Международная космическая станция. 383 километров над уровнем моря
- «Памир»! ЦУП на связи. Вы могли бы взглянуть на восточную часть Европы?
- Одну минуту. А что там надо увидеть? Она ещё не вышли из-за горизонта…, хотя…, в атмосфере рябь какая-то присутствует… или с аппаратурой опять проблемы…
- Конкретней нельзя?
- Непонятно… Европа ещё на тёмной стороне.
Оставив коммутатор и взявший паузу ЦУП, командир российского экипажа МКС Олег Котов, пересёкся взглядом с Масловым - бортинженером экипажа, пожал плечами на его молчаливый вопрос и продолжил ковыряться в электронных потрохах барахлящего блока.
Последние несколько часов на МКС выдались не просто напряжёнными – авральными и почти критическими. Волна отказов аппаратуры и вызванные этим аварии и паника докатилась до космической станции лишь через полчаса, как всё началось на Земле. Точнее паника царила в Центрах управления полётами, особенно в Хьюстоне. У американцев к тому же пропала связь с большинством спутников[1].
А на орбите была напряжённая работа, с давящим ощущением фатальной грани выживания. Оно, это ощущение, всегда присутствовало, не смотря на то, что полёты в космос утеряли романтический окрас, именуясь обыденным словом «работа». Но в этой повседневности всегда незримо висели факторы, которые делают работу космонавта не просто опасной, а смертельно опасной. Где нет места неверным действиям и человеческой ошибке, где и так присутствует возможный отказ техники: при старте, при прохождении через активные слои атмосферы, на орбите, от случайного метеорита или разгерметизации. Всегда остаётся определённый процент вероятности сгореть при посадке, да и просто гробануться о землю. И вот оно произошло…, непредвиденное, нештатное, но пока контролируемое.
Хрен знает, как там было у соседей… то бишь в американском сегменте станции? Тоже видимо аврально пытались восстановить системы. Только им наверняка хуже – у них электроники поболе напичкано. Периодически переговариваясь по внутренней связи с янки, Котов слышал, как они там: то гундосили на своём англо-янкском, то орали факами, явно выходя на Хьюстон. Однако тоже без отчаяния, но явно требуя: вытащите нас отсюда!!!!
Хотя вскоре всякое желание пересесть в аварийный спускаемый модуль и рвануть на Землю прошло, когда им сообщили, что китайские космонавты, точнее тайконавты, долетели до поверхности на своём новейшем челноке в виде горящих фрагментов. Наверное, каждый из них примерил такую возможность и исход на себя. Внутренне холодея и плотнее сжимая губы.
Солнце едва лизнуло светящийся пузырь атмосферы над восточной Европой. Котов возился с управлением внешней камеры, настраиваясь на съёмку.
- Командир, - окликнул его бортинженер, - там американцы гомонят…
- Что?
- Подожди, сейчас определюсь. Поверни-ка камеру в сторону опорного сегмента Р5.
- Ну…
- Чёрт…, у них из «Купола[2]» обзор лучше, ниже возьми….
- Чё за хрень! Автосопровождения нету, нахрен… Сейчас увеличу.
Изображение на мониторе резко увеличилось, слегка поплавало, размываясь контурами и снова обретая четкость, показывая изломанную конструкцию, ярко подсвеченную выглянувшими лучами солнца и оттенённую полутоном отражённого света от планеты.
- Чё за хрень! – Ещё раз повторил командир, оглянувшись на подплывшего в невесомости бортинженера.
- Это же Ю-87! Немецкий пикировщик «лапотник»! Вторая мировая! - Маслов даже провел по глазам ладонью, словно отгоняя видение. 
Ю-87 «Юнкерс» смотрелся на орбите настолько чужеродно и нелепо своими изломанными крыльями, неубирающимися шасси, усами замерших лопастей в носу, что в реальность изображения абсолютно не верилось.
Самолёт плыл в невесомости ниже МКС, на фоне величавого полудиска планеты, медленно вращаясь в разных плоскостях, словно хотел показаться во всей красе, подставляя взорам бортовой номер, кресты на крыльях и свастику на хвосте.
- Фильм дурацкий был, - с завороженной улыбкой прошептал бортинженер, - «Железное небо». Там гитлеровцы на Луне…
- Чушь, - Котов умудрился кивнуть и мотнуть головой одновременно, давая понять, что знает о фильме, и выражая бредовость возможности полёта в космосе атмосферного самолёта, - похоже на беспомощный дрейф.
- Да ладно, сейчас элеронами отработает, взревёт Юмо[3], - уже более непринуждённо улыбнулся Маслов, и совсем дурачась продолжил, - а мы будем отстреливаться в иллюминаторы из табельных бластеров.
