Глубина проникновения и широта охвата антисоветского мышления в общественном сознании

Поскольку антисоветизм является официальной идеологией победившего в конце 80-х годов блока нескольких социальных групп, которые сегодня составляют «господствующее меньшинство», измерить приверженность общества к антисоветским ценностям по внешним признакам непросто. Внешние проявления общественной позиции через СМИ кардинально искажают реальность, поскольку вся эта система, за исключением контролируемых вкраплений «оппозиционной прессы», находится на службе у господствующего меньшинства. Поэтому приходится опираться на собственные интуитивные оценки и на результаты социологических исследований, публикуемые в специальной литературе.

По моим интуитивным оценкам, все общество и особенно интеллигенция были и остаются затронутыми влиянием антисоветской пропаганды. И тем не менее, очень небольшое число граждан России и других республик СССР (даже прибалтийских) сознательно отвергают главные устои советского строя. Чаще всего они просто не понимают, о чем идет речь, а в душе привержены именно культурно-философским устоям советского проекта в их главной сути.

В 1995 г. ВЦИОМ опубликовал большой обзор результатов социологических опросов «Мониторинг перемен: основные тенденции» («Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения». М., 1995, № 2). Надо подчеркнуть, что руководство, да и коллектив ВЦИОМ в общем стоят на радикально антисоветских позициях и многие данные сообщают со злобными комментариями, скрипя зубами. Но знание хозяевам необходимо, и данные сообщаются. Вот некоторые выдержки из обзора, прямо говорящие о глубинном отношении людей к советскому строю и антисоветским альтернативам:

— "И старая, и новая идеологическая мода побуждает добрую половину респондентов склоняться к признанию несовместимости отечественного образа общественной жизни с «западной демократией». Сравнение двух замеров, разделенных полутора годами, — да еще какими! — показывает, что перед нами не просто показатель настроения, а установка, что-то вроде канона общественного сознания россиян. Это не усредненная, а поистине универсальная установка, разделяемая — в неодинаковых, впрочем, пропорциях относительным и абсолютным большинством практически во всех наблюдаемых категориях респондентов"⁴¹.

Поскольку весь антисоветский проект строился на идее замены советского государственного строя демократией западного типа, вывод очень красноречив. В 1994 г. 33% посчитали, что «многопартийные выборы» принесли больше вреда, и 29% — что больше пользы. О «праве на забастовку» 36% сказали «больше вреда», и 23% — «больше пользы».

— "Как лучший период в истории ХХ в. общественное мнение выделяет времена правления Брежнева и Хрущева, перестройка же оказывается наихудшим временем по соотношению негативных и позитивных оценок… «Правильной» кажется перестройка имеющим высшее образование (23%), москвичам (22%), избирателям «Выбора России» (29%)".

Удивительно, что даже в группах, где антисоветская идеология казалась абсолютно господствующей, слом советского строя положительно оценивает лишь около четверти респондентов.

— "За пять лет реформ (1990-1994 гг.) число приверженцев частной собственности сократилось, а доля ее противников — возросла. Можно утверждать: население укрепилось в своем представлении о том, что основой частной собственности должен быть малый бизнес. Крупное производство, по мнению большинства населения, должно оставаться вне частной собственности… В массовом сознании богатство нынешних «новых русских» не является легитимным, поскольку, по мнению населения, получено в результате либо «прихватизации» бывшей госсобственности, либо финансовых махинаций и спекуляций… К участию иностранного капитала в российской экономике большинство россиян по-прежнему относится отрицательно, причем заметна тенденция усиления негативного отношения. Особое неприятие вызывает возможность распространения собственности иностранных граждан на крупные фабрики и заводы. Против собственности иностранцев на крупные участки российской земли по-прежнему высказываются более 80% россиян, на мелкие — более 60%".

Исключительно информативна «карта страхов» — субъективные представления об угрозах для благополучия личности и семьи. Столкнувшись с новыми, непривычными в позднее советское время угрозами и рисками, люди начинают по-иному оценивать государственное и экономическое устройство СССР. В указанном обзоре 1995 г. сказано: «Итоги пятилетия достаточно очевидны. Страх насилия на почве национальной вражды вырос на порядок; страх перед нападением преступников и боязнь безработицы, бедности увеличились втрое; страх перед возвратом к практике массовых репрессий — вдвое; страх перед произволом властей, беззаконием и перед публичными унижениями, оскорблениями — в полтора раза. Почти вдвое снизился страх перед стихийными бедствиями, а также ужас от мысли о возможных болезнях, мучениях смерти… Таким образом, за последние пять лет все социальные страхи резко усилились за счет личностных. Если же считать личностные страхи неизменными, то приходится признать еще более резким рост социальных страхов и значительное — в полтора-два раза — увеличение числа постоянно испытываемых страхов».

