Человеческая жизнь и культура
Действительное становление характера происходит в достаточно зрелом возрасте, т.е. этот момент надолго отодвинут по времени от начала физического бытия, которым является, строго говоря, эмбриональное состояние данной человеческой особи.
Пытаясь понять истоки характера, мы, таким образом, неизбежно выходим на проблему природного в человеке в соотношении с социальным. Подступы к решению этой проблемы просматриваются, в частности, в определениях человека как биосоциального существа, определениях, ставших, пожалуй, хрестоматийными в соответствующей научной и учебной литературе 70-х - 80-х годов.
Такая дефиниция, закрепляющая казалось бы вполне очевидный факт, представляется, вместе с тем, неудовлетворительной, поскольку в ней обе названные стороны просто ставятся рядом, или, другими словами, не придается значения тому, что в текущем бытии личности четко отделить собственно природное (как и психическое) от социального едва ли возможно. Это последнее обстоятельство в конце 80-х осознается уже достаточно четко: "Хотя сущность человека - "совокупность всех общественных отношений", однако не приходится забывать, что он живое существо, представляющее собой единство биологического и социального"[1] . С этим солидарен и другой автор: "Понятие "коэволюция", подчеркивающее взаимопроникновение биологического и социального, их сопряженность, взаимодополнительность в предельно широких масштабах, безусловно плодотворно"[2] .
Какова же та действительность, в которой природное и общественное оказываются столь нераздельными? Это, на наш взгляд, индивидуальная жизнь (бытие, существование) конкретного человека в ее событиях, совокупности поступков, это его "драма" (Ж.Политцер), "биография" (Л.Сэв). Биологическое, следовательно, отнюдь не "снимается", не "опосредуется" социальным, напротив, и одно, и другое предстают необходимыми и в этом смысле одинаково значимыми, "равноправными" моментами единого жизненного процесса.
Понятие индивидуальной жизни представляло определенный интерес для исследователей советского периода, хотя нельзя не заметить, что он был непропорционально мал в сравнении с его весьма серьёзной, по нашему мнению, методологической значимостью. "Марксистская философия человека, - указывает, например, Б. Т. Григорьян, - обращается не только к социальной жизни людей, к их истории и классовой борьбе, но и к их индивидуальной жизни. Человек - это существо, интегрирующее в себе социально-значимые черты. Но он представляет собой и некую конкретную и неповторимую индивидуальность. Эта уникальность и целостность человека является реальным фактором, постоянно действующим фактором социальной жизни"[3].
Но если личность интегрирует особенности данного общества, одного для всех ныне живущих, то как же все-таки образуется "неповторимая индивидуальность"?
В столь же противоречивом положении оказывается и К. А. Абульханова-Славская, которая, с одной стороны, констатируя, что закономерности индивидуальной жизнедеятельности, качественная определенность и конкретность общественного бытия индивида еще ждут своего анализа, предполагает тем самым относительную самостоятельность указанного феномена. С другой же стороны это предположение фактически подвергается сомнению: "Индивидуальная форма общественного бытия человека, имея специфические особенности своего движения и разные конкретные пути реализации, также есть воспроизведение в личных формах самой действительности и возвращение к ней на каждом этапе движения[4].
Индивидуальность выступает здесь всего лишь формой социального. Она, стало быть, как и у Б. Т. Григорьяна имеет источником своего происхождения только данное существующее сегодня общество, которое понимается феноменологически как агрегат разнородных частей, как достаточно аморфная среда, социальный контекст, т.е. нецелостно.
Проблема же заключается в том, чтобы представить индивидуальность как действительность. Робинзон на своем необитаемом острове, безусловно, мог быть глубоко индивидуален, но это его качество, в случае отсутствия контактов с миром, оставалось в себе, т.е. существовало как возможность. Для перехода этой возможности в действительность необходимы были другие люди, необходимо было условие - общество, которое всегда имеет определенные сущностные связи и определенную историческую форму.