В неторопливом вращении некогда грозной машины Люфтваффе Маслову почудилось нечто зловещее. Сверкавший до этого на солнечных лучах фонарь кабины, повернулся к мягкому отсвету с Земли и стал почти чёрным со странным белым пятном на месте стрелка. Котов плавно повёл джойстиком увеличения, и им представилась страшная картина: весь фонарь был заляпан почерневшей кровью, угадывалось лицо пилота с провалами рта и глаз. На месте стрелка вообще ничего нельзя было разглядеть, зато чётко прорисовывалась побелевшая ладонь, примёрзшая к остеклению.
- Не будем…, - мрачно ответил командир, - …из бластеров.
Восточная Польша.
- Гюнтер, вы что-нибудь понимаете?
- Чёрт побери, Эрих не больше вашего, однако я уже не ищу так пытливо ответы. Извините герр майор, от всех этих вопросов, которые возникли у меня в голове только за последние сутки, мои мозги стали распухать и не вмещаться в голове. Так и хочется сделать дыру в черепе и выпустить всех этих мух вместе тупой ноющей болью. Кстати у вас осталось ещё что-нибудь из запасов шнапса?
- Водка вас устроит? Польская. И премерзкая скажу я вам.
При слабом освещении было видно как устроившийся верхом на каких-то ящиках офицер в военной форме вермахта сороковых годов прошлого века с нашивками майора, протянул руку с тускло мелькнувшей бутылкой, где плескались остатки прозрачной жидкости. Принявший её собеседник был облачён в чёрный, местами покрытый пылью мундир офицера СС, а знаки различия указывали на его звание – штурмбанфюрер. Запрокинув голову, он громко забулькал, двигая кадыком.
Едва напиток кончился, эсесовец шумно вдохнул в себя воздух сквозь подставленный кулак. Майор, до этого повозившись с вещмешком, вытянул что-то хрустнувшее, мелькнувшее белым.
- Зачем же так! У меня стаканы местные из пластика есть. И вот, пожалуйста, - протянул эсэсовцу зашелестевшую обёрткой пачку печенья.
- Не могу я пить из этой их одноразовой посуды, всё кажется, что она воняет химией.
- Это уж точно, - оглядываясь в темноту, поддакнул майор.
Немцы находились в приземистом вытянутом в длину подвале, точнее полуподвале, потому что небольшие окошки у самого потолка выходили наружу. Правда только через одно их них пробивался слабый свет, остальные были засыпаны песчаной почвой и мусором, в некоторых угадывались замершие лопасти вентиляционной системы. Место давно было заброшено, краска со стен местами облупилась, по углам и вдоль стен стояли матовые раскуроченные ящики. Торчащие из них провода указывали их радиоэлектронное назначение, пол покрывал толстый слой пыли с редкими островками более крупного хлама.
- Этот местный говорил, что здесь располагались русские оккупационные части, - майор, включив фонарик, осветил обшарпанные стены, - потом «иваны» ушли, побросав или уничтожив технику. Остатки растащили крестьяне из ближайшей деревушки, а этот бункер был присыпан землёй и мало кто знал о нём.
Проследив взглядом за белым пятном света, штурмбанфюрер переключился на небольшую коробку, стоящую на соседнем с ним ящике. Пощёлкав тумблерами, покрутив ручки и даже слегка постучав по крышке, он в очередной раз выругался:
- Проклятье! Сидим тут как в каменном мешке!
- Да бросьте вы уже этот «Телефункен», его уже не возродишь, - майор безнадёжно махнул в сторону испорченной армейской рации, подбросил на ладони небольшой продолговатый предмет, - лучше было запастись батареями к этим местным компактным штучкам. Сейчас бы знали, что происходит в мире. Янеш должен, по моим расчётам быть только через час, - свет от фонарика бликуя отсвечивал от стекла часов, и ему пришлось уводить луч, что бы рассмотреть циферблат.
- Янеш? А-а -а, этот поляк. Кстати, вы ему доверяете?
- Не полностью, но сопоставив некоторые реалии нынешней жизни всё же склонен - не всякий будет просто так себе свастику на плече выкалывать. И он вовсе не поляк. Как я понял у него литовские корни. Хотя не плевать ли, - майор хмуро усмехнулся, - он говорил, что часто приходил сюда, менял на бензин водку и всякий военный инвентарь. При этом по его словам занимались этим не только солдаты – офицеры!
- Мне до сих пор не верится, что мы проиграли этим варварам войну, - вставил штурмбанфюрер.