Надо отметить, что советский тип трудовых отношений стал даже более привлекательным в ходе реформы. В 1989 г. из всех вариантов 45% выбрали такой, типично советский: «Небольшой, но твердый заработок и уверенность в завтрашнем дне». В 1994 г. этот вариант выбрали уже 54%. Типично «антисоветский» вариант («Иметь собственное дело, вести его на свой страх и риск») выбрали 9% в 1989 г. и 6% в 1994 г. В среднем 84% опрошенных считали в 1989 г., что обязанностью правительства является обеспечение всех людей работой, а в ноябре 1991 г. более 90% выразили это убеждение — убеждение, которое в антисоветской пропаганде было одним из главных объектов атаки.

Вот как менялось, по мере приобретения «рыночного» опыта, отношение к советскому типу предоставления социальных благ. В ноябре 1991 г. 41% считали, что школьное образование должно быть «в основном бесплатное», в октябре 1993 г. такое мнение выразили 58%, в январе 1995 г. 70% и в январе 1996 г. 74%. За «в основном бесплатное» медицинское обслуживание в те же сроки высказались 22, 46, 57 и 60% («Информационный бюллетень ВЦИОМ», 1996, № 3).

Показательны оценки советского и нынешнего строя по интегральному, бытийному критерию — возможности счастья. В мае 1996 г. было опрошено 2405 человек. Им был задан вопрос: «Когда было больше счастья: до перестройки, в конце 70-х годов или в наши дни». Ответили, что «до перестройки», 68% людей с низкими доходами, 55% со средними и 44% с высокими. Но даже среди богатых меньше тех, кто видит в нынешней жизни возможность для счастья — их всего 32% («Информационный бюллетень ВЦИОМ», 1996, № 4). И это показатель, который при нынешнем антисоветском строе не будет расти — для большинства жизнь будет все более ухудшаться.

Самым крупным международным исследованием установок и мнений граждан бывших социалистических стран СССР и Восточной Европы, является программа «Барометры новых демократий». В России с 1993 г. работает в рамках совместного исследовательского проекта «Новый Российский Барометр» большая группа зарубежных социологов. В докладе руководителей этого проекта Р.Роуза и Кр.Харпфера в 1996 г. сказано: «В бывших советских республиках практически все опрошенные положительно оценивают прошлое и никто не дает положительных оценок нынешней экономической системе». Оценки нынешней политической системы еще хуже.

А вот что сказала активный антисоветский идеолог академик Т.И.Заславская на Международной конференции «Россия в поисках будущего» в октябре 1995 г.: «На прямой вопрос о том, как, по их мнению, в целом идут дела в России, только 10% выбирают ответ, что „дела идут в правильном направлении“, в то время как по мнению 2/3, „события ведут нас в тупик“. Именно те же 2/3 россиян при возможности выбора предпочли бы вернуться в доперестроечное время, в то время как жить как сейчас предпочел бы один из шести» (СОЦИС, 1996, № 3).

Определенно антисоветскую позицию занимает в России очень небольшое меньшинство. В начале 1996 г. ВЦИОМ по заказу французского университета и на деньги какого-то иностранного фонда провел опрос жителей трех областей (включая областной центр), в котором выяснялось отношение к советскому прошлому. Хотя по результатам выборов в Государственную думу (декабрь 1995 г.) эти области сильно различались, отношение к советскому строю было на удивление сходным. Определенно антисоветским был выбор такого варианта ответа: «Это были тяжелые и бесполезные годы». Такой вариант выбрали 6% в Ленинградской области, 5% в Красноярском крае и 5% в Воронежской области («Информационный бюллетень ВЦИОМ», 1996, № 2). Таков размер социальной базы убежденного антисоветизма.

