Огненное крещение «авроры»

Ничто не может помочь так живо представить себе все события боя, как воспоминания очевидцев. Яркую картину участия «Авроры» в бою, героизма и отваги, с которыми исполняли свой долг авроровцы, можно получить из воспоминаний корабельного врача В. С. Кравченко:

В самом начале второго крейсерского боя несколько крупных снарядов, разорвавшихся при падении об воду у правого борта, осколками изрешетили помещения правого перевязочного пункта. Минуты за две перед тем пункт был перенесен на левый борт, и уходившие последними несколько человек медицинского персонала, а также комендоры и прислуга 75-мм орудия № 3 были спасены благодаря коечной защите из двойного ряда коек: последние оказались пропоротыми почти насквозь крупными осколками. Ранено легко пять человек (один санитар).

В борту у ватерлинии оказалось двенадцать небольших пробоин, через которые верхняя и нижняя ямы носовой кочегарки быстро заполнялись водой. Получился крен 4°. Много вливалось воды через пробоину в три квадратных фута в помещении нижней лебедки. 75-мм орудие № 9, находившееся в кают-компании на правом борту, уже после третьего выстрела вышло из строя, будучи подбито залетевшими осколками; оно так и осталось с углом возвышения, т. е. с дулом, поднятым кверху.

Наиболее тяжелый момент для «Авроры» наступил, когда наши крейсера, сблизившись с неприятелем на 24 кабельтова, попали под перекрестный огонь. Больше всего пострадал правый борт, но и левому досталось тоже. Первый японский снаряд, попавший в левый борт, сделал пробоину в 0,74 м², вывел из строя элеватор подачи снарядов и паровой катер. Следующий 75-мм снаряд пробил правый борт и, не разорвавшись, упал у орудия № 7 в батарейной палубе, откуда был немедленно выброшен за борт комендором А. Н. Кривоносовым.

Почти тотчас же рядом разорвался более крупный 8-дюймовый фугасный снаряд, нанесший много бед. Удар, пришедший как раз в стык верхней палубы, заставил содрогнуться весь крейсер: замолкли орудия № 21 и № 7 — одно в батарейной, другое на верхней палубе. В борту зияла пробоина в 20 кв. фут. Наверху у орудия № 21 тяжело ранило четырех (одного смертельно). Подбежавшие носильщики подхватили мичмана Яковлева, обливавшегося кровью, понесли на перевязочный пункт. Юный мичман, когда его проносили по палубам мимо орудий, повторял: «Братцы, цельтесь хорошенько».

А в батарейной палубе у орудия № 7 переживались в это время тяжелые минуты. Взрывом разбросало патроны, вспыхнул пожар. Одна горящая пачка патронов была сброшена в патронный погреб. Каждую секунду мог последовать взрыв. Каким-то чудом с пылающей пачкой успели справиться находившиеся в погребе Тимерев и Репников. Вместе с пачкой к ним слетели остатки чьей-то разбитой головы и забрызгали их кровью и мозгом.

А вот как описывает Кравченко героизм и стойкость, проявленные расчетом носового орудия.

У бакового (носового) орудия энергично руководил стрельбой лейтенант Дорн. Когда 6-дюймовый фугасный снаряд разорвался у правого сходного трапа на полубак, последний весь окутался черным, нестерпимо удушливым дымом. Лейтенант Дорн, один устоявший на ногах, схватился за грудь; ему казалось, что еще минута, и он задохнется. Но дым отнесло. Вся прислуга орудия была разбросана и жалобно стонала (один был ранен смертельно, два тяжело). Ранены были все, за исключением лейтенанта Дорна и лихого комендора Жолноркевича. Выброшенный из патронов бездымный порох, раскинутый по всему полубаку, вспыхивал то там, то здесь желтыми огоньками. Орудие получило хорошие зазубрины на память, но из строя выведено не было. Тяжело раненный Зиндеев отказался идти на перевязочный пункт, а Дмитриенко тотчас же вернулся оттуда.

Около 3 ч дня почти одновременно над правым бортом за носовым мостиком разорвалось два 152-мм снаряда, давших огромное количество осколков, которые разбили барказ, разрушили коечные траверзы, изрыли верхнюю палубу и почти полностью вывели из строя орудийные расчеты двух 152-мм орудий № 13 и № 15. На рострах возник пожар — горели остатки барказа и сами ростры.

У камбуза образовалась целая груда из убитых и раненых полузадохшихся людей (четыре убито, два смертельно ранено, пять тяжело). В туловище одного из убитых была вкраплена большая медная гильза шестидюймового патрона, которую он и обнял последним судорожным объятием. Под орудием, в воде, скопившейся у борта благодаря крену, виднелось помертвелое лицо полузахлебнувшегося комендора Цитко; его вытащили подоспевшие санитары. Пожар на рострах разгорался: отовсюду бежали с помпами, шлангами люди трюмно-пожарного дивизиона. Снова разорвался снаряд, и дождем посыпались мелкие раскаленные осколки. Получивший в это время серьезные ранения капитан 2 ранга Небольсин остался в строю, был наскоро перевязан из индивидуального пакета подоспевшим боцманом Губановым и занялся тушением пожара.