- О! Вы когда погибли? В сорок первом? А я уже весной сорок второго не сомневался, что с русскими-то фюрер просчитался. Да не сверкайте вы своими глазами, Гюнтер, вы же слышали, как сейчас относятся Гитлеру. Даже немцы стыдятся того что творили ваши ребята в концлагерях.
- Да слушал я местное радио, и не таким уж наивным был и раньше, - с лёгкой досадой в голосе ответил эсэсовец, - знаете, если бы нам тогда кто-нибудь сказал, что русские будут топтаться по нашей земле, никто бы не поверил, рассмеялись бы лицо или глотку перегрызли. Кстати, что я чуть и не сделал, когда к нам уже здесь возвращалась память и один ефрейтор стал рассказывать как закончилась война, - он вдруг на минуту призадумался, слегка сведя брови. Потом продолжил уже изменившимся голосом, - а кто и призадумался, наверное, действовал бы уже с оглядкой.
- Да, я помню то чувство безнаказанности и самоуверенности охватившее всех, - согласился майор, - и плюс жёсткая пропаганда господина Геббельса. Я где-то читал, что солдат рискуя жизнью в стычке с врагом, тем самым покупает право чинить любое насилие уже и над пленным – он ведь мог вообще просто забрать его жизнь, а так…
- Лично я в плен сдаваться не собираюсь. Особенно этим… из Палестин. Это же надо было додуматься – создать еврейское государство. Что вы на меня так смотрите? Вам нравится нынешний мир? Я как-то урывками прослушал радиоканал из Фатерлянда, вы можете себе представить – в Германии! В Германии сидит в банке жидовская морда, судя по фамилии, и возмущается о падении каких-то там акций и вообще…
- Тут конечно вы правы, - видно было, что майор практичный и деятельный человек – ведя беседу он не переставал чем-то заниматься: перекладывал более удобно поклажу в вещмешке, забил пустой магазин к пистолет-пулемёту патронами. Сейчас принялся, расстелив на ящике найденный кусок бумаги, разбирать оружие, - даже этот поляк-литовец сетовал на засилье банковской кабалы.
- Вот-вот. Как я понял эти менялы и ростовщики добились своего, построив в этом мире свою грабительскую финансовую систему и теперь сидят на денежных мешках, наверняка ещё прибедняясь и вопя о геноциде. А Гитлер…
- Тихо! – майор, разобравший МП 40, вскочил, выхватив пистолет, поднял другую руку в предупреждающем жесте. После некоторой паузы, он успокоившись сел:
- Послышалось, - видимо майору не давал услышанный раннее подозрительный шорох, и теперь он спешно собирал автомат, - может вы и правы. Я до войны занимался историей. Был такой завоеватель-азиат. Тамерлан. Так вот, разоряя земли Кавказа, естественно убивая налево и направо, он тем не менее собирал ремесленников и мастеров с оккупированных территорий. Пленённые они работали на его варварскую империю.
- Я понял вашу мысль. Нужные евреи работали и на Рейх, вместо того чтобы облапошивать честных немцев, а вот бездельники…
Снова майор предупреждающе поднял руку. На этот раз можно было сквозь бетонное покрытие бункера расслышать тарахтенье вертолёта. Звук, плавно усилившись, также постепенно затих.
- Да, всякие там музыкальные критики, модельеры-портные и им подобные, - продолжил майор, - насколько я знаю подобным образом поступал и Сталин. Я, конечно, не причисляю себя к ярым жидоненавистникам. В конце концов, евреи это прежде всего люди с их недостатками и, можете не сомневаться, достоинствами. Могу сказать, что среди них много весьма приличных и умных, хотя одно неприятное воспоминание детства осталось, а первое впечатление, знаете ли, самое сильное.
- Умных? - Оскалился эсэсовец, - были бы они так умны, не доводили бы дело до погромов.
- Вы-то, как начинали свою военную карьеру? – Майор передёрнул плечами, словно озяб, хотя в бункере было скорее душно от некогда затхлого воздуха.
- «Гитлерюгенд», потом Фогельзанг.[4]
- О-о-о, так вы прошли все этапы.
- Не совсем, но…, а какое это «воспоминание детства»? – Поинтересовался штурмбанфюрер с нескрываемой иронией.
