Немецко-итальянское совместное производство
В Тирзее я закончила компоновку кадров, а в Мюнхене зарегистрировала «Ирис-фильм», дочернее предприятие римской фирмы. После выхода новой версии «Голубого света» совместного немецко-итальянского производства планировалось начать съемки «Красных дьяволов». В этом проекте участвовали в Италии «Минерва» и «Люкс-фильм», в Германии — «Надиональ». Немецкая кинокомпания была готова выплатить 750 000 марок, и я обладала полномочиями заключить с ней опционный договор.[408]Это вселяло надежду.
Большую помощь в ведении переговоров мне оказал господин Шверин, бывший юрисконсульт моей фирмы. Я советовалась с ним по всем вопросам, касавшимся киноотрасли. Как только прошел слух о возобновлении моей профессиональной деятельности, стали появляться всевозможные люди, добивавшиеся от меня денег, в частности некоторые из тех, кто двадцать лет назад участвовал в создании «Голубого света», среди них мой тогдашний друг и оператор Ганс Шнеебергер. Предположив, что отчетные документы тех лет пропали, и угрожая судом, он потребовал от меня сейчас же выложить 1500 марок — якобы не выплаченный ранее гонорар.
Но Шнеебергеру не повезло. Среди прочих бумаг сохранился оригинал ведомости с его подписью, подтверждающей получение гонорара. После этого инцидента я впредь никогда не слышала о своем бывшем друге.
Следующий сюрприз: объявился Гарри Зокаль с очередными требованиями. При этом бывший компаньон все еще не разделил со мной доходы от фильма, после того как тайно выкрал и продал оригинал «Голубого света». Теперь Зокаль требовал 50 процентов прибыли от моей новой версии, поручив самому известному адвокату Мюнхена Отто Йозефу предъявить мне несправедливые претензии. Выиграть процесс против Йозефа и Зокаля я посчитала невозможным. Поэтому заявила о готовности передать наглецу 30 процентов прибыли. Такая постановка вопроса не устраивала бесцеремонного Гарри, он угрожал получить временное разрешение на запрет премьеры нового варианта «Голубого света». Это перешло все границы — таково было не только мое мнение, но и господина Шверина. Обычно очень спокойный и рассудительный, на этот раз он так разволновался от подобной наглости, что стукнул кулаком по столу и, не прощаясь, покинул вместе со мной офис адвоката Йозефа. Вполне понятно, почему мой поверенный настолько вышел из себя: предварительно мы предложили Зокалю 50 процентов от будущей прибыли, но с условием, что он назовет страны, куда ранее продал первый вариант «Голубого света» и обозначит, какие доходы получил. Но, когда оппонент отказался предоставить сведения о прибыли с этих продаж, терпение добропорядочного Шверина иссякло. С тех пор он принялся жестко настаивать лишь на соблюдении моего законного права и возмещении убытков. Только после применения подобной тактики Зокаль прекратил свои угрозы, а его адвокат Иозеф спасовал и перестал предъявлять необоснованные претензии.
Одновременно с данным правовым спором в Мюнхене я проводила синхронные съемки фильма, заказала новые титры и после этого, уже в Риме, принялась готовить все необходимое для итальянской версии «Голубого света». Совместное производство в то время оказалось делом непростым. Три недели я ждала прибытия киноматериалов. С римским симфоническим оркестром и со студией «Фоно-Рим», в стенах которой планировалось записывать музыку и итальянскую речь, уже была достигнута твердая договоренность. Тем не менее я нервничала все больше.
Одновременно я старалась заручиться поддержкой итальянских бизнесменов в финансировании фильма «Красные дьяволы». Перспективы вырисовывались отличные, особенно когда к работе подключился Чезаре Дзаваттини, известный автор почти всех сценариев для кинокартин Витторио де Сики. Чезаре понравились мои этюды, и он объявил о готовности стать соавтором сценария. Де Сика согласился сыграть в нем одну из главных ролей.
