Андрей Вознесенский, советский поэт.1963 г.

Это был 1947 год. Вторая мировая война закончилась. Закончилась она и для Голливуда. Самый длинный город Земли - Лос-Анджелес, протянув­шийся на 80 километров вдоль Тихоокеанского побережья, возвращался к мирной жизни.

Что бы там ни говорили, но именно война вне­сла в его облик те самые характерные чер­ты, которые сделали его не похожим ни на один другой город мира.

Хотя справедливости ради надо сказать, что Лос-Анджелес стал известен всему миру намного раньше — в начале 20-х годов, ког­да в одном из его окрестных селений воз­никла кинофабрика Голливуд, объединившая в своих пределах несколько крупнейших ки­нокомпаний страны. Этот район кинематографисты облюбовали совсем не слу­чайно. Здесь триста дней в году можно сни­мать фильмы на открытой натуре, под чис­тым небом и ярким солнцем.

Исследователь творчества Мэри Пикфорд Айлин Уитфилд писала: «Лос-Анджелес тогда бурно развивался, но еще сохранял в себе природное изобилие. «Трава там такая крепкая, — вспоминала Агнес Де Милль, прибывшая в Ка­лифорнию в 1914 году, - такая живая, что это вол­нует кровь. А в траве растут люпин и мак — все это так превосходно, цветы цветут даже в канавах». Сам воздух, пропитанный ароматами океана, запахами эвкалиптов и цитрусовых, казался наполненным чув­ственностью.

«В Лос-Анджелесе, — вспоминала Де Милль, — городские улицы переходят в совершенно дикие хол­мы. По ночам к нашему дому приходили койоты и дикие олени».

Грязная дорога, торжественно названная Бульва­ром заходящего солнца, соединяла Лос-Анджелес с Голливудом, пригородным ранчо, на котором его владелица, миссис Уилкокс, собирала скромный уро­жай. В городке в изобилии росли лимоны и апельси­ны, на многочисленных огородах выращивались ово­щи. «Кажется, там даже не было городов, — вспоминает Пикфорд. — Повсюду одни сады, огороды и цветы у дорог». Здесь хорошо дышалось, и царила тишина. Местные законы запрещали гнать по улицам более двухсот лошадей, коров или мулов, или более двух тысяч овец, коз и свиней. И кому могло прийти в го­лову, что в этих местах начнут снимать кино?

А в самом начале войны преимущества географического положения Лос-Анджелеса по-своему оценили уже военные. И по всему городу под тем же открытым небом и паля­щим солнцем стали возникать промышлен­ные предприятия, работающие на оборону. У них была одна особенность - они не имели ни стен, ни крыш, а станки, на которых производилось оружие победы, устанавливались на бетонные фундаменты и после подключения электричества уже мог­ли работать на полную мощность.

Вот так и сошлись в этом городе "конь и трепетная лань", искусство и про­мышленность, сосуществуя и дополняя друг друга. Сегодня Лос-Анджелес - крупный промыш­ленный центр. Имеет он и свою природно-метеорологическую особенность, не очень приятную для местных жителей: город почти что не проветривается, поскольку массы хо­лодного воздуха с континента и теплого воз­духа с океана встречаются здесь и устремля­ются вверх, не продувая его.

Итак, в один из теплых дней 1947 года шикар­ный белый "Линкольн" вывернул с бульвара Заходящего Солнца и покатил по нешироким и полупустынным улицам Лос-Анджелеса.

Не проехав и двух километров, притор­мозил у обочины на Харпер-авеню. Приспу­стилось тонированное стекло огромного са­лона, но из глубины полутемного простран­ства не доносилось ни звука.

