Равенство, которого не замечали: cтакан воды и советская власть.

На фоне потрясений последних лет незамеченной прошла компания российского телевидения по критике нашей питьевой воды. Действительно, об этом ли сейчас думать. А между тем за этой мелочью скрывается очень многое.

Казалось бы, мы должны были уже привыкнуть: если начинают ругать что-то советское — жди беды, этого «плохого» нас собираются лишить. Но ведь и в голову не могло прийти, что подбираются к воде. Ведь это — последнее что осталось, кроме воздуха. Тут бы и задуматься нам. Именно такие фундаментальные вещи, как хороший воздух и хорошая питьевая вода в первую очередь контролируются в обществе, принципиально отрицающем равенство («уравниловку»). Это приобретает уже почти мистический смысл на Западе, и наш известный мультфильм о стране, где «водичку попивают только слуги короля», сделан в жанре реализма, и не соц-, а настоящего. Положение человека в обществе (и все связанные с ним удовольствия или неприятности) определяются уже не по костюму и часто даже не по машине, а по тому, каким воздухом ты дышишь (в каком районе живешь) и какую воду пьешь.

Общество «двух третей», которое сложилось на демократическом Западе, разделено тонкой, но трудно переходимой гранью. Благополучные две трети покупают питьевую воду в магазине — «нижняя» треть пьет воду из-под крана. Вода стоит недешево, полтора литра — полдоллара. Но даже испытывающий трудности представитель среднего класса будет покупать воду до последней возможности, ибо это — символ. Если ты не выставляешь вечером мусорщику пустую пластиковую бутылку или канистру из-под воды, весь подъезд знает, что ты идешь ко дну. Какую воду покупать, из какого источника — это уже тонкости. Чем дороже, тем, конечно, почетнее (хотя не исключено, что все это водное разнообразие проистекает из одной и той же водокачки).

Кстати, резкое разделение водопоев в «обществе равных возможностей» воспринимается как символ и отверженными. Я наблюдал в Испании эпидемию случаев мелкой мести: маргиналы прокалывали в магазинах пластиковые бутылки с водой шприцем и впускали туда едкий щелок с хлорамином. То там, то здесь госпитализировали людей, напившихся такой воды. А в магазинах образовались пробки — покупатели внимательно осматривали каждую бутылку, стараясь обнаружить микроскопический прокол.

Разумеется, искоренение уравниловки не может опираться только на психологию. Вода из-под крана на Западе почти везде очень плохая. Но на это и жаловаться невозможно — ты совершенно свободен, иди в магазин и купи хорошую, без карточек и без знакомств. И когда бойкие молодые люди с телевидения в Москве подзуживают наивных пенсионеров отвечать, что мол, вода в московском водопроводе очень плохая, становится жалко этих стариков. Они и не представляют, к чему ведут эти вопросы и какую воду им придется пить в будущем.

Замысел наших либералов ясен — «сделать как на Западе». Заодно они надеются и погреть руки на воде. Свои интервью наши «телевизионные мальчики» заканчивали обычно оптимистическими надеждами получить, наконец, возможность покупать хорошую питьевую воду, как в цивилизованных странах. И если надолго затянется власть этого альянса утопистов и воров, чего доброго, мы действительно останемся без хорошей воды. Потому что и здесь «предприниматели» идут по проторенной дорожке — сначала поставить людей в безысходное положение, а потом заставить покупать всякую дрянь втридорога. С водой дело совсем простое — ухудшить ее качество несложно, нужен только доступ к власти и коррупция, а это пока есть. Наладят ли в больших масштабах производство хорошей воды — неизвестно. Но, во всяком случае, уже наладили импорт, без дохода не останутся. Тот «казарменный социализм», который строили наши отцы и деды, имел много дефектов. Но, как это ни парадоксально, рухнул он под грузом своих достоинств (а дефекты оставил в наследство «демократическому режиму»). Таким достоинством, о котором нам придется жалеть, был принцип равного распределения некоторых исходных, естественных благ, представленный нам как мерзкая уравниловка. Государство считало своим долгом доставить в каждую квартиру по очень низкой цене хорошую питьевую воду. И мы с полным правом требовали ее улучшения. Теперь как огромное благо нам предлагают социальное расслоение и по этому признаку. Стакан хорошей воды? Плати деньги — это тебе не советская власть.

Так в капле воды можно увидеть тот идеальный образ будущего, который лелеют наши антисоветские умы.

Общение.

Банкиры и Сорос, получившие в собственность телефонную сеть России, вместе с государственным агентством устраняют важный аспект уравнительства и делают очередной шаг в рассыпании народа. Теперь, начав говорить по телефону, мы будем слышать тиканье счетчика.

Тут дело не в жадности банкиров, денег они получат не намного больше. Эффект хорошо изучен психологами: этот счетчик настолько отравляет сознание, настолько убивает теплоту разговора, что отлетает сама его душа. Рвется человеческая связь, остается лишь обмен информацией. Значит, даже не перестав звонить другу или брату, мы станем чуть-чуть больше индивидуумами, а вместе станем менее народом, более — человеческой пылью.

