Астрономическая загадка 3 страница

---------------------------------------------------------------

Звездолет совершал огромный круг. Экономя время, Белопольский решил

повернуть обратно к Венере, не снижая скорости, при минимально возможном

радиусе поворота. Он знал, что каждая минута потерянного времени может

стать роковой. Мельникова и Второва, если они действительно еще живы,

могла спасти только быстрота оказания помощи.

Константин Евгеньевич мучительно переживал свою, уже не поправимую

ошибку. Зачем он запретил сообщить на Землю о случившемся на Венере? Ведь

рано или поздно, все равно пришлись бы это сделать. Нельзя же было хранить

страшную тайну до прилета на Землю. Что случилось с ним? Какой сложный и

трудно объяснимый процесс произошел в его всегда уравновешенной психике?

Потеряно двое суток, а если учесть время на обратный путь, то все четверо.

Насколько проще было вернуться два дня назад. Как сильно возросли бы тогда

шансы на спасение тех самых людей, кажущаяся гибель которых вывела его из

равновесия и побудила отдать это преступное ("да, именно преступное", -

думал Белопольский) распоряжение.

Если бы Пайчадзе не решился нарушить дисциплину, не посмел бы

ослушаться командира корабля и не приказал Топоркову связаться с Землей, -

что было бы тогда? Ужас охватывал Белопольского при этой мысли. Смерть

Второва и Мельникова целиком легла бы на него, он один был бы виноват в их

гибели... Да и теперь... кто знает, может быть, уже поздно, может быть,

потеряно слишком много времени. Те, кого можно было спасти, умерли...

умерли по его вине.

Белопольский мучился жестоко, но никто из членов экипажа "СССР-КС3"

не замечал этого. Они видели перед собой прежнего Белопольского -

"железного капитана", спокойного, сурово непреклонного, решительного и

требовательного. Нервное потрясение, пережитое при отлете с Венеры,

казалось, не оставило никакого следа.

Но так только казалось. Внутренне, невидимо для окружающих,

Белопольский был уже не тот. Глубокий надлом произошел в нем. И, как он

хорошо знал, этот надлом был неизлечим. Больших усилий стоило ему казаться

прежним. Его ослабевшие силы поддерживало только сознание, что, кроме

него, некому управлять звездолетом. И он знал, когда "СССР-КС3" закончит

свой рейс и приземлится на ракетодроме Камовска, пульт управления будет

покинут им навсегда. Этот рейс был последним. Никогда больше не поведет он

космический корабль по дорогам Вселенной. Он считал свою жизнь оконченной.

Но опасения Пайчадзе были ошибочны: о самоубийстве Белопольский ни разу не

подумал. Как бы сильно ни была потрясена его душа, малодушию в ней не было

места. Была только бесконечная усталость...

Но сейчас надо было думать о другом. Приказ Камова должен быть

исполнен, и Белопольский с обычной энергией приступил к его выполнению.

Пайчадзе пытался найти кольцевой корабль, но тщетно. Слишком слаб был

рефрактор в обсерватории "СССР-КС3", чтобы с его помощью можно было

увидеть столь малый объект на подобном расстоянии. За трое суток звездолет

отлетел от Венеры больше чем на десять миллионов километров.

Пришлось отказаться от визуальных наблюдений и целиком положиться на

указания с Земли и математический расчет. Как уже было сказано,

Белопольский решил повернуть обратно в наименьшее время. Сделав по

полуокружности поворот в левую сторону, звездолет затем полетит прямо,

повысив скорость до пятидесяти километров в секунду. Не доходя до орбиты

Венеры, он снова повернет - на этот раз направо - и окажется позади

планеты, в непосредственной близости у кораблю фаэтонцев. Тогда начнется

выполнение самой трудной части плана. Нужно будет вплотную приблизиться к

наружному кольцу, прицепиться к нему, чтобы внезапное увеличение скорости

"фаэтонца" нес сорвало операцию, и, одевшись в пустолазные костюмы,

проникнуть внутрь.

Таков был план.

