Особенности коллективизации в Восточной Сибири

К одному из важных и поворотных событий ХХ века историки относят коллективизацию. Даже после того как во второй половине 1980-х гг. были открыты ранее недоступные архивные материалы, что способ­ствовало более объективному рассмотрению событий коллективизации и уходу от узкой идеологической направленности, данные процессы до сих пор трактуются неоднозначно и вызывают много споров. Связано это не только с наличием различных экономических школ, которые по-своему оценивают рыночную и ко­мандно-административную системы, не только с тем, что процессы коллективизации затронули сразу все общественные сферы (социальную, экономическую, образовательную, правовую, культурную и т.д.), но и с тем, что сохранился уникальный и массивный документальный материал как в центральных архивах страны, так и на региональном уровне, требующий детальной проработки.

В первой половине 1920-х гг. в рамках нэпа были сделаны значительные шаги по восстановлению сельского хозяйства в России и в том числе в Восточной Сибири, а именно: в направлении расширения посевной площади, улучшения оснащенностью техникой, в увеличении инвентаря и скота и, как следствие, развитии товарности крестьянского хозяйства. Особый акцент новая власть делала на последнем пункте, точнее, на становлении крупнотоварного производства, поскольку оно было показательным для данной отрасли. Но аграрная политика государства, реализуемая в действительности, способствовала становлению мелкото­варного производства. Так, например, декрет ВЦИК от 21.03.1921 г. «О замене продовольственной и сырьевой разверстке натуральным налогом» содержал в себе положения, предусматривающие прогрессивную шкалу налогообложения и наличие определённых льгот для бедняков, маломощных хозяев, середняков и так называемых «старательных хозяев», т.е. крестьян, которые увеличили площади в своих хозяйствах. Но на прак­тике это означало, что если в данном году крестьянин «наращивал свое хозяйство», то на следующий год, по­скольку количество земли в его пользовании увеличилось, он мог поменять социально-имущественный статус до середняка и иногда даже кулака и, соответственно, терял льготы, более того к нему применялось по­вышенное налогообложение. Такие условия, разрушали сложившегося крупного хозяйственника и препятствовали появлению новых. Все это в целом поддерживалось и идеологическими рамками, которые определяли кулака как бывшего эксплуататора врагом нового государства[3].

Для Восточной Сибири был еще один проблемный момент, связанный в целом со слаборазвитым сельским хозяйством, как следствие, оно не обеспечивало в полной мере местные потребности. Это обстоятельство вынуждало ежегодно завозить определенное количество хлеба для покрытия дефицита из Западной Сибири .

Предложенный советскими властями переход на масштабную колхозную систему представлял собой один из вариантов выхода из создавшейся противоречивой ситуации. В 1928 году на Восточно-Сибирской партийной конференции отмечалось, что осуществление таких задач, как повышение товарности сельского хозяйства и развитие животноводства, должно производиться «на базе всемерного укрепления колхозного строительства и пер­вичных сельскохозяйственных объединений и увеличения экономической помощи бедноте» .

Активно внедрялись различные виды коллективных форм: сельскохозяйственные коммуны, земледельческие артели, товарищества по общественной обработке земли. Так, например, по Иркутскому округу, если в начале 1926 года было 8 коллективных хозяйств, то на июль 1928 года их числилось - 101 . Государство поддерживало коллективные хозяйства через систему налогообложения, выдачу кредитов и др.

До середины 1920-х гг. кредиты были труднодоступны для маломощных хозяйств в силу своей краткосрочности, высокого процента и слабой возможности получения «значительного» кредита без особого поручительства. Поэтому небольшие хозяйства, покупали в основном «недорогой инвентарь» - плуги, бороны и т.д. В дальнейшем постепенно из системы советского кредитования полностью исключаются зажиточные крестьяне, кулаки, на второй план уходят индивидуальные хозяйства. Так, например, в 1927 году Сель-банк предоставлял кредиты по трем направлениям: во-первых, по линии существующих уже колхозов (коммуна, с/х артелей и товариществ по совместной обработке земли, перешедших уже полностью на общественную запашку); во-вторых, вновь организующимся колхозам из специального фонда «стимулирования коллективизации», бедняцким и бедняцко-середняцким машинным и другим товариществам, обязательно переходящим целиком на совместную обработку земли, и, в-третьих, тем единоличникам беднякам и середнякам у которых есть «стремление использовать кредитные средства для объединения хозяйств в первичные коллективы» .

Краеугольным для села явился 1930 год, когда вышел ряд постановлений, определивших основные векторы политики государства в области сельского хозяйства. Это, с одной стороны, постановление По­литбюро ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации», способствовавшее окончательному уничтожению кулака как социальной прослойки и по своей масштабности приведшее к социальной панике на селе, а с другой стороны, ряд норма­тивных актов (Постановление ЦК ВКП(б) «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству» от 5 января 1930 г., Примерный устав сельскохозяйственной артели от 1 марта 1930 г. [14], Постановление ЦИК СССР, СНК СССР от 23 февраля 1930 г. «Положение о едином сельскохозяйственном налоге» и др.), закрепивших окончательное решение власти по строительству колхозной системы. Элементы протекционизма, содержавшиеся в данных законах, носили в большей степени декларативный характер, поскольку в реальности экономическое состояние колхозов, уровень их организованности и другие факторы не позволяли достичь даже среднего уровня качества жизни колхозника. Более того, многие колхозы находились на грани выживания. Архивы Иркутской области содержат массу специальных сообщений об их тяжелом положении особенно за 1932-1933 гг., что было связано с отсутствием продовольствия, низкой урожайностью . Показательной является динамика «входа-выхода» крестьян в колхозы[4].

