Георгий Мартынов. Звездоплаватели 6 страница

поздно: фраза уже вылетела.

- Извините, Арсен Георгиевич! - поспешил я сказать. - Я пошутил.

Признаюсь, что шутка неудачна.

- Пояс астероидов, - сказал он, словно не слышал моих слов, -

расположен между орбитами Марса и Юпитера. Есть предположение - там

когда-то находилась большая планета, но по неизвестным причинам

раскололась на части. Малые планеты - обломки одной большой. Сегодня мы

видели такую планету с близкого расстояния и могли убедиться, что это

обломок, а не самостоятельно образовавшееся тело. В этом - случае оно бы

имело шаровидную форму. Теория образования астероидов как обломков большой

планеты подтверждается. Это очень важный результат сегодняшней встречи.

Как я сказал, пояс астероидов расположен между орбитами Марса и Юпитера,

но есть астероиды, которые выходят за эти пределы. В настоящее время

известны орбиты трех тысяч пятисот двадцати малых планет. При подготовке

экспедиции возможность встречи была учтена. Были произведены расчеты

местонахождения каждого известного (он подчеркнул это слово) нам

астероида, орбиту которого мог пересечь корабль. Ни с одним мы не должны

встретиться. Выходит, виденный обломок - малая планета, неизвестная на

Земле.

Он искоса взглянул на меня и улыбнулся обычной ласковой улыбкой.

- Астрономия - точная наука, - сказал он. - Спокойной ночи, Борис

Николаевич!

НА МАРСЕ

27 декабря 19... года.

Марс!..

Каким далеким и недостижимым казался он там, на Земле!

И вот мы на Марсе!

Марс!.. Хочется без конца повторять это слово!

За окнами корабля раскинулась ночь. Первая ночь для нас за шесть

месяцев!

Солнца не видно. Оно зашло за линию горизонта совершенно так же, как

это происходит на Земле.

Заход Солнца! Такое простое, такое знакомое явление показалось нам

необычайным и полным таинственного смысла. Небольшое и холодное, в

сравнении с нашим, "земным". Солнцем, оно бросило последние лучи на

неподвижный звездолет и скрылось. Алмазная россыпь звезд в привычных

сочетаниях знакомых с детства созвездий покрыла не по-земному темное небо.

Песчаная пустыня, заросли голубовато-серых растений и неподвижные воды

озера, на берегу которого опустился корабль, погрузились в мрак.

Завтра, с восходом солнца, мы выйдем из звездолета. Завтра!

Камов приказал нам отдыхать. Арсен Георгиевич спит в гамаке,

подвешенном между окном и дверью. Я сижу на своей постели. Сна нет!

Возбужденные нервы надо чем-то успокоить.

Дневник - старое, испытанное средство.

Опишу прибытие на Марс.

...Наш замечательный звездолет явился в ту точку пространства, где

была назначена встреча, в точно рассчитанное время.

Приближаясь, мы видели Марс, ярко освещенный солнцем, почти прямо

впереди себя и могли день за днем наблюдать его постепенное увеличение.

Планета не была оранжево-красного цвета, какой я привык видеть ее с Земли.

Из окон корабля она выглядела оранжево-желтой.

Сначала я предполагал, что причиной этого является скорость нашего

корабля, но Пайчадзе объяснил мне, что эта скорость недостаточна, чтобы

вызвать заметное укорочение световых волн, даже идущих к нам навстречу.

- Чтобы красный цвет мог показаться желтым, - сказал он, - скорость

корабля должна быть в пятьсот раз больше. Тогда длина волны красного цвета

укоротится и станет длиной волны желтого; вызовет в глазу соответствующее

восприятие. Это может случиться с одиночной спектральной линией, а Марс

дает непрерывный спектр.

- Но почему же его цвет так изменился? - спросил я.

- Этот вопрос стоит и передо мной. Вероятно, потому, что нет

атмосферы за окнами корабля. Когда я найду объяснение, сообщу его вам.

Мы находились в обсерватории вдвоем, Камов и Белопольский отдыхали.

Я пристально вглядывался в маленький, но уже отчетливо очерченный

диск планеты.

