожность по отношению к тому, чего не знает..” [274, с. 142, 143]. Мы видим, что Конфуций не стремился к равенству в противоположность Лао-цзы, более того, он полагал, что “Сын Неба считал вельмож своими руками, добродетель и закон — уздой, чиновников — вожжами, наказания — стимулом, народ — лошадью. Чтобы хорошо управлять лошадью, нужно правильно ее взнуздать, ровно держать вожжи и вовремя пользоваться стимулом...” [там же, с. 144].

Учение Конфуция не сразу входит в жизненную практику Китая: уж слишком высок был предложенный уровень отношений, но его ученики и последователи на протяжении более столетия утверждали основы конфуцианства в проповедях, просветительской и воспитательной деятельности. Это создало в традиции китайцев целый слой культуры, где центральным звеном становится этика, строгое соблюдение норм почитания старших в семье и обществе, верность идеалам, излагаемым учителем в своей школе, где он готовил будущих чиновников, которые должны были стать справедливыми помощниками правителям, способными добиться добродетели и гармонии в государстве. Усвоение конфуцианских канонизированных книг легло в основу китайского образования и стало непременным условием получения ответственных постов на государственной службе.

Как видим, мысль мудрецов Китая клонилась к вопросам организации государства. Государство было той основой, которая цементировала все стороны культуры: технику, искусство, религию, отношения между людьми, традиции и обычаи. Особенностью всей китайской культуры можно считать то, что она стремилась сохранить свое прошлое, утвердить его как настоящее. Любое новшество не могло быть воспринятым, если в нем не было связи с хорошо известным. Конфуций говорил: “Я толкую, но не создаю”. Он считал себя учеником древних, к словам которых он ничего не прибавил, а передавал их в первоначальной и первозданной неизменности. Все новое принималось в Китае только как хорошо забытое старое, и потому всем последующим наслоениям культуры в искусстве, религии, политике свойственна статичная традиционность.

Более поздняя философская теория — фацзя, или легизм, касалась преимущественно политической сферы и искала путей укрепления власти, обретения стабильности в обществе. Ее создатель Шан Ян (390—338) — главный министр Циньского царства, узаконивший право частной собственности и лишивший аристократию права наследования государственных постов (за что по ее настоянию был казнен). Свои основные взгляды он изложил в труде “Книга правителя области Шан”. Шан Ян полагал, что государству необходимы строгие законы, которые охраняли бы единоличную власть правителя, наказывали за малейшее нарушение. Его высказывания выглядят очень жесткими: “В строгой семье не бывает строптивых рабов”. Или: “Если люди глупы, их легко принудить к тяжелому труду, а если умны, то нелегко”; “Если управлять людьми как добродетельными, то неизбежны смуты, и страна погибнет; если управлять людьми как порочными, то тогда утвердится образцовый порядок”. Легисты видели в войне универсальное средство для решения государственных задач: “Если войной можно уничтожить войну, то позволительна даже война; если убийством можно уничтожить убийство, то разрешается даже убийство” [там же, с. 145, 146]. Жестокость Шан Яна связана и с репрессиями против конфуцианцев: он велел закопать живыми 460 ученых и сжечь много книг. В законах, созданных на основе легизма, предусматривалось уничтожение всех родственников преступника по трем линиям родства — отца, матери и жены за тяжкое преступление, а за менее тяжкое грозило физическое калечение.

На этом выросла вся последующая китайская государственность, превратившая Китай в империю Цинь, во время которой были заложены основы всей культурной будущности Китая, мало изменившейся до наших дней. После смерти “Первого императора” Цинь Ши-хуанди (259—210 до н.э.) сразу же началась война не только с домом Цинь, сколько между претендентами на императорскую власть. В 202 году до н. э. Лю Бон, один из руководителей народного восстания, разбил войска одного из претендентов и положил начало новой — Ханьской династии. Именно при ней и сложилась та знаменитая этническая общность, которую отметил Андерсен в своей сказке. До сих пор китайцы называют себя ханьцами.

С периода Хань монолит китайской культуры состоит не из различных элементов, а влит в созданную ею систему государственности, которая постоянно воспроизводит себя как целостность в единстве всех своих отношений. Сохранились все представления о Вселенной, о месте правителя и подданного, отношения с природой, верования и учения — все это не отделялось от системы государственного устройства.

В основании китайской духовной культуры лежит и буддизм, пришедший в Китай из Индии. Соединение буддийских представлений о человеке с китайскими традициями прошло безболезненно, поскольку идея поиска пути самосовершенствования, поиска мудрости была свойственна и собственным сферам китайской культуры.