О драматических событиях на главном командном посту крейсера в боевой рубке В. С. Кравченко рассказывает так:

В боевой рубке между тем шло энергичное управление огнем и ходом, передавались по телефону отклонение, целик, расстояние. Здесь находился командир и старшие специалисты: штурман Прохоров, артиллерист Лосев и минер Старк... После разрыва шестидюймового снаряда о коечную защиту переднего мостика рубку окутало дымом; всем страшно захотелось пить (тут уже стояли заранее приготовленные кувшины с водой). Следующий снаряд 75-мм калибра, прилетевший с правого борта, разорвался о железный ходовой трап переднего мостика рядом с рубкой. Трап разбило вдребезги, а осколки его через небольшое отверстие боевой рубки попали внутрь и отразились от купола по различным направлениям. Один из осколков пронизал навылет голову командира. В рубке свалились все. Крейсер, оставшийся без управления, рыскнул в сторону. Первым поднялся рулевой Цапков; он продолжал править штурвалом, решив, что все убиты. Вот поднялись, стали ощупывать себя лейтенант Прохоров, лейтенант Старк, выкарабкался из-под тела командира лейтенант Лосев. Все были переранены, у всех на белых кителях пятнами выступила кровь. Командир лежал ничком, хрипел, из головы его лила кровь. Старк и младший штурманский офицер Эймонт бросились к нему, окликали его, послали за носилками и перенесли ближе к выходу. Штурман Прохоров уже по-прежнему стоял на своем посту, следил за «Олегом», ни на минуту от него не отрываясь. Принесли носилки, уложили командира. Спустившийся с марса прапорщик Берг своей тужуркой прикрыл его лицо.

Увидя, что крейсер выходит из строя, и решив, что в рубке все перебиты, лейтенант Дорн, оставив носовое орудие, взбежал на мостик, чтобы временно вступить в управление крейсером, но, увидав в прорези рубки невозмутимое лицо уже очнувшегося Прохорова, вернулся обратно, по пути успокаивая команду, говоря, что командир только ранен. Почти все находившиеся на переднем мостике были изранены осколками этого снаряда.

В командование кораблем вступил старший офицер капитан 2 ранга Небольсин. Обязанности старшего офицера по руководству борьбой с пожарами и боевыми повреждениями были возложены на старшего минного офицера лейтенанта Старка. Четко работал дальномерный пост прапорщика Берга, пока дальномер не был разбит.

На значительной высоте над боевой рубкой находился открытый со всех сторон незащищенный марс. Не было на нем ни мелких пушчоночек ¹³⁸ , ни коечных прикрытий, зато находился дальномер Барра и Струда, наш единственный дальномер. Во время длинного пути все по очереди практиковались на нем, приучаясь определять расстояние. Здесь было царство прапорщика Берга, долговязого невозмутимого немца, который, несмотря на железный вихрь кругом, с чисто немецкой педантичностью и аккуратностью брал расстояние за расстоянием и произносил цифры: «50, 45, 30, 25, 24 кабельтова», которые затем передавались по телефону и в рупор одним сигнальщиком, в то время как другой соответственно переводил стрелки циферблатов на электрической передаче. Занятый всецело своим делом, Берг не обращал внимание на то, что творится вокруг, и даже останавливал живого экспансивного сигнальщика Михайлова, считавшего своим долгом ежеминутно докладывать каким-то радостно возбужденным голосом: «Ваше благородие! А Ваше благородие! Вот славно попали в «Ослябю»! Вот знатно горит «Суворов»! А «Осляби» уже нет, Ваше благородие!» Берг приказал ему замолчать. Скоро от сильных сотрясений судна при выстрелах в дальномере испортилась передвижная планка. Берг достал отвертку и умудрился исправить повреждение. В то же время в верхушку фок-мачты ударил 120-мм снаряд: железная мачта дала трещину; осколки посыпались вниз, но счастливо никого не задели.