Недостаточно, таким образом, просто констатировать наличие индивидуальности как возможности, надо при этом показать и условие ее перехода в действительность. Для этого необходимы представления о социуме как целостности, с одной стороны, и понимание индивидуума как относительной завершенности - с другой. При этом нельзя не учитывать, что подобная завершенность является результатом не только социального, но и персонального исторического процесса, начало которого также теряется в "дыму столетий". Другими словами, свою историю имеют не только страны и народы, но и каждый человек в отдельности как историю своего рода, хотя понятно, что последняя не может быть исчерпана лишь связями по линии кровного родства.
Оригинальным является понимание бытия личности Л. Н. Коганом. Оно выступает у него в форме "жизненного пути" - детерминированного обществом и свободным выбором человека процесса поэтапного присвоения им (адекватного и неадекватного) общественных связей и отношений, ведущих к его развитию или деградации, к действительной или мнимой самореализации, что зависит от "направленности личности"[5]. Впрочем, и здесь остается неясным, чем обусловлены в итоге и свободный выбор, и направленность личности, а также адекватность или неадекватность присвоения ею социальных связей.
К категории "жизнь" постоянно обращался К. Маркс, правда, не как к таковой, а главным образом, в связи с анализом общества. Уже в "Экономическо-философских рукописях 1844 года" он фиксирует обстоятельство, которое в дальнейшем развертывается в противоречие бытия конкретной личности: "Индивидуальная и родовая жизнь человека не являются чем-то различным, хотя по необходимости способ существования индивидуальной жизни бывает либо более особенным, либо более всеобщим проявлением родовой жизни, а родовая жизнь бывает либо более особенной, либо всеобщей индивидуальной жизнью"[6].
Примечательно, что уже в этой ранней работе индивидуальное бытие не сводится целиком к родовому (социальному), а последнее вовсе не перекрывает первое. Они непосредственно смежны теми своими частями, которые К. Маркс называет "родовой жизнью человека". С точки зрения бытия отдельного субъекта, последняя предстает одним его полюсом, а индивидуальная жизнь, как не связанная непосредственно с родом, - другим.
В "Немецкой идеологии", где в качестве необходимой предпосылки человеческой истории называются "действительные индивиды", приведенная мысль конкретизируется. На определенном этапе исторического развития "появляется различие между жизнью каждого индивида, поскольку она является личной, и его жизнью, поскольку она подчинена (курсив мой - П.К.) той или другой отрасли труда и связанным с ней условием"[7].
Далее, в "Капитале" эти две стороны человеческого бытия предстают уже открыто отрицающими друг друга: "Рабочий, для того чтобы постоянно находиться на рынке в качестве материала, пригодного для эксплуатации капиталистом, прежде всего, должен жить, следовательно, должен поддерживать себя индивидуальным потреблением"[8]. Другими словами, та часть жизни личности, которая приходится на общественный труд, становясь потребляемым обществом (в лице собственника средств производств) товаром рабочая сила, полагает тем самым целостность бытия как частичность. Это потребление, вместе с тем, чтобы оно могло осуществляться и впредь, само оказывается полагаемым за фабричной, заводской оградой в форме определенного возвращения к индивидуальной жизни как таковой, восстановлению в большей или меньшей степени ее целостности.
Антиномия индивидуума как целого, с одной стороны, и части социума, а также природы, - с другой, находит свое разрешение в непрерывном процессе человеческой жизни. Этот процесс, будучи единым, имеет в качестве источника самодвижения постоянную борьбу характера как средоточия индивидуальности, целостности с обезличивающей, нивелирующей эти особенности сущностью человека, отчужденной от него и стремящейся поэтому полагать его как частичность.