- Родом я из Саксонии, Шёнебек. Детьми мы носились по улицам, устраивая всякие игры. Был среди нас один мальчишка, - майор слегка запнулся, - в общем, он слегка заикался, да и был помладше…. А дети, знаете, они бывают зачастую очень жестоки. В общем мальчишке иногда доставалось. Признаться, мне сейчас стыдно об этом вспоминать. Так вот, когда мы порой обижали Рауля (его звали Рауль), он ходил в гости в соседний дом. Там жила одна еврейская семья. У них тоже подрастал отпрыск. Не знаю, как его звали, с ним ни кто не дружил, - майор машинально пошарил в карманах, видимо в поисках сигарет, но так и не найдя, продолжил, - этакий изгой, и почему-то запомнился внешне. Да, вы правы, – майор улыбнулся, увидев кривляние и жесты собеседника, - маленького роста и носатый. Так вот, Рауля, инстинктом ребёнка понимавшего, что он нам не ровня, тянуло к такому же ущербному в общении. А потом он резко перестал с ним дружить.
Рауль потом рассказывал: он как-то пришёл в гости (хочется отметить, что мы все тогда жили не очень богато – ещё не закончилась первая мировая война), а этот сидит жрёт шоколадные конфеты, нарочито, словно не видит гостя, а потом будто подачку протягивает одну и недовольно: «На- а- а».
- И к чему вы ведёте? Хотя я догадываюсь, но извините что перебил, продолжайте.
- К чему я виду? Представляете, Гюнтер, эта маленькая дрянь, уже с раннего детства воспитана в понятии, что все вокруг быдло, а он представитель избранного народа.
- Признаться ничего нового и удивительного вы мне не открыли. Удивительно то, что сейчас на нас охотится целое подразделение «обрезанных», специально переброшенное из Израиля. Мобильные, вооружённые до зубов, с вертолётами и, как их там… безпилотниками, со всякими электронными штучками. И если нас не уничтожат на месте, то предадут позорному суду. Вы мне все-таки скажите, что вы обо всём этом думаете?
Штурмбанфюрер вскочил и нервно зашагал по подвалу, почти печатным шагом, выбивая густые клубы пыли из-под сапог.
- Мне до сих пор не верится, что война была нами проиграна. А может мы и есть секретное оружие фюрера?
Майор, снова взглянув на часы (экономя аккумуляторы к фонарю, он его потушил, и теперь в полумраке ему пришлось поднести их к самому носу), удобнее устроился, подложив под голову вещмешок. Штурмбанфюрер продолжал вышагивать в замкнутом пространстве, но он уже его не слушал, медленно проваливаясь в воспоминания, пытаясь найти какую-нибудь логику и последовательность в череде последних событий произошедших с ним, с его соплеменниками, стыкуя всё с происходящим в этом мире. Знания, полученные из прослушанных радиопередач, и редких урывках просмотра удивительно красочных и чётких современных видеоизображений были обрывочны и скудны, и не исключали версии только что выдвинутой штурмбанфюрером, хотя в этом он был и не нов.
«Во всяком случае что-то пошло не так», - навязчиво билась мысль в голове.
Майор не помнил момент смерти в той войне. Голод и этот проклятый русский мороз довёл его, да и не только его – всю окружённую под Сталинградом шестую армию, до полного отупения и деморализации. Теперь ему совершенно не хотелось знать, замёрз он тогда, укутавшись в старый потрёпанный трофейный ватник, или во сне его накрыло миной, снарядом, да чем угодно.
Странным было ощущение даже не дежавю, а некое раздвоение памяти, пришедшее после.
А поначалу для них всех словно снова наступил 1941 год, словно не было победных маршей почти до Москвы, и неожиданного отпора и жутких подмосковных холодов. Не было пыльных приволжских степей и Сталинградского котла.
22 июня. Раннее утро. Впереди пограничные передовые отряды русских. И если экипажу он позволил поспать подольше, то сам бодрствовал уже часа три.
Теперь в ожидании выступления они уже час сидели в остывшем за ночь танке. Он снова поменял позу, поудобней заёрзав в открытом люке башни, в который раз взглянул на часы. Скоро! Вдруг, в голове словно что-то тукнуло – только что солнце лишь слегка красило горизонт, как буквально одним взмахом ресниц всё померкло, и небо уже серело дождливыми тучами. На миг в глазах аж помутнело, но зрачки послушно раскрылись, приводя в норму зрительную функцию. Он снова зажмурился и широко открыл глаза, недоумённо вперившись в небо. А то словно того и ждало, косо сыпанув мелкой моросью.
- Чёрт побери! - Он недоумённо перевёл взгляд на прикрытую ладонью папиросу – мелкие капли быстро, мокрыми серыми точками, покрывали тоненькую белую полоску с огоньком на конце. Следом, при всей своей ожидаемости, вдруг в наушниках резанула команда к выступлению. Тут уж стало не вопросов.
Привычно взревели, фыркая бензиновым выхлопом двигатели танков и полугусеничных бронетранспортёров, над головой уже свистели снаряды артобстрела.
