Реформа сторожевой службы и появление первых городов Белгородчины
Во второй половине XVI в. ситуация в борьбе с Крымом складывалась для России неблагоприятно. Ливонская война отвлекла на север большие силы, ослабив оборону южных подступов к самой Москве. Введение опричнины дезорганизовало не только управление страной, но и ее вооруженные силы, разделившиеся на опричное и земское войско, каждое из которых управлялось и действовало обособленно. Неудачный военный поход на Крым, не только не способствовал предотвращению набегов, но напротив, обозлил крымцев до такой степени, что хан Девлет-Гирей поставил целью - восстановить получение ордынской дани с Руси, и в начале 70-х годов он, как никогда, был близок к достижению этой цели.
Зная о планах крымского хана организовать в 1571 г. подлинное нашествие на Россию, боярская дума озаботилась совершенствованием сторожевой службы на южных окраинах и поручила князю Михаилу Воротынскому подготовить проект ее реорганизации. Составленный князем устав сторожевой службы был утвержден боярским приговором уже зимой 1571 г., однако полностью произвести соответствующую перестройку системы разведки и оповещения в том же году не удалось. Девлет-Гирей сумел обойти наиболее укрепленные рубежи, разметать опричное войско и, дойдя до Москвы сжечь ее посады.
Крымский набег ускорил проведение реформы пограничной стражи. Вследствие выявившейся ограниченности контроля лишь за традиционными путями вторжений на ограниченном участке вдоль Северского Донца в основу новой организации службы было положено тотальное наблюдение за всей пограничной территорией. С этой целью была учреждена, так называемая, сторожевая линия. Она начиналась на территории нынешней Курской области, по Сеймице Донецкой выходила на северную часть современной Белгородчины, пересекая верховья рек Кореня и Корочи доходила до Оскола в устье Убли, далее поворачивала на юг и вдоль Оскола доходила до верховьев Айдара, а затем вновь шла на восток к Дону до Вешек, а далее, пересекая пути ногайских набегов, по Волге доходила почти до Казани (до Тетюшей). Таким образом, были взяты под контроль все пути проникновения вглубь России ее кочевых соседей.
Вся линия была разбита на участки, охрану которых возглавляли воеводы, помещавшиеся в «стоялых» острогах – временных укреплениях. Центром Оскольского участка на территории нынешней Белгородчины был воеводский острог, выстроенный в устье Убли. На каждом участке были расписаны маршруты сторожей, начало и конец которых обозначались специальными знаками. За отдельной сторожей закреплялся конкретный маршрут, протяженностью, как правило, равной дневному конскому переходу. Сторожа, патрулировавшие свой участок, обязаны были встречаться на границе маршрута с сослуживцами по соседним маршрутам и обмениваться собранной информацией. Все сообщения о ситуации на участке стекались к воеводе, который, в случае необходимости, рассылал гонцов к воеводам других участков и в ближайшие города.
Для борьбы с татарскими разъездами, а также с представлявшими еще большую для русских сторожей опасность украинскими казаками – «разбойными черкасами» - была организована станичная служба. Станицей именовался отряд из десятка человек, который во главе с дворянским головой и станичным атаманом направлялся по замкнутому маршруту вдоль сторожевой линии. Такие станицы, хотя и не могли остановить крупное вторжение, но были способны пресечь попытки проникновения в пограничные районы татарских разъездов или небольших разбойных отрядов.
Реформа сторожевой службы 1571 года стала историческим событием с далеко идущими последствиями. Впервые в истории России была учреждена маркированная охраняемая государственная граница в современном ее понимании. Таким образом, было положено начало пограничной службе и пограничным войскам. Взяв под охрану не только населенные пункты подвластным населением, но и пустующие места, российское правительство продемонстрировало новый подход к определению понятия государственной территории, непривычный для соседей. Учреждением сторожевой линии Россия заявила о своих правах на взятую под охрану территорию, включая часть современной Белгородчины, которая все еще оставалась объектом притязаний соседей. Наконец, ближайшим следствием новой организации сторожевой службы стало отражение повторного крымского набега в 1572 г.. Благодаря своевременно получаемой информации о передвижениях неприятеля командующий земским войском Михаил Воротынский смог не только навязать противнику поле боя у Молоди, но и инженерно оборудовать его, приготовив ямы-ловушки для татарской конницы.
Учреждение сторожевой линии, проходившей, в том числе, по донецко-оскольской лесостепи стало решающей предпосылкой к заселению региона способами правительственной колонизации – переселением служилых людей. Потребность в этом диктовалась не только отдаленностью на сотни верст мест постоянного проживания привлекавшихся на охрану границы по нескольку тысяч служилых людей из глубины России.