Для нашей темы существенно также исследование американского социолога Т.Кларка «Отношение к реформам и электоральные установки». Дело в том, что образ советского строя в массовом сознании ассоциируется с КПРФ (неважно даже, в какой степени обоснованы эти ассоциации). Люди даже не вникают в туманные программные заявления этой партии, она воспринимается как носитель именно советских принципов. Но за КПРФ голосует около трети избирателей, более половины их вообще не ходят на выборы. Каково же их мнение? Это и исследовал Т.Кларк. Вот его вывод:

"Психологические установки и эмоциональные оценки политически неангажированных групп весьма близки к настроениям оппозиции. Они полагают, что их жизнь хуже родительской, убеждены, что не могут улучшить свою жизнь, оценивают свою ситуацию как нетерпимую, связывают свои надежды на успех с тем, насколько справедливо устроено общество. Таким образом, и по отношению к рыночным реформам, и по эмоционально-психологическому состоянию политически неангажированные группы значительно ближе к сторонникам КПРФ и ЛДПР, чем «Выбора России».

Учитывая диаметрально противоположные позиции поддерживающих «Выбор России» и сторонников оппозиционных партий или неангажированных групп практически по всем вопросам, трудно предположить, что «Выбор России» сможет найти способ адресоваться к ним. Безусловно, это неутешительная новость для реформаторов. Поскольку данные ВЦИОМ показывают, что в сумме сторонники оппозиционных партий и неангажированные группы составляют более 66% всего взрослого населения РФ" («Информационный бюллетень ВЦИОМ», 1994, № 6).

Подчеркну, что среди самих сторонников «Выбора России» почти 80% вовсе не были в тот момент фундаментально антисоветскими. В действительности те, кто исповедуют принципиально антисоветские установки, составляют численно совершенно незначительное меньшинство, и позиции их поистине диаметрально противоположны воззрениям подавляющего большинства. Кстати, маленький, но красноречивый психологический нюанс. Только 3% опрошенных позитивно воспринимают обращение "господа". Даже среди самих господ предпринимателей таких насчитывается всего 12%. Страшно людям оторваться от советского понятия товарищ.

Вот признание (в 1994 г.) видного антрополога, министра в правительстве Ельцина В.Тишкова: «Фактически мы живем по старым законам, старого советского времени. Проблема номер один — низкое гражданское самосознание людей. Нет ответственного гражданина… У нас даже человек, севший в такси, становится союзником водителя, и если тот кого-то собьет или что-то нарушит, он выскочит из машины вместе с водителем и начнет его защищать, всего лишь на некоторое время оказавшись с ним в одной компании в салоне такси. При таком уровне гражданского сознания, конечно, трудно управлять этим обществом».

Таким образом, можно считать, что в главных вопросах общественное сознание в России (и тем более на Украине, в Белоруссии и в азиатских республиках СССР) не являлось и не является антисоветским. Даже к 1991 г., на пике перестроечной пропаганды, антисоветизм не был принят большинством. Но этого и не требовалось антисоветским силам — им достаточно было того, что большинство народа уклонилось от активной защиты советского строя и даже от активной рефлексии — от того, чтобы обдумать последствия того поворота, что назревал.

Во время глухой борьбы антисоветского меньшинства с тем меньшинством, которое предвидело ту катастрофу, к которой приведет слом советского строя, большинство интеллигенции стояло в стороне, наблюдая. Это предопределило поражение СССР, который стоял на идее общего дела. Катастрофа и произошла потому, что при такой позиции большинства произошла не смена одного строя жизни другим, сознательно выбранным, а возникла Смута, которой овладели воры.

Опасность для государства массового уклонения граждан от того, чтобы четко определить свою позицию в момент общественных противостояний, хорошо понималась уже на этапе становления афинской демократии. Аристотель пишет: «Видя, что в государстве часто происходят смуты, а из граждан некоторые по беспечности мирятся со всем, что бы ни происходило, Солон издал относительно их особый закон: „Кто во время смуты в государстве не станет с оружием в руках ни за тех, ни за других, тот предается бесчестию и лишается гражданских прав“.

Плутарх тоже отмечает этот момент в законах Солона: «Из остальных его законов особенно своеобразным и странным является тот закон, который повелевает, чтобы был лишен гражданской чести человек, не примкнувший во время смуты ни к той, ни к другой партии. Но он хочет, как кажется, чтобы никто не относился равнодушно и безучастно к общим интересам, оградив от опасности личное достояние и отговариваясь тем, что не разделяет горя и страданий своей родины; он хочет, чтобы всякий немедленно примкнул к тем, которые преследуют лучшие и более справедливые цели, делил с ними опасности и помогал им, а не выжидал в безопасности того, что предпишут победители» (Аристотель. Афинская полития. М.: Соцэкгиз, 1937)⁴².