Полк стоял на окраине небольшой польской деревушки, жителей которой вывезли ещё две недели назад в целях скрытности дислокации войск. Ломая невысокие фруктовые деревца, танк неожиданно выскочил к небольшой ограде, за которой высилась внушительная двухэтажная постройка. В окнах броско загорелся свет, и пока танк, проломив дыру в ограде, катил по лужайке против дома, майор чётко разглядел явно гражданских обитателей в ярких квадратах окон.
Он гаркнул в ларингофон команду – танк, шаркнув правой гусеницей, вырывая куски дёрна, стал огибать этот неожиданно появившийся дом. В свете фар, сбиваемом косыми струями дождя, белым пятном выросла ещё одна постройка, больше похожая на хозяйственную. Не останавливаясь «Panzer» проломил правым боком угол строения. У того просела крыша, из образовавшейся дыры, беспомощно хлопая крыльями, в поднявшейся пыли и перьях, вылетело с десяток перепуганных кур. Одуревший, кричащий петух, заскочил на неожиданного агрессора, оказавшись перед самой смотровой щелью, скребя когтями по железу, мельтеша крыльями. Перед самым носом майора мелькал то круглый глупый глаз птицы, то широко раскрытый клюв. Через лопухи наушников и от рёва двигателя офицер не слышал, но представлял как орёт обезумевший защитник своего пернатого гарема. Петух умудрился продержаться на броне несколько минут пока не слетел сбитый ветками деревьев.
- Откуда здесь эта вся хрень взялась? - Не замечая, что кричит по открытому каналу, возмутился майор.
Однако непонятность в изменении местности была не только у него. Какое-то время в наушниках ещё слышались удивлённое разноголосье, пока командный голос командира полка не оборвал балаган в эфире.
Сейчас, вспоминая, майор вдруг понял, что немецкие части словно свалились полякам на головы. И не только авторитет командиров, чёткие задачи и команды принуждали делать то к чему их готовили месяцами изнурительных тренировок и учений. Какое-то остервенение, словно наведённый, вбитый в подкорку приказ погнал их вперёд на восток.
Ломая подлесок, в предрассветных сумерках, танки выкатывали на неожиданно приличное шоссе. Удивило неожиданно большое количество автомобилей необычного обтекаемого вида, слепивших фарами в пелене дождя, рябивших яркими красками кузовов под светом курсовых фонарей танков. Они на большой скорости, визжа покрышками, ревя клаксонами, сбивались в кучи, съезжали в кювет, под дождь выскакивали ошалевшие водители, кричали, вытаращив глаза, возмущённо размахивали руками, падали, оскальзываясь на мокрой земле обочин, но до поры…. До поры, пока не раздались первые выстрелы, пока не появились первые убитые. Вокруг и так стоял гул и разрывы недалёкой канонады, теперь же в воздухе завизжали пули, высекая искры из асфальта, смачными шлепками дырявя тонкий металл автомобильных кузовов и лобовых стёкол. Подминая траками приземистые капоты и багажники, среди мечущихся в панике людей, танки выстраивались в походную колонну. Майор сквозь прорезь в командирской башенке смотрел на эту странную картину. На всё это накладывалась ещё одна странность – полное отсутствие ответного огня и какого-либо организованного сопротивления. Ярко отразившийся в свете фар дорожный указатель, после перевода с польского названия ближайшего населённого пункта окончательно озадачил майора – его полк должен был дислоцироваться гораздо южнее. Но колонна уже пёрла вперёд. Туда где небо, наконец пробиваясь из-за туч стало светлеть.
За три с неполным часа они прошлись сметающим маршем по польской земле, легко захватывая маленькие города, не понеся никаких потерь, недоумённо озираясь вокруг. Скорый допрос пленных гражданских, в короткие моменты ожидания обоза и дозаправки, не вносил ясности, а лишь вызывал новые вопросы. Через три с неполным часа к ним всем стала медленно возвращаться память, доводя некоторых почти до умопомешательства.
Сквозь блуждание мыслей майор вдруг расслышал слова не утихающего штурмбанфюрера:
- Чёрт побери, Германия потерпела поражение, а нынче каждый второй автомобиль на дорогах этой хрéновой Польши, немецкий. Представляете, что бы было, если бы мы выиграли войну?
- Если мы, как вы предположили «секретное оружие фюрера», то что-то пошло не так, - продолжил вслух свои мысли майор, оставив без ответа последний, скорее риторический вопрос собеседника, - возьмём первый объявившийся здесь десант из прошлого…
- Вот-вот, японцы! - Встрял штурмбанфюрер, - у американцев сейчас самая боеспособная армия, по заверениям пленных, и она полностью связана японцами. Я думаю это передовые силы реванша в основном плане фюрера. Следующее слово за нами.
