Человек как ответственное и свободное существо
Свобода - не частный факт
Через открытость, которую дает человеку его трансцендентность, он одновременно, оказывается, отвечает за самого себя, он не только в познании, но и в действии предоставлен и отдан самому себе, и это несение ответа за себя позволяет ему воспринимать себя ответственным и свободным. То, что было сказано выше о взаимоотношениях между личност-ностью человека, с одной стороны, и его внутримировой определенностью и внутримировым происхождением, с другой стороны, имеет здесь особую силу. В своем первоначале ответственность и свобода человека не есть частный, эмпирический факт человеческой реальности, подобный всяким иным. Если эмпирическая психология, чем она радикальнее, тем меньше свободы обнаруживает, то это, в конечном счете, вполне логично. Традиционная схоластическая, школьная психология, желающая обнаружить свободу непосредственно в качестве конкретного факта в пространстве человеческой трансцендентальности и личностности, при всех добрых намерениях делает нечто принципиально
448]-
СЛУШАТЕЛЬ ВЕСТИ
противоречащее сущности свободы. Не удивительно, что эмпирическая психология оспаривает это, ведь она вынуждена всегда возводить один феномен к другому, а в результате никакой свободы, естественно, найти не может. Даже если мы в повседневной жизни говорим, что там-то и там-то мы были свободны в своих действиях, а вот тут, кажется, нет, то речь идет не о каком-то региональном, определенно локализованном в пространстве феномене, но, самое большее, о приложении и конкретизации трансцендентального опыта свободы, которая сильно отличается от того опыта, с которым имеют дело частные науки.
В своем первоначале ответственность и свобода человека - не частный эмпирический факт в реальности человека, существующий наряду с другими фактами. Поэтому эмпирические антропологические науки, в том числе и психология, могут не рассматривать вопрос о свободе. Конечно, в юриспруденции и в философии права необходимо заходит речь о свободе и ответственности людей. Неоспоримо и то, что понятия свободы, ответственности, вменяемости и невменяемости, используемые в обыденной жизни, а также в гражданском праве, имеют нечто общее с тем, о чем говорим здесь мы. Но совершенно ясно и то, что, если бы не было этого трансцендентального опыта субъектности и свободы человека, то их не могло бы быть и в пространстве категориального опыта человека, в его гражданской и личной жизни. Но настоящий трансцендентальный опыт свободы не следует истолковывать таким примитивным образом как опыт факта, находимого непосредственно внутри человеческого сознания, так как «я» всегда во всех таких вопросах переживаю себя как уже отданный себе субъект. В этом отношении в качестве трансцендентально-априорного опыта моей свободы существует некая истинная субъектность, некое приятие своей ответственности - причем не только в познании, но и в действии. Только благодаря этому я знаю, что я свободно ответствен перед самим собой, даже когда я ставлю такие вещи под вопрос и не могу обнаружить их в качестве
449]-
ОСНОВАНИЕ ВЕРЫ
фактов моего пространственно-временного категориального опыта.
Конкретная опосредованность свободы
То, что мы называем здесь трансцендентальной свободой, -последнее принятие личностью ответственности за саму себя, не только в познании, то есть не только в качестве самосознания, но и в качестве самостоятельного действия - эта свобода для настоящей антропологии, понимающей человека как конкретного человека, как подлинное единство, не может оставаться скрытой во внутренних помыслах. Свобода также всегда опосредуется конкретной пространственно-временной реальностью, телесностью, историей человека. Свобода, которая не могла бы проявиться в условиях мира, не была бы опознана как свобода, не вызвала бы особого нашего интереса, и не была бы свободой в христианском понимании. Но мы должны постоянно проводить различие между свободой в ее истоке и свободой, как она проходит через посредство мира и физической истории и становится опосредованной. Эта полярная противоположность между истоком и категориальной объективацией свободы ведет к тому, что рефлексирующая свобода всегда необходимо остается скрытой от самой себя, ибо она может непосредственно рефлексировать лишь свою объективацию, а та всегда остается двусмысленной. Таким образом, мы можем отличать свободу в ее истоке от свободы в ее, можно сказать, конкретном воплощении в мире. Конечно, это не две разные вещи, которые можно полностью отделить друг от друга, это два момента, образующих единство свободы. Настоящая ответственность и свобода человека ни в коей мере не ставятся под сомнение тем, что эмпирические антропологии обнаруживают в человеке отдельные моменты разного рода, различают и устанавливают причинные или функциональные взаимосвязи между этими отдельными находками, а потом не могут найти внутри этих исследованных ими реальностей отдель-
450]-
СЛУШАТЕЛЬ ВЕСТИ
ного факта свободы. Разумеется, наши рассуждения не решают вопроса, можно ли интерпретировать конкретные эмпирические частные факты в истории отдельного человека или всего человечества как продукт и воплощение этой исходной свободы, или же в конкретном случае приходится констатировать обратное, - да этот вопрос, в конечном счете, и не может быть решен на основе богословских фактов человеком, который все еще находится в рамках собственной истории. Ибо эта последняя, трансцендентальная свобода, будучи конкретно установленной и исходной, именно по своей сути не допускает адекватной однозначной рефлексии, а тем более там, где такая свобода проявляется или не проявляется в истории других людей.
