Как Толстой изображает внутренний мир человека? Что такое «диалектика души»? Какие формы психологического анализа наиболее характерны для Толстого?

Организуя столь сложное содержание в целое художественного мира, писатель использует принцип свободного временного параллелизма, открытый им еще в «Севастопольских рассказах» – параллельно рассматриваются судьбы героев, военные и мирные сцены. Важнейшим элементом структуры становится «сцена», выполняющая функцию содержательного упорядочения и представляющая собой обычно целый комплекс отношений и переживаний героев. При этом «сцена» у Толстого, в отличие, например, от Достоевского, в принципе не драматургична. Автору «Войны и мира» важно показать не столкновение позиций и сознаний, хотя элементы такого диалога присутствуют в сценах-разговорах ищущих истину героев – Болконского и Безухова, Безухова и Ростова. Для Толстого важнее в такой сцене развернуть свою знаменитую «диалектику души» и вовлечь читателя в волнующий процесс постижения внутреннего мира того или иного персонажа.

В своем творчестве художник стремился разрушить представление о константной определенности характера и в дневниках признавался, что было бы хорошо «написать художественное произведение, в котором бы ясно высказать текучесть человека: то, что он один и тот же, то злодей, то мудрец, то идиот, то силач, то бессильнейшее существо». В последнем романе «Воскресение» Толстой так сформулировал свои сокровенные мысли о человеческой природе: «Люди как реки: вода во всех одинакая и везде одна и та же, но каждая река бывает то узкая, то быстрая, то широкая, то тихая, то чистая, то холодная, то мутная, то теплая. Так и люди. Каждый человек носит в себе зачатки всех свойств людских и иногда проявляет одни, иногда другие, и бывает часто не похож на себя, оставаясь между тем одним и самим собою».

В центре внимания художника – сам процесс душевной жизни персонажа в ее сложности и многослойности. «Главное – работа внутренняя, душевная, и чтобы показана была не оконченная работа, а процесс работы на самом деле», - указывал Толстой в одном из писем 1860 года. Развертывая перед читателем душевное состояние того или иного персонажа – Пьера, Наташи, Андрея или капитана Тушина, художник широко использует форму внутреннего монолога. В характере внутренней речи – сбивчивой, эмоциональной, неупорядоченной – воссоздаются динамика душевного процесса, подробности переживаемых героями чувств. Один из примеров такого монолога – монолог Николая Ростова, охваченного чувством любви к княжне Марье: «Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, - вспомнил он слова губернаторши, - кроме несчасться, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman…дела …путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! Выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения – начал он вдруг молиться».

Нередко состояние какого либо героя передается от лица повествователя, максимально приближенного к его внутреннему миру, раскрывающего этот внутренний мир как бы изнутри. Автор прибегает к такой форме психологического анализа, когда его персонаж потрясен, сосредоточен на каком - то одном сильнейшем переживании. Именно так, к примеру, передается то, что чувствует Пьер после расстрела пленных: «С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в Бога. Это состояние было испытываемо Пьером и прежде, но никогда с такой силой, как теперь…он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти».

Динамика душевного состояния героя нередко раскрывается Толстым и в его речи, в его репликах, обращенных к другому: «Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: - Нет, нет, это так надо…Да, Мари? Так надо…» В этих Наташиных – «для чего?», «нет, нет», «да», «так надо», в ее вопросах княжне и самой себе автор блестяще отражает состояние радостного смятения героини после признания Пьера, предчувствие счастья и боязнь сделать что-то не так. Или такая реплика Пьера, передающая, по существу, этапы становления определенного внутреннего состояния, которое герой ощущает как странное: «Да, да, на войну, - сказал он, - Нет! Какой я воин! – А впрочем все так странно, так странно!»

Чтобы добиться от читателя большего эмоционального отклика, Толстой-художник, выстраивая сцену, мастерски достигает эффекта настоящего времени: мы, включенные писателем в происходящее, вдруг начинаем ощущать, что становимся очевидцами здесь и сейчас развертывающегося процесса внутренней работы героев, а, через это – и самого движения, течения времени. «Все люди действуют, живут во времени. Момент настоящего для всех и всегда один и тот же, следовательно все люди неразрывно связаны и равны между собой», - писал Толстой, объясняя еще один важный момент своего психологического метода. Люди связаны между собой и похожи друг на друга. По своим человеческим качествам, по своей «похожести» они у Толстого объединяются, группируются в общности. Поэтому, несмотря на то, что художник при изображении героев учитывает всю «невыразимую сложность» человеческих характеров, в его книге совершенно отчетливо просматриваются «полюса», к которым тяготеют те или иные персонажи. Любой внимательный читатель безошибочно сможет определить, кто из героев принадлежит «положительному», а кто - «отрицательному» полюсу.