- Но вы же слышали сколько японцев предположительно высадилось на американском континенте. А какими силами располагали мы? Дивизии СС, части армейских корпусов, разрозненные эскадрильи истребителей и тактической фронтовой бомбардировочной авиации. Ко всему ещё путаница в местах дислокации и неразбериха. Где вся военная мощь Вермахта? У меня такое впечатление что нас выплюнули в это время и оставили здесь подыхать.
Восточная Европа.
Никто нам этот мир,
На новый не заменит.
А этот словно тир,
Где все вокруг мишени.
Кто там тасовал колоду? Какими руками-крюками? Но появление немецких ударных группировок (до полноценных армий они всё же не тянули!) казалось хаотичным, непоследовательным и неподдающимся никакой определённости. Хотя нет, некоторая система явно проглядывалась. Это были злые самоуверенные парни прошедшие успешные компании во Франции, Голландии, топтавшие Польшу, Чехословакию, отборные дивизии СС, Вермахта и Люфтваффе в основном образца 1941 года. Почему «сорок первого» и «в основном»? Колода, как уже говорилось, была перемешана с каким-то своим умыслом, во времени, пространстве, а ещё оказывается и в памяти у всех этих… восставших из прошлого. Задор у всех был именно того года, когда Германия взлетела на пик славы и побед, а вера в Гитлера была как в бога. Потом ко многим стала медленно возвращаться память, вплоть до своих последних часов той жизни, кого бросая в снежную пучину битвы под Москвой, кого окуная с головой в ужасы котла под Сталинградом. А кого и дальше - к отчаянью и остервенению с запоздалыми реактивными «Мессершмитами», «Пантерами», МП.44. Шмайсера[5] и «Фаустпатронами» против накатывающегося на земли Фатерланда возмездия.
С этими пришлыми немцами не очень-то мягко обошлись, несмотря на их чудовищные преступления, грехи, огрехи и возможно человеческие заблуждения. Этих матёрых вояк вообще выбросили как котят в такой непонятный и безумный мир. Таких кусачих и когтистых котят. Хотя образцов техники с кошачьими названиями («Пантер» и «Тигров») в «сорок первом» ещё не было. Поэтому вся эта военизированная орда живо пёрла, лязгая гусеницами ранних образцов бронированного кулака Вермахта. Хотя сказать «орда» о претендующем на арийство воинстве было бы неправильно, как в исторических терминологиях, так и в плане организации. Уж больно быстро командиры восстановили порядок и управление войсками, учитывая в какой ситуации оказались немецкие дивизии и что пришлось пережить (или не пережить) некоторым индивидуально.
Можно было бы подумать, что немцев просто вырвали из определённого временного участка и перебросили в новое бытие, однако это было не совсем так. Там, в далёком «ни что не забытом, ни кто не забытом» прошлом, всё эти полки уже отыграли свои хоровые и индивидуальные захватнически-оккупантские партии, что запротоколировано и подшито историками. Там, немецкая военная машина покатилась по запланированным, вычерченным на картах стрелкам, теряя технику и людей, к своему бесславному концу. Кто-то умудрился оттоптать до, а потом от Москвы и Сталинграда, и далее до обороны Берлина, в конце жизненных амбиций получая причитающуюся свинцовую или осколочно-стальную пилюлю. А кто-то дошёл даже до процесса в Нюрберге. Правда, там всё больше практиковались верёвочной петлёй, но по-любому финал был один. И коту под хвост пошил все велики планы на ближайшие тысячу лет.
Вот так они и были надёрганы из чередующихся годков, для нового дела.
Как уже говорилось, немцев выкинуло неожиданно в стадии наступления на местах исторических событий, но в новых совершенно незнакомых условиях. При этом некоторые части оказались не на своих, запланированных «Барбароссой», направлениях. Единственным смягчающим фактором для их психики была некоторая временная амнезия, которая естественно не могла внести никакой ясности. Но хуже всего было не это.
Вероятно, во временно-пространственном перемещении есть свои ограничения и условности. И дело даже было не в прицеливании по временной шкале, координатно-топографической ориентировке или более грубой условной линии геоида[6].