Когда после гибели «Осляби» крейсер попал под перекрестный огонь, следующий снаряд снес за борт всю правую половину фор-марса реи; левая осталась висеть. Целый дождь железных и деревянных осколков посыпался вниз и изрешетил марс. Обрывки стальных штагов с грозным свистом пронеслись и стали раскачиваться над головой Берга. Пробитый насквозь дальномер не годился никуда. Берг, раненный легко, но во многих местах, вытащил сам из своей шеи несколько торчавших осколков и, тщетно попытавшись сначала исправить дальномер, стал по телефону испрашивать из боевой рубки разрешение покинуть свой пост, теперь уже бесполезный. Ответа не было. Тогда Берг решил спуститься с марса и подоспел в рубку в тот момент, когда выносили на носилках командира. Затем упрямый немец, вспомнив, что дорогой инструмент может окончательно испортиться, снова полез на марс убирать его. Как раз в это время снаряд сбил стеньгу, и Берг, долезший до половины, сотрясением воздуха был сброшен, изрядно стукнулся головой о палубу и дальнейших попыток взобраться на марс уже не возобновлял.

Поскольку крен корабля от попадания воды в угольные ямы правого борта значительно увеличился, было принято решение для его выравнивания затопить две угольные ямы противоположного борта.

Бой продолжался. По мере гибели русских кораблей огонь неприятельской артиллерии сосредотачивался на оставшихся судах эскадры. Особенно тяжело приходилось «Авроре», когда она попадала под такой сосредоточенный огонь. Если даже не было прямых попаданий, то немалые повреждения наносили снаряды, разрывавшиеся у бортов крейсера при их соприкосновении с водой. Разорвавшийся близ носовой оконечности корабля 203-мм снаряд осколками перебил правую якорь-цепь, свернул клюз и сделал две пробоины по 0,19 м² у самой ватерлинии. Вода хлынула в отделение носового минного аппарата и быстро затопила его. Лишь вовремя задраенные водонепроницаемые двери отсека предотвратили дальнейшее распространение воды.

Следующий снаряд 8-дюймового калибра, разорвавшийся в полубаке как раз над центральным перевязочным пунктом, несмотря на массу произведенных разрушений, ранил тяжело только одного. Этот снаряд пронизал весь крейсер насквозь, сделав в правом борту пробоину в 12 кв. фут, а по дороге 10 пробоин по полтора кв. фута, развернув при этом железные переборки до неузнаваемости. Тяжело раненный Устинов был высоко подброшен волною воздуха. Отовсюду неслись крики: «Носилки! Носилки!» Кровотечение было останавливаемо матросами на месте при помощи моих импровизированных эсмарховских жгутов. Легкие ранения перевязывались из индивидуальных пакетов, находившихся в жестяных ящиках с красным крестом, расставленных всюду по палубам на видных и заранее указанных команде местах.

Пожары удачно тушились. Когда один снаряд разорвался над рострами, вслед за бурым дымом поднялся столб пламени вышиною до половины трубы. Казалось, у японцев была разная окраска дыма при разрыве снаряда — черная, бурая. На цветовые эффекты японцы великие мастера. С одной стороны, это делалось для того, чтобы облегчить пристрелку, с другой — этим, быть может, отличались качества снаряда (бронебойные, фугасные и т. п.).

Вот зато при падении наших снарядов не только дыму, но и столбов воды не видать было, да и разрывались ли снаряды еще, бог весть. Единственный дальномер был испорчен в начале боя. Во многих местах была перебита и проводная передача, перестали действовать электрические приборы (циферблаты Гейслера), кое-где были сбиты прицельные оптические приборы. Итак, мы стреляли, не зная расстояний, не видя своих попаданий. И все-таки при таких из рук вон неблагоприятных условиях умудрялись попадать наши комендоры, хотя и тут эффект от попадания наших снарядов был совсем иной, чем от неприятельских. «Аврора» на своих боках испытала эту разницу (Гулль). Все трубы крейсера были славно изрешечены, пробоин от мелких осколков нельзя было сосчитать. Передняя труба держалась чудом; в нее попало два больших снаряда, сделавших две пробоины по 45 кв. фут; средняя труба имела пробоину в 24 кв. фут. Повреждение труб сразу уменьшило тягу и увеличило расход угля. Мелкие осколки выводили из строя много народу, находившегося на «Авроре» без прикрытия, и, как назло, всех командиров и комендоров, которых заменить было некем.

Немалый урон личному составу «Авроры» нанесли детали рангоута и такелажа крейсера, поврежденного японскими снарядами.

Один из снарядов, ударивших в стеньгу фок-мачты, сбил ее: над полубаком пронеслись, крутясь и извиваясь, словно змеи, концы оборванных стальных штагов; ранило несколько человек, в том числе упрямого хохла Дмитриенко, снова отказавшегося идти на перевязочный пункт. Сбитая стеньга, повиснув вертикально, грозно раскачивалась из стороны в сторону — вот-вот сорвется. Каждый из находившихся поблизости с трепетом на нее поглядывал, все ожидая, когда же она наконец свистнет его по башке. В самый конец боя снаряд, прилетевший с левой стороны, снес стеньгу за правый борт: последние стальные штаги лопнули и ну снова хлестать, извиваясь, по полубаку. Один из них пронесся над самой головой лейтенанта Дорна и закрутился о дуло 6-дюймового носового орудия. Это спасло многих. Не повезло лишь бедному Дмитриенко: его здорово хватило в грудь, и, снесенный в беспамятстве на центральный перевязочный пункт, он оттуда уже более не появлялся.

