Глава II. Первые годы в Японии

Уильям Адамс в его друзья оказались у берегов Японии как раз в то время, когда в стране шла гражданская война, которая вскоре закончилась приходом к власти семейства Токугава. Эта сильная группировка входила в клан Минамото. В XII веке Ёритомо, глава этого клана, возложил на себя высочайшие полномочия и заставил японского императора (микадо) пожаловать ему титул сёгуна[9], а с ним и право решать все внутренние и внешние проблемы страны. Так исторически в Японии сложилась ситуация, когда существовало два правителя: микадо, не имеющий реальной власти и осуществляющий лишь церемониальные обряды, и сёгун — истинный правитель страны. С тех пор как власть сёгуна стала столь могущественной, различные японские кланы начали оспаривать право на этот титул. Начались междоусобные войны, которые в течение многих веков терзали страну, и слабые императоры не способны были положить им конец.

Лишь в XVI–XVII веках Япония стала постепенно выходить из состояния затянувшихся междоусобиц. Уильям Адамс со своими товарищами попал в эту страну в то время, когда в Японии только начал восстанавливаться закон и порядок, и вся власть сосредоточилась в руках одного человека, который вошел в японскую историю под именем сёгуна Иэясу. В 1569 году Иэясу из семейства Токугава стал одним из самых могущественных феодалов Японии. Однако получить звание сёгуна ему мешал Хидэёси — другой знатный и еще более могущественный феодал. Когда в 1598 году Хидэёси умер, Иэясу решил, что его час наконец пробил. Хидэёси имел сына по имени Хидэёри, который должен был унаследовать власть над страной. Мальчик, безусловно, являлся помехой для Иэясу, и он решил убрать его со своего пути как можно скорее.

Перед смертью Хидэёси назначил регентский совет для управления страной до тех пор, пока Хидэёри не подрастет и не возьмет в свои руки бразды правления. Иэясу, естественно, входил в состав этого совета. Как раз в то время, когда голландское судно подходило к берегам Японии, Иэясу находился с визитом «как друг и советник» в родовом замке юного Хидэёри в Осака, но на самом деле думал только об одном — как бы поскорее от него избавиться. В связи с этим прибытие судна «Лифде» пришлось весьма кстати. Услышав о появлении иностранного судна, Иэясу приказал доставить к нему старшего по команде. Человеком, представшим перед ним, оказался не кто иной, как Уильям Адамс. От него Иэясу узнал, что на корабле находится такой ценный товар, как пятьсот фитильных замков, пять тысяч пушечных ядер, триста цепных ядер, пять тысяч фунтов пороха и триста пятьдесят зажигательных снарядов.

Этот товар пришелся Иэясу по вкусу. Он прекрасно понимал всю его важность, так как еще в 1542 году португальцы завезли в Японию огнестрельное оружие, и у японцев уже было достаточно времени и возможности научиться эффективно его использовать в своих постоянных междоусобных войнах. Иэясу тут же завладел всем оружием и боеприпасами, которые находились на борту «Лифде», и не замедлил ими воспользоваться. Поссорившись со всеми членами регентского совета, он начал очередную войну, исход которой был решен 21 октября 1600 года в ходе великой битвы при Сэкигахара. С помощью голландского оружия Иэясу выиграл это сражение и стал полновластным правителем Японии. Три года спустя император официально признал власть Иэясу и пожаловал ему титул сёгуна. В 1605 году позиция Иэясу уже была настолько прочна, что он смог передать этот титул своему сыну Хидэтада, но продолжал править страной от его имени.

Несмотря на прочность своего положения, Иэясу испытывал постоянный страх, что после его смерти молодой Хидэёри попытается вновь вернуть себе власть и сместит Хидэтада. Иэясу считал, что единственный выход из этого положения — убить Хидэёри. Поэтому в 1614 году он предпринял штурм осакского замка, где обитал соперник. Однако замок был хорошо укреплен, и Иэясу не удалось захватить его с первой попытки. Тогда в 1615 году он пошел на хитрость, заключив с Хидэёри коварный мир, но в мае того же года нашел удобный предлог, чтобы возобновить военные действия и вновь атаковать замок. На этот раз ему сопутствовал успех. Замок был сожжен, а Хидэёри со всеми своими сторонниками и приближенными погиб под его руинами. Таким образом Иэясу навсегда покончил с противниками.

