Глава lxxxviii. школы и учители

В предыдущей главе шла речь об огромной армии, или, вернее, о стаде

кашалотов, и там же высказывались догадки о возможной причине, обусловившей

возникновение подобных обширных сборищ.

Несмотря на то, что эти великие армии время от времени действительно

встречаются в океанах, все же, как, должно быть, уже заметил читатель, и по

сей день нередко можно наткнуться на небольшие разрозненные косяки,

насчитывающие голов пятьдесят по большей мере. Такие косяки известны под

названием "школы". Они, как правило, бывают двух разновидностей: некоторые

состоят почти из одних самок, а другие включают в себя только молодых резвых

самцов, или быков, как их именуют в просторечии.

Во главе школы самок вы неизменно встречаете преисполненного любезной

заботливости крупного самца, вполне взрослого, но не старого, который при

малейшей тревоге галантно прикрывает с тыла отступление своих дам.

Собственно говоря, джентльмен этот не кто иной, как настоящий богатей-турок,

плавающий по белу свету в окружении своего гарема с его прелестями и

ласками. Контраст между этим турком и его наложницами разительный: он

отличается весьма крупными левиафаническими пропорциями, в то время как

дамы, даже совершенно взрослые, едва достигают трети размеров среднего

кита-самца. Они, можно сказать, довольно изящные создания, чьи талии не

превосходят, по всей вероятности, полудюжины ярдов в обхвате. И все-таки

нельзя отрицать, что в целом им свойственна наследственная склонность к en

bon point(1).

Забавно следить за тем, как такой гарем вместе со своим господином

лениво прогуливается по волнам. Подобно светским бездельникам, они постоянно

находятся в движении, праздно гоняясь за новизной. Их можно встретить в

самый разгар тропического сезона на экваторе, куда они, быть может, только

что вернулись, проведя лето в Северных морях, где ловко избегли

изнурительной летней жары. Погуляв достаточное время по променадам экватора,

они отправляются к Восточным морям в предвкушении прохладного сезона и тем

самым снова спасаются от излишне высоких температур.

Когда во время этих спокойных переходов милорду Киту попадается на

глаза что-либо странное и подозрительное, он с удвоенным вниманием начинает

следить за своей интересной семейкой. И вздумай какой-нибудь встречный

непростительно дерзкий молодой Левиафан позволить себе подойти на

подозрительно близкое расстояние к одной из дам, с какой свирепой яростью

негодования набрасывается на него паша и гонит прочь! Что же это за времена

настали, если безнравственные молодые повесы, вроде него, могут безнаказанно

вторгаться в святая святых благословенного домашнего очага! Хотя, впрочем,

как бы ни выбивался паша из сил, он все равно не сможет заградить даже

самому отъявленному Лотарио доступ в свою постель; ибо, увы, все рыбы ночуют

в одной постели. И как на суше из-за дам нередко вспыхивают между их

соперничающими поклонниками самые ужасные дуэли, так и у китов происходят

иной раз смертельные схватки, и все из-за любви. Они фехтуют длинными

нижними челюстями и, скрестив их, надеются каждый утвердить свое

превосходство, подобно лосям, сплетающим в битве свои рога. И немало

известно случаев, когда у выловленного кита можно было видеть неизгладимые

следы таких столкновений - исполосованный шрамами лоб, выломанные зубы,

зазубренные края плавников, а иногда даже и вывихнутую челюсть.

---------------------------

(1) Здесь: полнота, дородность (фр.).