А буквально в двух шагах от лимузина, словно бы не замечая, или намеренно не об­ращая внимания на автомобильную оказию, на тротуаре пыхтела от досады и напряжения молодая красотка, пытаясь скрепить ру­ками расползающееся по боковому шву умо­помрачительно-узкое платье. Красотка вер­телась ужом, наклонялась, чуть ли не упира­ясь своим пышным задом в приоткрытое стекло, распрямляясь и отдуваясь, повторя­ла обиженным голосом: "Ах, черт, ну надо же, опять на этом же месте, пропади совсем!"

В этот момент прозвучал из машины хрипловатый, насмешливый баритон: "Я могу чем-нибудь помочь?».

От неожиданности, при первых же сло­вах, донесшихся из окна автомобиля, пышка вздрогнула, и платье тут же сползло с ее плеч, открывая любопытному взгляду та­инственного незнакомца, сидящего в маши­не, прелести ее тела.

Вместо того чтобы огорчиться такому повороту событий, молодень­кая женщина, едва успев подхватить у самой земли спадающий верх платья, рассмеялась своим обворожительным и громким голосом и вос­кликнула, давясь от смеха; "О, привет! Кто тут? Вас случайно не Синяя борода зовут?"

Наконец из машины вылез среднего рос­та, пожилой, плотного телосложения госпо­дин с крупными чертами лица, массивным носом, в дорогом светло-сером костюме, бе­лоснежной рубашке с бабочкой на шее.

- Джо Шенк, — представился незнакомец, глядя на девушку таким взглядом, каким хо­зяин смотрит на вновь приобретенную ска­ковую лошадь. - Могу предложить свои услуги не только в качестве таксиста, но и в качестве портного. Но для этого нам придется проехать ко мне домой

Незнакомка грациозным кошачьим движением коснулась автомобиля.

- И куда же мы с вами отправимся на этом фантастическом авто? Надеюсь, не в гарем

- Если мисс не испугают настойчивые ухаживания не молодого и не очень красивого таксиста и портного - тогда мы отправимся с ней на бульвар Заходящего Солнца.

- Не извольте беспокоиться, для меня всякий мужчина симпатичнее крокоди­ла - уже красавец. А в сочетании с таким автомобилем - он просто бог. Хм, хм, буль­вар Заходящего Солнца, - продолжала она, кокетничая, не переставая вертеть задом, - и где же это? Что-то такое знакомое...

- Это в Голливуде, - сухо пояснил Джо, помогая своей новой знакомой сесть в авто­мобиль.

- Вы... трудитесь в Голливуде? Кем же?

- Гм, - ухмыльнулся польщенный Шенк, - "трудитесь" - это то слово, которое мне больше всего подходит. Если ты так на­стаиваешь - Джозеф Шенк, владелец кино­компании "XX век Фокс".

Незнакомка, похоже, лишилась дара речи, а может, просто сыграла впечатлитель­ную дамочку, намеревавшуюся бухнуться в обморок. Но и в этот момент она была оча­ровательна, а глаза ее лучились тем же необыкновенным, небесным светом.

- Гол-л-ли-вуд! - простонала она. - А я-то думаю, где этот чертов бульвар? Я же по нему каждый день хожу. Я же работаю на вашу компанию. Я же — актриса!

- Вот как? - удивился Джо. - Ну, тогда у нас с тобой есть повод не только отправить­ся ко мне, но и отметить наше знакомство. Надеюсь, ты не откажешь в этом своему бос­су, девочка?

Он чуть наклонился вперед, взял ее за подбородок, посмотрел ей в глаза своим при­стальным взглядом.

Она опять рассмеялась, и, не очень-то за­ботясь о своем полуобнаженном теле, отки­нулась на сидении.

Машина развернулась и двинулась в об­ратном направлении.

- Ну, прелесть моя, ты уже могла бы и свое имя назвать.

"Прелесть" вертела головой во все сторо­ны, рассматривая интерьер машины.

- Я бы так хотела, чтобы мое имя пора­зило вас как удар молнии, но ах, ах, ах, оно ни о чем не говорит. Я всего лишь Норма Джин Бейкер, работаю по контракту на ва­шей студии за 75 долларов в неделю. Прав­да, у меня уже есть свой псевдоним...