Упрочив свое положение и обеспечив будущее сыну, Иэясу занялся проблемой укрепления могущества Японии. Достаточно мудрый правитель прекрасно понимал, что, развивая в стране торговлю, тем самым он будет способствовать не только процветанию государства, но и умножит личное богатство и могущество, а это, несомненно, еще больше укрепит его положение. Поэтому Иэясу стремился наладить торговые отношения с различными странами. В интересах торговли на первых порах он был даже готов терпеть миссионерскую деятельность испанцев и португальцев, которые впервые появились в Японии приблизительно в середине XVI века. Его снисходительность к христианским миссионерам лишний раз свидетельствовала о том, как серьезно он относился к развитию торговли, поскольку Иэясу считал, что лишь традиционные японские верования могут служить надежной опорой для поддержания общественного порядка в стране и отрицательно относился к попыткам испанцев и португальцев насадить в стране христианство.

В Европе о существовании Японии узнали в средние века из записок Марко Поло о его путешествии на Дальний Восток но первая встреча европейцев с жителями этой загадочной страны произошла лишь в середине XVI века, когда на ее землю ступили португальцы. В 1543 году португальское судно, направлявшееся в китайский порт, штормом было заброшено к берегам Танэгасима — маленького острова, лежащего к югу от острова Кюсю — самого южного из крупных японских островов. Японцы встретили чужеземцев довольно приветливо После того как мореходы отдохнули и привели в порядок свое изрядно потрепанное после тяжелого плавания судно, японцы не чинили никаких препятствий их отплытию.

Воодушевленные теплым приемом, португальцы вскоре снова показались у берегов Японии. На этот раз они преследовали определенные цели: во-первых, наладить торговлю с местными жителями и, во-вторых, обратить их в истинную веру — христианство. За выполнение второй задачи взялся известный миссионер по имени Франсиско Ксавье[10], впоследствии канонизированный. Он прибыл в Японию в 1549 году и за время двухгодичного пребывания заложил там основы христианства. Не забывали португальцы, конечно, и о торговле — во многих районах Японии вскоре начали свою деятельность торговые и миссионерские посты. В целом японцы произвели вполне благоприятное впечатление на европейцев. Об этом свидетельствуют два приведенных ниже письма: одно написано Франсиско Ксавье в ноябре 1549 года, а второе — португальским иезуитом Алессандро Валиньяно в августе 1580 года. Вот, что писал о японцах Франсиско Ксавье: «Из того, что мы узнали, живя в Японии, я могу сообщить следующее: прежде всего, люди, с которыми мы здесь познакомились, гораздо лучше всех тех, с кем до сих пор нам доводилось сталкиваться, и я считаю, что среди язычников нет нации, равной японской. У них хорошие манеры, в подавляющем большинстве они добропорядочны и незлобливы. Достойно удивления их представление о чести, которую они ставят превыше всего. В основном они бедны, но ни среди дворян, ни среди других слоев населения бедность не считается чем-то постыдным. И бедные дворяне, и богатые простолюдины выказывают столько же почтения бедному дворянину, сколько и богатому, — подобного отношения не встретишь ни у одной христианской нации. И дворянин никогда не женится на девушке из другого сословия, какие бы деньги ему за это ни сулили, поскольку, по его мнению, женившись на представительнице низшего сословия, он тем самым унизит свое достоинство. Это, несомненно, свидетельствует о том, что честь для них превыше богатства. Они невероятно учтивы друг с другом, очень ценят оружие и во многом полагаются на него. Независимо от положения с четырнадцатилетнего возраста никто из них не расстается с мечом и кинжалом. Они не выносят оскорблений и пренебрежительных слов. Люди незнатного происхождения с большим уважением относятся к дворянам, которые, в свою очередь, считают для себя за честь верой и правдой служить своему сюзерену, которому они безоговорочно подчиняются. Мне кажется, подобное повиновение обусловлено не страхом перед наказанием за непослушание, а недопустимостью для них запятнать свое доброе имя недостойным поведением. Они мало едят, но много пьют, причем употребляют исключительно рисовую водку, поскольку обычных вин у них нет. Они никогда не играют в азартные игры, так как считают это бесчестным. Ведь игрок стремится получить то, что ему не принадлежит, значит, он вор. Японцы редко дают клятвы, а если все же и клянутся, то Солнцем. Многие здесь умеют читать и писать, что немало способствует быстрому запоминанию ими молитв и вообще восприятию истинной веры. В этой стране лишь в некоторых провинциях, да и то крайне редко, можно услышать о воровстве. Это достигается благодаря суровым законам правосудия, которое жестоко наказывает виновных, — вплоть до смертной казни. Поэтому к такому пороку, как воровство, они испытывают особое отвращение. Японцы отличаются доброжелательностью, общительностью и тягой к знаниям; любят слушать рассказы о Христе, особенно если они им понятны. Я за свою жизнь объездил немало стран, но нигде: ни в христианских государствах, ни в языческих странах — не встречал таких честных людей, как японцы. Большинство из них почитают древних мудрецов, которые (насколько я понимаю) вели жизнь философов; многие поклоняются Солнцу, некоторые — Луне[11]. Они любят слушать о том, что не противоречит разуму; вполне допускают, что грешны и порочны, и когда указываешь им на то, что является злом, — соглашаются…

