Гендерная история. Джоан Скот
Проблематика новой культурной истории как истории представлений проявилась в самых разных сферах современного исторического знания. Так, например, формирование гендерной истории было непосредственно связано с рассмотренными выше общими процессами, а последующие изменения отличались ещё большей интенсивностью.
Гендерная история как часть нового междисциплинарного научного направления – тендерных исследований – сформировалась на Западе в конце 70-х – начале 80-х гг. XX в., хотя поиски истоков неизбежно приведут нас в 1960-е гг., когда рамках бурно развивавшегося женского движения новый импульс получило стремление придать феминистскому сознанию собственную историческую ретроспективу. Именно тогда многие молодые учёные Западной Европы и Америки стали заниматься историей женщин, обоснованно полагая, что изучение прошлого, как и анализ современности, должно опираться на информацию, касающуюся обоих полов.
В последующую четверть века история женщин пережила невероятный бум. Публикации по этой тематике получили свою постоянную рубрику в десятках научных журналов. Ежегодно стало выходить в свет множество исследований по всем периодам и регионам, а в обобщающих работах разного уровня освещались практически все вопросы, имеющие отношение к жизни женщин прошедших эпох.
До середины 1970-х гг. господствовало стремление «восстановить историческое существование женщин», написать особую «женскую историю». Приверженцам этого направления удалось раскрыть многие неизвестные страницы истории женщин самых разных эпох и народов, но такой описательный подход очень скоро обнаружил свою ограниченность. Представители другого направления, выдвинувшегося на первый план в середине 1970-х гг., пытались объяснить наличие конфликтующих интересов и альтернативного жизненного опыта женщин разных социальных категорий, опираясь на феминистские теории неомарксистского толка, которые вводили в традиционный классовый анализ фактор различия полов и определяли статус исторического лица как специфическую комбинацию индивидуальных, половых, семейно-групповых и классовых характеристик.
На рубеже 70-х и 80-х гг. XX в. обновление феминистской теории, расширение методологической базы междисциплинарных исследований, создание новых комплексных объяснительных моделей не замедлило сказаться и на облике «женской истории»: были переопределены сами понятия мужского и женского. В 1980-е гг. ключевой категорией анализа становится гендер (англ. gender – род), призванный исключить биологический и психологический детерминизм, который постулировал неизменность условий оппозиции мужского и женского начал, сводя процесс формирования и воспроизведения половой идентичности к индивидуальному семейному опыту субъекта и абстрагируясь от его структурных ограничителей и исторической специфики.
Различие между женскими и гендерными исследованиями определяется содержанием ключевых понятий «пол» и «гендер». Гендерные статус, иерархия и модели поведения не задаются природой, а предписываются институтами социального контроля и культурными традициями, воспроизводство же гендерного сознания на уровне индивида поддерживает сложившуюся систему отношений господства и подчинения во всех сферах. В этом контексте гендерный статус выступает как один из конституирующих элементов социальной иерархии и системы распределения власти, престижа и собственности.
Интегративный потенциал гендерных исследований не мог не привлечь тех представителей «женской истории», которые стремились не только «вернуть истории оба пола», но и восстановить целостность социальной истории. Гендерный подход быстро приобрёл множество сторонников и сочувствующих в среде социальных историков и историков культуры. В результате пересмотра концептуального аппарата и методологических принципов истории женщин родилась гендерная история, предметом исследования которой становятся гендерные отношения. Гендерные историки исходят из представления о комплексной социокультурной детерминации различий и иерархии полов и анализируют их воспроизводство в историческом контексте. При этом неизбежно изменяется общая концепция исторического развития, поскольку в неё включается и динамика гендерных отношений.