Если на протяжении всего боя основные попадания приходились на носовую и среднюю части корабля, то к концу дня японские снаряды начали рваться и у кормовой оконечности крейсера. Были и прямые попадания.

75-мм снаряд, прилетевший с левого борта и разорвавшийся в корме, натворил много бед. Разорвавшись о тумбу правого 37-мм орудия, находившегося на заднем мостике, он снес орудие за борт, пустил веером в разные стороны осколки, взорвал ящик с патронами, перебил много народу и произвел пожар. Уже загорелся н грозил взорваться другой ящик с патронами: тяжело раненный в руки и ноги Борисов ползком добрался до него и вытолкнул за борт. Перед тем Борисов стоял часовым под флагом. Его ранило, а винтовку вырвало из рук и превратило в нечто неузнаваемое: от деревянных частей винтовки остались только жалкие щепы, а дуло, замок были частью пробиты, частью изогнуты спирально, дугообразно, так что ружье и узнать было нельзя. Стоявший рядом с Борисовым на заднем мостике дальномерщик Храбрых отделался удивительно счастливо. Воздушная волна сбросила его за правый борт, судорожным движением он ухватился по дороге за какой-то штаг и висел уже за бортом. Обратный размах судна вследствие качки заставил его, уже обессилевшего, отклониться в другую сторону и упасть не в воду, а на палубу. Сильно оглушенный (разрыв обеих барабанных перепонок), полуотравленный газами, он спустился вниз, в кают-компанию, малость отдышался и пошел обратно в строй.

На протяжении всего боя «Аврора» не спускала свой флаг, хотя несколько раз его сбивало осколками. Однако вновь и вновь под грохот взрывов и свист осколков, рискуя жизнью, матросы поднимали его.

Наш широкий новенький кормовой флаг, весь превращенный в жалкие лохмотья, сбиваемый в течение боя шесть раз, теперь снова лежал на палубе, и подоспевший лейтенант Старк тотчас же скомандовал своим резким металлическим голосом, спокойно, как всегда: «На флаг! Флаг поднять!» Но теперь это не так легко было сделать: все концы были оборваны, и флаг на гафеле пришлось поднять по-иному (на эринс-талях ¹³⁹ ). Туда под огнем полез боцман Козлов.

Сигнальщик Мекерин, увидав, что сигнальный флаг заело, полез очищать его на правый нок уцелевшей половины фока-реи и с четверть часа возился там, расправляя фалы, пока не спустил сигнала. В это время был сильный огонь, кругом рвались снаряды: не только сотрясением воздуха, но и проносившимися над головой обрывками стальных штагов могло каждую минуту снести смельчака за борт. Между тем Мекерин проделывал все это, будучи незадолго да этого весь изранен на переднем мостике мелкими осколками.

У трех шестидюймовых орудий в корме было убито два комендора, ранено 13 человек, один смертельно. Лихой первый загребной на командирском вельботе матрос Полстенко последовал за своим командиром. Командовал этими орудиями лейтенант князь Путятин. Его тяжело ранило в бок, свалило. Кто-то на скорую руку кое-как забинтовал его повязкой из индивидуального пакета, и он остался в строю до конца боя и на перевязочный пункт явился лишь в 12 часов ночи, совершенно обессилев от громадной потери крови. Все раненые офицеры, за исключением мичмана Яковлева, остались на своих постах, воодушевляя команду.

«Аврора» подвергалась не только жесткому артиллерийскому обстрелу, но и минным атакам.

Около 4 часов к «Авроре» приблизился буксир «Русь» и что-то сигналил флажками; что именно — разобрать не успели, так как в это время с «Олега» стали кричать в рупор н семафорить: «Мина! Мина!» Впереди по левой стороне наш курс пересекала мина... «Олег» успел положить руль, «Аврора» — нет: все замерли на своих местах, глядя на приближавшуюся по поверхности воды мнну. Нас спас хороший ход. Мину отбросило обратной волной, и все видели, как она прошла вдоль судна в двух саженях от левого борта...

Если личный состав «верхней» команды был не только непосредственным участником боя, но и видел все происходившее вокруг собственными глазами, то совсем другая обстановка была в машинных и котельных отделениях. Отрезанные от внешнего мира наглухо задраенной броневой палубой, люди могли только догадываться о том, что происходило с их кораблем и вокруг него. Действиями «нижней» команды руководил старший судовой механик подполковник Гербих, находившийся в правой машине. В левой машине распоряжался поручик Капустинский, в кормовой — прапорщик Городниченко. В котельных отделениях командовал поручик Малышевич, а трюмами заведовал поручик Шмоллинг. Здесь, под карапасной палубой, кипела горячая работа. Об опасности думать было некогда. Ежеминутно поступали приказания из боевой рубки, которые требовали немедленного исполнения.