Во время революции начала ХХ века мы выбрались из Смуты потому, что достаточно большая часть народа чувствовала ответственность за выбор. М.М.Пришвин записал в дневнике 30 октября 1919 г.: «Был митинг, и некоторые наши рабочие прониклись мыслью, что нельзя быть посередине. Я сказал одному, что это легче — быть с теми или другими. „А как же, — сказал он, — быть ни с теми, ни с другими, как?“ — „С самим собою“. — „Так это вне общественности!“ — ответил таким тоном, что о существовании вне общественности он не хочет ничего и слышать».

Самая радикальная социальная группа, которая требовала обновления — студенты. Но и в их сознании не произошло поворота к принятию западного капитализма и западной демократии как антисоветской альтернативы для нашего жизнеустройства. Вот статья А.В.Меренкова «Политические стереотипы студенчества» (СОЦИС, 1992, № 8). По данным автора, в 1989 г., когда стали возникать кооперативы, 34% студентов верили в благотворную роль частного предпринимательства. Через год таких осталось лишь 16%. После августа 1991 г. их доля выросла до 26%. Однако, как подчеркивает автор, и тогда еще студенты не отождествляли предпринимательство с возрождением капитализма. Имелось в виду именно встраивание предпринимательства в советскую действительность. Быстро развеялся в среде студентов и миф о демократии. В 1989 г. 38% студентов верили, что демократия — это власть народа. В 1990 г. таких осталось 28%, а в октябре 1991 г. — 9%. На вопрос «Куда движется наше общество в настоящее время?» самые частые ответы среди студентов были такие: «к гражданской войне» — 17%; «к капитализму» — 15; «к катастрофе» — 14%.

Главное, что отказ от штампов официальной советской идеологии вовсе не говорил о том, что произошли принципиальные изменения в глубинных слоях сознания. А ведь именно в этом суть и предпосылки для выбора той или иной траектории пути нашего развития. Более того, многие наши молодые демократы и есть рыцари традиционного (реально, советского) общества. Я лет 7 назад читал лекции в курсе философии на химфаке МГУ. Тогда в обществоведении был хаос, и я смог прочесть курс «Наука и идеология». На дом я задавал вопросы, а на семинарах выяснилось, что все студенты, уверенные, что они — истинные демократы и либералы, на деле мыслят столь архаично, что даже трудно было предположить. Когда я учился в университете, в конце 50-х годов, мы были намного более модернизированы, чем нынешние «либералы». Студенты начала 90-х годов были, например, искренне уверены, что научное знание есть "инструмент Добра". А либеральное общество как раз возникло вследствие духовной мутации, которая заключалась в том, что научное знание было признано автономным по отношению к добру и злу. В этом и была суть спора Галилея с Инквизицией. Так научное знание отделилось от религии и освободилось от всеобщей этики (тоталитаризма).

Другое дело, что в массовом сознании представления о реальности расщеплены, в умах людей возникла мешанина из несоизмеримых, часто взаимоисключающих воззрений и притязаний. Например, опрос учащихся 11 класса школ и ПТУ Нижегородской области в мае 1992 г. показал, что каждый второй хотел бы стать предпринимателем, каждый четвертый — завести собственное дело. Но рано или поздно жестокая действительность приведет сознание в рамки здравого смысла. Это — условие биологического выживания человека в обществе, а полного вымирания народа ожидать все-таки не приходится.

В целом, можно сказать, что подавляющее большинство наших соотечественников сохраняют фундаментальные основания советского взгляда на жизнь и на человека, но эти ценности и установки прикрыты в поверхностных слоях сознания антисоветскими претензиями и фобиями. Этот внутренний конфликт порождает тяжелый культурный кризис и объясняет многие нынешние аномалии в поведении и даже трактовке действительности.