Все это отразилось на динамике самой коллективизации в Восточной Сибири. По имеющимся данным: на 10 марта 1930 г. она составила 40,7%, на 20 апреля 1930 г. - 24,4%, на начало октября 1930 г. - 16,8% , на конец 1931 г. - 55% , на конец 1932 г. - 44,3%, на 15 июня 1933 г. - 47,3.

И, тем не менее, уже к концу 1931 г. по Восточно-Сибирскому краю удельный вес единоличного сектора в посевах снизился с 76,6% до 37,7%, а удельный вес обобществленного сектора, соответственно, увеличился с 23,4% до 62,3%.

Еще один правовой документ, сыгравший важную роль в оформлении советской колхозной системы, вышел в 1932 г. Это постановление ЦИК и СНК СССР «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности» от 7 августа 1932 г., согласно которому кооперативы и колхозы переходили в статус государственных. Постановление позволяло применять высшую меру социальной защиты за хищение колхозного и кооперативного имущества - расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже десяти лет с конфискацией всего имущества. Данные меры долж­ны были снизить темпы распада колхозов и переломить процесс коллективизации к более высоким.

Вместе с тем «качество» самих колхозов оставляло желать лучшего. На 1 августа 1934 года в Восточной Сибири насчитывалось «организационно и хозяйственно отсталых колхозов» 689. По данным районных комиссий, были названы следующие причины «отсталости»: отдаленность от районных центров, неблагоприятная земля для занятия сельским хозяйством, небольшое объединение дворов (10-15), отсутствие опыта руководства работой колхоза, низкая трудовая дисциплина, сильное «кулацкое влияние» с целью развала колхозов, и, в том числе, проводимые мероприятия новой властью предыдущих годов. Последнее касалось уже сложившихся советских колхозов, которые нередко назывались образцовыми и за их счет выполнялись нормы по заготовке хлеба, а после массовых выходов в 1932 году и зимой 1934 года эти нормы стали непосильными.

Важную роль в аграрном реформировании сыграли примерные уставы сельскохозяйственной артели 1930 г. и 1935 г. Устав 1930 г. был более «примерным» по сравнению с уставом 1935 года, он разрешал кол­хозникам иметь приусадебные участки, но не определял их размеры, члены артели могли оставлять у себя жилые постройки, мелкий сельскохозяйственный инвентарь, одну корову, небольшое количество мелкого скота (в зависимости от региона проживания) и др. Устав 1935 года по ряду вопросов уточняется и коррек­тируется. Так, колхознику в зависимости от региона проживания разрешалось иметь от 0,25 до 0,5 га, а в отдельных районах до 1 га приусадебной земли; в личном пользовании колхозника до 2-3 коров, от 2 до 3 свиноматок с приплодом, от 20 до 25 овец и коз, неограниченное количество птицы и др. Предусматривалось, что все работы в общественном хозяйстве должны производиться личным трудом его членов на основе сдельщины.

Восточно-Сибирский Крайисполком и Крайком ВКП(б) 18 июня 1935 года утвердили постановление «О мероприятиях по выработке, обсуждению и принятию колхозами уставов сельскохозяйственной артели по Восточно-Сибирскому краю», в котором, учитывая особенности региона, конкретизировали ряд норм. Например, колхозам Иркутского, Нижне-Илимского, Усть-Кутского, Киренского, Черемховского, Тайшетского, Усть-Карийского, Сретенского, Читинского (в 25 километровой зоне), Красночикойского, Шахтомин-ского, Балейского, Петрово-Забайкальского районов рекомендовалось установить размер приусадебной земли от 0,60 до 1 га, а в остальных районах, в том числе и во всех аймаках БМАССР, - от 0,80 до 1 га [5]. Все колхозные дворы Восточной Сибири разделили на четыре группы, где были установлены свои нормативы по личному пользованию скота, птицы и т.д. Иметь максимальное количество такого имущества разрешалось группе, куда вошли ряд аймаков и сельсоветов Бурят-Монголии, например, в личном пользовании могло быть от 8 до 10 коров, 100-150 овец и коз, неограниченное количество птицы, до 10 лошадей, от 5 до 8 верблюдов.

Проводимые организационные и правовые мероприятия позволили сократить количество «отстающих» колхозов и увеличить приток единоличников в колхозы, и, как результат, за второй квартал 1935 года про­цент коллективизации в крае вырос с 76,8% до 82,3%, а на 1 октября составил более 85% . Таким образом, за годы второй пятилетки (1933-1937 гг.) коллективизация сельского хозяйства была полностью завершена, колхозная система с юридической стороны оформлена, т.е. поставленная цель госу­дарством была выполнена. Колхозы, пришедшие на смену традиционному единоличному крестьянскому хозяйству, стали основной формой сельскохозяйственного производства. Но, несмотря на мощную правовую, налоговую, кредитную и другую государственную поддержку по развитию колхозной системы, в нее не были заложены в полной мере экономические и социальные стимулы, которые бы позволили заинтересовать крестьянина и сделать ее саморазвивающейся; на данном этапе и в дальнейшем эту сторону приходилось компенсировать административными методами.