Глухо доносились выстрелы. Часто были слышны удары в борт от снарядов и осколков; последние давали впечатление рассыпавшейся дроби. Собственно в машину попаданий не было. В носовую кочегарку было: помещение ее наполнилось удушливыми газами, два кочегара — Герасимов и Егорченко, находившиеся ближе других, полузадохнулись и упали в обморок. Произошла суматоха, думали разобщать котел, боясь, что его взорвет. Осколки содрали обшивку одной паровой трубы и повредили самую трубу. Если бы они ударили чуть сильнее, труба разорвалась бы, и все люди сварились. Здесь отличился своей распорядительностью инженер-механик Малышевич.

После крупных пробоин в передней и средней трубах тяга сильно упала и уже нельзя было держать пар так хорошо, как раньше. Вода, затопившая через 12 небольших пробоин у ватерлинии правые верхнюю и нижнюю угольные ямы, дала 4° крену. Этот крен вызвал в людях, находившихся в машинах, весьма неприятные ощущения. Разобщенные с внешним миром, они не знали, в чем дело, где пробоины, насколько опасны они. При поворотах крейсера крен резко увеличивался, и люди должны были невольно схватываться за поручни, чтобы не попасть в машину, под быстро и со страшной силой вращавшиеся мотыли, эксцентрики, думая в то же время о том, не переворачивается ли судно. Строились разные предположения, но никто не думал покидать свой пост и выбегать наверх узнавать, в чем дело. Воду из угольных ям приходилось выкачивать беспрерывно...

Очень неприятна была полнейшая неизвестность: лишь изредка доходили слухи, но самые сбивчивые, противоречившие один другому. В общем, до гибели «Бородино» настроение в машине было очень жизнерадостное, победоносное. Но весть о гибели «Бородино» повлияла на всех удручающим образом. Страшно томила жажда, на каждую машину было заготовлено по 10 ведер. Но вода вскоре сделалась горячей и противной на вкус. На жару, однако, жалоб слышно не было. Тропики приучили нас еще не к такой температуре. Воздух был очень худой, сизый. Энергично действовавшие простые и электрические вентиляторы нагнетали прямо какую-то отравленную гадость, удушливые газы; временами их примесь резко усиливалась, тогда все чувствовали тошноту, сладкий вкус во рту и какую-то странную слабость.

Тем не менее, по общему отзыву всех инженер-механиков, команда работала поразительно спокойно, ловко, умело. Не было даже обычных повреждений при спешке по неосторожности — отрывов пальцев и т. п.

Машины работали без отказа, давая все, что они должны были дать. А раздергивали их вовсю. Как с 2 часов дня посыпались беспрерывные приказания, так они и продолжались до поздней ночи. Со 130—125 оборотов командовали сразу на стоп, а иногда тотчас же на задний ход — едва успевали переводить кулисы. Эта частая и быстрая перемена ходов страшно вредна механизмам, но они ни разу не сдали, ничего не сломалось, подшипники не разогревались, пар не садился. Очевидно, механизмы, хорошо приработанные, испытанные, содержались в полной исправности, а команды прекрасно владели ими. Работавшая на боевой вахте без смены с 12 часов дня до 12 часов ночи команда сильно переутомилась, люди чуть не валились с ног. По были такие, которые простояли и 28 часов.

Вот, например, образец скромной, не бьющей в глаза деятельности этих тружеников: машинист Богаевский должен был, при беспрестанных переменах ходов, то открывать, то закрывать главный детандер. На индикаторной площадке была адская жара от цилиндра высокого давления. Всякий раз, слезая оттуда, Богаевский прямо метался от жары вперед и назад и совал свою голову под струю холодного воздуха ил вентиляторной трубы. Через минуту, две приходилось опять лезть к детандеру. Когда же Богаевскому предложили подсмениться, он отказался.

Да будут же помянуты хотя здесь, хотя одним добрым словом эти незаметные герои, «духи», закопченные дымом, углем, маслом, непохожие на людей в своих мрачных подземельях, в душных угольных ямах, трюмах, в раскаленных кочегарках, исполнявшие свой скромный долг перед Родиной.