Крохотный шарик, как мне казалось, заметно для глаз приближался. Что

ждет нас там, у конечной цели нашего долгого пути?..

- Как вы думаете, - спросил я, - есть на Марсе разумные существа?

- На такой вопрос можно ответить только одно: наука не занимается

гаданием. Никаких признаков разумных существ не замечено.

- А как же каналы?

Он пожал плечами.

- Скиапарелли, открывший на Марсе тонкие прямые линии, назвал их

"каналь". По-итальянски это значит: "пролив", необязательно имеющий

искусственное происхождение. Отсюда это недоразумение. Тонкие прямые линии

видны с Земли. Мы их фотографируем. Нет оснований считать, что это

результат сознательной деятельности. Сейчас, близко от Марса, я этих

каналов совсем не вижу.

- Как так?

- Очень просто. Сначала они были видны в телескоп корабля все ясней и

отчетливей. А когда мы приблизились, тонкие линии начали расплываться,

стали тускнеть. Потом они совсем исчезли.

- Выходит, что они только обман зрения?

- Скорей не зрения, а расстояния. Но должна быть причина такой

иллюзии. Противники Скиапарелли и Лоуэла считали, что каналы - обман

зрения, вызванный расстоянием. Возможно, они были правы.

Мне показалось, что Арсену Георгиевичу неприятна эта тема, и я

перевел разговор на другое. Может быть, удастся разрешить загадку, когда

мы будем на Марсе.

Спуск ничем не отличался от такого же спуска к Венере. Только не было

облаков, которые тогда закрывали от нас поверхность планеты. Атмосфера

Марса была чиста и прозрачна.

Так же, как и сто четыре дня тому назад, были включены двигатели для

торможения. Экипаж находился на своих местах - Пайчадзе и Белопольский у

приборов, я у своего окна, Камов за пультом.

Марс быстро увеличивался, и казалось, что он стремительно надвигается

на корабль. Шаровая поверхность планеты постепенно исчезала из глаз и

превращалась в вогнутую, как гигантская чаша. По мере приближения края

этой чаши опускались, раздвигаясь все шире и шире, и, когда корабль был на

высоте тысячи километров, скрылись за линией далекого горизонта.

Мы находились над бесконечной равниной. Нигде не замечалось никаких

возвышенностей. Ровная желтовато-бурая поверхность с редкими темными

пятнами.

Пустыня! - сказал Камов.

Я испытывал неприятное чувство разочарования.

Почему? Чего я ожидал?.. Выводы современной науки не оставляли места

иллюзиям. Я это знал. И все же был глубоко разочарован.

Странно устроен человек! Во всех уголках Вселенной ему хочется

поселить разумные существа, похожие на него самого.

Потерпев неудачу с Венерой, я перенес свои ожидания на Марс.

Населенность планеты казалась мне несомненной. В памяти вставали все

существа - от уродливых пауков Уэллса до высоко развитых обитателей Марса

Алексея Толстого, - все образы, которыми населило эту загадочную "красную

планету" воображение многочисленных авторов фантастических романов.

И вот корабль, расправив широкие крылья, летит над мертвой, унылой

пустыней...

Какой контраст с Венерой!

Там, на сестре Земли, несутся высокие валы океана. Грозовые тучи

обрушиваются вниз могучими потоками ливней. Ослепительные молнии бороздят

небо. Гигантские леса, высокие горы и жизнь... жизнь, еще бессознательная,

слепая, но с юной силой пробивающая себе путь в будущее. А здесь?..

Корабль опустился на высоту одного километра, и в бинокль хорошо были

видны все подробности. Песок... песок... и изредка голубовато-серые пятна

каких-то растений.

Мы летели в сторону, обратную вращению планеты, то есть на запад, со

скоростью шестисот километров в час. Характер местности постепенно

менялся. Все чаще появлялись обширные пятна растительности. Почва

постепенно опускалась, и вскоре мы оказались на высоте около трех

километров.

Песчаная пустыня исчезла. Под нами был сплошной ковер неведомых

растений. Ни одного дерева, ни одного крупного куста.