Семь человек экипажа "СССР-КС3" горячо поддержали решение своего

командира. Все одинаково стремились спасти друзей. Ставшая неожиданно для

них реальной, эта задача целиком поглотила их, и они не думали, не хотели

думать о том, какую тяжелую нагрузку предстоит им выдержать. Поворот на

полной скорости по окружности сравнительно небольшого радиуса позволял

сэкономить несколько драгоценных часов. Это было самое главное. Ведь могло

случиться, что именно эти несколько часов сыграют решающую роль.

Начался первый поворот. Он должен был продолжаться почти три часа.

Столько же времени потребует и второй.

При скорости в сорок километров в секунду центробежный эффект -

грозная сила. Вес всего, что находилось на звездолете, сильно увеличился

против обычного земного веса. Каждое движение требовало усилий.

Предоставив автопилоту вести корабль по заданному курсу, экипаж

отлеживался и сетках.

Но не все могли это делать. Полученный приказ обязывал непрерывно

дежурить на радиостанции, и никому не пришло в голову нарушить этот приказ

даже и на три часа. Именно в это время могло быть послано сообщение об

изменении движения "фаэтонца", и было крайне важно тут же наметить новый

курс, рассчитать его и изменить путь "СССР-КС3".

На помощь Топоркову пришел Князев. Сменяя друг друга, они сидели у

приемника, готовые в любую минуту принять радиограмму и передать ее на

центральный пульт, где безотлучно находились Белопольский, Пайчадзе и

Зайцев. Но если трое последних могли дежурить лежа, очередному радисту

приходилось сидеть. Повесить сетку возле рации оказалось невозможным, не к

чему было прикрепить ее амортизаторы, а приварить к стенам хотя бы простые

крюки не было времени.

Конструкторам и строителям "СССР-КС3" не могло прийти в голову, что

может возникнуть необходимость дежурить на станции в условиях повышенной

тяжести, да еще столь долгое время. Сидеть приходилось выпрямившись.

Спинка кресла была жесткой и низкой, она едва достигала пояса. К концу

дежурства у радиста начинались боли в позвоночнике, быстро возраставшие.

Больше двадцати минут никто не мог выдержать этой пытки. И каждые двадцать

минут очередной дежурный вылезал из сетки, подползал к люку и,

перебравшись через его порог, добирался до лифта. Кабина быстро доставляла

его в рубку. Тем же путем отправлялся на отдых сменившийся, чтобы через

двадцать минут повторить все сначала.

Три часа до предела измотали силы двух молодых и сильных людей.

Андреев, Коржевский и Романов горько каялись, что не научились

радиоделу, как настоятельно рекомендовал Белопольский всем членам экипажа.

Они думали, что никогда не придется им стать радистами, и вот теперь...

Пять человек могли бы дежурить только по одному разу.

"Тяжелый урок, - думал Андреев, - полезный не только нам, но и всем

звездоплавателям".

Сорок километров в секунду для "СССР-КС3" была расчетная рейсовая

скорость. При необходимости можно было увеличить ее до пятидесяти,

затратив на это резервный запас энергии. Этот запас считался

неприкосновенным, но теперь настало время пустить его в ход. Белопольский

решил увеличить скорость только тогда, когда корабль полетит прямо. И без

того скорость при повороте была слишком велика. Если бы не угроза смерти,

нависшая над Мельниковым и Второвым, он никогда не решился бы на маневр,

ставящий под угрозу здоровье членов экипажа. Но выбора не было.

Двигатель, создающий отклоняющую струю, работал в таком режиме, что

вся его энергия уходила на поворот, не влияя на скорость корабля в целом.

Самое ужасное для экипажа звездолета заключалось в том, что не было

полной гарантии в успехе. Все было основано на предположении, что

кольцевой корабль будет продолжать движение к Венере еще, по крайней мере,

двое суток с той же скоростью. Стоило ему повернуть в другую сторону - а

это много раз случалось с того момента, как он был замечен Субботиным, - и

пришлось бы, в свою очередь, менять курс без малейшей уверенности, что

"фаэтонец" снова не повернет. "СССР-КС3" не мог совершать подобные маневры

до бесконечности. Кроме того, преследуемый звездолет менял скорость в

широких пределах. Кто мог поручиться, что пятьдесят километров в секунду

для него "потолок"? Возможно, что он полетит еще быстрее, а тогда нечего и

думать догнать его.