Природа она, как известно не любит пустот. Даже хвалившийся своёй пустотой вакуум, и тот изобилует пронизывающими его беспокойными частицами, и буквально забит ныне новомодной «тёмной материей». В то же время природа не терпит нахождения двух объектов в одной точке пространства. А что происходило когда, например, танк Pz. III материализовался в какой-нибудь деревушке Литвы или Польши на месте нововыстроенного амбара или дома? Происходит слияние двух объектов и порой даже на молекулярном уровне. Но тут надо сказать, что природа проявила изворотливость и гибкость. Это самое слияние наблюдалось в редких случаях, когда уж совсем было не в моготу. Что могло - отодвигалось в сторону, воздух уплотнялся, деревья гнулись и трещали, заполняя возможные пустоты. Самые необычные и зачастую неприятные вещи происходили с людьми. Но и технике доставалось, уродуя её в невероятно причудливых вариациях.
Иные процессы сопровождались нагреванием и опасным перегревом, приводившим к возгоранию. Много. Много там было переходящего из неожиданно кинетического в нетерпеливо потенциальное. И плюс к этому наскок молекулы на молекулу, вплоть до внутреядерных слияний, а это знаете чем чревато…? Но для законов природы это было несколько аномально, за рамками естества, и она всякий раз отводила руку от микро-, а может и макроядерных взрывов.
Что для современного человека, искушённого различными псевдонаучными документально-популистскими фильмами и уж тем более зрелищными фантастическими художественными, вплавленный гусеницами в асфальт танк или слившиеся в неразрывные объятья бронетранспортёр и подлесок? (Казалось, что сосёнки прорастали через полости и функциональные отверстия машины с самых своих первых молодых побегов). Что? Ещё одна страшилка о наступающем конце света или о нашествии инопланетян? Или это эксперименты безумных доморощенных учёных?
Солдатам, находящимся непосредственно в раскручивающейся на полною катушку войне, естественно всё объяснялось применением против них новым секретным оружием врага. И вполне понятно, что обозлённые и возбуждённые военные стреляли и давили траками всё, что казалось им подозрительным и необычным, и возможно запросто являющимся этим самым секретным оружием.
А когда к невольным путешественникам во времени (по умолчанию являющимися появленцами с того света) вдруг стала возвращаться память, полярность догадки о применении секретных разработок диаметрально поменялась. Многие из них видели однополчан, погибших раньше, многие недоверчиво с суеверным страхом осматривали себя – «жив»!?
Электрически-накалёнными импульсами метались мысли под стальными касками и офицерскими фуражками, волной брожения прошёл короткий обмен вопросами, мнениями и впечатлениями.
«Наконец! Вот оно – секретное оружие Рейха! – Восторженно пришли они к единодушному мнению, - то о чём эмоционально надрывался доктор Геббельс, то что им обещал великий Гитлер»!
И пусть возникли некоторые необычные факты потери техники и случаи (зачастую ужасные) гибели личного состава - «всё понятно - оружие экспериментальное и на начальной стадии применения подобное неизбежно»! А солдаты на войне привычны к смерти.
Вера и самомнение воинов великого Рейха взлетело до небес! «Где эти недочеловеки? Быстро в очередь на запись в рабы, а не то сверхлюди, высшая раса растопчет, размажет вас - грязных варваров»!
Не слаще пришлось и лётчикам Люфтваффе, застигнутым прямо в небе. Там воздух уплотнялся, возникали непредсказуемые воздушные потоки и турбулентности, и некоторым экипажам и отдельным пилотам, при всём их опыте и мастерстве, просто не везло оказаться на слишком малой высоте с невозможностью выйти из неуправляемого штопора или пике.
Это можно бы было назвать многослойным пирогом, если смотреть издалека. Не переставая вращать пропеллерами, словно воющие шмели, летел оторвавшиеся двигатели, бякающими крыльями фюзеляжи - крутящиеся обрубки с одной, двумя плоскостями, зачастую потерявшие и хвостовое оперение. Сыпались отдельно тёмные градины сорвавшихся от перегрузок бомб, ускоряясь и обгоняя более лёгкий дюралюминий. Крутились в хаотичном штопоре целые машины с пилотами, пытающимися из последних сил выправить падающую машину.
Но находилось немало счастливчиков, и в небе над окраиной Европы, снова заурчали моторы «Мессершмитов», «Хейнкелей» и «Дорнье», завыли в надрывном вое пикирующие «Юнкерсы». Их (уцелевших аэропланов) было не так уж и много. Ко всему что-то там у прибалтов стояло из средств ПВО, и среди этого и без того безудержного хаоса вспухали взрывы зенитных ракет, шныряли отдельные снаряды и жгуты трассеров. Правда весьма жиденько и как то не очень смело.
Но на этом для многих выживших и отстрелявшихся лётчиков приключения не закончились – они стали возвращаться на места базирования. Но об этом позже.