Судьба сохранила вас в живых для Родины, для новых испытаний и новых подвигов, и стыдиться, авроровцы, вам нечего! ¹⁴⁰

О заключительной фазе боевых действий «Авроры» можно судить по выписке из письма вахтенного начальника крейсера мичмана А. В. Терентьева от 24 мая 1905 г. своему отцу:

...Но тут стемнело (7 часов вечера), и японские крейсера, и эскадра куда-то пропали, а на их место явились миноносцы в таком количестве, что от NO до S через N ими покрыт был горизонт. Тогда мы, прибавив ход, строем фронта бросились в атаку на миноносцы. Они навстречу. Тут мы потеряли из виду нашу эскадру, хотя исколесили в погоне за миноносцами почти все румбы компаса. Мы шли абсолютно без огней. Прорезали несколько групп миноносцев, стреляя наудачу, и, думаем, порядочно их потопили. Уже совсем в темноте Энквист вдруг поворачивает, мы за ним в кильватер. Вдруг догоняет «Аврору» 7 миноносцев: 4 справа, 3 слева, и мы видели, как вспыхивают огоньки, слышны звуки потише 37-мм пушки — это в нас выпускают мины, но мы не можем стрелять. Так мы бросались раз шесть, то к N, то к S. Единственным руководством могли служить нам иногда видимые далеко вспышки выстрелов броненосцев. Где свои, где неприятель — не видно, не известно. Только изредка слышны полеты снарядов при перелете или обдаст водой при недолете, а откуда сие — неизвестно.

Так мы ходили, потеряв дальних своих товарищей крейсера, и к 10 часам вечера оказались в числе только трех: за «Олегом» — «Аврора», а на траверзе «Жемчуг» и чей-то заблудившийся миноносец. Этого тоже скоро потеряли.

На другой день, в тумане, рассчитывая соединиться с остатками отряда или флота у нашей базы, Шангая (Шанхая.— Л. П.), пошли туда. ¹⁴¹

Этот короткий рассказ вполне передает обстановку, в которой оказались «Аврора» и «Олег» во время минных атак японских миноносцев. Сорок три неприятельских миноносца (три отряда из 13, 12 и 18 кораблей соответственно) ¹⁴² , окружив русскую эскадру, бросились на нее. Только по «Авроре» и «Олегу» было выпущено 17 торпед. К сожалению, предположение мичмана А. В. Терентьева о том, что «Аврора» и «Олег» «порядочно их потопили», не оправдалось. За время ночных атак японский флот потерял всего три миноносца (№ 34, 35, 69). ¹⁴³ Итогами ночных боевых действий явилась полная дезорганизация русской эскадры. К утру бой закончился.

Результат сражения для русской эскадры был катастрофичен. Из 29 боевых кораблей, принявших в нем участие, 18 погибли. 2-я Тихоокеанская эскадра прекратила свое существование. «...Перед нами не только военное поражение, а полный военный крах самодержавия» ¹⁴⁴.

ПОСЛЕ БОЯ

Уцелевшие в ночном бою крейсера «Олег» и «Аврора» и присоединившийся к ним крейсер 2 ранга «Жемчуг» предприняли несколько попыток прорваться на север, во Владивосток, но были оттеснены японскими кораблями к югу. Сильно пострадавший в сражении «Олег» уже не мог давать ход более 10 узлов. Топлива на кораблях осталось немного, а на «Авроре» к тому же из-за больших пробоин в дымовых трубах резко увеличился расход угля.

Положение отряда крейсеров было критическим. Прорыв во Владивосток через Японское море, контролируемое японским флотом, вряд ли мог принести успех. Для перехода вокруг Японии через пролив Лаперуза крейсера не имели топлива.

Несмотря на то, что офицеры обоих крейсеров настаивали на необходимости прорыва во Владивосток, командир отряда контр-адмирал О. А. Энквист принял решение: ввиду недостатка в угле сперва идти в Шанхай, чтобы принять топливо с находившихся там русских угольщиков, а затем прорываться во Владивосток. Но и этот план был изменен, так как из-за приливо-отливных явлений корабли не успели бы принять в Шанхае уголь за ограниченный 24 ч срок. Окончательное решение — идти в Манилу (Филиппинские острова), пополнить там запасы угля, сделать минимально необходимый ремонт, а уж затем прорываться во Владивосток. Контр-адмирал Энквист, учитывая, что на «Авроре» погиб командир, а вступивший в командование крейсером старший офицер серьезно ранен, перешел со своим штабом с «Олега» на «Аврору».

Крейсер «Аврора» после Цусимского сражения в порту Манила (из фондов ЦВММ).

До 3 ч дня 15 мая корабли оставались без хода. Команды крейсеров спешно приводили свои суда в порядок, одновременно готовясь к очень вероятной встрече с неприятелем: выбрасывали за борт различные обломки и осколки, стреляные гильзы, заделывали пробоины, мыли окровавленные и обгорелые палубы и надстройки. В 3 ч дали ход, а спустя 55 мин застопорили машины, приспустили флаг и на широте 32°00' N и долготе 126°00' O предали морю останки павших в сражении моряков ¹⁴⁵. С «Авроры» похоронили 14 человек, с «Олега» — 11, с «Жемчуга» — 9 (в том числе один офицер). Тело командира «Авроры» капитана 1 ранга Е. Р. Егорьева решили постараться доставить в порт, чтобы предать его земле. После окончания печального обряда отряд крейсеров малым ходом (8 уз) тронулся в путь.