- Норма... - пере­бил Джо, — ну почему же, это имя о многом го­ворит. Так звали мою первую жену.

- Нет, нет, это имя мне дала моя мать. Она назвала меня в честь звезды немого кино Нормы, как ее… - Талмедж. Я ее имею в виду.

- Я тоже, - сказал, усмех­нувшись, Джо, — именно она и была моей первой женой. И это совпадение кажется мне вдвой­не примечательным.

- Невероятно! Вы такой не­предсказуемый мужчина. И, на­верное, ужасный бабник. При­знайтесь.

- Ты права. Между деловой и сексуальной потенцией очень много общего. Я не всегда могу с уверенностью сказать, что ле­жит в основе моего делового ус­пеха - мужское тщеславие и ка­рьеризм, или простое влечение к женскому полу...

- Вы мне кажетесь ужасным пожирателем женских душ. Как тот римский бог Сатурн, который слопал своих детей. Но я согласна жить в мире, которым правят мужчины, до тех пор, пока могу быть в этом мире женщиной.

- Я не чудовище и не маньяк. Я - про­стой американский бабник.

- Хи, хи, хи, — смеялась Джин, прикры­вая ладошкой свой сочный ротик, — "про­стой американский". Так я и поверила. Вы, наверное, берете плату за те услуги, кото­рые вы предоставляете молоденьким акт­рисам, плату натурой... И с меня, навер­ное, потребуете плату, если я вас попрошу о протекции?

- Ну, не пугай себя раньше времени, детка. Какая там плата? Самое большое, что от тебя потребую - это обещание дружбы и покровительства, дружбы и по­кровительства до последних моих дней.

- Ой, шутник же вы. Кто тут из нас ки­номагнат, а кто начинающий актер...

- И все же...

- Ну, как хотите. Это же такой пустяк. Тем более что я не верю в чистую дружбу между мужчиной и женщиной. Самая не­винная дружба женщины и мужчины все равно заканчивается постелью. А, - вдруг вспомнила она о другой части соглашения, — я дарю вам свое дружеское расположе­ние и с сего дня покровительствую вам, — произнесла она торжественно и церемон­но, изобразив из себя царственную особу, и тут же захохотала, откинув голову и па­дая на спинку кожаного сидения, словно забыв о своем ненадежном наряде.

- Небезопасно быть такой соблазнитель­ной и легкомысленной, — назидательно произнес Джо, доставая из автомобильно­го бара бутылку с шотландским виски. Раз­лив в два массивных хрустальных бокала янтарный напиток, спросил:

- Где ты училась актерскому мастерству?

- В актерской лаборатории при студии "Фокс".

- Тогда ты должна была знать мою пле­мянницу Марти Шенк.

- Неужели Марти ваша племянница?

- Без всяких сомнений.

- Так это вы и есть тот таинственный и могущественный дядя Джо, который замол­вил словечко за бедную начинающую акт­рису перед этим чудовищем Гарри Коном?

- А ты — та бедная Мэрилин, которую, как рассказала моя племянница, обидели на "Коламбии"?

- Без всяких сомнений.

Они громко рассмеялись, одновремен­но прихлопнув друг друга по коленке.

- Вы много пьете, как какой-нибудь грузчик. Я вас боюсь.

- Как русский грузчик, — уточнил он. Она пропустила его уточнение мимо ушей.

Вдруг она, совершенно не меняя выра­жение глаз, положила свою руку ему меж­ду ног.

- Если виски вам необходимо как сек­суальный допинг, то я предлагаю заменить его собой.

Старик побагровел. Он в жизни этой ви­дел многое, но легкость и естественность манер Мэрилин, непринужденность в пе­реходе от светской беседы к интимному кон­такту поразила его.

- Ты мне послана богом или дьяволом. В этом предстоит еще разобраться, — про­бормотал он и притянул ее голову к своим коленям...