Мысль, что Мельников и Второв навсегда останутся блуждать в

пространстве или исчезнут в объятиях Солнца, приводила в отчаяние их

товарищей. Во что бы то ни стало надо спасти от такой участи если не их,

то, по крайней мере, их тела.

На корабле с волнением ожидали каждого сообщения с Земли. Но пока что

угрожающих признаков не было.

Наступил вечер 11 августа. (Вечер, разумеется, на Земле, в СССР, а не

на звездолете.) Измученные люди с нетерпением ожидали восьми часов. Чем

ближе подходила стрелка к желанному часу, тем труднее казалось им

переносить становившуюся невыносимой тяжесть. Тело, словно налитое

свинцом, отказывалось повиноваться.

"Скорее! - хотелось крикнуть каждому. - Не все ли равно, минутой

раньше, минутой позже". Но они хорошо знали, что Белопольский не остановит

двигатель даже на секунду раньше.

Чуть заметно вздрогнул корабль... Вздох облегчения вырвался у всех.

Невесомость волной блаженства прошла по телу. Как хорошо не чувствовать

тяжесть!

Впереди сорок часов спокойного полета по прямой. Нарастание скорости

до пятидесяти километров будет происходить с ускорением всего в один метр

в секунду за секунду. Это вызовет тяжесть в одну десятую земной. Мелочь!..

- Сообщение с Земли, - раздался голос Князева. Репродукторы,

включенные в каждой каюте, разнесли его слова по всему кораблю. -

Экстренное сообщение!..

Никто не двинулся с места. Только Топорков поспешно отправился в

радиорубку сменить Князева. Он поступал так каждый раз при возникновении

связи с Землей, жертвуя отдыхом.

Экстренное сообщение! Что-то случилось! В подавленном настроении все

ждали, что скажет Земля.

Но вот засветились экраны. Суровое лицо Белопольского появилось на

них.

- Товарищи! - сказал он. - Звездолет фаэтонцев начал поворот. В

настоящий момент нельзя сказать, куда он направится. Это выяснится часа

через два или три. Отдыхайте! Новый поворот нашего корабля неизбежен.

И снова работал отклоняющий двигатель. Снова повышенная сила тяжести

мучила людей. Снова Топорков и Князев, сменяя друг друга, боролись с

давящей силой собственного веса. И снова не было никакой гарантии, что

страдания оправдают себя.

А когда закончился поворот и корабль полетел прямо, не прошло и

четырех часов, как опять, словно издеваясь над ними, "фаэтонец" повернул

еще раз.

"Сомнений нет, - передал Камов. - Кораблем управляет воля человека.

Поворот неоправдан, если действует автопилот. Мельников и Второв живы.

Вперед, товарищи! Цель близка!"

Упорная погоня продолжалась!

СИЛА ВООБРАЖЕНИЯ

Мельников был уверен, что ускорение звездолета не может продолжаться

слишком долго. Это было бы технически нецелесообразно, а техника

фаэтонцев, судя по всему, что они видели до сих пор, была чрезвычайно

"разумна". Но все же он не ожидал, что ускорение окончится так быстро

Упав с мостика в момент начала взлета, он не забыл взглянуть на часы.

И когда по внезапно наступившему состоянию невесомости понял, что

ускорение окончилось и корабль летит по инерции с постоянной скоростью,

легко убедился, что прошло только немногим больше тринадцати минут.

Знакомая картина звездного мира раскинулась за прозрачной, невидимой

стенкой. Было ясно, что звездолет оставил за собой всю атмосферу Венеры и

летит в пустом пространстве. Куда он направлялся? Были автоматы фаэтонцев,

ведущие сейчас корабль, заранее настроены на какой-нибудь определенный

маршрут или нет? Это можно будет определить только после нескольких часов

пристального наблюдения за Венерой. Несовершенный способ, но другого не

было в их распоряжении. Ни одного навигационного прибора.

Планета, покинутая так неожиданно, казалась совсем близкой.