А вот мягче всех «приводнились» корабли десанта. Вообще в этот раз в морских десантных операциях на Балтике немцы только выиграли. Получилось как они хотели когда-то - на принципе ускоренной атаки и использования эффекта внезапности с расчётом ошеломить противника и дезориентировать оборону. Но тогда (в сорок первом) немцы по-полной облажались. В результате «запланировано-штатного противодействия», десанты были разгромлены, были потоплены несколько транспортов и кораблей сопровождения. «Запланировано-штатные противодействия» - это русские береговые батареи, истребительная авиация и катера Балтийского флота.
Сейчас же никакой обороны не было. Только ошеломление и паника. За счет убыстрения всего темпа операции произошла короткая обработка берега с кораблей сопровождения и авиации, транспорты с прикрытием развернулись в Рижском заливе, беспрепятственно зашли в порты и выгрузили десант.
Аэродромы были разбросаны по приграничной территории Германии. Германии, которая нынче их совершенно не ждала. «Лапотники» Ю-87 искали площадки подскока своих штурмовых полков на территории Польши.
Польши, которая тогда была под пятой Рейха, а теперь естественно набычилась зенитной бдительностью. Часть самолётов пошла на прифронтовые аэродромы восточной Пруссии (ныне русская Калининградская область).
И уже успевшие поостыть асы Люфтваффе, пережившие стрессы турбулентности и болтанки, горячку выполнения скоротечной боевой задачи, и самое шокирующее – «девятый вал» воспоминаний, с досадой косились на стрелки расхода топлива, с недоверием поглядывая через кокпит на неузнаваемую местность под крыльями.
Полузаспанный, но угрюмо-бдящий Бундесвер в Западной Померании со всей своей аккуратностью, согласно требованиям устава уже готов был сразить средствами ПВО неторопливо наплывающих нарушителей. Однако нашлись там мыслящие не в узких рамках правил и инструкций - обрусевшие постсоветские умы этнических немцев, перекочевавших из Казахстана в альма-матер, внесли свой градус в национальный германский коктейль. При всех каких-то неприятиях фашиствующих элементов, мало ли чем навеянных, людям, сидящим за пультами и командными дисплеями, было просто интересно, учитывая то, что они в целом контролировали ситуацию: «Настоящие матёрые асы второй мировой!».
Откуда-то всплыли древние позывные и частоты Люфтваффе. Того Люфтваффе, которое грозно завывало моторами над Европой под началом мордатого Геринга.
Немцы благоразумно не стали тратить на нарушителей пэвэошных снарядов, тем более дорогущих зенитных ракет. В эфире закаркало немецкой речью, в попытках урегулировать ситуацию, а в небе запыхтели с десяток реактивных самолётов.
Германия просыпалась спокойней Польши и прибалтийских стран, но любопытствующие могли разглядеть в небе идущие в ненавязчивой связке «Альфа-Джеты»[7] и старенькие «Ягуары»[8] впритирку с историческими приведениями М-109 и Ю-87. Кто-то самый глазастый округлял глаза, узрев разляпистую свастику на плоскостях, но в основном все эти крылатые коллеги красовались чёрно-белыми мальтийскими крестами. Что ж – ворон ворону глаз не выклюет. Свои же!
Русские в Калининградской области поступили не менее осторожно – сбить никого не сбили, но принудили сесть на аэродромы, где лётчиков и экипажи немедленно арестовали.
За всех отыгралась возмущённая Польша. Современные немецкие лётчики так возбудились и увлеклись патрулированием и сопровождением, что ненароком заскочили в воздушное пространство, контролируемое осерчавшими поляками – один «Торнадо» не вернулся на аэродром базирования.
Недовольства и ноты протеста шляхтичей посыпались почти мгновенно, едва началась военная неразбериха на её территории. Там в правительственных кабинетах Речи Посполитой казалось, только и ждали, как найти повод предъявить претензии. Главное было бы кому. Некоторые особо увлёкшиеся даже припомнили немцам какую-то Катынь, при этом особо напирая на денежные компенсации.
Шайка адвокатов и обличителей незамедлительно приехавшая из Израиля, взяла все правовые вопросы в свои руки. При чем, учитывая что творили эсэсовцы с евреями, взялись они за дело оправданно закатав рукава. Однако десант с «исторической родины», по согласованию с поляками включал и значительный военно-карательный контингент. А уж эти ребята, в своей мстительности совершенно не обращали на правовые нюансы. Что тоже можно было понять. Кстати в странах Балтии, то ли из-за безвластия и беспорядков, то ли по каким-то другим причинам их не пожелали видеть. И тут уж нашла коса на камень. Или наоборот.