Ответственность и свобода как реальность трансцендентального опыта
Так же, как субъективность и личностность, ответственность и свобода суть реальности трансцендентального опыта, то есть такого опыта, при котором субъект воспринимает себя как такового, а не такого опыта, при котором он опредмечивает себя в последующей научной рефлексии. Там, где субъект опознает себя как субъекта, то есть как сущее, исходно обладающее уже неразложимым единством и самоданностью перед лицом Бытия через трансцендентность, там, где этот субъект воспринимает свое деяние как субъектное (пусть он и не может таким же образом отрефлек-тировать его), - там в основании собственного существования данного человека воспринимаются в исходном смысле ответственность и свобода. Эта свобода, в соответствии с телесной и внутримировой природой человека, осуществляется в множественности конкретных действий, на множественном пространстве-времени, в множественной вовлеченности, в истории и в обществе. Все это само собой разумеется: это свободное деяние не есть нечто такое, что могло бы совершиться только в сокровенных глубинах личности, вне
451]-
ОСНОВАНИЕ ВЕРЫ
мира и вне истории. Но потому-то настоящая свобода человека остается единой, что она представляет собой трансцендентальную особость субъекта как таковую. Таким образом, мы всегда только в известной степени можем сказать, что, поскольку и пока я воспринимаю себя как личность как субъект, я воспринимаю себя свободным, причем свободным такой свободой, которая в первичном смысле относится не к изолированному отдельному психическому событию, а подразумевает целостный субъект в единстве целостной полноты существования.
Каким образом пространственно-временные координаты исторического существования входят в конкретность множественности человеческой жизни - это вопрос, решить который точно мы не можем. Потому эта свобода не есть нейтральная возможность, которую носят с собой как нечто отличное от себя, но она представляет основную особенность личностного сущего, которое воспринимает себя во временном, всегда уже произошедшем и всегда еще происходящем деянии как обладание самим собой, как то, за что и перед чем оно несет ответственность, пока этому существу в его трансцендентности не будет послан субъективный, субъектный ответ на эту бесконечную непонятность и пока этот ответ не будет им принят или отклонен как таковой.
Человек может бежать не только от своей субъектности, но и от своей ответственности и свободы, таким образом интерпретируя себя как продукт того, что ему нужно. Но как раз такая осуществляемая нами самоинтерпретация, которую опять-таки не следует путать с содержанием этой интерпретации, остается делом субъекта как такового, отвергающего при этом самого себя или толкующего свою свободу как обреченность пустому произволу того, что ему чуждо. Как раз тут он действует как свободный субъект и вновь утверждает себя, говоря себе «нет». Иными словами, говоря о свободе, мы всегда ведем речь о человеке как таковом и как целом. Объект свободы в ее исконном смысле - это сам субъект, и все предметы познания окружающего мира,
452]-
СЛУШАТЕЛЬ ВЕСТИ
которые мы рассматриваем, суть предметы свободы только тогда, когда они осуществляют опосредование этого конечного и ограниченного пространством и временем субъекта с им самим. Там, где свобода правильно понимается, она представляет не возможность делать одно либо другое, но возможность принимать решения, касающиеся себя самого, и творить себя самого.
Конечно, это не следует также понимать во внемировом, внеисторичном, внесоциалыюм смысле, но только в формальном, позволяющем понять и высказать сущность свободы. Содержательный смысл этого формального высказывания вновь оказывается несколько иным. Если кто-то говорит, что человек-де постоянно воспринимает себя как обусловленного чем-то чуждым, как находящегося в чьем-то распоряжении, выполняющего функции, как зависимого, как анализируемого, как разложимого в прошлом и будущем, нужно ответить на это так: этот субъект, зная это, всегда одновременно является ответственным субъектом, призванным говорить и с этой абсолютной управляемостью, самоотчужденностью и разложимостью делать то, что он должен делать, - он является субъектом, призванным выразить свое отношение проклятьем, согласием, скепсисом, отчаянием или как угодно иначе.
Но именно так человек отвечает за себя и там, где он сам хочет отдать себя эмпирическим антропологиям. Дело как раз в том, что он никак не может избежать своей свободы, и вопросом остается лишь то, как он сам ее интерпретирует (причем тоже свободно).
453]-
ОСНОВАНИЕ ВЕРЫ