Эти люди ведут очень здоровый образ жизни и доживают до весьма преклонного возраста. Японцы представляют собой убедительный пример того, как человеческая природа может довольствоваться малым, даже если это малое не слишком приятно».

Это описание японцев Франциско Ксавье справедливо и сегодня и в основном совпадает с тем, что написал о них 30 лет спустя иезуит Алессандро Валиньяно:

«Люди здесь — благородны, учтивы и чрезвычайно воспитанны, и в этом они намного превосходят все другие известные нам народы. Они умны от природы, хотя науки здесь развиты довольно слабо, поскольку японцы — самая воинственная и драчливая нация на свете. Начиная с пятнадцатилетнего возраста все мужчины, и богатые и бедные, независимо от общественного положения и рода занятий, вооружены мечом и кинжалом[12]. Более того, каждый мужчина, благородного происхождения или низкого, имеет такую неограниченную власть над своими сыновьями, слугами и другими домочадцами, что может, если того пожелает, убить любого из них без малейшего повода и завладеть его землей и добром. Они являются полновластными хозяевами своей земли, хотя часто сильнейшие объединяются, чтобы противостоять своим сюзеренам, которые в результате не всегда вольны поступать, как того хотят. Япония поделена между многочисленными правителями и феодалами, поэтому страну разрывают бесконечные междоусобные войны, процветает измена, и никто не чувствует себя в безопасности даже в своем собственном поместье…

Жители настолько бедны, что трудно даже представить, на какие скудные средства живут их короли и феодалы. Они так делят свои земли между своими вассалами, что даже при условии, что вассал служит сюзерену бесплатно, все равно доход последнего чрезвычайно мал. В то же время японцы с таким почтением и уважением относятся ко всем людям, и в частности к дворянам, что диву даешься, как это они, несмотря на страшную бедность, умудряются сохранять опрятный вид и хорошие манеры. Но их одежда, еда, обряды, поведение, обычаи так резко отличаются от того, что принято в Европе и у других известных нам народов, что создается впечатление, будто они специально все это придумали, чтобы только не походить ни на кого другого. Поэтому все мы, прибывшие сюда из Европы, оказались в положении малых детей, которым приходится учиться всему заново: как принимать пищу, сидеть, вести беседу, одеваться, демонстрировать хорошие манеры и тому подобное. Именно их самобытность и мешает нам, глядя на них из Индии или из Европы, разобраться в проблемах этой страны. Невозможно даже представить, что здесь происходит, так как это совершенно иной мир, другой образ жизни, обычаи и законы. Многое из того, что в Европе считается вежливым и достойным, здесь воспринимается как невероятное оскорбление и обида.

И наоборот, то, что здесь является общепринятым и без чего невозможно никакое светское общение с японцами, в Европе расценивается как нечто низкое и недостойное, особенно в религиозной среде.

Люди здесь привыкли жить так, как хотят, поскольку и мужчины, и женщины с детства воспитаны в абсолютной свободе: детям разрешается делать все, чего те пожелают; родители ни в чем их не сдерживают, не бьют и не бранят… Помимо всего прочего, они никогда не обсуждают свои дела непосредственно — только через посредника; даже отец и сын никогда не интересуются делами друг друга, не обсуждают никакие проблемы, не дают друг другу советов и ни о чем не предупреждают — все делается исключительно через третьих лиц. Поэтому всякое серьезное деловое общение с ними очень замедлено и затруднено. Местные обычаи и законы так необычны и так противоречат здравому смыслу, что научить их жить в соответствии с нашими законами чрезвычайно трудно…»[13].

