Образования по аналогии — симптомы изменений интерпретации

Язык непрестанно интерпретирует и разлагает на составные части существующие в нем единицы. Чем же можно объяснить, что истолкование этих единиц непрерывно меняется от одного поколения к другому?

Причину этого следует искать в огромном множестве факторов, непрерывно влияющих на тот способ анализа, который принят при данном состоянии языка. Напомним некоторые из этих факторов.

Первым и наиболее важным является фонетическое изменение (см. гл. II). Поскольку благодаря ему некоторые способы анализа становятся двусмысленными, а другие — невозможными, постольку изменяются условия разложения на составные части, а вместе с тем и его результаты; отсюда—перемещение границ внутри отдельных единиц и видоизменение их характера. Ранее (см. стр. 141) было сказано об этом по поводу таких сложных слов, как beta-hus и redo-lich, и по поводу индоевропейского склонения (см. стр. 155).

Но не все сводится к фонетическому фактору. Есть еще агглютинация, о которой речь будет ниже; в результате агглютинации из сочетания отдельных элементов возникает единое целое. Затем следует упомянуть о всевозможных обстоятельствах, внешних по отношению к слову, но способных изменить его анализ. В самом деле, поскольку разложение на составные части является результатом целого ряда сопоставлений, постольку совершенно ясно, что в каждый данный момент оно зависит от ассоциативных связей данного слова. Так, превосходная степень и.-е. *swad-is-to-s заключала в себе два независимых друг от друга суффикса: -is- — показатель идеи сравнения (ср. лат. mag-is «более») и -to-, обозначавший определенное местонахождение предмета в ряду других предметов (ср. греч. tri-to-s «третий»). Эти два суффикса подверглись агглютинации (ср. греч. hed-isto-s или, вернее, hed-ist-os «самый приятный»). Но этой агглютинации в свою очередь чрезвычайно благоприятствовало обстоятельство, чуждое самой превосходной степени: формы сравнительной степени на -is-вышли из употребления, будучи вытеснены образованиями на -jos-;

-is-, переставшее осознаваться самостоятельным элементом, не стало более выделяться внутри -isto-.

Заметим мимоходом, что обнаруживается общая тенденция сокращать основу в пользу форманта, в особенности в тех случаях, когда основа оканчивается на гласный. Так, в латинском суффикс -tat-(yeri-tat-em «правду» вместо *vem-itat-em, ср. греч. deino-tet-a «силу») притянул к себе i основы, так что слово veri-tat-em стало анализироваться как ver-itat-em; равным образом Roma-nus «римский», Alba-nus «албанский» (ср. aenus «медный» вместо *aes-no-s) превратилось в Rom-anus, Alb-anus.

Какова бы ни была причина изменений в интерпретации, эти изменения всегда обнаруживают себя в появлении аналогических

АНАЛОГИЯ И ЭВОЛЮЦИЯ

форм. В самом деле, не только живые единицы, ощущаемые говорящим в каждый данный момент, могут порождать образования по аналогии; верно и то, что всякое определенное распределение единиц допускает возможность расширения их употребления. Аналогия может, таким образом, служить несомненным доказательством того, что данный формативный элемент в данный момент существует как значимая единица. Mendionalis «полуденный» у Лактанция вместо mendialis показывает, что в то время римляне делили septentri-onalis «северный», regi-onalis «областной», а для того чтобы показать, что к суффиксу -tat- отошел элемент (", заимствованный у основы, достаточно сослаться на се-ler-itatem «быстроту»; pug-anus «сельский» от pag-us «село» ясно показывает, каким образом римляне анализировали Rom-anus; анализ немецкого redlich «честный» (см. стр. 141) подтверждается существованием sterblich «смертный», образованного от глагольного корня.

Нижеследующий, исключительно любопытный пример показывает, как с течением времени в аналогические сопоставления вовлекаются все новые единицы. В современном французском языке слово somnolent «сонливый» разлагается на somnol- и -ent, как если бы это было причастие настоящего времени; доказательством этому служит наличие глагола somnoler «дремать». Однако в латинском sonmolen-tus делили на somno- и -lentus по образцу succu-lentus «сочный» и т.д., а еще раньше — на somn- и -olentus «пахнущий сном» (от olere «пахнуть») по образцу νΐη-olentus «пахнувший вином».

Таким образом, наиболее ощутимым и наиболее важным действием аналогии является замена старых форм, нерегулярных и обветшалых, новыми, более правильными формами, составленными из живых элементов.

Разумеется, не всегда дело обстоит так просто: функционирование языка пронизано бесчисленным множеством колебаний, приблизительных и неполных разложений. Никогда никакой язык не обладал вполне фиксированной системой единиц [281 ]. Вспомним, что было сказано (см. стр. 155) о склонении *eki·wos сравнительно со склонением *pods. Эти приблизительные (imparfaites) разложения приводят иногда к нечетким аналогическим образованиям. Индоевропейские формы *geus-etai, *gus-tos, *gus-tis позволяют выделить корень geus-: gus- «вкушать»; но в греческом интервокальное s исчезает, и тем самым разложение форм geuomai, geustos осложняется; в результате возникает колебание: выделяется не то geus-, не то geu-, в свою очередь и образования по аналогии начинают подпадать под воздействие этого колебания, и мы видим, как основы на ей- принимают это конечное s: например, рпеи-, рпейта «дыхание», от глаг. прилагательное pneus-tos.

Но даже и при этих колебаниях аналогия оказывает свое влияние на язык. Не являясь сама по себе фактом эволюции, она тем не менее в каждый момент отражает изменения, происходящие в системе языка, и

ДИАХРОНИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА

закрепляет их новыми комбинациями старых элементов [282]. Она принимает активное участие в деятельности всех тех сил, которые беспрерывно видоизменяют внутреннее строение языка. В этом смысле она может считаться мощным фактором эволюции.