На переходе в Манилу были уточнены повреждения, полученные кораблями в бою. «Аврора» имела следующие основные повреждения в корпусе. Осколком большого снаряда выведены из строя крышки клюза правого борта и сам клюз; правый якорь оказался бездействующим. В правом борту от клюза к верхней палубе 10—15» пробоин; две небольших (площадью по 0,18 м²) в 1,2 м от ватерлинии; два шпангоута вогнуты внутрь и в стороны. В помещении носового минного аппарата выбило три заклепки и расшатаны крепления правого якоря; на длине 2,7 м погнут правый борт с двумя шпангоутами; перебит якорный канат. Под полубаком (правый борт) пробоина от снаряда калибра 152—203-мм площадью 1,2 м²; во внутренних переборках до 20 пробоин. Разорвавшимся в районе 71-го шпангоута правого борта снарядом в стыке батарейной палубы нанесена большая пробоина и разрывы на протяжении 3,7 м; два шпангоута погнуты. В правом борту в районе 40-х шпангоутов рваная трещина и до 5 пробоин разной величины. Во второй правой угольной яме на уровне ватерлинии 11 мелких пробоин, через которые попала вода, создавшая крен 4° (после затопления угольных ям № 8 и № 9 левого борта был выровнен). Пробоина в левом борту в районе 65-го шпангоута площадью 0,37 м². Две пробоины в коечной сетке перед боевой рубкой; разбит трап на ходовой мостик. На спардеке в районе 47-го шпангоута (левый борт) пробоина площадью 0,45 м². Три попадания снарядов в фок-мачту: первым снесло фор-стеньгу и марса-реи, второй сбил стеньгу на треть ее высоты, а третий попал в саму мачту у топа, сделал в ней пробоину и трещину. В передней дымовой трубе пробоина в 3,7 м²; в средней трубе пробоина в 2,3—3,3 м². И еще целый ряд повреждений: разбиты все шлюпки, катера и барказы, вентиляторные раструбы изрешечены осколками, перебит стоячий такелаж.

Повреждения по артиллерийской и минной частям были следующие. Пять 75-мм орудий (№ 1, 7, 9, 19 и 21) совершенно выведены из строя; 152-мм кормовое орудие правого борта № 29 сильно побито. Правая 37-мм пушка кормового мостика сбита за борт со всей установкой. Правый пулемет ходового мостика получил пробоину водяной системы охлаждения. Выведен из строя элеватор 75-мм снарядов № 8. Боевые и даль-номерные циферблаты системы ПУАО орудий № 13, 17, 18, 21, 29, 30 и бакового выведены из строя. Разбиты марсовая даль-номерная станция и два дальномерных ключа, а также единственный дальномер Барра и Струда; выведены из строя 3 микрометра Люжоля—Мякишева. Сбиты прожектор № 5 с правого крыла кормового мостика и фонари цифровой сигнализации.

За время боя было израсходовано: 152-мм боезапаса — 303 комплекта (снаряды и заряды), 75-мм патронов — 1282 шт., 37-мм патронов — 320.

Хорошей защитой в бою оказались сооруженные из сетей заграждения и коек траверзы. Они задерживали массу осколков. Коечные сетки у боевой рубки были забиты мокрыми тентами, брезентами и т. п. Снаряды, попадавшие в них, не могли пробить этой защиты и рвались, не причиняя большого ущерба. Амбразуры в боевой рубке на две трети ширины были завешены двойным шлагом пенькового троса, что не ухудшало видимости, но предохраняло рубку от проникновения осколков (после боя весь трос был усеян ими). С бортов же рубки такой «защиты» сделано не было — мешали минные прицелы. В такое более широкое отверстие и влетели осколки, которыми был убит командир Е. Р. Егорьев и ранены все находящиеся в рубке. Траверзы из коек и парусиновых чемоданов, устроенные в батарейной палубе, тоже спасли немало жизней.

Боевые повреждения крейсера «Аврора» после Цусимского сражения (ЦГАВМФ, ф. 671, оп. 2, д. 1, л. 64).

Оправдала себя и дополнительная защита элеваторов, сделанная из чугунных колосников, укрепленных стальными тросами. Такая же защита послужила надежным прикрытием перевязочного пункта, развернутого в церковной палубе (батарейная палуба, в районе 24—30-го шпангоутов).