В ходе такой борьбы характер выступает изначально как более или менее достаточная субъективная возможность (способности и задатки) объективного бытия личности. Начиная непосредственно взаимодействовать с социальным целым, или иначе, сущностью человека, миром предметов материальной и духовной культуры как конкретным условием своего развития, он становится действительным, т.е. в определенной мере сущностью, а она в той же степени - характером реальной личности. Действительное формирование характера совпадает, следовательно, с общей положительно-конструктивной, прогрессивной в итоге направленностью индивидуальной жизни[9].
Человек с криминальным поведением не имеет действительного характера в указанном смысле слова. Его бытие является, по сути, отрицанием имеющихся у него субъективных потенций, поскольку данное общество как таковое, человеческая сущность полностью отвергаются им. Это более или менее продолжительное разрушение своими руками собственного существования.
Индивидуальную жизнь конкретного человека можно определить, таким образом, как совокупность его отношений к социальной и природной действительности, включая его самого. Эта совокупность детерминируется обществом не непосредственно, а через характер, который выступает синтезом врожденных задатков, всего предшествующего жизненного опыта и мерой действительного овладения системой данных социальных связей, или, что то же самое, - степенью присвоения сущности человека.
Нельзя не согласиться в связи с этим, что "необходимо значительно шире понимать категорию задатков, включая в нее не только врожденные анатомофизиологические особенности мозга, но и все телесные, хромосомные, биохимические, физиологические и нейрофизиологические особенности организма, а также совокупность врожденных программ поведения, выработавшихся в процессе эволюции и антропогенеза"[10].
Историческое в конечном счете происхождение имеют и многие приобретенные качества: основополагающие черты характера, способ видения, понимания мира, своего места в нем, или, другими словами, смысла существования, навыки и умения, которые в каждом человеке в известной мере воспроизводят соответствующие особенности людей, чаще всего близких, с которыми он, будучи младенцем, ребенком, подростком дольше всего находился в непосредственном контакте.
И если в соответствии с биогенетическим законом Э. Геккеля каждый организм в процессе индивидуального развития повторяет некоторые черты и особенности тех форм, через которые прошли его предки, то не будет натяжкой мысль о том, что социальный "онтогенез" в определенной степени повторяет "филогенез" - те основные ступени эволюции собственно человеческих качеств, по которым прошли сообщества людей, начиная с эпох первобытного стада, палеолита, периодов анимистических, тотемистических верований и т.д.
Нам сегодня вполне понятен характер героев "Эпоса о Гильгамеше", "Илиады" и "Одиссеи", потому что многие их свойства обнаруживаются и у современников, а также в силу того, что исторически развитые способности и потребности человека в самих себе содержат возможность свободного творчества, целеполагания, созидания. Человек в своей деятельности, следовательно, не может не вступать в определенное отношение к своему прошлому и будущему, т.е. в отношение исторической преемственности[11].
Символически точным в этом смысле оказывается образ, найденный В. Я. Брюсовым:
А древние пращуры зорко Следят за работой сынов,
Ветлой наклоняясь с пригорка, Туманом вставая с лугов
"Древние пращуры", конечно, "слились с природой". Однако, как бы вопреки неумолимости естественных законов, они в известном смысле продолжают существовать в каждом ныне живущем человеке, в его задатках, способностях, темпераменте, характере, и т.п. Речь идет, конечно, не о переселении душ, а о реальной, вполне материалистической связи всех этапов формирования цивилизации. И если в истории общества эта преемственность обеспечивается тем, что каждое последующее поколение застает в готовом виде определенную сумму "производительных сил, капиталов и социальных форм общения", то в истории индивидуальной жизни, в ее "генеалогическом древе" она, наряду с указанными элементами, представлена в первую очередь окружающими ребенка с момента его рождения конкретными людьми с определенными характерами.
Из всего этого можно сделать вывод о том, что индивидуальная жизнь обусловлена через характер не только данным социальным целым, но и всем предшествующим развитием человека, включая его личную "биографию", историю его предков. Именно эти бесконечно многообразные контакты, взаимовлияния людей в ретроспективном и текущем планах определяют происхождение индивидуальностей, их неисчерпаемость.