Создание в пограничном регионе постоянных поселений под защитой крепостей было в те времена единственным способом закрепления территории, которую государство уже считало своей, а также обеспечения ее безопасности. Первым шагом в этом направлении стало строительство в 1586 г. двух новых городов: Воронежа и Ливен. Однако, поскольку конфигурация сторожевой линии менялась, отодвигаясь все дальше на юг, соображения безопасности требовали и дальнейшего продвижения колонизации, невзирая на сопротивление Крыма появлению русских крепостей на территории, традиционно считавшейся буферной зоной между государствами.
Наглядной демонстрацией такой необходимости стал эпизод, случившийся в донецких степях еще в 1589 г. В этом году особенно участились случаи нападения на русских сторожей украинских казаков, для которых привлекательной добычей были отборные лошади и оружие пограничников. Разбросанные по степи немногочисленные станицы явно не справлялись с охраной сторожей. В этой ситуации в порубежье объявился отряд запорожцев, которые направили к царю Федору Ивановичу посольство во главе с атаманом Матвеем Дворецким с предложением навести порядок а приграничье – «прибрать разбойных черкас». Взамен они просили снабдить недостающим оружием и боеприпасами, а также разрешить поселится на Донце и Осколе, чтобы обеспечить постоянную безопасность этих земель. Предложение запорожцев было принято. Матвея Дворецкого отправили к ливенскому воеводе Зиновьеву, которому было поручено снабдить казаков всем необходимым. В украинской историографии уже с конца XIX в. этот эпизод рассматривается как ключевой в доказательстве приоритета украинской колонизации донецко-оскольской лесостепи, где с начала ее освоения в XVI - XVII вв. и до настоящего времени демографическая ситуация характеризуется смешанным характером русско-украинского населения. Не затрагивая, пока, проблему взаимодействия русской и украинской колонизации на Белгородчине, следует однако отметить, что сведения о данном эпизоде неполны и не дают достаточных оснований для категорического утверждения о начале заселения будущей Белгородчины украинскими казаками. Исходя из существовавшей в то время практики российского правительства, правильнее предположить, что принятые на русскую службу запорожцы, как и другие «служилые черкасы», были поселены все же на землях Сумского полка.
Со всей определенностью о начале заселения Белгородчины позволяют говорить лишь документы, связанные с построением здесь первых городов: Белгорода, Оскола и Валуек, - хотя и в данном случае неполнота исторических источников, а также неоднозначность их интерпретации порождают различные суждения о датировке основания и обстоятельствах создания этих "польских", как их тогда называли, городов.
Начиная с М.Н.Карамзина, историки основывались на летописной записи под 1593 годом о намерении царя Федора Ивановича возвести новые города на южных российских рубежах и строительстве Белгорода, Оскола и Валуек, как об исполнении этого намерения. Однако сделанная в XIX в. уникальная находка одной из редакций разрядной книги (в 1682 году все эти книги велено было сжечь, чтобы прекратить местнические тяжбы бояр) относила построение Белгорода, Оскола, а также восстановление Курска уже к 1598 году. Позднее был найден даже текст указа о строительстве Валуйской крепости, но относящийся к 1599 или 1600 году.
С этого начались продолжающиеся и до сей поры разночтения в датировке основания Белгорода. Предпочтение, отдававшееся длительное время 1593 г., было связано с авторитетом придерживавшихся этой даты крупнейших исследователей истории заселения южной окраины России конца прошлого столетия - Д.И.Багалея и И.Н.Миклашевского. Однако, после опубликования в 1969 г. монографии одного из ведущих исследователей истории Черноземного региона В.П.Загоровского, посвященной истории Белгородской черты, в краеведческой литературе закрепилась еще одна дата основания Белгорода - 1596 год. Основанием к предложению этой даты для самого автора послужила находка еще одной редакции разрядной книги, в которой события, связанные со строительством Белгорода, Оскола и Курска датируются 1596 годом. Однако, справедливости ради, следует отметить, что 1596 г., как один из вариантов датировки основания Белгорода, приводился выдающимся отечественным историком А.А.Зиминым еще в 1955 году, но это осталось незамеченным, в том числе самим В.П.Загоровским.
В конечном итоге, 1596 год надолго был признан наиболее убедительной датой основания Белгорода и Оскола в краеведческой литературе. Однако единого мнения по спорной датировке так и не сложилось: на исторических картах можно было встретить датировку основания Белгорода 1598-м, а в энциклопедических изданиях - 1593 годом.