Несмотря на чуждые им обычаи и нравы, к которым приходилось привыкать и приспосабливаться, португальцы, движимые как религиозным рвением, так и торговыми интересами, начали постепенно закрепляться в Японии. Наконец в 1585 году их с большим трудом завоеванные позиции на этой земле были официально признаны папой римским, который провозгласил, что никто из европейцев, кроме португальцев, не имеет права вести торговлю и заниматься миссионерской деятельностью в этой стране. Однако крупнейшей католической державой в XVI веке оставалась Испания, а не Португалия. Гордые и сильные испанцы, несмотря на все их уважение к папе римскому, не могли примириться с мыслью, что Япония навсегда для них потеряна, хотя в свое время они сами подписали одно из условий договора 1580 года с Португалией, по которому португальские колониальные владения могли иметь свою, независимую от Испании администрацию и за португальцами сохранялась пожалованная папой римским монополия на всю миссионерскую деятельность на Дальнем Востоке. Испанские власти на Филиппинах первыми отказались подчиняться официальному соглашению 1580 года, и в 1593 году группа испанских монахов-францисканцев с Филиппин высадилась в Японии.

Вскоре вслед за португальскими мореплавателями и торговцами в Японию прибыли португальские иезуиты, которые волей обстоятельств быстро оказались втянутыми в торговые сделки. Их собственных доходов не хватало, чтобы покрыть все расходы по делам миссии, и поэтому с 1578 года они начали активно торговать в Нагасаки, куда каждый год приходили португальские суда с товарами из Индии и Китая. Особенно большим спросом в Японии пользовался привозимый ими китайский шелк. Иезуиты оказались неплохими торговцами и переводчиками, что весьма им пригодилось, так как японские власти, не одобрявшие их миссионерскую деятельность, вынуждены были долгое время терпеть их лишь как неизбежное условие для торговли между Португалией и Японией.

Хотя иезуитам для финансирования своей миссии в Японии и пришлось превратиться в торговцев, они никогда не забывали о своей главной задаче — обращении японцев в истинную веру, И выполняли ее с необыкновенным рвением и фанатизмом, что в конечном итоге привело к немалым жертвам. Возглавлял эту миссию в Японии в конце XVI века итальянец по имени Алессандро Валиньяно, который прожил в этой стране с 1579 до 1603 года.

Валиньяно, человек необычайно умный, понимал, что, если миссионеры хотят, чтобы их деятельность в Японии увенчалась успехом, они должны приспособиться к японскому образу жизни и обычаям, как бы трудно это ни было. Осознавая всю сложность этого процесса адаптации, Валиньяно и иезуиты всеми силами противились приезду монахов-францисканцев с Филиппин. Они боялись, и, как впоследствии выяснилось, не без оснований, что монахи поведут себя более грубо и не столь гибко, как того требовала ситуация, и разногласия между иезуитами и францисканцами нанесут вред миссионерскому делу.

Несмотря на все усилия Валиньяно не допустить монахов-францисканцев в Японию, в 1593 году они все же прибыли в страну. Монахи утверждали, что приехали сюда не ради торговли или миссионерства, а лишь в качестве послов испанского правительства на Филиппинах. Однако вскоре они построили церковь в Киото и монастырь в Осака. С того момента отношения между португальскими иезуитами и испанскими монахами приняли явно враждебный характер. Противоречия еще больше обострились в 1608 году, когда папа римский изменил свою прежнюю политику и предоставил испанским миссионерам полную свободу действий в Японии. На следующий год испанский король издал указ о том, что отныне испанцам разрешается торговать с Японией. Теперь португальские купцы и торговцы оказывали поддержку иезуитам, а испанцы — монахам-францисканцам, что еще усилило напряженность. Распри отрицательно сказались на общем положении христианской миссии в Японии.

Подозрительность и недоверие, которое испанцы и португальцы в Японии питали друг к другу, могли бы привести к серьезным столкновениям, если бы не появление голландцев-еретиков. Теперь их злоба вылилась на головы прибывших протестантов, которые к тому же были ненавистны испанцам как предатели и смутьяны, незаконно отделившиеся от испанской империи.

Восстание голландцев против испанского правления привело к тому, что по приказу испанского короля Филиппа II лиссабонский порт был закрыт для голландских судов. Эта акция явилась серьезным ударом для голландцев, которые до того регулярно совершали рейсы в Лиссабон. Там они закупали пряности и шелка, привозимые португальцами с Дальнего Востока, а затем продавали их с большой выгодой в странах Северной Европы. Поэтому, когда испанский король запретил нидерландским судам заходить в лиссабонский порт, голландцам оставалось либо принять этот удар и смириться, отказавшись навсегда от столь прибыльной торговли, либо искать новые пути к сокровищам Дальнего Востока, которые так притягивали к себе европейцев, что они готовы были платить за них большие деньги. Голландцы отличались упорством и смелостью, и естественно, выбрали последнее: стали посылать на Дальний Восток свои экспедиции, чтобы завладеть богатствами этих загадочных стран, которые до сих пор полностью находились в руках испанцев и португальцев.