Когда мы были крестьянами, ничего бы с нами не могли поделать — мы общались и в поле, и у колодца. Другое дело, когда мы стали в массе своей горожанами. Для города телефон, почта и телеграф — та связь, что обеспечивает общение вне узкого круга семьи и сослуживцев. По этим связям и нанесена серия страшных ударов. Я всю жизнь проработал в Академии наук. И много лет веду мысленный, изредка и явный, разговор с моими коллегами, что поддержали весь этот переворот в России. Об идеалах спорить бесполезно, поэтому я обращаюсь к логике.

С самого начала перестройки как важное обвинение советскому строю была поднята тема «открытого общества». Вот, мол, Запад — общество «информационное», открытое, а СССР — закрытое. В том смысле, что блокирован обмен сообщениями. Помню одного уважаемого философа, он горячо кричал в коридоре нашего института: «Советская система рубит человеческие связи, как топором!». Он стал убежденным и активным «демократом». К нему и к таким, как он, я и обращаюсь с вопросом: «Вы знали, что сотворит в сфере общения ваш политический режим?». Если знали, то все они — провокаторы и рано или поздно получат свое. Если не знали, то обязаны порвать с этим режимом и во весь голос признать свою ошибку.

Уточним реальность. Каковы главные каналы общения людей, разделенных на огромном пространстве России? Есть каналы нецентрализованные, «молекулярные»: поездки самих людей, почта, телеграф, телефон. «Интернет» и электронная почта — мелочь, даже на Западе. Есть каналы «через центр» — книги, журналы, газеты. Радио и телевидение сюда не входят, т.к. они лишь «накачивают» информацию, так что не возникает общения, диалога — как у читателя с печатным словом книги или даже газеты. Что было и что стало со всеми этими каналами?

Поездки людей «ради общения» сократились самым страшным образом. Скажем, авиаперевозки внутри страны упали в четыре раза. Если вычесть деловые перелеты, то этот канал общения для простых обывателей сузился минимум в десять раз. Он действует, практически, лишь в отделенной от «тела народа» разбогатевшей части, которая живет особой жизнью.

В советское время не вставал вопрос о том, чтобы не поехать на свадьбу или на похороны из-за недоступной цены билета на поезд. Иностранцы, что гостили у меня в конце 1990 г., чуть не сошли с ума, когда оказалось, что они за 20 «деревянных» рублей (1 доллар) могут съездить в Ленинград и обратно, а там пообедать и сходить в Эрмитаж. Правда, и тогда интеллигенция была недовольна — подстаканники в поездах были аляповатые («ты можешь представить, чтобы тебе во Франции подали чай в таком подстаканнике?»).

Почта и телеграф в СССР настолько вошли в быт самой глухой деревни, что стали уже как бы частью природы. Телеграмма — 3 копейки за слово! Нашарив в кармане, мы слали откуда-нибудь из Крыма: «Телеграфь двадцать пять» (а совсем уж отчаянные наскребали на одно слово: «Двадцатипятирублюйте»). Телеграф давал нам ощущение, что мы связаны моментальной связью со всеми близкими людьми на шестой части суши. Сколько писем и телеграмм отправляют сегодня русские люди? В 6 (!) раз меньше, чем в 80-е годы. В шесть раз! Если, опять же, из этого числа вычесть деловые отправления, то окажется, что почты и телеграфа народ практически лишен. Вы, поборники открытого общества, знаете об этом?

А как люди общаются через печатное слово? Книги живучи, и пока народ имеет старые запасы. Новые книги — для элиты, выкроить из зарплаты или пенсии на книгу нелегко. Но книги — лишь основа, а поток общения в России шел через журналы, это особенность нашей культуры. Что же с журналами? Помните, в 1988 г. интеллигенция проклинала советскую власть за «лимиты на подписку»? Какую шумиху тогда подняли. Сколько теперь, при свободе, выписывают? За пять лет реформ, к 1995 г., общие тиражи журналов в России упали в 20 раз.

Теперь о телефоне. В СССР произошло необычное, никогда в мире не виданное явление: людям дали дешевую, общедоступную телефонную связь. Технической базы не хватало, ее наращивали по мере сил. Не хватало и культуры, подростки отрывали телефонные трубки у автоматов, их чинили. Но главное, что бесценное благо общения не поставили на коммерческую основу. Это, если можно так выразиться, признак душевной широты советского строя. Ведь общение — жизненная потребность человека, поэтому с него можно содрать за телефон большие деньги. Так и делают на Западе, и телефон там странно дорог — это одна из вещей, которая сильнее всего удивляет, когда там живешь. И телефон в доме молчит весь день — звонят мало, говорят быстро.

То же самое сделали и наши демократы, дорвавшись до власти. Звонок из уличного телефона, который стоил в советское время 2 копейки («двушку») без ограничения времени разговора, обходится в три рубля за минуту — 10 руб. за средний разговор. Уличный телефон подорожал в двадцать раз больше, чем хлеб и в 10 раз больше, чем мясо. Вот когда стали рубить топором по человеческому общению. Теперь так же, да еще сильнее, рубят по общению через домашний телефон. С улицы ведь звонишь по срочному делу, а из дома — поговорить обстоятельно. Теперь большинству этого не позволит тиканье счетчика. Возникло резкое неравенство в доступе людей к средствам общения.