Тема и связанные с ней проблемы

Вина и грех - несомненно центральная тема для христи­анства, ибо христианство понимает себя как религию искупления, как событие прощения вины благодаря самому Богу в Его деле, творимом для нас в Иисусе Христе - в Его смерти и Его воскресении. Христианство понимает челове­ка как существо, виновность свободного деяния которого, не есть его «личное дело», подлежащее очищению им самим через его полновластие и силу, но, появившись однажды, может быть по-настоящему преодолена только лишь деянием Бога (как бы нераздельно ни была она связана со свободной субъективностью человека). Поэтому всякое введение в понятие христианства, не говорящее о вине и падении человека, о необходимости избавления от коренной поги­бели, о потребности в искуплении и самом искуплении, страдало бы неполнотой.

Когда слышишь о таких понятиях, как «потребность в ис­куплении», «искупление», «избавление», «освобождение от погибели», желательно с самого начала не навешивать на них временных ярлыков. Можем ли мы впасть в состояние виновности или уже впали в него, есть ли искупление «экзистенциальный момент» в нашем бытии или фиксируе­мый во времени процесс, следующий за другим - за виной -

4124]-

КОРЕННАЯ УГРОЗА ВИНЫ...

и т.д., это, во всяком случае, второстепенные вопросы. Нам придется все время повторять, что мы не можем интерпре­тировать этот мир по-христиански в том смысле, что когда-то в прошлом мир был очень злым, полным вины, а потом он стал сущностно иным, что эмпирически постижимо благо­даря искуплению, совершенному Иисусом Христом. Когда мы говорим о вине и падении человека, о необходимости избавления от погибели, о потребности в искуплении и об искуплении, то, во всяком случае с методической точки зрения, правильно будет отдать себе прежде всего отчет в том, что такие понятия нельзя априори связывать с протека­нием во времени.

Сокрытость этого вопроса от современного человека

Разговор о человеке как существе, которому коренным обра­зом угрожает вина, сегодня определенно наталкивается на серьезное препятствие: невозможно утверждать, что чело­века в наши дни совершенно непосредственно и со всей сознательной отчетливостью волнует вопрос, может ли он и как он может, будучи грешником, найти милостивого Бога в своей индивидуальной истории спасения и погибели и как он может оправдаться перед Богом и благодаря Богу. В этом смысле нормальный современный человек не боится Бога, и вопрос о его индивидуальном оправдании, бывший для Августина и в эпоху Реформации вопросом жизни и смерти для церкви, - этот вопрос современного человека волнует очень мало, а может быть, и вовсе не волнует. Конечно, вполне возможно, что в глубинах индивидуальной совести и в действительно решающие моменты индивидуальной истории личности дело обстоит совершенно иначе. Но по первому повседневному впечатлению, современный человек не осознает отчетливо, что он стоит перед Богом под бременем вины, которое не может с себя снять, что он достоин проклятия, но благодаря нежданному чуду боже­ственного оправдательного приговора, одною только

-[125]-

ОСНОВАНИЕ ВЕРЫ

благодатью Божией он тем не менее спасен и принят Богом. Так думали и так непосредственно ощущали еще Лютер и Паскаль. Но в самом деле невозможно утверждать, что так не­посредственно ощущаем мы. Современные социальные науки находят тысячи средств и путей, чтобы «разоблачить» переживание человеком своей виновности перед Богом и разрушить это переживание как ложное табу. На современ­ного человека, правда, не производят особенно положи­тельного впечатления моральное состояние его и других людей. Он чувствует всю свою конечность, хрупкость, не­предсказуемость в том числе и в сфере моральных максим. Но он, если хочет, может рассматривать очень многие нрав­ственные нормы как опосредованные обществом, как табу, подлежащие разоблачению и ликвидации. Однако от этого опыт нравственного как такового не исчезает. Можно не называть это нравственностью, необязательно подводить это под какую-то концепцию буржуазной морали, но нельзя отрицать, что человек ответствен, поручен самому себе, что он хотя бы в некоторых процессах своего бытия переживает возможность конфликта и конфликт с собой и своим изна­чальным самопониманием. Даже тот, кто стал бы выступать против всех таких переживаний как против реальности, по­рождающей у человека лишь невротические страхи, делал бы это опять-таки с тем пафосом, что он это делать должен.

Таким образом, человек по трансцендентной необходи­мости есть существо нравственное. Перед лицом этой требова­тельной действительности, этих «скрижалей собственного бытия» он испытывает свою конечность, хрупкость и непредсказуемость. Но что же следует из этого постоянно встречающегося различия между тем, чем следует быть чело­веку, и тем, что он есть на самом деле? Разумеется, человек пережил апокалиптическую меру зла в мире, и, будучи вооружен острым взглядом психолога, аналитика и социоло­га, не доверяет в полной мере даже самому себе. Но именно в силу такой скептической трезвости он не решается на тот пафос в отношении добра и зла, с каким прежде проповедо-

4126]-

КОРЕННАЯ УГРОЗА ВИНЫ...