Конечно, путь, избранный голландцами был нелегким. Их ожидало не только яростное сопротивление испанцев и португальцев, но также бесчисленные опасности и трудности, которые неизбежны на пути в неизведанное. Сначала голландцев постигла неудача. Это могло охладить кого угодно, но только не таких упорных людей, как голландцы. Первая голландская экспедиция в Ост-Индию покинула берега Нидерландов 2 августа 1595 года. Когда после двухлетнего плавания она вернулась на родину, доход от привезенных товаров с трудом покрыл расходы на экспедицию. Тем не менее голландцы не падали духом. В 1598 году они отправили на Дальний Восток еще несколько экспедиций. Одна из них представляла собой флотилию из пяти кораблей, и в качестве штурмана в ней принял участие Уильям Адамс, чьи злоключения вплоть до того момента, когда единственное уцелевшее судно экспедиции, «Лифде», достигло берегов Японии, уже описывались выше.

«Лифде» подошло к Японии в районе городка Оита, расположенного на северо-восточном побережье острова Кюсю. Местные жители, едва завидев судно на горизонте, поплыли к нему навстречу на лодках. Уильям Адамс и его товарищи были слишком слабы, чтобы помешать японцам подняться на палубу. Последние не причинили морякам никакого вреда, хотя основательно разграбили корабль, пока японские власти прибывали в неведении. Однако вскоре местный правитель призвал на помощь блюстителей порядка, которые не замедлили положить конец дальнейшему грабежу, приказав ввести «Лифде» в гавань. Членов экипажа перевезли на берег и поселили в доме, обеспечив всем необходимым. Постепенно они стали приходить в себя после тяжелых испытаний, выпавших на их долю. Тем временем губернатор Оита послал гонца к Иэясу, как к самому влиятельному члену регентского совета, чтобы получить инструкции относительно чужестранцев и их судна. Слух о прибытии в Японию белых людей, говорящих на неведомом языке, дошел и до португальских иезуитов в Нагасаки. Один из них был направлен в Оита в качестве переводчика, получив задание выяснить, кто они такие и с какой целью прибыли в Японию. Как рассказывал впоследствии Уильям Адамс, португальские иезуиты, узнав, что это голландские моряки, решили во что бы то ни стало убедить японцев их убить. В планы португальских иезуитов не входило, чтобы кто-либо; из европейцев, а тем более голландцы нарушили их монополию! в Японии на торговлю и на распространение христианства. По словам Адамса, иезуиты представили японцам команду «Лифде» как пиратов и разбойников, которые явились в Японию не торговать, а грабить и убивать. Когда же иезуиты узнали о запасах оружия и боеприпасов, хранящихся в трюмах «Лифде», они использовали это как основной аргумент против голландцев, утверждая, что мирное торговое судно никогда бы не имело столько военного груза.

Наветы португальских иезуитов сделали свое дело: японцы стали гораздо хуже относиться к несчастным морякам. Их отношение еще ухудшилось из-за предательства двух членов команды, которые, по словам Адамса, заключили сделку с иезуитами, использовавшими безвыходное положение вновь прибывших. Португальцы пообещали этим морякам: если они расскажут все, что произошло во время плавания, их жизни будут спасены и в качестве вознаграждения они, возможно, получат некоторую долю прибыли от товаров, находящихся на «Лифде». Обуреваемые страхом и алчностью, двое изменников поведали все, не забыв, конечно же, о первой половине похода до того момента, когда корабли потеряли друг друга из виду. Этот рассказ сыграл немалую роль в распространении мнения о голландцах как грабителях и пиратах.

Однако Иэясу не поддался на уговоры убить чужестранцев. Движимый естественным любопытством узнать, что это за люди, которые отличаются от португальцев и так им ненавистны, он повелел доставить к нему командира корабля. Голландец Якоб Квакернак, капитан «Лифде», был еще слишком слаб после перенесенных испытаний и вряд ли выдержал бы такое путешествие. Выбор пал на Адамса. Ему поручили эту миссию не только потому, что он оказался вторым по старшинству после капитана, но еще и потому, что владел португальским языком, который был в то время основным средством общения между японцами и европейцами.