Сведшийся к двум основным датам: 1593 г. или 1596 г., - спор оказался неконструктивным, т.к. оппоненты стремился не столько аргументировать свою точку зрения, сколько дискредитировать противоположную как недостоверную. Между тем, как это часто бывает, истина заключалась не в противопоставлении, а в сопоставлении обеих дат. Оказалось, что сохранились документы, косвенно подтверждающие датировку существования Оскола (а, следовательно, и всегда упоминавшегося вместе с ним Белгорода) в 1593 году: это позднейшие челобитные оскольских казаков прямо указывавших, что поселены были, как они писали, "мы и отцы наши" на Оскольском городе усть Малого Оскольца, т.е. на современном месте, в "прошлом сотом году". Поскольку в те времена "прошлым" называли не только год, непосредственно предшествующий текущему, но и любой из предыдущих годов, а летоисчисление вели "от сотворения мира", то, значит, в 1634 году, когда составлялись эти коллективные челобитные, "прошлым сотым", а точнее - 7100-м, годом был 1592 год по современному летоисчислению. Таким образом, дата летописи, как официального документа (а по правилам датировки только такой и служит основанием) - 1593 г. подтверждается.
При этом принципиально важным является то обстоятельство, что признание достоверности 1593 года, как даты основания Белгорода, вовсе не исключает достоверность и позднейшей записи разрядной книги о строительстве городов Белгорода, Оскола и Курска в 1596 году. Сопоставимость обеих дат вытекает из употребления в те времена термина "город" не только в широком смысле применительно к укрепленному поселению вообще, но, также, как справедливо отмечал сам В.П. Загоровский, для обозначения особого типа окружавших поселение укреплений (в отличие от острога). "Городовая" стена, в отличие от "острожной" и "заплотной", выполненных в виде частокола или забора, состояла из двух параллельных стен - "тарас" или из срубных конструкций - "городен". При этом, "городом" часто именовалась сама крепостная стена, а при наличии нескольких рядов укреплений – также огороженная каждой из стен часть поселения. Это хорошо известно не только на примере Москвы, где за пределами Кремля последовательно располагались: Китай-город, Белый город, Земляной город. Даже внутри Белгорода XVII века, периметр внешних укреплений которого составлял 1880 саженей, выделялся "Белгород Меньшой" с периметром укреплений 658 саженей.
Такая многозначность термина "город" объясняет вторичное "строительство" существовавших уже к 1593 году Белгорода и Оскола в 1596 году, когда на месте поселений служилых людей были построены новые укрепления - "городовые" крепости. Это подтвердили и археологические раскопки на Меловой горе, показавшие, что Белгородская крепость конца XVI века имела срубные стены.
Что касается третьего города - Валуек - не упоминавшегося в разрядной книге, то существование его еще до появления в 1599 г. указа о строительстве крепости также имеет подтверждение. В том же 1634 году, когда писались челобитные осокльцев, монахи Валуйского Николопристенского монастыря, пострадавшего от Смоленской войны, также обратились с челобитной, в которой указывали, что монастырь был основан при царе Федоре Ивановиче (скончавшемся в 1598 г.). Так, что и в этом случае мы имеем дело, вероятно, со строительством городовой крепости на месте уже существовавшего поселения.
Такое поэтапное строительство крепостей достаточно известно в практике российского градостроительства XVI столетия и вовсе не является уникальным для первых городов Белгородчины. Тот же А.А. Зимин, в свое время, уже обращал внимание на разрыв, порой в несколько лет, между датой основания: Михайлова, Шацка, Дедилова, Черни, - и началом строительства на их месте "городов". В случае со строительством первых городов на Белгородчине такой разрыв во времени имеет свое дополнительное объяснение. В 1593 г. в самом разгаре были русско-крымские переговоры, завершившиеся подписанием договора в 1594 г. В этой ситуации Россия не могла позволить себе строить на спорной территории городовые крепости и назначать туда, соответственно статусу города, воевод. Поэтому при несомненном факте существования первых поселений на Белгородчине уже к 1593 г. об их официальном статусе и характере укреплений можно судить лишь предположительно. Отсутствие до 1596 г. упоминаний о назначении сюда воевод позволяет отождествлять превоначальные поселения с типичными для Белгородчины позднейшего времени казачьми слободами. Что касается укреплений для защиты первопоселенцев, то наиболее вероятным представляется вариант сооружения в качестве таковых "придеревей" - небольших крепостей, встречавшихся на юге России и в более позднее время. Такой способ внедрения на спорные территории не повредил переговорам с Крымом, мирившимся с казачьими поселениями на Дону и его притоках. Но состоявшееся уже после подписания договора строительство на месте Белгорода, Оскола и Валуек городовых крепостей с назначением туда воевод вызвало упреки хана Казы-Гирея по поводу захвата его "Донецких улусов".