Неожиданно блеснуло небольшое озеро. Потом они стали попадаться все

чаще. Неужели мы летим к морю?.. Но нет! Через два часа мы опять увидели

уже знакомую песчаную пустыню.

- Сергей Александрович! - сказал Белопольский. - По-моему, надо

вернуться и опустить корабль где-нибудь в районе озер.

- Посмотрим, что будет дальше. Мы видели только незначительную часть

местности. Такие впадины должны еще встретиться.

Слова нашего капитана подтвердились только через четыре часа. Все это

время мы видели одну и ту же картину - бесконечную унылую пустыню.

По-видимому, на Марсе совершенно не было ни гор, ни даже холмов. Виденная

нами впадина имела незначительную глубину при ширине более тысячи

километров и никак не могла изменить впечатление, что поверхность планеты

гладка, как бильярдный шар. Возможно, что в давно прошедшие времена на

Марсе были горы, но неустанная работа ветров и дождей, которые тоже могли

быть когда-то, сгладила и выровняла их так, что к настоящему времени не

осталось ни малейшего следа былых возвышенностей.

Солнце медленно опускалось к горизонту. Скоро наступит ночь. Ночь на

чужой планете.

Чужой? Но кому же принадлежит она?..

Ни малейших признаков живых существ мы не видели. Но, может быть,

там, где низко по "земле" стелются еще незнакомые нам растения, таится от

наших глаз жизнь обитателей Марса. Это мы узнаем, когда корабль будет на

поверхности.

- Мы должны опуститься до наступления ночи, - сказал Камов.

На исходе седьмого часа полета появились признаки близости новой

впадины. Все больше и больше попадалась растительность оазисов на

желто-буром фоне пустыни. Потом местность стала понижаться, появились

озера.

Солнце стояло уже совсем низко над горизонтом, когда Камов принял

решение прекратить полет.

Скорость стала замедляться. Корабль описывал широкие круги,

постепенно опускаясь все ниже и ниже. Гул двигателя становился все тише.

Мы почувствовали содрогание корпуса корабля.

Наступила решительная и самая опасная минута полета. Звездолет весом

в десятки тонн, на малой скорости, с трудом держался в разреженной

атмосфере Марса. Каждую секунду он мог рухнуть вниз.

Камов не отрывал глаз от перископа. Его руки уверенно оперировали

рукоятками и кнопками пульта.

Вот мы уже в пятидесяти метрах от поверхности.

Внезапно скорость увеличилась. Притяжение планеты преодолело инерцию

полета. Планируя на крыльях, корабль плавно пошел вниз. Двигатель

прекратил работу. Раздался скрежещущий звук. За стеклами окон заклубились

тучи песчаной пыли, и космический корабль, пролетевший более четырехсот

сорока миллионов километров межпланетного пространства, остановился.

Мы достигли цели. Мы на Марсе!..

В едином порыве мы все бросились друг к другу и горячо обнялись.

- Сергей Александрович! - спросил Пайчадзе. - Когда вы думаете выйти

из звездолета?

- Только с наступлением утра, - ответил Камов.

- На какой широте мы находимся?

- Примерно на экваторе.

Значит, ночь продлится целых двенадцать часов. (Сутки на Марсе только

на тридцать семь с половиной минут длиннее, чем на Земле.) Как ни трудно

было ожидать так долго, но никому их нас не пришло в голову спорить с

нашим командиром. Все понимали, что им руководит чувство ответственности

за нас и за судьбу всей экспедиции. Кто знает, что ожидает нас за стенками

корабля, на чужой земле? Быть может, под низкими растениями ползают

неведомые звери - ящеры или другие неизвестные на нашей планете

пресмыкающиеся. Выходить из корабля в темную, таящую опасности ночь было

неразумно.

А она уже наступила. Быстро, как бывает в тропиках, день сменился

ночью.

- Доказательство, что мы действительно находимся недалеко от

экватора, - заметил Пайчадзе.

- Лучше всего, - сказал Камов, - разойтись по каютам и отдохнуть до

утра. Завтра предстоит нелегкий труд. Правда, сила тяжести на Марсе

меньше, чем на Земле, физическая работа будет легче, но мы все успели уже

отвыкнуть от нее.