Необъятной клубящейся массой белоснежных облаков была закрыта половина

неба. Теперь, когда исчезла сила тяжести, было невозможно определить,

находится ли Венера прямо под ними или где-нибудь сбоку. Но Солнце светило

как будто с того же места, Мельников помнил, что тень Второва ложилась на

его ноги. Так было и сейчас. Значит, корабль не изменил направление

полета. Он несет их к Солнцу. Так казалось, но было очень важно

определиться точно.

Два раза Мельников подлетал на звездолете к Венере. Он видел планету

на теперешнем расстоянии трижды. Неужели он не сумеет определить на глаз,

на какой высоте они находятся. Пожалуй, тысяч десять километров. Да,

кажется, так.

Легким толчком Мельников поднялся и, приблизившись к Второву, взялся

руками за его плечи. Так было удобнее разговаривать.

- Как ты думаешь, Геннадий, - спросил он, - во сколько раз была

увеличена сила тяжести при взлете?

Второв поднял голову. Мельников увидел смертельно бледное лицо с

блуждающими глазами. Губы молодого инженера были мертвенно-сини.

- Что с тобой? Ты себя плохо чувствуешь?

Второв вдруг рассмеялся. В этом смехе звучали истерические нотки.

- Вы бесподобны, Борис Николаевич, - сказал он, продолжая смеяться. -

Как я себя чувствую? Как может чувствовать себя человек, приговоренный к

смертной казни, стоя под виселицей?..

Мельников понял, что его товарищ потерял самообладание. Надо

применить жесткие меры, чтобы привести его в нормальное состояние.

- Стыдись! - резко сказал он. - Жалкий трус! Тряпка! И этот человек

называет себя звездоплавателем!"

Он отвернулся, давая Второву время прийти в себя, уверенный, что его

слова окажут свое действие.

Второв молчал.

Когда через минуту Мельников обернулся, он увидел, что достиг цели:

по лицу Второва бежали слезы.

- Будьте хоть немного человечнее, Борис Николаевич, - сказал он. - Не

все могут быть такими, как вы. Ведь нам осталось жить всего шесть часов.

- Это почему? - спросил Мельников, делая вид, что не понимает. Он

хотел, чтобы Второв начал рассуждать. Это неплохое средство вернуть

спокойствие.

- Как почему? Разве вы не знаете, что наши кислородные баллоны

заряжены на двенадцать часов?

- Ах да! Сколько же времени прошло с тех пор, как мы покинули

звездолет?

- По-моему, часов шесть.

- Так, - сказал Мельников, - действительно получается, что нашего

земного кислорода хватит ненадолго. Шесть часов! За это время многого не

сделаешь.

- Мы погибли...

- Опять? Ты говорил то же самое, когда мы сидели в разбитом самолете

у берега материка Венеры.

- Тогда я этого не говорил.

- Не говорил - так думал. Но однако мы живы до сих пор.

- Теперь нас ничто уже не спасет.

- Безвыходных положений не существует. У нас два шанса.

- Вот как!

Второв в изумлении смотрел на Мельникова. Ему самому положение

казалось абсолютно безвыходным.

- Во-первых, - Мельников с удовлетворением видел, что лицо его

товарища постепенно принимает естественную окраску, - на "СССР-КС3" не

могли не заметить, что корабль фаэтонцев улетел с Венеры. Чтобы взять

старт, им не нужно много времени.

Второв невольно обернулся в сторону Венеры, бессознательно надеясь

увидеть вдруг родной звездолет, гонящийся за ними.

- Нам его не увидеть, - сказал Мельников. - Между ними и нами тысячи

километров. Но они могут увидеть нас в телескоп. Если мы летим не очень

быстро, а мне кажется, что это именно так, то "СССР-КС3" нас догонит. Это

первый шанс, менее вероятный, - добавил он.

- Почему менее вероятный?

- Трудно заметить такое небольшое тело в просторах Вселенной, тем

более, что "СССР-КС3" позади нашего корабля и мы обращены к нему

неосвещенной стороной. Ведь они не знают, куда мы летим, в какую сторону.

Это не верный, но все же шанс.

- А второй?