Однако то меньшинство, которое сознательно отвергает советский строй по ряду важнейших его оснований, велико и активно. Если учесть, что в общественных процессах важна не численность («масса») социальной группы, а "масса, умноженная на коэффициент активности", станет понятно, что в России сегодня возникло равновесие сил. Реформаторы не могут доломать советский строй и вынуждены после первого штурма и натиска выгрызать его малыми кусочками или давать его остаткам «умереть самому», просто от истощения — как, например, науке или образованию, а люди, могущие и желающие жить в обществе, подобном советскому, не могут ни сохранить структуры советского строя, ни начать их восстанавливать. Но это равновесие неустойчиво, рано или поздно оно будет сломано.

Рассмотрим кратко идейный багаж двух разных «сознательно антисоветских» течений.

«Новые русские» — радикальная антисоветская субкультура

Когда в конце перестройки кризис в России достиг зрелости, определилось и получило имя активное действующее лицо этого кризиса — "новые русские". На время они стали в России тем, что называют господствующее меньшинство. А.Тойнби дает такое определение этому понятию: «Под господствующим меньшинством я имею в виду правящее меньшинство, держащееся не столько симпатиями своих подданных, сколько силой. Подобное изменение случается в моменты, когда творческое меньшинство теряет возможности дальнейшего творческого действия. Это может случиться по собственной вине или в результате какой-либо западни, какими изобилует творческий путь. Оно может быть искушено собственными же успехами, либо потеряв контроль над собой, либо преждевременно подняв над водою весла».

Имя «новые русские» стало мелькать в демократической прессе с конца 1990 г. и сразу получило четкое толкование: речь шла о появлении небольшой группы населения, объединенной активным отрицанием ценностей советского строя. «Новые русские» рассматривались как движущая сила рыночной реформы, обладающая энергией и страстностью, достаточными даже для того, чтобы объявить «старым русским» непримиримую гражданскую войну некоторые антисоветские идеологи понимали это в буквальном смысле слова).

Можно было говорить о появлении новой этнической группы, с иной психологией, повадками, идеалами и предрассудками. То есть, о явлении этногенеза, формирования нового народа. Эти процессы, как и быстрое изменение психологического склада основной массы народа, всегда наблюдаются в периоды острых кризисов и революционных изменений. Появлению субэтносов предшествует возникновение новых субкультур — течений, объединенных отрицанием культурных ценностей и норм, разделяемых основной массой населения. И у нас этот процесс шел.

«Независимая газета» с одобрением писала о новом движении в кино, «представшем перед кинообщественностью под лозунгом „новые русские“. В этом был элемент провокации: в ряды движения выбирали отнюдь не по принципу славянской принадлежности. Что касается „новых“, речь шла еще об одной попытке освобождения от груза проблемности и мессианских замашек, которыми грешили все „старые“ русские».

Как пишет газета, фильмы «новых русских» отрицают «эстетику русского Космоса, который пострашнее Хаоса», ибо «это эстетика выкидыша или плода, зачатого и выношенного большой женщиной от лилипута». Как видим, уже на уровне субкультуры «новые русские» декларировали очень высокую степень агрессивности даже по отношению к эстетике русской культуры.

Обособление культурных отщепенцев шло рука об руку с социальным процессом — выделением энергичной группы, уповавшей на рыночную реформу (прежде всего, приватизацию). Проводимые с 1989 г. ВЦИОМ широкие опросы показали нарастающий отрыв этой группы «сторонников реформы» от основной массы населения, особенно деревенского, по их отношению к большому комплексу общественных явлений и позиций. Иногда этот отрыв просто потрясает. На вопрос «что вы считаете главным событием 1988 года?» большинство советских людей назвали: вывод войск из Афганистана, полет корабля «Буран», землетрясение в Армении, события в Нагорном Карабахе или 1000-летие крещения Руси. А «сторонники реформ» главным событием назвали «снятие лимитов на подписку»! Когда такая чушь становится главным в жизни — это и есть отрыв от корней.

Но значит ли это, что речь идет не просто об идеологическом и культурном течении, а поистине о рождении «малого народа», многонациональной общности «новых русских», осознавших себя именно в противопоставлении «совкам» — «старым русским»? Многое для ответа на этот вопрос можно почерпнуть из конкретных исследований. Одна из таких работ, под названием «Мировоззрение населения России после перестройки: религиозность, политические, культурные и моральные установки», проведена в 1990-1992 гг. под руководством С.Б.Филатова с участием видных социологов и культурологов (например, Д.Е.Фурмана, тогда директора Центра политических исследований Горбачев-Фонда).