Я отправился за Пайчадзе в нашу каюту. Движения были легки, и во всех

членах тела чувствовалась какая-то необычайная сила. Причина этой иллюзии

заключалась в слабом притяжении Марса. Передвигаться по кораблю было очень

неудобно. Его переходы и небольшие круглые люки-двери не были

приспособлены для "весомых" условий.

В каюте только шкаф занимал, относительно нас, естественное, "земное"

положение. Глядя на стол, прикрепленный ножками к боковой стене, трудно

было поверить, что совсем недавно я сидел за ним с полным комфортом. Наши

постели-сетки, в которых так удобно и мягко спалось, висели по сторонам

окна, недосягаемые и бесполезные для нас, ставших такими тяжелыми и

неповоротливыми. Вместо них в каюте висели два гамака, в которые мы

забрались не без труда, посмеиваясь друг над другом.

Арсен Георгиевич решительно отказался от разговора и, улегшись

поудобнее, тотчас же закрыл глаза.

Сейчас он крепко спит, а я кончаю свою запись. Она получилась очень

короткой, но все основное записано.

Завтра примемся за работу. Программа составлена еще на Земле и имеет

три варианта, в зависимости от того, что мы найдем на этой планете. Боюсь,

что придется сократить даже самый последний вариант, рассчитанный на тот

случай, если Марс окажется совершенно необитаемым. Судя по тому, что мы

видели из окон корабля, планета - сплошная пустыня. Собрать образцы

растений недолго. Завтрашний день будет посвящен подготовке, а затем мы

совершим четыре экскурсии с целью исследования местности в радиусе ста

километров от стоянки звездолета. Первую совершат Камов и Пайчадзе, а

следующие - Белопольский и я. Такой порядок - был установлен потому, что

на корабле всегда должен оставаться Камов или Белопольский, а также

кто-нибудь из наших астрономов, на случай, если участники экскурсии

погибнут. Корабль при всех обстоятельствах должен вернуться на Землю. Это

наш долг перед наукой!

Дне трети нашего пути пришли благополучно. Будем надеяться, что и

последняя треть пройдет так же!

ВО МРАКЕ НОЧИ

10 июля 19... года звездолет Чарльза Хепгуда, готовый к старту, стоял

на специально построенной для него площадке в центре обширного ноля,

выбранного Xепгудом для ракетодрома.

В последние дни перед стартом американская пресса подняла большой шум

вокруг полета на Марс. Хепгуд с трудом спасался от бесчисленных

корреспондентов.

Бейсон в своих многочисленных статьях, посвященных полету, всю честь

предоставлял одному Хепгуду, и честолюбивый конструктор испытывал к нему

за это большую симпатию. Это не мешало ему подсмеиваться над Ральфом,

который с присущим ему апломбом не стеснялся писать о науке

звездоплавания, пичкая читателей таким вздором, что Хепгуд с недоумением

пожимал плечами, не понимая, как могли редакторы пропускать такую чушь.

- Наш полет сейчас в моде, - говорил Бейсон. - Почему вы сами не

пишете? Публика хочет читать о звездоплавании.

- У меня нет времени, - отвечал Хепгуд.

Он с головой ушел в подготовку рейс?.. Чем ближе был назначенный

день, тем сильнее захватывала его чисто спортивная предстартовая

лихорадка.

10 июля огромные толпы народа плотной стеной окружили поле с самого

утра. Местность вокруг ракетодрома была мало заселена, и подавляющую часть

толпы составляли те, кто приехал из различных городов страны, не исключая

даже Нью-Йорка и Вашингтона, чтобы присутствовать при старте звездолета.

Во многих местах реяли американские флаги, привезенные патриотически

настроенными зрителями. Конная полиция следила за порядком, не подпуская

любопытных близко к кораблю.

Старт был назначен на восемь часов утра.

Спортивные комиссары, специально приглашенные Бейсоном, в последний

раз осмотрели печати, наложенные на приборы пульта управления, и,

простившись с обоими звездоплавателями, покинули корабль.