- Второй более реален. Каким-то образом мы пустили в ход двигатели

корабля. Перед нами пульт управления, это несомненно. Нам надо догадаться,

как управлять кораблем. По-видимому, он управляется совсем не так, как

наши звездолеты. Мне кажется, что догадаться можно. Скорее всего, это

очень просто. Конечно, на это потребуется много времени.

- Вы опять забываете, что в нашем распоряжении всего шесть часов, -

уже совсем спокойно сказал Второв.

- По первому впечатлению это действительно так. Но если вспомнить

некоторые факты... Ты на меня сердишься? - неожиданно перебил он сам себя.

Второв покраснел.

- Вы были правы, - сказал он. - Я действительно трус, и мне не место

на звездолетах.

Мельников обнял товарища.

- Чепуха, Геннадий! Когда-то меня поражало спокойствие Камова. Это

дело опыта и привычки к опасностям. Забудь мои слова. Это было не более

как лекарство.

- Оно подействовало, - улыбнулся Второв. - Теперь я спокойно встречу

смерть.

- Ну вот, опять смерть. Я умирать не собираюсь. Нужно бороться. А что

касается воздуха...

Внезапно резким движением Мельников отстегнул герметические крепления

и снял с себя шлем.

Второв замер. Он смотрел на своего товарища, ожидая увидеть признаки

удушья.

Мельников дышал глубоко. В первый момент ему показалось, что воздух

корабля фаэтонцев как-то странно плотен, как будто находится под

повышенным давлением. Потом это ощущение прошло. Как он и ожидал,

кислорода было вполне достаточно.

- Вот видишь! - сказал он.

- Как вы могли на это решиться?

- Нетрудно. Я был уверен, что мы можем дышать этим воздухом. Все, что

мне известно о фаэтонцах, говорит об этом. Неужели ты не догадываешься, на

чем основана моя уверенность?

- Не могу догадаться. Вы могли задохнуться.

- Не сейчас, так через шесть часов, все равно нам пришлось бы снять

шлемы и проверить, пригоден ли для нас воздух звездолета. Лучше сделать

это сразу. Теперь мы знаем, что в нашем распоряжении гораздо больше чем

шесть часов. Запасы кислорода здесь не ограничены.

- Почему вы так думаете? - изумленно спросил Второв.

Подобно Мельникову, он снял с себя шлем и не испытал никакого

затруднения в дыхании. Воздух был чист и, если не считать слабого

незнакомого запаха, который они и раньше чувствовали сквозь фильтр, не

отличался от земного.

- К такому выводу приводит простая логика, - ответил Мельников. -

Вспомни картину фаэтонцев. И на Марсе и на Венере они ходили в костюмах,

подобных нашим. Как и нам, воздух Венеры был для них непригоден. Вспомни

их внешний облик, - они в точности такие же, как мы. Значит, им, как и

нам, необходим кислород. Они пробыли на Венере очень много лет. Значит,

добывали кислород. Но в атмосфере Венеры его очень мало. Откуда же они его

брали? Несомненно, синтезировали из атомных частиц. Можно быть уверенным,

что и сейчас неведомые нам аппараты возобновляют кислород в воздухе,

уничтожают углекислоту и другие вредные примеси. Мы с тобой впустили сюда

воздух Венеры. А сейчас? Ты слышишь запах формальдегида? Его нет, он уже

уничтожен. Не надо забывать, что наука фаэтонцев далеко обогнала земную.

- Вы правы, Борис Николаевич. Но все же здесь есть что-то незнакомое.

Запах. Мы можем заразиться неизвестной болезнью. Микробы и бактерии

Фаэтона не могут быть такими же, как на Земле.

Мельников засмеялся,

- Всего пять минут тому назад ты говорил о неизбежной смерти. А

сейчас боишься какой-то болезни. Совершенство в технике должно идти

параллельно с другими науками. У фаэтонцев безусловно была высоко развита

и медицина. Я думаю, что на их корабле и не было ни одной бактерии. Они

должны были принимать меры против бактерий Венеры, а заодно уничтожить и

свои. Это более чем вероятно, это несомненно.