Эта неуничтожимость издревле фиксируемых человеческих качеств, определенных черт характера, а также предметного мира материальной и духовной культуры как результатов людского труда, в которых таким образом интегрированы, "сняты" конкретные жизни, дает основание полагать эти жизни в указанных проявлениях в известном смысле "бесконечными".
Если, следовательно, существуют закономерности общества, выявленные в силу его непреходящего бытия, то могут и должны быть вскрыты тенденции развития индивидуальной жизни, которая в приведенном нами понимании в той же мере материалистически непрерывна, в какой является нескончаемым существование человеческого рода. Поэтому неправильным было бы утверждение о том, что в силу относительной кратковременности бытия отдельной личности, вообще нельзя говорить о подчинении его каким-либо своим, отличным от социальных закономерностям.
Категория индивидуальной жизни, конечно, тоже абстракция. Но в отличие от деятельности и сознания как таковых, т.е. поставленных в положение антиподов, она включает их в свой единый процесс в качестве его необходимых моментов, наряду с биологическими характеристиками. Это позволяет говорить о единстве жизни во всех ее текущих мгновениях, или - об одном и том же субъекте в его различных ипостасях. Ее непрерывность в ретроспективном плане означает, что в детстве и юности, зрелости и старости содержатся такие глубинные человеческие качества, черты характера, которые дают основание в этих различных периодах видеть одну и ту же личность.
Индивидуальная жизнь через опыт, характер связана как со своим прошлым (историей людей, непосредственно окружавших данного человека), так и с настоящим. Наконец, включенность жизни в зрелом возрасте через абстрактно всеобщий аспект ее труда в систему социальных связей дает возможность оценивать ее как содержащую момент конкретно-исторического развития общества в целом: "Когда изображается этот деятельный процесс жизни, история перестает быть собранием мертвых фактов... Там как раз и начинается действительная положительная наука, изображение практической деятельности, практического процесса развития людей"[12]\footnote 12 {.}.
В каком отношении находятся социальные закономерности и тенденции индивидуальной жизни, если таковые действительно существуют?
Социальные закономерности определяют динамику социума как целого, которое, обладая специфическими чертами, например, капитала, определяет способ, или особенность перехода имеющихся у человека внутренних потенций (возможностей) через вещный, предметный мир, общественные отношения в действительность. Другими словами, социальный организм "отбирает" из человеческой универсальности только те потенции, которые нужны ему в данный момент, и только им и "разрешает" актуализироваться.
Против такого своего "уродования", превращения в частичного индивида нередко и восстает сам конкретный человек, и если ему удается в какой-то степени "обуздать" эту "лимитирующую" экспансию социума, то он обретает тем самым реальный характер, становясь в определенной степени хозяином своего бытия и жизни общества в целом, и такой ход событий становится необходимым моментом индивидуального и социального прогресса.
Чаще всего, конечно, никто не восстает, не проявляет инициативу, не реформирует, чаще всего плывут по течению, считая бессмысленной борьбу с судьбой совсем в духе веры древних в неотвратимость рока: "повинующегося жизнь ведет, упирающегося - тащит". Но факт присутствия в истории цивилизации способности личности изменять к лучшему как собственное бытие, так и сопутствующие обстоятельства свидетельствует об отсутствии однозначной, фатальной предопределенности индивидуальной жизни социальным целым.
Поэтому тенденции, которыми непосредственно обусловливается бытие отдельного человека, по-видимому, самостоятельны. Но их независимость, конечно, относительна, поскольку они все-таки не могут игнорировать общественные закономерности, и подчинены им, но лишь, в конечном счете, т.е. не прямо, не жестко, не динамически, а статистически.