Хепгуд и Бейсон остались одни. Оба были одеты в резиновые костюмы,

так как предстояло погрузиться в воду, чтобы ослабить вредное влияние на

организм пятикратного увеличения тяжести при взлете, ускорение которого

должно было составить пятьдесят метров в секунду за секунду.

Хепгуд наглухо закрыл двери. Звездоплаватели находились в

единственной тесной каюте, загроможденной баллонами, резервуарами жидкого

кислорода и прочим имуществом экспедиции. Свободного места почти не

оставалось.

Хепгуд посмотрел на часы.

- Ложитесь! - сказал он.

Бейсон нерешительно поднес к голове резиновую маску, продолжая со

страхом смотреть на длинный алюминиевый ящик, неприятно похожий на гроб.

- Но если с вами что-нибудь случится, - сказал он, - как я вылезу

оттуда?

- Если со мной что-нибудь случится, то вам и незачем будет вылезать

из ящика, - ответил Хепгуд. - Не все ли равно, как умереть? Без меня вы

все равно погибнете, так как управлять звездолетом не умеете.

Бейсон тяжело вздохнул и покорно надел маску. Всеми силами стараясь

побороть страх, он с помощью Хепгуда влез в ящик. Он слышал, как Хепгуд

соединил шланги подачи воздуха, завинтил крышку ящика, почувствовал, как

вода наполнила его "гроб".

Итак, он замурован и не сможет сам выбраться отсюда. Воздуху, как он

знал, хватит на сорок минут, и если его не вытащат к этому сроку, то он

неизбежно задохнется.

А мало ли что может случиться с Хепгудом. Вдруг он потеряет сознание

или просто забудет о своем спутнике...

А может быть, этот человек намеренно захочет погубить его? Так легко,

по возвращении на Землю, придумать какую-нибудь историю, чтобы объяснить

причину его смерти. Кто сможет проверить? И вся честь полета, все выгоды

достанутся на долю одного Хепгуда. Как он раньше не подумал об этом?

Конечно, именно так и случится! Почему Хепгуд не стучит в крышку ящика,

чтобы узнать, все ли в порядке, как они об этом договорились? Стоит

закрыть кран воздухопровода - и все сразу закончится... Вот уже дышать

становится все труднее... Журналист заметался в тесном ящике, пытаясь

выбраться. Но тут он услышал три четких удара по крышке.

Условный стук! Нет, воздух хорошо проходит... Дышать легко...

Стук повторился. Бейсон поднял руку и ответил тремя ударами.

Убедившись, что со спутником все в порядке, Хепгуд проверил, плотно

ли закрыта крышка, и поспешно стал готовиться к старту: еще раз проверил

исправность шлангов, подающих воздух в ящик, где лежал Бейсон и в его

собственный, стоявший рядом; осмотрел провода, с помощью которых пустит в

ход двигатель. Все было в полной исправности.

Он надел маску, соединил ее с резиновым костюмом, плотно затянув

герметический воротник. Потом влез в ящик и соединил шланги воздухоподачи.

Завинтив изнутри крышку, впустил воду.

Все было готово к отлету.

Сквозь очки маски он видел светящийся циферблат часов на своей руке.

Оставалось еще две минуты.

Хепгуд был совершенно спокоен. Об опасностях, грозящих при старте, он

не хотел думать. Цель, которой он посвятил свою жизнь, была достигнута. Он

отправлялся в межпланетный полет. Все остальное исчезло из его сознания.

Если произойдет катастрофа, он не должен остаться живым. Победа или

смерть! Третьего исхода для него не было...

Осталась одна минута.

Он вспомнил о Камове. Его соперник летит сейчас далеко от Земли, не

подозревая, что звездолет Хепгуда ринется за ним, что этот звездолет будет

на Марсе раньше его...

Пора!

Твердой рукой Хепгуд нажал кнопку.

Мучительно медленно тянулось время...

Сто семьдесят дней пути, - дней, ничем не отличающихся друг от друга,

полных томящего безделья, - шли один за другим с одуряющей монотонностью.

Сознание необычайности положения, грандиозная картина Вселенной,

развернувшаяся за окнами ракеты, быстро утратили остроту новизны.

