Соната индюка и сухих хлопьев для завтрака

Индюки ввязались в затяжную, но сокрушительную битву без правил. Они увлеклись ею всерьез, и два пони, которым это быстро наскучило, унеслись галопом из леса; в чистое поле, оставив индюков самих решать свои семейные проблемы.

Я прошел четверть мили до охотничьего домика, хотя он был закрыт и я знал, что он закрыт, еще до того, как отправился в путь. Мне хотелось опять посмотреть на синюю табличку, что висит на дверном стекле.

Разумеется, я прекрасно знал, что́ на ней написано, — но проверить не помешает, и, поскольку не мог придумать лучшего повода для утренней прогулки, а пройтись между тем, хотелось, выбрал этот и теперь шагал по маленькому тихому поселку Сосновый Ручей читать синюю табличку.

Прогулку получилась славной, снег скрипел под ногами, напоминая хруст дорогих хлопьев для завтрака, почти музыку из «Еды на любой случай».

Синяя табличка все так же висела на двери и сообщала все о том же. Она благодарила предыдущих хозяев за дружеское участие и предупреждала, что магазин закрыт до 20 февраля, когда приедут новые владельцы, которые ждут не дождутся повода со всеми познакомиться.

Мне было интересно, насколько и как новые владельцы переделают этот охотничий домик. Я думал об этих новых хозяевах и о том, как они распорядятся домиком, одинокой бензоколонкой, маленьким кафе-магазином и несколькими будками в этой едва различимой на карте точке — Сосновом Ручье, Монтана, так далеко от Парижа, Нью-Йорка или Токио.

Через несколько дней я узнаю о новых планах, если таковые будут, и познакомлюсь с новыми хозяевами. Пока же ничего не изменилось, домик на месте и в нем никого.

Новые хозяева охотничьего домика остаются маленькой загадкой, я буду думать над ней несколько дней — хорошее занятие для зимней Монтаны.

Потом через дорогу от охотничьего домика индюки устроили драку, пони поскакали из леса в поле, а я повернулся кругом и зашагал к дому, слушая, как хрустят под ногами хлопья для завтрака.

Старик под дождем

Токио я смотрю каждый день на то, как одни люди протягивают другим рекламные листки. Так они зарабатывают на жизнь — стоят на улице и суют рекламки посторонним людям, предлагая потратить деньги на то, что им, может, нужно, а может, и нет.

Почти никому из этих посторонних нет до рекламок дела. Они их выбрасывают и забывают.

Еще я вижу мужчин с плакатами, призывающими других мужчин оставить деньги в ближайшем массажном кабинете или кабаре, где женщины делают то, что нужно мужчинам от женщин, и получают за это деньги.

Мужчины с призывными эротическими плакатами обычно стары и одеты в потрепанную мокрую одежду. Я не желаю, чтобы они здесь стояли. Мне нужно, чтобы старики занимались чем-то другим и чтобы одежда на них была получше.

Но я не могу изменить мир.

Его изменили до того, как я в нем появился.

Иногда, дописывая какую-нибудь вещь — а хотя бы и эту, — я чувствую себя так, словно сую кому-то ненужную рекламку или что я тот самый старик, что под дождем в дерьмовой одежде зазывает людей в кабаре, где прекрасные и соблазнительные скелеты молодых женщин стучат как домино, встречая вас в дверях.

Замечательные вагоны-рестораны северо-тихоокеанской железной дороги

«В дни, когда железная дорога еще обслуживала публику, замечательные вагоны-рестораны Северо-тихоокеанской железной дороги рекламировали два великих продукта Северо-Запада».

Этой фразой начинался рецепт печеных яблок в поваренной книге Джеймса Бирда «Американская кулинария». Рецепт хорош настолько, что, пока я его читаю, сознание уносится в мечты, словно самолетик, взлетевший холодным декабрьским утром с деревенского аэродрома.

Самолет, или мои мечты, медленно описывает над полем круги, набирает высоту и наконец становится на курс. Он четко вычерчен по моему компасу: печеное яблоко — вот пункт моего назначения.

Туда я и направляюсь на весьма приятной скорости 150 миль в час, над полями и садами поздней осени, где в трубах деревенских домов, словно яблочная кожура, закручивается дым.

Как легко догадаться, я люблю печеные яблоки, особенно когда они горячие и свежие, прямо из печи, с густыми сливками, похожими на крылья ангела. Первый же укус превращает каждый сосочек моего языка в Большой Каньон, до краев заполненный блаженством. Полет завершен.

Мой самолет благополучно приземлился на печеное яблоко.