Авторы, судя по их комментариям — люди «прогрессивных» взглядов, их симпатии на стороне реформаторов, но работа — научная и отражает реальность такой, какая она есть. Авторы не используют понятие «новые русские» — научным оно не является, это метафора. Но сами подробные сведения об установках разных социальных, возрастных и профессиональных групп показывают, что эта метафора имеет под собой основания.

Обширный список вопросов в течение трех лет задавался выборке из 2250 человек (1500 в РФ и 750 в Казахстане), представляющей ряд национальностей в десятке городов. И вывод огромной важности, который позволяет сделать очень большая совокупность тонких косвенных вопросов, состоит в том, что та «историческая общность людей», которую мы называли советским народом, реально существует. Возник именно советский народ с общим ядром мировоззренческих установок и идеалов. С общим державным сознанием и представлениями о справедливости. Во время перестройки нарушилась идеология — поверхностный слой культуры, — произошла перестановка чтимых образов, но все равно это образы, связанные с укреплением державы, а не ее распадом.

Вот как выглядит общая картина предпочтений исторических лидеров в мае 1992 г. (в %): Петр I — 37; Столыпин — 20; маршал Жуков — 13; Александр Невский — 12; Ленин — 9. Заметим, что Столыпина — фигуру, совершенно мифологизированную в перестройке, назвали 41% людей с ученой степенью, что и выдвинуло его на второе место. А триада «Ленин-Сталин-Жуков», будучи образом державного СССР, по «суммарной» степени уважения приближается к Петру.

А вот мнения о «наилучшей эпохе в истории России»: правление Петра I — 34%; правление Брежнева — 14%; перестройка (1985-1991) — 3%; реформа (конец 1991-1992) — 3%. То есть, для основной массы были ценны державность и стабильность. Вариации невелики: российские немцы делали больший акцент на державности, а казахи, татары и башкиры — на стабильности.

Из полутора десятка «эпох» у всех народов перестройка занимает одно из последних мест. Лишь респонденты-евреи назвали перестройку «наилучшей эпохой». Видимо, зажатая державностью и советской стабильностью свобода предпринимательства была для них действительно важной ценностью и ее отсутствие противоречило их психологическим установкам.

Еще один вывод об установках «массы» — быстрое крушение западнической утопии. Была предложена такая установка: «В западных странах сегодня создано наилучшее из всех возможных общество. Нам следовало бы не выдумывать свои пути, а следовать за Западом». С ней согласились в 1990 г. 45% опрошенных, в 1991 — 38% и в 1992 — 14% (в Москве побольше: 45, 44 и 18).

Перейдем от «массы» к тем, кто радикально отрицает державность и стабильность (и уж тем более наше советское прошлое) — к той среде, которая и порождает «новых русских». Исследование С.Б.Филатова дает большой материал, и здесь мы выберем лишь одно, но очень важное качество — религиозное отщепенство. Отказ как от любой традиционной религиозности («веры в бога»), так и от советского атеизма. Вот некоторые выводы из работы, подтвержденные массой таблиц:

«Показателен повышенный интерес к нетрадиционным формам религиозности новой группы нашего общества — коммерсантов и бизнесменов. Cреди них наиболее высока доля людей с ярко выраженным неопределенным, эклектичным паранаучным и парарелигиозным мировоззрением. Именно в этой, социально очень активной, группе самое большое число верящих не в Бога, а в сверхъестественные силы — 20%».

И далее: «Как и в исследовании 1991 г, наиболее прорыночной группой населения проявили себя „верящие в сверхъестественные силы“. Эти „верящие в сверхъестеcтвенные силы“, оккультисты — основная мировоззренческая социальная база борцов с коммунистическим государством — и сейчас чаще других выступают за распад СНГ и Российской Федерации».

При разрушении СССР именно представители этой социальной группы активно использовали стандартные лозунги антисоветских демократов: «Если не считать атеистов, самыми убежденными сторонниками политических свобод и прав человека остаются оккультисты (т.е. „верящие не в Бога, а в сверхъестественные силы“)».