Делать было почти нечего. Ракета летела по извечным законам небесной

механики и должна была домчать их до цели, если не произойдет встречи с

каким-нибудь крупным метеоритом, который они не успеют заметить. Впрочем,

Хепгуд не верил, что такая встреча может произойти.

Он добросовестно вел наблюдения по программе, составленной для него

американскими астрономами, но отсутствие практических навыков сказывалось.

Он сам понимал, что его работа неполноценна.

Все чаще и чаще он думал, что допустил большую ошибку, взяв с собой

Бейсона вместо одного из тех ученых, которые настойчиво просили его об

этом. Здесь, на ракете, несущейся в пустоте Вселенной, вдали от Земли, его

тщеславное желание ни с кем не делить славы первого человека, достигшего

Марса, казалось ему мелким и даже бессмысленным. Разве не сохранял он в

любом случае славу конструктора и командира ракеты? Какая разница,

находится ли здесь с ним журналист или какой-нибудь ученый? Очевидно,

никакой.

Ошибка, непоправимая ошибка!

С Бейсоном им не о чем было говорить. Слишком велика была разница в

умственном развитии, научном кругозоре, просто в характерах. Журналист

отправился в полет исключительно ради славы и денег. Все, что касалось

науки, его совершенно не интересовало.

Молодой корреспондент "Нью-Йорк Таймс" скучал еще больше, чем его

спутник. Тот мог хоть чем-нибудь заняться, а Бейсону было абсолютно нечего

делать. Он перечитал по два раза все взятые с собой книги, старался спать

как можно дольше, а все остальное время уныло смотрел в круглое окно. Но

за ним всегда открывалась одна и та же картина звездного мира. Для обоих

полет превращался в пытку.

Но всему приходит конец. Наступил последний день пути. Ракета

приближалась к цели. Хепгуд объяснил Бейсону, что он должен делать при

спуске.

- Когда торможение прекратится, вы по моей команде откроете парашют.

- Хорошо! - ответил Бейсон. - А как вы будете тормозить ракету?

- У нас один двигатель, - ответил Хепгуд. - Мы не можем произвести

торможение с его помощью. Придется воспользоваться трением об атмосферу

планеты. Если мои расчеты правильны, а я в них не сомневаюсь, это займет

двенадцать часов и потребует от меня огромных усилий.

Ракета пролетела мимо Марса, слегка коснувшись его атмосферы, точно в

два часа 28 декабря, как это и было рассчитано Хепгудом, и, описав

полукруг, снова миновала планету, но уже с другой стороны. Заход за

заходом по сильно вытянутой спирали, каждый раз погружаясь в атмосферу все

глубже и глубже, делал Хепгуд, гася трением космическую скорость своего

звездолета. Последние круги ракета уже и не вылетала из газовой оболочки

Марса. Когда скорость упала до тысячи километров в минуту, Хепгуд решил

прекратить полет. Нагревшийся корпус поднял температуру внутри корабля до

пятидесяти градусов, и оба звездоплавателя чувствовали, что больше

выносить такой жар они не в состоянии. Опасаясь, что он может потерять

сознание и этим погубить себя и Бейсона, Хепгуд направил ракету к

поверхности планеты, до которой было около пяти километров. Он рассчитывал

успеть совершить посадку до захода солнца, которое в этот момент

находилось уже низко над горизонтом.

- Парашют! - крикнул он Бейсону.

Наступила решающая минута. Выдержит ли парашют?

Хепгуд почувствовал резкий толчок. Над ракетой раскрылся гигантский

шелковый зонт. Скорость сразу уменьшилась. Парашют выдержал.

Обливаясь потом, до боли стиснув зубы, Хепгуд с огромным напряжением

удерживал звездолет от вертикального снижения, используя все свое

искусство пилотирования.

Когда до "земли" оставалось не более полукилометра внезапно наступила

темнота. Солнце исчезло за линией горизонта, и по быстроте, с которой

настала ночь, Хепгуд понял, что они находятся на марсианских "тропиках".

Приходилось садиться вслепую. Угрожала опасность угодить в одно из

озер, о глубине которых Хепгуд не имел никакого представления. Но выбора

не было. Ракета быстро опускалась. Сильный удар... звон разбившегося

прибора на щитке управления... испуганный крик Бейсона... и звездолет

остановился. Они были на Марсе.

