Парня пробрала дрожь, и он лег на кровать, сминая в ладони простынь.

Даже если и так... даже если это сон... Амиса он не отдаст никому. Он не выпустить парня из этого выдуманного мира, потому что птицы не могут летать без крыльев, а они не смогут жить друг без друга.

Я больше не выпущу твою руку... всегда буду держать тебя в своих объятиях... если понадобится, убью за тебя... если придет твой час, умру вместо тебя. И сколько бы ни прошло столетий, даже в другой жизни я найду тебя, и мы все равно будем вместе.

Что бы с нами ни произошло...

***

- Не меньше двадцатки, - Аррек взвесил на ладони довольно тяжелую папку, прикидывая, сколько в ней листов. И, отложив ее в сторону, продолжил выискивать среди бесконечных вод никому ненужных и совсем необоснованных теорий жемчужины истины, подчеркивая карандашом нужные фразы в учебнике.

- Это вымогательство, Джосс. Тут всего-то пара страничек. Максимум на десятку. - Возмутился однокурсник.

- За десятку делай сам. У меня нет времени, чтобы с тобой торговаться.

- Ну хотя бы пятнадцать. - Парень сменил тон с возмущенного на умоляющий.

- Двадцать. Торг окончен.

Рассел засопел, но все же потянулся за бумажником. Полистал несколько купюр и со вздохом достал чуть помятую двадцатку.

- Вот. Подавись! - он с глухим шлепком припечатал зеленую бумажку к папке и гневно воззрился на парня. - Грабитель.

- Мне больше нравится определение "бизнесмен". - Уже более дружелюбно посмотрел на однокурсника Аррек и спрятал купюру в карман. - Послезавтра будет готово.

- До обеда.

- Можно и до обеда. Только не буди меня раньше десяти. Иначе будешь платить компенсацию за прерванный сон.

Рассел пробурчал что-то не совсем вежливое и ушел, а Аррек вновь посмотрел на оставленную им папку, которая была залогом как минимум одной бессонной ночи.

Теперь он в полной мере понимал, откуда пошло выражение "потерять сон от любви". Конечно же, автор этого афоризма забыл уточнить, что сон теряют по большей части не от самого чувства, а от его финансового аспекта, обязующего любого нормального мужчину щедро опустошать карманы во благо возлюбленной. Но все же потеря сна имела место быть, а это значило, что зародившееся в его сердце чувство являлось истинным, и, следовательно, прекрасным.

Не то, чтобы Этид требовала от него чего-то сверхвозможного, но в Нью-Йорке, чтобы сводить девушку в кино, накормить вкусным мороженым и угостить горячим шоколадом, нужно было забыть о собственных потребностях и всецело отдаться подработкам. И это не принимая в расчет расходы на такси, то самое волшебное средство, которое спасало Этид от выговоров дома, и, следовательно, расценивалось парнем как средство первой необходимости и беспрецедентной важности.

Вот Аррек и выкладывался по полной. Нашел еще одну подработку, из-за которой пришлось кардинально поменять свой график. С большим трудом договорился с некоторыми преподавателями о том, что они будут милостиво закрывать глаза на его плохую посещаемость. А еще перебрался жить в студенческий городок. И, несмотря на то, что вынужденный переезд помог сэкономить хорошую сумму денег, он же доставил Арреку немало хлопот.

А все из-за Ирмана, который в последнее время вел себя очень странно.

Друг был рассеянным, невнимательным и забывчивым. Уходил в себя все чаще и чаще, а потом словно выныривал из глубокой спячки и выглядел при этом как упавшая с дерева сова. В такие моменты Аррек совершенно отчетливо видел в глазах Гердера страх. И это неудивительно, ведь у парня появилась жуткая привычка внезапно обрывать разговор на полуслове, а потом продолжать его через длительные промежутки времени с таким видом, словно никакого перерыва и не было. Арреку ничего не оставалось, кроме как поддерживать разговор и с тревогой наблюдать за тем, как бледнеет лицо друга в моменты осознания неправильности происходящего. Парень предпринял несколько попыток заговорить с Ирманом об этой проблеме, но тот жестко пресек их и настоятельно попросил не вмешиваться в то, о чем он не имеет ни малейшего понятия.

Аррек решил занять позицию стороннего наблюдателя. Он часто навещал друга. Проводил с ним два-три часа в день и чуть ли не каждый час писал ему сообщения в чат, вызывая бурю негодования, нарываясь на гневные отповеди и угрозы, и чувствуя невероятное облегчение каждый раз, когда получал ответ любого содержания. А потом старательно записывал все, что казалось ему странным, в надежде показать свои записи Сеттону, когда тот вернется с учебы.