Нетрудно представить, как тяжело расставался Адамс со своими товарищами, ведь больные оставались в доме, отведенном для них японцами. Моряки понимали, что их судьба в большой степени зависит от того впечатления, которое произведет на могущественного японского правителя Адамс. И, покидая моряков, он наверняка услышал немало искренних пожеланий успеха своей миссии. 12 мая 1600 года Адамс был доставлен в Осака на одной из собственных галер Иэясу и тут же предстал перед взором сёгуна.

В письме, которое Адамс отправил жене в Англию в октябре 1611 года, он так описывал свою первую встречу с сёгуном:

«12 мая 1600 года я прибыл в город, где проживал великий король, который приказал доставить меня ко двору. Его дворец — прекрасное здание, богато украшенное позолотой. Он встретил меня очень приветливо, даже, я бы сказал, благосклонно, подавая мне различные знаки, часть которых я понял. Наконец появился человек, говоривший по-португальски. Через него король[14]задал мне ряд вопросов: откуда мы родом, что побудило нас отправиться в столь далекое путешествие и прибыть в его страну…»[15].

Адамс объяснил, что он англичанин, и вкратце рассказал об Англии и о том, где эта страна расположена. Затем мореплаватель сообщил, что англичане уже давно хотят торговать с Дальним Востоком, так как производят такие товары, которых нет на Востоке, и, наоборот, в восточных странах имеется ряд товаров, пользующихся большим спросом у англичан. При таких обстоятельствах торговля была бы выгодной для обеих сторон.

Иэясу слушал очень внимательно. Он понял все, что пытался объяснить ему Адамс. Однако в глубине его души оставалось сомнение в правдивости слов англичанина. Возможно, он думал, что торговля — не главная цель их прибытия в Японию. Ведь вполне вероятно, что обвинения португальцев не лишены оснований. В любом случае нельзя отрицать, что трюмы «Лифде» набиты оружием и боеприпасами. Это уже само по себе подозрительно… Поэтому Иэясу сразу перешел к делу. Он спросил Адамса, участвует ли Англия в каких-либо войнах. Ответ англичанина последовал незамедлительно, и он весьма понравился Иэясу:

— Да, — сказал Адамс, — Англия воюет, но не со всеми странами, а только с испанцами и португальцами. С остальными народами англичане живут в мире.

Иэясу был вполне удовлетворен этим ответом и перевел разговор на другую тему. Он задал Адамсу вопрос, поклоняется ли он каким-нибудь богам, и смелый моряк честно и просто ответил, что верит лишь в одного бога — создателя небес и земли. Иэясу вновь переменил тему и попросил Адамса показать ему, каким путем они прибыли из Англии в Японию. Англичанин предусмотрительно взял с собой карты и лоции и, раскинув карту мира перед Иэясу, показал весь путь судна от берегов Голландии через Атлантический океан, Магелланов пролив и затем через Тихий океан в Японию. Иэясу, знания которого в географии были весьма ограниченными, нашел этот рассказ довольно увлекательным, хотя с трудом верил в его правдивость. Близилась полночь, и Иэясу дал понять, что на сегодня его любопытство вполне удовлетворено.

Однако перед тем, как отпустить Адамса, он задал ему еще один вопрос. Он хотел точно знать, какие товары для торговли имелись на «Лифде». Адамс зачитал список товаров, который был у него с собой. Затем, понимая, что аудиенция подходит к концу, Адамс смело попросил разрешения для него и голландцев торговать с японцами, как это делали испанцы и португальцы. Иэясу ответил что-то слишком быстро, и Адамс ничего не понял. Затем без дальнейших объяснений Адамса вывели от сёгуна и поместили в ту же тюрьму, где он находился до беседы с могущественным властелином.

На Иэясу англичанин произвел весьма благоприятное впечатление, хотя сёгуна и не покидали сомнения относительно истинных целей иноземцев. Ему особенно не давало покоя огромное количество оружия и боеприпасов, которое те привезли на своем судне. Поэтому через два дня он снова приказал привести к себе Адамса и на этот раз долго и много расспрашивал о войнах, которые ведет Англия, и о причинах вражды между англичанами, с одной стороны, и испанцами и португальцами — с другой. Адамс подробно ответил на эти вопросы, и снова, казалось, Иэясу остался доволен англичанином. Тем не менее его вновь поместили в тюрьму, правда, был отдан приказ обращаться с ним вежливо.

