История о Казанском царстве»

Полный вариант ответа.

Возникновение «Истории о Казанском царстве», или «Казанского летописца» следует отнести к 1564-1565гг. Сохранилось свыше 230 списков данного произведения, где излагается судьба Казанского царства со времени его основания волжскими болгарами до завоевания его Грозным в 1552г. Заключает в себе много исторического материала, почерпнутого из летописных и др. письм. источников, в тоже время является произведением, представляющий чисто литературный интерес. Манера описания воинских картин и отдельных эпизодов взята из повести о Царьграде Нестора-Искандера, повестей о Мамаевом побоище, поздних летописей, Хронографа и т.д. В то же время отразила торжественную стилистику произведений макарьевского периода и использовала в немалом кол-ве приемы и стиль устной поэзии и предания казанских татар.

Автор, судя по его заявлению, русский, попавший в плен к казанцам, пробывший в плену 20 лет и после взятия Казани Грозным поступил к нему на службу. Автор – горячий приверженец Грозного, враг княжеско-боярской верхушки. Во вступлении к «Истории» называет ее «красной, новой и сладкой повестью». «История» написана человеком, обладающим незаурядным поэтическим вкусом и любовью к образной, художественной речи(плач казанской царицы, которую насильно провожают от города Свияжска к русскому рубежу «горе тебе, горе, град кровав…» сравнивает падение венца с главы града с овдовевшей женой, град падет, как зверь без главы). Тут же присутствует морализация, косвенно направленная к апологии русской государственности(всяко царство царем премудрым здержается). Вслед за этим царица вспоминает былое величие казанского царства, плач заканчивается риторическим восклицанием («…возму птицу борзолетную, глаголяще языком человеческим, да послет от мене ко отцу моему и матери, да возвестит случшаяся чаду их»).

Близко к стилю жития Алексея человека божия передается скорбь царицы Анастасии, проводившей своего мужа-царя в поход на Казань (сравните речи скорбящих и ждужих Алексия домой мать и жену): возвратившись в свои палаты, «аки ластвица во гнездо свое, с великою тугою и печалью и со многим сетованием»,она «аки светлая звезда темным облаком, скорбию и тоскою крывся в полате своей, в ней же живяше, и вся оконца позакры и света дневного зрети не хотя, доколе царь с победою возвратится ... »

С большой экспрессией изображает «история» былые насилия казанцев над русской землёй. Отсюда, нужно думать, известный писатель времени «смуты» Авраамий Палицын почерпнул яркое описание насилий и неистовств, творившихся, по его словам, на Руси в пору второго самозванца.

В типичном, уже знакомом нам стиле повести о взятии Царьграда Нестора-искандера автор описывает неоднократные приступы, которыми сопровождалась осада Казани. Мотив «смертной чаши», возникающий при плаче казанцев, убедившихся, что они потеряли свою независимость, знаком нам из повести о разорении Рязани Батыем. Воинский пыл русских воиск изображается очень красочно, они сравниваются с орлами, ястребами, со зверьми, скачущими по пустыне.

Наконец, очень картинно нарисован апофеоз, который устраивается Грозному, когда он возвращается в Москву после победы над Казанью, всё московское население во главе с духовенством и всей знатью выходит навстречу царю. Царь на коне, со всем величием и славой, все падают в приступе поклонения. Одет царь очень величественно, в серебряную одежду, златой венец. Далее с реалистическими подробностями показано, как московский народ любуется шествием (народ залезает на храмины, покровы).

Покорение русскими Казанского царства и сведение счетов с некогда грозной для Руси татарской силой было как бы завершительным торжеством московской политики. Народная песня связывает венчание Грозного с взятием Казани.

Элементы устно-поэтического стиля в «Истории» дают себя знать в таких эпитетах, как реки «медвяны», «земля-мати», поле «чистое», девицы «красныя», кони «добрые», светлицы «высоки» и т. д. Отголосок устной поэзии слышится и в таких выражениях, «род и племя», враги - «гости немилые», богатства - «гор тая», «пьет чермно вино и меды сладкия», а также в изображении торжественного въезда Грозного в Москву.

Несмотря на общую торжественность стиля «Истории», нет и в помине того витийственного словотворчества в духе традиционного «плетения словес», которое мы находим в «Степенной книге». Встречающиеся здесь случаи искусственного словообразования, вроде «мужесовершенние», «скотопажие», «окораж» «грямовение», «убегжество», «храбросерд», «крепкорук», «многодаровит», сравнительно очень редки. Зато попадаются выражения, взятые из обыденной разговорной речи: «во вся тяжкая звони», «стар да мал», «брань не худа» и др.

«История о казанском царстве» едва ли не впервые после длительного перерыва вводит в книжное произведение элементы устной поэзии и народной речи. Тут, возможно, решающим оказалось то обстоятельство, что «История» вышла не из официальных кругов, а была делом частной инициативы книжника, не связанного с установившимися стилистическими трафаретами московских книжных центров. Под влиянием боевых картин «Истории о Казанском царстве» и повестей о Мамаевом побоище в конце XVI в. неким псковским иконописцем Василием была написана «Повесть о прихожении Стефана Батория на град Псков».