Реализация возможностей, которые открывал гендерный анализ, была бы невозможна без его адаптации с учётом специфики исторических методов исследования, без тонкой «притирки» нового инструментария к неподатливому материалу исторических источников, что потребовало от исследователей самостоятельной теоретической работы. Основные методологические положения гендерной истории в обновленном варианте были сформулированы американским историком ДЖОАН СКОТТ в программной статье «Гендер – полезная категория исторического анализа». В трактовке Дж. Скотт гендерная модель исторического анализа состоит из четырёх взаимосвязанных и несводимых друг к другу комплексов. Это, во-первых, комплекс культурных символов, которые вызывают в членах сообщества, принадлежащих к данной культурной традиции, множественные (зачастую противоречивые) образы. Во-вторых, это нормативные утверждения, которые определяют спектр возможных интерпретаций имеющихся символов и находят выражение в религиозных, педагогических, научных, правовых и политических доктринах.
В-третьих, это социальные институты и организации, в которые входят не только система родства, семья и домохозяйство, но и рынок рабочей силы, система образования и государственное устройство. И, наконец, четвёртый конституирующий элемент – самоидентификация личности. Так выстраивается уникальная синтетическая модель, в фундамент которой закладываются характеристики всех возможных измерений социума: системно-структурное, социокультурное, индивидуально-личностное. Последовательное развертывание этой модели во временной длительности призвано реконструировать историческую динамику в гендерной перспективе.
Введение в научный оборот новой концепции не только оживило дискуссию по методологическим проблемам истории женщин, но и выявило в ней самые «горячие» зоны. Особую остроту приобрёл вопрос о соотношении понятий класса и пола, социальной и гендерной иерархий, мифологии, истории. Решения фундаментальных проблем гендерно-исторического анализа требовали практические потребности далеко продвинувшихся конкретных исследований. Эти исследования показали, с одной стороны, многообразие ролей женщин в экономических, политических, интеллектуальных процессах, с другой – противоречивое воздействие этих процессов на их жизнь, а также выявили существенную дифференцированность индивидуального и коллективного опыта, проистекающую из взаимопересечения классовых и гендерных перегородок, социальных, этнических, конфессиональных и половых размежеваний.
В тематике гендерной истории отчётливо выделяются ключевые для её объяснительной стратегии узлы. Каждый из них соответствует определённой сфере жизнедеятельности людей прошлых эпох, роль индивидов в которой зависит от их гендерной принадлежности: «семья», «труд в домашнем хозяйстве» и «работа в общественном производстве», «право» и «политика», «религия», «образование», «культура» и др. В центре внимания оказываются важнейшие институты социального контроля, которые регулируют неравное распределение материальных и духовных благ, власти и престижа в историческом социуме, обеспечивая воспроизводство социального порядка, основанного на тендерных различиях. Особое место занимает анализ опосредованной роли гендерных представлений в межличностном взаимодействии, выявление их исторического характера и возможной динамики. Специфический ракурс и категориальный аппарат гендерных исследований определяется соответствующим пониманием природы того объекта, с которым приходится иметь дело историку, и возможной глубины познания исторической реальности.
Критический момент, которому предстоит определить будущее гендерной истории, состоит в решении проблемы её сближения и воссоединения с другими историческими дисциплинами. Признаки продвижения к позитивному решению этого вопроса проявляются, в частности, в том, что главные узлы проблематики гендерной истории возникают именно в точках пересечения возможных путей интеграции «истории женщин» в пространство всеобщей истории. Такие перспективы отчетливо просматриваются в историях материальной культуры и повседневности, а в последнее десятилетие – в историях частной жизни и индивида. Внимание исследователей привлекают гендерно-дифференцированные пространственные характеристики и ритмы жизнедеятельности, вещный мир и социальная среда, специфика мужских и женских коммуникативных сетей, магические черты «женской субкультуры», «мужская идеология» и др.
Центральное место в гендерной истории занимает проблема соотношения приватного и публичного. Антропологи и социологи фиксируют частичное или полное совмещение оппозиции мужского-женского и дихотомии публичного-приватного в разных культурах и обществах. Гендерные историки опираются на антропологические исследования, связывающие неравенство полов непосредственно с функциональным разделением человеческой деятельности на частную и публичную сферы и с вытеснением женщин из последней. Рассматриваются различные исторические модели соотношения приватного и публичного, отражающие распределение власти, престижа и собственности. Власть трактуется в широком смысле – как способность воздействовать на людей для достижения своих целей – и рассматривается с точки зрения возможности оказывать влияние на принятие решений и действия других людей или групп.