Хотя Адамс и заметил значительную перемену к лучшему в обращении с ним, его пребывание в тюрьме на этот раз было особенно тяжелым. Оно длилось шесть недель, и он ничего не знал о том, что происходит за ее стенами: каковы замыслы иезуитов и удалось ли им склонить Иэясу на свою сторону и заставить казнить команду «Лифде». Каждый день Адамс ждал смертного приговора, а эта перспектива была не из приятных, тем более что он был немало наслышан о тех страшных пытках, которым в Японии подвергают приговоренных к смерти.

Наконец шесть мучительных недель полного неведения истекли — Иэясу вновь послал за Адамсом и опять вел с ним длительную беседу, во время которой, как обычно, задавал многочисленные вопросы. В ходе встречи последние сомнения Иэясу в искренности слов Адамса были развеяны. На этот раз японский правитель выказал ему благосклонность и с готовностью удовлетворил просьбу морехода позволить ему присоединиться к друзьям.

Пока Адамс находился в заключении, «Лифде» по приказу Иэясу отвели в порт Осака. Там судно и находилось в тот момент, когда Адамсу разрешили возвратиться к товарищам. Он нашел их в хорошей форме, так как они уже оправились после мучительного плавания. Когда моряки увидели Адамса, радость их была столь велика, что некоторые даже не сумели сдержать слез. Адамса весьма удивило такое бурное проявление чувств. Но друзья поведали ему, что до них дошли слухи, будто он убит по приказу Иэясу, и они уже не чаяли увидеть его живым.

После того как радость встречи утихла, Адамс решил узнать, что стало с его личными вещами, оставленными на судне. Он очень огорчился, увидев, что все, в том числе морские инструменты и книги, исчезло. У Адамса остались лишь карты, которые он брал с собой к Иэясу, да одежда, что была на нем. Он узнал, что остальные члены команды также лишились всего имущества, так как японцы неплохо «поработали» на судне в первые часы их пребывания в Оита. Моряки обратились с жалобой к Иэясу, и тот приказал, чтобы европейцам немедленно вернули все, что у них украли. Однако из страха перед наказанием виновные еще надежнее запрятали награбленное, и поэтому очень мало вещей было возвращено потерпевшим. Тем не менее им заплатили 50 тысяч испанскими дублонами, которые почти полностью пошли на оплату питания и жилища за то время, которое команда прожила в этой стране.

Прошел еще месяц. Голландцы и Адамс пребывали в полном неведении относительно своей дальнейшей судьбы. Наконец поступил приказ, чтобы «Лифде» направился вдоль восточного побережья острова Хонсю в Эдо (Токио), где находилась одна из резиденций Иэясу. Сам же правитель со своей свитой отправился в Эдо сушей и оказался там гораздо раньше «Лифде», который из-за шторма задержался. К моменту прибытия судна в Эдо неопределенность положения все более угнетала моряков. Пользуясь тем, что он уже сумел завоевать уважение японцев, Адамс решил попытаться получить разрешение для «Лифде» покинуть Японию. Он уговорил команду потратить большую часть возвращенных денег на взятки придворным из свиты Иэясу. Однако все попытки добиться такого разрешения, предпринимавшиеся в течение нескольких месяцев и поглотившие почти все оставшиеся в их распоряжении деньги, не увенчались успехом.

Вскоре среди голландцев начался ропот, который усилился, когда японцы официально объявили, что никто из членов экипажа не имеет права покидать страну. После этого известия трое или четверо голландцев потребовали, чтобы все оставшиеся деньги были поделены между членами команды. И хотя Адамс и капитан «Лифде» Якоб Квакернак как могли противились этому требованию, им пришлось уступить, так как они оказались в меньшинстве. Итак, все, что осталось от 50 тысяч дублонов, было поровну разделено между моряками, после чего они распрощались друг с другом и каждый стал самостоятельно пытаться приспособиться к новым условиям жизни. Чтобы как-то помочь в этом морякам, Иэясу проявил такую щедрость, что распорядился назначить каждому из них небольшую годовую пенсию и ежедневный рисовый паек в два фунта. Таким образом, спустя почти два года после прибытия «Лифде» в Японию оставшиеся в живых члены экипажа, прошедшие вместе столько испытаний и бедствий, разбрелись кто куда по чужой стране, в которую их забросила судьба. Ни о ком, кроме Адамса, Квакернака и еще одного моряка, с тех пор ничего не известно.