Но если нарушитель семейного блаженства готов удариться в бегство перед

повелителем гарема при первой же попытке с его стороны дать отпор, тогда

особенно забавно глядеть на победителя. Тот осторожно протискивает свою

огромную тушу назад, в самую гущу гарема, и упивается супружеским счастьем в

дразнящей близости от юного Лотарио, словно благочестивый Соломон,

поклоняющийся господу в обществе тысячи своих наложниц. Если только по

соседству имеются еще другие киты, китолов никогда не станет охотиться за

таким великим султаном, ибо великие султаны так расточительны в любви, что

запасы жира у них весьма невелики. Что же до сыновей и дочерей, которых

производят они на свет божий, то этим сыновьям и дочерям приходится самим

заботиться о себе или, в лучшем случае, довольствоваться только материнской

помощью. Ибо, подобно прочим всеядным бродячим любовникам, чьи имена здесь

можно было бы перечислить, милорд Кит, при всем своем пристрастии к будуару,

к детской комнате совершенно равнодушен и, будучи великим любителем

странствовать, оставляет за собой по всему свету своих безымянных отпрысков,

которые все для него чужаки и иностранцы. Со временем, однако, когда пыл

юности в нем поубавится, а годы и приступы сплина преумножатся, когда

мудрость начнет дарить ему минуты торжественного отдохновения, короче

говоря, когда общая усталость охватит пресыщенного турка, тогда любовь к

добродетели и покою приходит на смену любви к дамам, и наш султан вступает в

новую полосу своей жизни, в полосу бессилия, раскаяния и запоздалой

осторожности, он отрекается от престола, распускает гарем и, превратившись в

добродетельного ворчливого старикашку, бродит в одиночестве между

параллелями и меридианами, читая молитвы и предостерегая молодых левиафанов

от ошибок своей любвеобильной молодости.

Поскольку китовый гарем рыбаки называют "школой", господин и властитель

этого гарема именуется на промысле "учителем". Так что напрасно он - хоть в

этом и заключается восхитительная ирония - странствуя по свету, после того

как сам перестал посещать школу, не проповедует приобретенные там познания,

но твердит всем про их суетность и порочность. Титулом учителя он, надо

полагать, обязан наименованию самого гарема, однако некоторые считают, что

тот, кто первым присвоил киту-султану это звание, должно быть, начитался

мемуаров Видока, составив себе красочное представление о том, что за славный

деревенский учитель был этот знаменитый француз в дни своей молодости и

какова природа тех оккультных познаний, которые он вбивал в головы иным из

своих учениц.

Замкнутость и обособленность, каким обрекает себя. кит-учитель на

старости лет, ожидает в равной мере и всех прочих пожилых кашалотов.

Кит-одиночка, как называют обычно склонных к уединению левиафанов, почти

неизменно оказывается на поверку древним стариком. Подобно достопочтенному,

замшелобородому Дэниелю Буну, он не желает терпеть подле себя никого, кроме

одной Природы, ее берет он себе в жены среди пустынных вод, и она

оказывается для него лучшей из жен, хоть и хранит от него немало своих

хмурых тайн.

Школы, состоящие из одних только молодых и полных сил самцов, о которых

упоминалось выше, являют собой полную противоположность школам-гаремам. В то

время как самки китов отличаются чрезвычайной пугливостью, молодые самцы,

или, как у нас говорят, быки на сорок бочек, заметно превосходят

воинственностью всех прочих левиафанов, и встреча с ними - дело не шуточное;

опасней их одни только чудовищные седые киты, которые попадаются довольно

редко, но зато уж бьются не на жизнь, а на смерть, точно дьяволы,

разъяренные каторжными муками подагры.

Школы сорокабочечных быков крупнее, чем школы самок. Словно толпа

молодых школяров, они полны боевого задора, веселья и озорства, носясь

вокруг света с такой безумной, отчаянной скоростью, что ни один

рассудительный агент не согласился бы выправить им страховой полис, как не

согласился бы он застраховать какого-нибудь буяна из Гарварда или Йэля.

Однако это буйство у них недолговечно; достигнув трех четвертей своих

максимальных размеров, они разбредаются каждый сам по себе и рыщут по

океанам в поисках подходящей партии, то есть гарема.

Другое различие между мужскими и женскими китовыми школами еще

характернее в отношении обоих полов. Если вам, к примеру, случится подбить

одного из сорокабочечных быков - увы, бедняга! - товарищи оставляют его на

произвол судьбы. Но попробуйте подбить одну китиху из гарема, и ее подруги

сразу же заботливо окружат ее, порой так упорно и так долго оставаясь подле

нее, что сами оказываются жертвой охотника.