Например, закон стоимости, связывающий ее с количеством общественно необходимого труда, а следовательно, и с ее движением как самостоятельной, т.е. отчужденной от человека целостности (что становится возможным лишь при определенной социальной структуре, предполагающей концентрацию большей части собственности в относительно немногих руках и ее функционирование как капитала), на наш взгляд, предопределяет в итоге то, что Л. Сэв называет законом "необходимого соответствия между уровнем способностей и структурой использования времени".
Труд, сущностное содержание которого "уходит" от индивида в товар как стоимость, воспринимается им не целью, а средством обретения какого-то другого, "истинного" бытия. Этим и объясняется так называемый дефицит времени, когда определенную и достаточно длительную часть своей жизни в сфере общественного труда субъективно считают ненастоящей, неподлинной, неглавной. Возникает противоречие между желанием и возможностью заниматься одним и необходимостью выполнять другое. "Реальное использование времени вступает... в конфликт с внутренними психологическими необходимостями развития"[13].
Труд, конечно, воссоздает производственные отношения, выступающие в обществе в итоге как определяющие. Он также сжимает до предела временное пространство развития личности. Но, вместе с тем он как таковой, т.е. не ставший формой самоутверждения, характером, отнюдь не предопределяет фатально ход событий индивидуальной жизни. Поэтому, по нашему мнению, было бы ошибкой механически переносить принцип социального детерминизма на бытие отдельного человека как автономную целостность. В индивидуальной жизни ее эмоциональные, подсознательные, мифологические, иррациональные элементы играют неизмеримо большую роль, и даже в известном смысле определяющую роль, нежели в бытии социума. "Все главные решения в жизни выходят не из логических рассуждений, а от толчков - от "отвращения" или "тут меня и прожгло". Или "совсем не думая сказал". С логикой-то и до одного места не добежишь..."[14].
Таков реальный жизненный опыт, такова практика. Стремление исходить в конечном счете из отношений практики даже при рассмотрении идеального и есть материализм. Поэтому марксистская традиция не "запрещает" и не может "запретить" думать подобным образом, если, конечно, следовать ей творчески, а не догматически.
Конкретный человек (человек в действительности), в отличие от "абстрактного индивида" (человека в возможности) и есть, следовательно, не что иное, как процесс его реальной жизни (бытия, существования), содержащий в себе источник самодвижения как внутреннее противоречие между определенными субъективными возможностями (врожденные задатки, а также черты характера, способности, знания, умения, приобретаемые в непосредственном окружении) с одной стороны, и объективными условиями (сущность человека как совокупность данных общественных отношений, выраженных в товарной форме предметного мира) - с другой. Бытие личности предстает, следовательно, постоянным разрешением в действительности противоречия между индивидуальным и социальным в виде присвоения ею сущности, или, что то же самое, - формирования характера.
Индивидуальная жизнь как раз и оказывается той категорией, с помощью которой можно преодолеть дихотомию, теоретическую "разорванность" реального человека на противопоставленные внутренний и внешний миры, сознание и деятельность, психику и поведение, и т.д., т.е. трансформировать абстрактного индивида, как человека в возможности, в действительного человека.
Все это имеет прямое отношение и к пониманию культуры. Попытки обнаружить основания культурологического синтеза почти исключительно в сфере духа, духовного производства, гносеологически восходящие к абстрактному индивиду, или человеку в возможности, делают этот синтез в действительности неосуществимым, а соответствующие теоретические построения - противоречивыми (во всяком случае, если исходить из логики марксовой трактовки человека и общества).
Поэтому допустимо предположить, что переход к действительному человеку как взаимному опосредованию в процессе его жизни индивидуального и социального, духовного и материального, психики и деятельности, позволяет реализовать действительный культурологический синтез. Этот синтез, по нашему мнению, как раз и мог бы иметь место в совокупности перипетий индивидуальной жизни, рассмотренной, в свою очередь, как специфическое единство.