валась весть о вине и прощении вины. Он видит в том, что называют виной, некий вид той общей нищеты и абсурднос­ти человеческого существования, по отношению к которым человек является не субъектом, а объектом, - и это тем сильнее, чем глубже исследуют причины так называемого нравственного зла биология, психология и социология. Поэтому у современного человека скорее складывается впе­чатление, что Бог должен сам оправдываться перед людьми за безрадостное состояние мира, что человек есть скорее жертва, а не причина такого устройства мира и человеческой истории, и это даже в том случае, если страдание причиняет человек как свободный субъект, ибо и в своем действии этот человек остается все равно продуктом своей природы и своей социальной ситуации.

Итак, в наши дни у человека обычно складывается такое впечатление, что оправдываться следует Богу, а не такое, что сам человек должен стать из неправедного оправданным перед Богом и благодаря Богу. С этим связано и то обстоя­тельство, что смерть, там где ей еще придается серьезное экзистенциальное и религиозное значение, почти или вовсе не рассматривается как момент неумолимого выставления на свет доброго или злого, но, в любом случае, неотъемлемого устройства человека. Смерть вообще понимается не как суд, а либо как точка, в которой, наконец, разрешается вся запутанность человеческого существования, либо как окончательное, голое возвращение-к-себе абсурдности бы­тия, не находящей разрешения.

Но обрисованная здесь проблема, свойственная нашей эпохе, в сущности, может быть лишь призывом к человеку отнестись с серьезным недоверием к собственному усреднен­ному восприятию - которое, естественно, не может быть простой и общей мерой всех вещей - и прислушаться к христианской вести о человеке как о грешнике, спрашивая себя, не говорит ли эта весть, в конечном счете, того, чего он, в мнимой безобидности, не слышит, хотя должен был бы слышать самым средоточием своего бытия и своей совести.

4127}-

ОСНОВАНИЕ ВЕРЫ

Бегство в мнимую безобидность не позволяет ведь избежать и возвращения к представлению о всеобщей абсурдности бытия или понимания всех ситуаций, подавляющих нас и от­чуждающих нас самих как побочные явления развития, идущего, в сущности, все же по восходящей.

Мы должны все же, по меньшей мере, считаться с тем, что в христианской вести звучит как минимум столько же истины человеческого понимания бытия, сколько слышит сам человек, если пытается просто прислушаться к голосу собственной совести или же к голосу своей эпохи.

Круг между опытом вины и опытом прощения

К этой проблеме, связанной с нашей эпохой, добавляется еще проблема принципиального характера: встает вопрос, можно ли вообще уже сейчас рассматривать эту тему. Можно сказать, что понимание истинной сути вины возможно лишь после того, как сказано об абсолютной и прощающей близости Бога, осуществляющейся благодаря его самосооб­щению; подлинность вины как таковая лишь тогда станет ясна человеку, когда он испытает, что он избавлен от этой вины. Ибо лишь при коренном партнерстве и непосред­ственных отношениях с Богом в том, что мы зовем благода­тью, самосообщением Бога, можно осознать, что есть вина как собственная закрытость по отношению к этому предло­жению абсолютного божественного самосообщения, и только в процессе прощения, когда человек допущен и принят, может быть понято, что такое вина, которая прощается, и что наказание, которое она несет с собой, состоит именно в слепоте человека по отношению к собствен­ному бесчинству. Что касается этой принципиальной проблемы, между опытом вины и опытом прощения этой вины существует, конечно, неустранимый круг, и тот и другой опыт всегда зависят друг от друга, и только это и позволяет им проявляться в полной мере и быть полностью понимаемыми. Последняя радикальность самой вины состо-

4128]-

КОРЕННАЯ УГРОЗА ВИНЫ...

ит в том, что она оказывается виной перед любящим, сообщающим себя самого Бога, и только там, где человек об этом знает и принимает эту истину как свою, он может уяснить себе вину во всей ее глубине. Таким образом, существует круг, в котором оба опыта освещают и делают понятными друг друга. Но в процессе рассуждения о взаимно обусловливающих моментах этого круга, которое необходи­мо должно вестись во времени, приходится говорить сначала об одном, а затем о другом, сознавая при этом, что первое может быть верно понято лишь в том случае, если был уже разговор о втором. И возможна такая последовательность, когда говорится сначала о вине, а затем о ее прощении.