Судьба, однако, благосклонно обошлась с Адамсом, он был обласкан Иэясу, так как сёгун ценил в нем интересного собеседника и часто за ним посылал. Как-то во время одной из таких бесед Иэясу намекнул: неплохо было бы, если бы Адамс построил ему корабль по европейскому образцу, поскольку из рассказов англичанина следовало, что он учился в Англии корабельному делу. Адамс всячески отрицал свои способности к плотницкому ремеслу, объясняя, что он всего лишь штурман.

Но Иэясу все чаще возвращался к этой теме. Он успокоил Адамса, сказав, что в случае неудачи тот не будет нести никакой ответственности и репутация его из-за этого нисколько не пострадает. И Адамс приступил к работе. С помощью старательных японских мастеров по образцу «Лифде», созданного Питером Янсом Роттердамским, был построен корабль водоизмещением восемьдесят тонн. Это был настоящий успех, и Иэясу остался очень доволен. Он все больше и больше доверял Адамсу, посвящал в свои секреты, и вскоре англичанин стал не только другом великого правителя, но и его советником. Более того, одаренному моряку пришлось испытать свои силы и на учительском поприще: он преподавал Иэясу основы математики, которой тот весьма заинтересовался. Позже Адамс стал придворным переводчиком сёгуна, выступая посредником между японцами и европейцами и в этом своем новом качестве вытеснил занимавшего до него эту должность иезуита Родригеса Цудзу.

Такая разнообразная деятельность заслуживала награды, и она поистине оказалась царской. Иэясу сделал Адамса одним из своих крупнейших вассалов, даровав ему в Хэми, недалеко от Йокосука на юго-востоке острова Хонсю, большое загородное поместье с прислугой 80–90 человек. Теперь положение Адамса стало настолько прочным, что он решил жениться, тем более что шансов когда-либо вернуться на родину практически не оставалось. Выбор его пал на влюбленную в него дочь Магомэ Кагэю. Отец девушки был чиновником, ведавшим почтовой станцией на одной из главных дорог Японии. Пять важнейших дорог пересекали всю страну, и все они вели в Эдо. Для облегчения передвижения по стране с древних времен на этих дорогах построили многочисленные дорожные станции. Некоторые из них были довольно большими и насчитывали около ста лошадей, включая быстроходных. Сёгуны следили за состоянием этих станций и хорошо платили тем, кто на них работал, поэтому чиновник дорожной службы по тем временам считался персоной довольно важной.

Магомэ Кагэю, несмотря на такой ответственный пост, не принадлежал к числу японской знати и не занимал какого-либо высокого общественного положения. Кроме того, он не пользовался большим уважением, так как не отличался безукоризненной, честностью. Поэтому нет сомнений в том, что, взяв в жены его дочь, Уильям Адамс не преследовал никаких корыстных целей. По-видимому, он женился по любви. Миссис Адамс оказалась любящей женой и прекрасной матерью. Она родила Адамсу сына Джозефа и дочь Сюзанну. Брак был счастливым. Тем не менее у Адамса от другой японской женщины родился еще один ребенок. Эта женщина жила в Хирадо, в небольшом городке на западном побережье острова Кюсю.

Хотя по воле Иэясу Адамс стал крупным землевладельцем, жизнь сельского жителя его совсем не привлекала. Он заинтересовался торговлей и в связи с этим купил себе дом в Нихомбаси, одном из районов Эдо. (Позднее улица, на которой находился этот дом, была в честь Адамса переименована японцами в Андзин те — «Квартал Штурмана».) Вскоре Уильям стал одним из самых состоятельных и влиятельных людей в Японии, и португальские иезуиты начали беспокоиться, удастся ли им заставить этого англичанина покинуть Японию. Они боялись, что он станет мстить им за тот недружелюбный прием, который они оказали ему и его голландским товарищам по прибытии в страну. Иезуиты опасались также, что Адамс и голландцы, будучи протестантами, попытаются ослабить веру новообращенных в католицизм японцев. Один из отцов-иезуитов в Нагасаки безуспешно предпринимал попытки уговорить Адамса и голландцев покинуть Японию, а иезуит по имени Пасио оставил интересные записи об этом факте.

«Святой отец (по словам Пасио) обратился к старшему из них (Адамсу) и предложил достать ему и его товарищам охранное свидетельство, дающее право выехать из Японии. Святой отец боялся, как бы они своими разговорами и «порочным учением» не сбили еще не совсем окрепшие в католической вере души христиан с пути истинного.