Хепгуд инстинктивно посмотрел на часы. Тринадцать часов тридцать

четыре минуты. Он повернулся к Бейсону.

- Запишите! - сказал он хриплым от волнения голосом. - В тринадцать

часов тридцать четыре минуты по вашингтонскому времени (Читателю не

следует забывать, что вашингтонское время отличается от московского на

семь часов. 13 часов в Вашингтоне соответствуют 20 часам в Москве.) 28

декабря 19... года американский звездолет конструкции Чарльза Альджернона

Хепгуда, под его управлением, достиг планеты Марс.

- С экипажем, состоящим из означенного Чарльза Хепгуда и

корреспондента газеты "Нью-Йорк Таймс" Ральфа Бейсона, - подхватил

журналист. - Но это еще полпобеды. Надо выйти из ракеты и ступить ногой на

почву планеты, чтобы закрепить за нами первенство. Русский звездолет может

явиться в любую минуту.

- Если он уже не явился, - прошептал Хепгуд, но так, чтобы Бейсон не

мог его слышать.

- Скорее, Чарльз!

Журналист с лихорадочной быстротой доставал фотоаппарат.

Хепгуд знал, что он хочет делать. Они с возможной быстротой сняли со

щита часы, запечатанные на Земле специальной комиссией. Циферблат, который

показывал не только время, но и числа месяца, было необходимо

сфотографировать вне звездолета, чтобы привезти с собой бесспорное

доказательство времени прибытия ракеты на Марс. Фотоаппарат тоже был

опечатан.

Захватив с собой кислородные маски, часы, фотоаппарат и мощную

магниевую лампу, оба пролезли в узкую выходную камеру звездолета.

Когда внутренняя дверь была герметически закрыта, Хепгуд сказал:

- Выходить из ракеты на незнакомую почву в полной темноте очень

неблагоразумно.

- Оставайтесь! - ответил Бейсон. - Я выйду один. Я не хочу из-за

вашей трусости терять все плоды полета.

- Открывайте! - повелительно крикнул он, видя, что Хепгуд колеблется.

Щелкнули замки. Холодный воздух ворвался в камеру, сразу охладив их

разгоряченные тела. Дверь открылась.

Первое, что бросилось в глаза Хепгуду, было знакомое созвездие

Большой Медведицы, раскинувшее свой ковш низко над горизонтом. В

разреженной атмосфере Марса звезды сияли не по-земному ярко.

- Выходите! - сказал Бейсон. - По справедливости, вы имеете право

первым ступить на почву планеты

Звездолет опустился на песчаную площадку на самом берегу небольшого

озера. От двери до "земли" было больше полутора метров. Усилием воли

подавив безотчетный страх, Хепгуд прыгнул. Слабое притяжение Марса сделало

прыжок очень легким, как будто он спрыгнул со стула. Бейсон передал ему

часы, лампу и аппарат и последовал за ним.

В нескольких метрах темнели заросли неведомых растений. Во мраке

ночи, освещенные только светом звезд, они казались грозно загадочными,

полными нераскрытых тайн.

- Надо отойти от ракеты, чтобы она получилась на снимке! - крикнул

Бейсон, и его голос сквозь кислородную маску прозвучал в разреженном

воздухе как жалкий писк.

Кругом царила ничем невозмутимая тишина. Ни малейшего ветра не было в

застывшем холодном воздухе. Ярким, почти не мигающим блеском сияли

бесчисленные звезды, такие же холодные, как и воздух. Низко над горизонтом

голубоватым светом горела крупная звезда.

- Земля! - прошептал Хепгуд.

Они отошли шагов на десять от ракеты и остановились. Хепгуд взял часы

в руки, а Бейсон, отступив еще на два шага, высоко поднял магниевую лампу,

другой рукой открыв затвор аппарата.

Ослепительная вспышка света на короткий миг озарила густые заросли,

площадку, озеро, неподвижную ракету на его берегу и фигуру Хепгуда с

часами на вытянутой руке. В кислородной маске, закрывавшей лицо, он