§ 2. Жизненный опыт
Наше обращение к категории индивидуальной человеческой жизни (бытия, существования) - с точки зрения традиций в области человековедения в советский период - может показаться довольно неожиданным, хотя мы и старались на всем пути следовать логике марксова понимания индивидуума.
Небезынтересно упомянуть в связи с этим о позиции Н. А. Бердяева. Приводя отрывок из "Тезисов о Фейербахе" ("Главный недостаток всего предшествующего материализма - включая и фейербаховский - заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта или форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно"[15]) он отмечает, что "это место совершенно противоположно материализму и приближает к экзистенциальной философии". "В марксизме, - подчеркивает он далее, - есть элементы настоящей экзистенциальной философии, обнаруживающей иллюзию и обман объективации, преодолевающей человеческой активностью мир объективированных вещей"[16]. С этим трудно не согласится, в особенности, если исходить из трактовки человека как процесса его бытия, в котором, невозможно, да и не нужно, методологически неэффективно разграничивать, разводить, противопоставлять субъективное и объективное.
Необходимо, вместе с тем, иметь в виду, что "человеческая чувственная деятельность, практика", или в нашем представлении индивидуальная жизнь, предстает, по Марксу, не самой по себе, не самодовлеющей, а становящейся путем опосредования индивидульного социальным. Бытие же общества как "социального человека" (Н. А. Бердяев) возможно лишь в опосредовании его, в свою очередь, персональным бытием.
В этом есть, как можно предположить, определенная ограниченность, если, например, иметь в виду, что за пределами рассмотрения остается природно-космический аспект существования как индивидуального, так и социального, не говоря уже о трансцендентальном, которое, как известно, решительно отодвинуто в сторону. Но даже с учетом этих обстоятельств, взаимообусловленность индивидуального и социального, или иначе, их своеобразное "кровное родство", является одной из наиболее оригинальных черт человековедческих представлений Маркса, не позволяющих ограничится простым причислением их к каким-либо другим философским школам и, в частности, к экзистенциализму.
Как подступится к поиску единства совершенно разнородных, на первый взгляд, событий индивидуального бытия? Как анализировать с этой целью "житейские мелочи и пучину невнятностей, называемых миром и жизнью" (А. Белый)?
В первом приближении, по-видимому, следует принять во внимание достаточно очевидный феномен устремленности, направленности, "интенции" индивидуума, его сознания на определенный круг явлений внутреннего и внешнего мира. Подобный подход обнаруживается, например, у Э.В.Соколова: "В настоящее время наиболее подходящим понятием, позволяющим выразить в элементарной форме основную идею личности - идею соотнесенности общества и культуры с индивидом - является понятие "ценности ориентации" (диспозиции, аттитьюда). Это понятие может трактоваться достаточно широко для того, чтобы включить в себя понятие интереса, установки, направленности, цели в их социально-психологическом и духовном аспектах"[17].
Такой подход разделяется и К. А. Абульхановой-Славской: "Общественные отношения выступают и как условие развития индивидов, и как определенные пределы этого развития. Поэтому важнейшим критерием развития оказывается позиция индивида в системе общественных отношений"[18].
И ценностные ориентации, и позиция индивида в системе общественных отношений могут быть, как представляется, включены в предложенное нами понятие направленности индивидуального бытия, выражающегося, в свою очередь, категорией характера, действительное становление которого осуществляется лишь по мере подчинения личностью внешних обстоятельств, а следовательно, и своей жизни.
При всем глубоком различии конкретных характеров понятие направленности бытия выражает их общую сущностную черту - процесс постоянного движения, перехода того "масштаба" развития, который объективно предустанавливается людям данной системой социальных связей в виде, например, наличия или отсутствия в своей собственности материальных предпосылок производства и вытекающих из этого ограничений в форме нехватки времени, относительно недостаточной заработной платы, конкретного социального, а также географического положения в обществе, определяющих возможности личностного развития.