Мы целиком погрузились в работу, и мне параллельно приходилось разбираться в особенностях итальянского менталитета. Очень часто мои партнеры не соблюдали поставленные сроки — и это порядком изматывало. Но когда в конце концов все складывалось благополучно, то сотрудничество получалось сказочным. Чрезвычайно талантливые итальянские коллеги оказались людьми впечатлительными, с широкой душой, великолепным творческим потенциалом. Профессионалы своего дела трудились и в копировальной киномастерской Каталуччи.
Двадцать первого ноября 1951 года в Риме состоялось блестящее гала-представление нового варианта фильма «Голубой свет». Профессор Грамацио пригласил на него именитых деятелей искусства и политиков. Взволнованно принимала я поздравления и цветы, дождавшись своего первого звездного часа после окончания войны. Но только и это счастье длилось недолго. Как бы восторженно ни звучали отзывы публики и прессы, продажа фильма в Италии оказалась сопряжена с определенными трудностями. Условия, предлагаемые некоторыми прокатчиками, не удовлетворяли синьора Грамацио: он ожидал, по крайней мере, покрытия расходов. Но никто не хотел давать гарантии. Рынок оказался забит новыми кинолентами. Тогда пришлось вновь обратить взор в сторону своего отечества, где «Голубой свет» до войны имел грандиозный успех.
Фотография вымогателя
За два дня до премьеры в Мюнхене фирма «Националь-фильм-прокат» устроила напротив руин национального театра в «Негасимой лампе» прием для прессы. Гюнтер Гроль, известнейший мюнхенский кинокритик, настойчиво ратовал за повторную премьеру и возобновление демонстрации моего фильма, назвав его «вехой в истории немецкого кино». И вот спустя двадцать лет со дня премьеры в Германии я выступала перед общественностью и пыталась скрыть от засыпающих меня вопросами журналистов внутреннее волнение.
Отзывы прессы оказались на удивление доброжелательными. Но тут журнал «Ревю» проявил себя во второй раз. Под заголовком «Перед новым стартом Лени Рифеншталь» 19 апреля 1952 года там опубликовали сообщение, которое по своей подлости превзошло первое — о цыганах в фильме «Долина». Это был акт мести Гельмута Киндлера, а точнее, как позднее утверждал мой друг журналист и писатель Гарри Шульце-Вильде, жены Киндлера, малоизвестной актрисы.
В материале, снабженном фотографиями и опубликованном в журнале «Ревю», под заголовком «Об этом молчит Лени Рифеншталь» говорилось, что я через несколько дней после начала войны в Польше оказалась свидетельницей преступления против евреев, совершенного немецкими солдатами. В статье подчеркивалось: «Лени Рифеншталь — одна из немногих немецких женщин, которая не только знала о чудовищных преступлениях, из-за которых страдает и сегодня во всем мире репутация Германии, но и видела все собственными глазами».
В качестве мнимого доказательства этого обвинения журнал опубликовал крупным планом фотоизображение моего искаженного от ужаса лица. На другой фотографии — лежащие у стены расстрелянные люди. Обобщая увиденное на снимках, любой читатель мог представить меня присутствовавшей на этих экзекуциях.
Как я уже подробно описывала в главе «Война в Польше», в действительности все происходило совсем по-другому. Мое «изобличающее» фото было сделано в тот момент, когда немецкий солдат с криком «Пристрелю бабу!» прицелился в меня. Затем неподалеку послышались выстрелы, и солдаты, окружившие нас, бросились в том направлении. Со мной остались только мои сотрудники. Позже от генерал-полковника фон Рейхенау, которому я намеревалась пожаловаться на вопиющую недисциплинированность солдат, я узнала об ужасном событии. Во время бессмысленной стрельбы было убито свыше тридцати поляков, четверо немецких солдат ранено. Ни я, ни мои коллеги ничего этого не видели. Тот случай настолько меня потряс, что уже в тот же самый день я отказалась работать военным корреспондентом и покинула поле боя. Но в материале журнала «Ревю» умалчивалось об этом факте, так же как и о том, что поляки первыми начали стрелять в немецких солдат. Фотографию, «доказывавшую», что я якобы присутствовала при расстреле польских евреев, за год до этого мне предложил выкупить некто Фрейтаг, вымогатель. Я отказалась — и фото поступило в редакцию «Ревю».