Понятие «women's power» (власть женщин) используется в работах, анализирующих роль женщин в экономике, их воздействие на принятие политических решений, а также особенности так называемых женских сетей влияния, под которыми понимаются межиндивидные связи между женщинами. Эта же концепция применяется при изучении способов активного влияния женщин на изменение и передачу новых культурных стереотипов.
Очень редко обладая формальным авторитетом, женщины действительно располагали эффективными каналами неформального влияния. Они устанавливали новые семейные связи; обмениваясь информацией и распространяя слухи, формировали общественное мнение; оказывая покровительство, помогали или препятствовали мужчинам делать политическую карьеру; принимая участие в волнениях и восстаниях, проверяли на прочность официальные структуры власти и т. д
Инструменты и формы этого влияния рассматриваются в рамках различных моделей соотношения приватного и публичного, отражающих распределение власти, престижа и собственности через систему политических, культурных, экономических институтов, которая в каждом обществе определяла конкретно-историческое смысловое наполнение понятий мужского и женского.
Во многих работах исследуются нормативные предписания, гендерная идеология и расхожие представления о женщинах, которые обычно фиксируют сугубо мужской взгляд на этот предмет и, несмотря на наличие внутренних противоречий, рисуют в целом негативные стереотипы мужского восприятия и навязываемые социумом модели женского поведения, жёстко ограничивающие свободу выражения. Мыслители всех эпох старались определить, что отличает женщин от мужчин, и создать идеалы женского поведения и репрезентации. Их идеи были зафиксированы в религиозной литературе, научных и философских трактатах, поэтических и других произведениях, которые сохранялись и передавались последующим поколениям, что не только делает их доступными для исторического анализа, но означает, что эти идеи оказывали свое влияние на сознание людей во все последующие эпохи и периоды истории.
Идеи тех авторов, которые считались высшими и непререкаемыми авторитетами, не только отпечатывались в умах большинства мужчин и женщин, не способных сформулировать и увековечить свои собственные мысли, но и служили основой для юридических норм, регламентировавших поведение. Эти авторские мнения уже не считались таковыми, а рассматривались в качестве религиозной истины или научного факта, в особенности, когда извлекаемые из них правила поведения вводили действия женщин в те границы, которые соответствовали расхожим понятиям мужчин. Многие из этих представлений были унаследованы от античных и средневековых писателей и религиозных мыслителей. И хотя по другим вопросам суждения этих авторов существенно разнились, в том, что касалось женщин, царило редкостное единодушие: они рассматривали женщин как определённо низших по сравнению с мужчинами существ и обеспечили последующие поколения бесчисленными примерами отрицательных свойств женского характера. Вся гендерная идеология строилась на взаимосоотнесённых концепциях, одним своим полюсом обращенных к женщинам, а другим – к мужчинам, но видимая её сторона имела «женский» образ, поскольку её творцы предпочитали рассуждать о противоположном поле.
В основе всех их идей относительно женщин и опиравшихся на эти идеи законов лежали понятия, в которых мужчины осознавали собственные гендерные характеристики.
Одно из наиболее активно разрабатываемых направлений гендерной истории сосредоточено на изучении «мира воображаемого» – массовых, обыденных, стереотипных представлений о тендерных ролях и различиях. Это направление тесно связано с крутым поворотом в современном гуманитарном знании и новым сближением истории и литературы. Некоторые исследователи, признавая условность всех литературных жанров, считают одинаково непродуктивным как отрицать всякую связь между художественными образами и действительностью, так и видеть в литературных произведениях прямое отражение реальных отношений или массовых представлений. Механизм взаимодействия литературы и жизни понимается так: условные литературные персонажи не были прямым отражением общественных взглядов, но могли играть активную роль в их формировании, оказывать влияние на поведение современников и даже представителей последующих поколений. С одной стороны, в литературных произведениях отражаются меняющиеся представления о мужском и женском, а с другой – сама литература активно содействует изменению тендерных представлений.