Сложность ситуации состоит в том, что и ценностные ориентации, и позиция индивида в системе общественных отношений, и даже объединяющий их характер отнюдь не являются неизменными, нередко испытывая на протяжении жизненного пути весьма причудливые метаморфозы, причем особенно заметным это становится в периоды социальных потрясений, революций, войн.
В эти "роковые минуты" мира, как правило, стремительно разворачиваются процессы духовного и физического разрушения и саморазрушения массы людей, если иметь в виду, например, статистику самоубийств. Другими словами, характер человека и его элементы во многих случаях перестают выполнять функцию "собирания" человека из разнородных и противоречивых событий его жизни, функцию внутреннего интегрирования, обеспечения его единства и целостности.
Наряду с этим большей части сообщества удается и в кризисные эпохи сохранить себя, свое лицо и достоинство. Не означает ли это, что имеются более глубокие основы единства индивидуальной жизни в сравнении с интенциональностью и характером? Или, иначе, каковы истоки этих последних, если попытаться отыскать их не только и не столько в социальном (отдавая, впрочем, ему должное), сколько в самом процессе индивидуального бытия?
Будет естественно вновь обратиться в связи с этим к тем трудам, о которых мы уже упоминали, когда вели речь о проблеме целостного понимания человека.
"Проявления личности во внешнем мире вполне доступны объективному исследованию",
- утверждает, например, В. М. Бехтерев[19]. "Существующий в личности взрослого человека, - продолжает он, - комплекс следов (прошлых воздействий, сохраняющихся в нервных центрах. - П.К.) от разнообразных внутренних и внешних социальных раздражений служит... высшим определителем отношений человека к окружающему миру и важнейшим определителем его поступков и действий и реакции сосредоточения на тех или других предметах внешнего мира". Этот комплекс, составляя "основное или индивидуальное ядро личности, объединяет и соподчиняет огромное большинство следов, получаемых от воздействия внешнего мира... Этот процесс объединения и соподчинения новых следов основному или индивидуальному комплексу может быть назван индивидуализацией внешних следов... Благодаря тому, что сочетания следов могут получать то или другое направление от индивидуального комплекса личности, происходит в мозгу правильная смена или связанное сцепление следов, приводящее в конце концов к сложной и систематически связной внешней реакции, известной под названием действий и поступков"[20].
Приведем также соображения по этому поводу А. А. Ухтомского. "Доминанта - это господствующая направленность рефлекторного поведения субъекта в ближайшей его среде". Она "в пределах высшей нервной деятельности, - процесс, подготовляющийся и накапливающийся продолжительной подготовкой". Это - "напряженная масса нервной активности сама по себе как будто хаотическая и однако таящая совершенно определенную направленность последующих реакций; чтобы вполне конкретно понять ее в каждом отдельном случае надо знать давнюю историю, которую несет человек за своими плечами (курсив мой - П.К.)". И далее: "Благодаря всегдашнему присутствию доминантной установки в деятельности нервной системы, последняя... всегда влечет некоторую "субъективность" своего носителя относительно ближайшей среды, что не дает ему заметить в этой среде того, что он заметил бы при другой установке. Но именно благодаря такой односторонности и как бы "субъективности" относительно ближайшей среды, субъект может быть прогрессивен на взятом пути и видеть лучше вдали, чем тот, кто более "объективен в своей ближайшей среде"[21].
Нетрудно заметить, что "индивидуальный комплекс личности" как связная совокупность следов, оставляемых в нервных центрах внешними воздействиями, обусловленные им поступки и, в частности, выделяемая В. М. Бехтеревым "реакция сосредоточения", вполне удовлетворительно коррелируют с предложенным нами пониманием жизненного опыта человека, сосредоточенного в характере, а также - с понятием направленности его действительного бытия. Вполне очевидна связь этих категорий и с представлениями А. А. Ухтомского о доминанте как "направленности рефлекторного поведения субъекта" во внешней среде, детерминированной всей его историей. Сам факт существования подобных "нервно-психических процессов" (В. М. Бехтерев) свидетельствует, как представляется, о том, что эта их специфика происходит в конечном счете из особенностей "внешних импульсов", из реального сущностного единства объективных явлений конкретной жизни личности и "способности" последних в ходе взаимодействия индивидуального и социального "выстраиваться" в определенный ряд, с одной стороны, создавая возможность развития реакции сосредоточения, доминанты, а с другой, - являясь основанием для оценки данного человека как своеобразного характера.