Большая часть потерь команды в Цусимском бою, как писал врач «Авроры» В. С. Кравченко, пришлась на строевой состав, главным образом на комендоров и орудийную прислугу. Всего пострадало 98 человек. Среди офицеров убито 1 (командир), тяжело ранено 2, серьезно 1, легко 5 человек. Среди матросов и унтер-офицеров убито 9, умерло от ран 5 ¹⁴⁶ , тяжело ранено 19, серьезно 23, легко 33 человека.

Кормовой флаг крейсера «Аврора» после Цусимского сражения (из фондов ЦВММ).

Всего геройской смертью в Цусимском бою погибло 15 авроровцев: командир крейсера капитан 1 ранга Е. Р. Егорьев, матрос 2 статьи Д. Н. Бабичев, матрос 2 статьи М. Т. Бармин, матрос 1 статьи И. И. Вернер, матрос 2 статьи А. К. Гендрихсон, комендор И. И. Грицук, кочегар А. И. Колобов, матрос 1 статьи Е. П. Капотей, комендор А. Н. Кривоносов, матрос 1 статьи К. Т. Левкович, матрос 2 статьи К. Е. Ляшенко, матрос 2 статьи М. И. Морозов, матрос 1 статьи Е. Ф. Нетес, матрос 1 статьи Е. М. Полстенко, матрос 2 статьи В. А. Чистяков.

19 мая выяснилось, что у «Олега» осталось угля всего 150 т и что он может не дойти до Манилы. Решили зайти за углем в американский порт Саул (сев.-зап. побережье о-ва Лусон), но надежды не оправдались: порт оказался совсем заброшенным. В этом положении ничего не оставалось, как продолжать плавание к Маниле. Из-за неисправностей в машинах «Олега» отряд двигался 7-узловым ходом, придерживаясь побережья острова, чтобы в случае нехватки угля встать на якорь в одной из бухт.

В эти дни авроровский врач В. С. Кравченко впервые в истории морской медицины в корабельных условиях успешно применил рентгеновский метод обследования раненых.

21 мая, несмотря на то, что до Манилы оставалось каких-нибудь 100 миль, стало совершенно очевидным, что тело Е. Р. Егорьева до берега не довезти. Поэтому в 12 ч пополудни корабли застопорили ход, приспустили флаги, и под салют из семи пушечных выстрелов гроб с телом командира «Авроры» был опущен в море на широте 15°00' N и долготе 119°15' O ¹⁴⁷.

Спустя два часа после похорон на крейсерах сыграли боевую тревогу. Впереди по курсу были обнаружены дымы пяти военных кораблей, шедших встречным курсом. Сомнений не не было — это японцы. Уголь на «Олеге», да и на «Жемчуге» почти кончился. Шли в расчете на тихую погоду и малый ход, маневрировать не могли. И тем не менее русские корабли изготовились к бою. Все, кто мог, включая раненых, заняли свои места, чтобы дать последний бой врагу. Не было никакой растерянности. Орудия были заряжены и направлены в сторону приближавшихся кораблей. Каждую секунду ждали сигнала «Открыть огонь!» Однако прозвучал сигнал отбоя тревоги. Навстречу шла американская эскадра. Вместо боевых залпов русские крейсера обменялись с американскими салютом в 15 выстрелов, причем из-за отсутствия холостых им пришлось стрелять боевыми снарядами, направляя их в воду. Через несколько часов «Аврора», «Олег» и «Жемчуг» вошли в Манильскую бухту и отдали якоря.

Как только «Аврора» встала на якорь, на берег к русскому консулу и для отправки телеграммы в Петербург был послан старший флаг-офицер командующего отрядом крейсеров лейтенант Д. В. Ден. На «Аврору» прибыл флаг-капитан командующего американской эскадрой адмирала Трэна для выяснения цели прихода в Манилу отряда русских кораблей ¹⁴⁸.

На следующий день, 22 мая, адмирал Энквист сам встретился с адмиралом Трэном и просил его дать необходимый срок для заделки пробоин, приемки топлива, воды и провизии для дальнейшего перехода. Американский адмирал ответил, что все это может решить только Вашингтон, но «насколько он понимает существующие постановления американского правительства относительно захода судов воюющих держав в американский порт, правительство должно дать срок для приведения судов в состояние, обеспечивающее им безопасное плавание, и разрешить принять необходимые запасы угля и прочих предметов в количестве, достаточном для того, чтобы дойти до первого русского порта».

Назначенная из американских специалистов комиссия освидетельствовала русские корабли и определила следующие минимальные сроки для их ремонта, обеспечивающего безопасность плавания: для «Олега» — 60 дней, для «Авроры» — 30 и для «Жемчуга» — 7 дней ¹⁴⁹.

Пробоины правого борта в районе 75-мм орудия № 7 (из фондов ЦВММ).

Пока ожидали ответ из Вашингтона, с кораблей были списаны в американский морской госпиталь тяжелораненые, нуждающиеся в лечении в стационаре. С «Авроры» было списано 26 матросов и офицеров.