Резкий отрыв «нового слоя» от массы произошел в представлениях о справедливости и морали. «Новые русские» — это люди активного молодого возраста с высоким образовательным уровнем. В этой категории были наиболее распространены эгоистические и антипатриотические установки. Авторы исследования пишут: "Опросы 1990-1991 г. показывали, что наиболее вовлеченная в массовую политическую борьбу и наиболее радикально-демократическая группа — верящие не в Бога, а в сверхъестественные силы, 24% из них поддерживали «Демократическую Россию», что намного превосходило и верующих, и атеистов». И еще: "вера в НЛО, cнежного человека, телепатию сильно связана с ценностями первого периода радикально-демократического движения — антикоммунизмом, желанием похоронить СССР, приоритетом прав человека и рынка».

Внутренняя противоречивость установок этой группы видна и в том, что «права человека» для нее — лишь политический инструмент. На деле ее отличает нетерпимость, причем даже в национальных отношениях: «В исследовании 1991 г. мы отмечали, что „верящие не в Бога, а в сверхъестественные силы“, несмотря на весь свой радикальный демократизм, были в отношении к большинству различных народов наименее толерантной группой. И эта их особенность за прошедший год лишь усилилась». Национализм и нетерпимость порождаются рыночным интересом и ненавистью к конкурентам, а вовсе не любовью к родной земле (но это — особая тема).

И, наконец, важный штрих, но связанный с целым. Вот вывод авторов: «Как и по многим другим проблемам, в области сексуальной морали самые либеральные — „оккультисты“ — верящие в сверхъестественные силы. По всей видимости, они — носители достаточно последовательной культуры „вседозволенности“: чаще других отрицают свою ответственность перед государством и обществом — „каждый за себя“, обладают низкой трудовой этикой, высокой национальной нетерпимостью и не признают никаких границ в области секса».

Это — первый, очень приблизительный духовный портрет «новых русских». Но этот портрет не устоялся, новый тип еще не сложился, он — в поиске. И уже есть симптомы того, что нового «малого народа» не сложится, его уже разлагает разочарование и тоска. Об этом говорят те культурные особенности, которые проявились в начале 90-х годов.

Что же написано на знамени «новых русских»? Чтобы разобраться, надо знать, кто их певец, в чем их художественное самовыражение, каковы их представления о прекрасном и безобразном — знать их эстетику. Каждая культура и даже идеологическое течение имеет свое лицо. Когда мы слышим «Степь да степь кругом…», «Выхожу один я на дорогу…» или «Вставай, страна огромная…», для нас ясен эстетический образ «старых русских». Песни 30-х годов несут оптимизм индустриализации. Мелодичные, спокойные песни 60-70-х (нет им числа) — отдых ничего не подозревающего народа после невероятных перегрузок ХХ века. Какие песни собирали «новых русских», что пели их поэты?

Помню, в самом начале перестройки я внимательно прослушал все песни группы «Наутилус Помпилиус» — самого талантливого, на мой взгляд, выразителя мироощущения будущих «новых русских». Прослушал, и говорю своим детям: это же песни, зовущие на гражданскую войну со своими родителями, песни человека, поджигающего свой дом! На меня замахали руками — с ума сошел! А ведь та догадка оправдалась. Но в тех песнях был еще поэтический заряд борьбы, хотя было видно, что борьбы больной — без идеала будущего. Только разрыв с прошлым!

Но вот, под звуки песен «Помпилиуса» вскормленная КПСС политическая элита хладнокровно оглушила страну и начала шарить в доме. Но где же песни? Мы наблюдаем уникальное в истории явление — «революцию», не родившую ни одной нормальной песни. Культурная аномалия, предрекающая печальный конец. В 1993 г. была издана большая антология «Русская поэзия серебрянного века. 1890-1917. Антология» (М.: Наука). Там собраны произведения лучших поэтов конца XIX и начала ХХ века. Первое, что поражает — доля стихотворений, художественно выразивших пафос грядущей революции. «Варшавянка», «Смело, товарищи, в ногу», «Мы кузнецы» — это малая часть лишь широко известных, привычных и ставших песнями произведений. Но таких — множество, они пропитывают всю поэзию серебрянного века. Составители, отбиравшие, по их словам, стихи исключительно исходя из их художественной ценности, включали революционную лирику со скрежетом зубовным. На деле ее вес в тогдашней культуре был гораздо больше того, что представлено в антологии. Подумайте, революционные песни становились любимыми романсами. Не слышно шума городского … А что же дала революция рыночников, всех этих «новых русских», березовских и новодворских?