- Значит, по-вашему, мы обеспечены воздухом? А как вы думаете насчет

питания? У нас нет ничего.

- Вот это верно. Голод нам угрожает. Что ж, потерпим.

- Не надо терять время, - сказал Второв. - Мы с вами разговариваем, а

время идет.

- Тоже верно. Но, прежде чем искать спасения, мне хотелось успокоить

тебя, чтобы ты мог рассуждать хладнокровно. Мы потеряли несколько минут.

Это не так важно. Все равно, даже если мы поймем, как надо управлять

звездолетом, пройдет много времени, прежде чем можно будет вернуться на

Венеру или лететь на Землю. Мало понять, надо приобрести навыки.

- Ну, на Землю-то мы никак не сможем лететь, - заметил Второв. -

Умрем с голоду.

- Там видно будет. Ну, а теперь повторяю свой первый вопрос: как ты

думаешь, во сколько раз была увеличена сила тяжести при взлете?

- Полагаю, что раза в три.

- Мне показалось, что меньше. В два раза. Но ты, пожалуй, прав.

Возьмем два с половиной... Ускорение продолжалось тринадцать минут, и за

это время мы пролетели около десяти тысяч километров. Потом полетели по

инерции. С какой же скоростью мы летим?

- Это нетрудно высчитать.

- Знаю, что нетрудно. Сейчас... Приблизительно двадцать пять

километров в секунду. Вычислять точно нет смысла. Все равно мы не знаем

точной цифры ускорения. Самое главное известно - звездолет фаэтонцев летит

значительно медленнее "СССР-КС3". Если они нас увидят, то легко догонят.

- Если увидят, - вздохнул Второв.

- Но ждать "КС3", сидеть сложа руки, мы не будем, - продолжал

Мельников. - Займемся основным вопросом. Вспомни в мельчайших подробностях

все свои движения перед взлетом.

- Не лучше ли мне отойти от пульта? - спросил Второв.

Мельников вздрогнул. Его товарищ все еще находился перед

таинственными гранями, в глубине которых продолжали искриться разноцветные

огоньки.

Непростительный промах! Как он мог забыть об этом! Кто знает, может

быть, не только взлет, но и маневры корабля совершаются тем же непонятным

способом...

- Конечно, - сказал он. - Давно пора.

Второв соскользнул с кресла, и они "отошли" подальше от того, что

казалось им пультом управления. Оба заметили, что искрение крохотных

огоньков сразу усилилось. Пока Второв находился прямо напротив одной из

граней, огоньки в ней были почти неподвижны. Молодой инженер подумал, что

вряд ли они поймут, в чем тут дело. Слишком далеким от земного было все

это.

- Мне кажется, что я не делал никаких движений, - ответил он на

вопрос Мельникова. - Вы сами запретили мне шевелиться. Я сидел неподвижно.

- Но ведь нельзя сомневаться, что именно ты пустил в ход двигатели

корабля. Ты помнишь, перед тем как войти в это помещение, мы видели синий

круг с желтыми линиями? Такой же круг появился перед тобой, когда ты сел в

это кресло. Это было предупреждающим сигналом. В первом случае он был

адресован нам обоим, во втором - только тебе.

- Да, это как будто так, - согласился Второв. - Но я хорошо помню,

что не делал никаких движений.

- Выходит, что звездолет взлетел потому, что ты сказал о взлете. Но

этого не может быть. Я допускаю, что автомат может быть настроен на звуки,

но ведь фаэтонцы не могли знать русского языка. Кроме того, звуки их речи

совсем не похожи на наши.

- Это конечно. Я сказал - хорошо помню, что вот я делаю нужное

движение и звездолет... звездолет... Борис Николаевич, у меня мелькнула

сейчас дикая мысль! И двери! Понимаете, двери!

- Какие двери?

- Двери на корабле. Пятиугольные контуры.

- Ничего не понимаю.

- Уйдемте отсюда, - сказал Второв, - Я, кажется, понял. Наш разговор

нельзя продолжать здесь.

- Я уже думал, что лучше уйти, - сказал Мельников, тщетно стараясь

догадаться, о чем говорит его товарищ. - Но нет кнопок.