Наше понимание направленности бытия конкретного индивида в известной мере опирается также и на созданную Д. Н. Узнадзе теорию установки, под которой понимается "... не какое-нибудь... частичное содержание сознания субъекта, а целостная направленность его в определенную сторону на определенную активность. Словом, это, скорее, установка субъекта как целого, чем какое-нибудь из его отдельных переживаний, - его основная, его изначальная реакция на воздействие ситуации, в которой ему приходится ставить и разрешать задачи". Важно отметить, что "установка не является феноменом сознания... Она должна представлять собой, скорее, некоторое общее состояние, которое касается не отдельных каких-нибудь органов субъекта, а деятельности его как целого"[22]. Д. Н. Узнадзе подчеркивает, что в понятии установки "мы имеем дело, несомненно, с существенным фактом, определяющим в значительной степени структуру поведения человека"[23].
Вместе с тем "... структура установки... не представляет собой ничего рокового и неизменного. Наоборот, она может подвергаться существенным изменениям... Но для этого необходимы более или менее резкие переломы в окружающих человека условиях, изменения, выходящие за рамки обычного течения его жизни"[24].
Предложенное нами понятие положительно-конструктивной направленности жизни, преодолевающей внешние обстоятельства и формирующейся тем самым как определенный характер, отчасти раскрывается категорией "волевого поведения", которое "отличается от импульсивного... тем, что оно имеет предшествующий акту решения период, предназначенный... для того, чтобы создать условия созревания установки, подготовить ее возникновение... В случае воли человек делает не то, к чему принуждает его актуальная потребность, чего ему хочется сейчас, а то, что соответствует общим интересам его "Я" и чего в данный момент, возможно, ему вовсе не хочется"[25].
Наконец, для дифференциации установок "решающее значение имеет прошлое людей - та ситуация, в которой протекала их жизнь, и в которой они воспитывались, те впечатления и переживания, которые имели для них исключительный вес (курсив мой - П.К.)". Это обстоятельство и отражается в мотивации поведения: "отыскивается... именно такое действие, которое соответствует основной, закрепленной в жизни установке личности"[26].
Главным для нашего анализа является в приведенных выдержках то, что единство нервно-психических процессов и поведения как в мгновенном "срезе", так и во времени, не только всегда имеет определенную направленность, выражающуюся в "реакции сосредоточения" (В. М. Бехтерев), "доминанте" (А. А. Ухтомский), "установке" (Д. Н. Узнадзе), но что эта направленность, наряду с воздействиями среды, в которой находится индивид, обусловливается и его прошлым жизненным опытом, его историей.
Понятно, вместе с тем, что простого указания на прошлый жизненный опыт, на индивидуальную историю человека недостаточно. Важно установить саму возможность такого персонального опыта, т.е. показать его соотношение как с общеродовым социальным опытом, так и с индивидуально-родовым, т.е. с родовыми корнями данного человека, ветвями его генеалогического древа.
Поскольку исходным пунктом нашего исследования является индивидуум в процессе его действительной жизни, то зададимся вопросом: из каких составных частей или элементов состоит эта жизнь ("драма", "биография")?
Ее элементом в представлениях, например, А. Грамши является "поступок", Ж. Политцера - "драматический факт", Л. Сэва - поведенческие или жизненные "акты". При этом под поступком, или актом понимается, как отмечает Л. Сэв, процесс, принесший или могущий принести определенные результаты как для личности, так и для общества[27].