Ну, нет песен, так появилась литература — тоже важный материал для диагноза. Вот писатель Яркевич. «Огонек» назвал его писателем-93 (а кое-кто даже «двусмысленно» назвал «последним русским писателем»). По словам самого Яркевича, он написал трилогию, аналогичную трилогии Льва Толстого «Детство. Отрочество. Юность». У «нового русского» Яркевича эти части называются: «Как я обосрался», «Как меня не изнасиловали» и «Как я занимался онанизмом». Все эти гадости имеют у Яркевича не только сюжетный, но и метафорический смысл. Послушаем «Независимую газету», где О.Давыдов дает такой диагноз в статье «Яркевич как симптом». Как пишет О.Давыдов, во второй части трилогии «выясняется, что маньяком, насилующим мальчиков, оказывается… русская культура». Что же до «юности», то «онанизм в этом тексте — метафора свободного духовного пространства. Он как бы снимает основной (по мнению Яркевича) грех русской культуры: социально-политическую ангажированность, замешанную на агрессии». То есть, опять же главное — тема разрыва с духовным пространством русской культуры, освобождения от нее хотя бы через онанизм.

О.Давыдов делает вывод: «Мы имеем дело со становящейся философией культуры тех „новых русских“, льстецом и рупором которых является такая замечательная газета, как „Коммерсантъ“ (а литературно-художественным воплощением — разобранные выше тексты Яркевича)».

Кто-то скажет: да, это поколение «новых русских» сгорело в пламени реформы, они опустошены и, по-своему, несчастны. Но они хоть создали состояния для своих детей — и уж из этих-то возникнет здоровая и свободная от оков русской культуры цивилизованная элита. Но никаких оснований для этих надежд нет — подорвав возможности воспроизводства интеллигенции из «старых русских», режим Ельцина надолго оставил Россию без культурного слоя, уже создал провал нескольких поколений. Ибо дети «новых» — пожалуй, самая культурно обездоленная часть, и никакими деньгами это не покроешь. Да и не всякие деньги приносят благо.

Пожалуй, ребенку богачей приходится хуже, чем бедняку. В личном развитии мы пробегаем путь человечества, и ребенок психологически живет в коммунизме общинного строя, ждет от взрослых защиты, а от сверстников — солидарности. Богатый ребенок, особенно если тупые родители вбили это ему в голову, — изгой. Сама обстановка в их семьях такова, что они формируют поколения ущербных, глубоко несчастных детей. Пусть мелкий штрих, но как он важен: именно в этой среде в России возродилось битье детей — тайная, глубоко скрываемая болезнь западной буржуазии, совсем иное явление, чем подзатыльники в семьях отчаявшихся бедняков.

Вот редкое по гуманизму выступление И.Медведевой и Т.Шишовой в «Независимой газете» — «В новое время появляются новые дети». Что же отметили специалисты? Вот их вывод: «Сегодня дети богатых невротизированы ничуть не меньше обычных детей. Пожалуй, даже больше… Находясь под изнурительным прессом страха и нервотрепки и, как всякий человек, распоясываясь дома, бизнесмен вместе с пиджаком сбрасывает с себя этот пресс. На кого? — Конечно, на близких. И прежде всего от непосильного груза страдает слабый, то есть ребенок. У таких детей наблюдается повышенная тревожность, страхи и как следствие — энурез, заикание, тики, а также агрессивность или, наоборот, забитость, безынициативность, отсутствие познавательных интересов. Когда они подрастут, им, скорее всего, будет непросто создать и сохранить семью… А дети, выходящие на улицу только в сопровождении телохранителя (это сейчас особенно престижно)? Какая у них формируется картина мира? И что им снится по ночам? У таких детей практически со стопроцентной вероятностью наблюдается: повышенная тревожность, навязчивые страхи и как естественное следствие — мизантропия, то есть ненависть к людям. А мизантропия может привести к угасанию рода: переполненный ненавистью к людям человек не захочет или даже не сможет произвести на свет себе подобных».

А что с культурой для детей? Да то же самое. Черепашки-ниндзя! Б.Минаев в «Независимой газете» с одобрением раскрывает смысл этой культурной программы: «Ржавые гвозди не просто так вбиваются в свежую необструганную доску, а скрепляют одну доску с другой, образуют конструкцию, угол, на который уже можно опираться при строительстве любого сознания. Ведь для того, чтобы легко нанизывать один сюжет за другим — надо довести этот абсурд до полной дикости, до кича, до абсолютно