- Тем лучше, - и с этими странными словами Второв повернулся к тому

месту, где находился вход.

Пятиугольный контур появился мгновенно. Несколько секунд, и проход

открылся.

- Вот видите, - дрожавшим от волнения голосом сказал Второв. - Я

прав. Автоматика работает исправно. А мы думали, что она испортилась.

Мельников ничего не понимал. Уж не сошел ли Геннадий с ума? О чем он

говорит?

Они проскользнули в отверстие, и оно тотчас же закрылось за ними.

- А вот закрываются они без этого, - сказал Второв. - Ах, фаэтонцы!

Милые, мудрые фаэтонцы!

- Будь добр, - сказал Мельников. - Объясни! Что это значит?

- Это значит, что мы с вами спасены. Управлять кораблем можно, и даже

очень просто.

- Ну, говори скорее!

- Сначала я произведу один опыт, - сказал Второв. - Это будет

окончательным доказательством. Смотрите!

Он замер неподвижно.

Прошла секунда - и прямо перед ними снова вспыхнул синий круг. Вслед

за этим дверь в помещение пульта открылась.

- А сейчас она закроется, - сказал Второв.

Дверь действительно закрылась.

- Ну вот! - Второв провел по лбу, словно вытирая пот. - Все ясно!

- Неужели это мысли?

- Нет, не мысли. Человек думает словами. Это другое. Тут, несомненно,

что-то связано с биотоками организма. Теперь я знаю, почему мы взлетели.

Когда я сказал эту роковую фразу, я отчетливо представил себе, как

звездолет взлетает. Представил реально, зримо. Как будто я сам...

понимаете, это трудно объяснить, но вот например: вы можете, глядя на

какой-нибудь предмет, скажем на стул, попытаться поднять его мыслью? Нет,

не мыслью, а поднимающим ощущением? Я, право, не знаю, как вам объяснить.

- Объяснять не нужно. Ты безусловно прав. Автоматика корабля

управляется биотоками. Очевидно, у фаэтонцев была высоко развита

дисциплина мысли. И не только мысли, но и воображения. Теперь я понимаю,

почему двери открывались не сразу. Они ждали, пока ты их откроешь,

бессознательно, в силу желания, чтобы они открылись. Я помню, к одной

двери я подошел один, ты отстал, и она упорно не открывалась. Открылась

только после того, как подошел ты. У меня нет такого сильного воображения,

как у тебя. Ты более нервный, и твое воображение легко вызывает биоток. А

механизмы фаэтонцев чрезвычайно чувствительны.

- Кто мог подумать об этом?

- Подумать мы могли, но нам просто не пришло это в голову. Техника

биотоков не новость на Земле. Она уже существует, но пока не может

достигать таких высот, как у фаэтонцев.

- И получается, - грустно сказал Второв, - что во всем виноват я

один. Будь с вами кто-нибудь другой...

- ...корабль бы не взлетел, - докончил Мельников. - Нет, Геннадий,

так рассуждать нельзя. Если бы да кабы!.. Ты поднял корабль, ты и вернешь

его на Венеру. Сейчас наше счастье именно в том, что твое воображение и

твои нервные импульсы достаточны, чтобы влиять на механизмы корабля. Но

надо быть исключительно осторожным. Например, резкий поворот звездолета

погубит нас.

- Вряд ли они сами целиком полагались на себя, - сказал Второв. - Это

слишком опасно. Скорее всего, биотоком можно пустить в ход двигатели,

заставить корабль повернуть, лететь быстрее или медленнее. Но техника всех

этих маневров, вероятно, автоматизирована, чтобы не перейти опасных

пределов. Пример у нас есть. Ускорение закончилось без моего участия.

- А ты в этом уверен? Может быть...

Второв опустил голову.

- Уверен, - сказал он чуть слышно. - Мне стыдно, но все мои мысли и

ощущения были парализованы страхом.

- Спасительный страх, - весело сказал Мельников. - Ты мог остановить

двигатели, и корабль упал бы обратно на Венеру. В этом случае от нас мало

что осталось бы. Так что все к лучшему. А теперь я советую отдохнуть и

затем приступить к работе.