Концепции других гендерных исследований гораздо ярче обнаруживают свои постмодернистские истоки: представление о непрозрачности любого текста (как и самого языка) и его нереференциальности относительно объективной действительности, подчеркивание роли знаковых систем в конструировании реальности – вплоть до сведения всей гендерной истории к истории гендерных представлений. В этой связи особый интерес представляют попытки соединить литературоведческий анализ с подходами и достижениями социальной истории. Инициатива в этом направлении принадлежит тем исследователям, которые стремятся уйти от дуализма представлений и реальности, литературы и социального фона, индивида и общества, культуры элиты и народной культуры, творчества и восприятия (или производства и потребления) культурных текстов, и убедительно демонстрируют глубокое знание социально-исторического контекста, в котором были созданы литературные произведения. В их работах социальные отношения и представления, структурирующие этот контекст, рассматриваются отнюдь не в качестве необязательного общего фона, без которого можно было бы обойтись при прочтении литературного текста, если понимать последний как «вещь в себе». Напротив, именно им отводится определяющая роль в отношении всех видов коллективной деятельности (в том числе и языковой) и – опосредованно – в формировании гендерного сознания.
При этом наиболее многообещающими, с точки зрения истории гендерных представлений и гендерной идентичности, являются исследования, максимально использующие не только выдающиеся памятники литературы, но и произведения второго и третьего рядов.
Важным средством поддержания гендерной асимметрии, помимо прямого насилия, являлся контроль над женской сексуальностью в самом широком смысле, во всех её действительных и мнимых проявлениях. Общество контролировало сексуальное поведение своих членов с помощью богатого набора инструментов: от светских и церковных судов до народных обрядов, каравших нарушителей моральных норм публичным унижением. И если суды действовали на основе законов или канонов, то добровольные блюстители общественной нравственности исходили из собственных групповых представлений и местных обычаев. Стандарты того, что считалось приемлемым сексуальным поведением, варьировались по странам и социальным группам, но каковы бы они ни были, преступившая их женщина рисковала, прежде всего, своей репутацией. Конечно, позитивные и негативные образцы женского поведения устанавливались мужчинами, но они внедрялись и в сознание женщин и усваивались ими наравне с другими культурными ценностями в процессе социализации. Наряду с моральными стимулами конформизма важную роль, бесспорно, играло и то обстоятельство, что материальное и социальное благополучие женщины во многом зависело от её соответствия эталону добропорядочной жены и матери и от противодействия тем, кто уклонялся от этого стандарта.
Старая народная мудрость, которая присутствовала (с незначительными нюансами) в фольклоре всех европейских этносов и утверждала, что «внешний мир» принадлежит мужчине, а место женщины дома, задавала индивиду целостную культурную модель, всеобъемлющий образ, который, как и все ему подобные, помогал упорядочивать жизнь, придавая смысл хаотичной и запутанной действительности, воспринимать и толковать переживаемые события, выстраивать линию поведения. Женщины, как правило, хорошо знали свое место в «мужском мире», поскольку эта фраза лишь резюмировала некую совокупность предписываемых им моделей поведения, которые неизбежно подразумевали соответствующие обязательства, ограничения и запреты.
Гендерная история мужчин, призванная дополнить женскую, во многом проходит тот же путь, но гораздо быстрее. Именно с позиции «истории мужчин» можно убедительно показать, как гендерные представления пронизывают все аспекты социальной жизни, вне зависимости от присутствия или отсутствия в ней женщин. Сегодняшняя проблема состоит в разработке концепций и методов, которые позволили бы совместить гендерный и социальный подходы в конкретно-историческом анализе.
Сохраняя в целом периодизацию, фиксирующую структурные трансформации в обществе, гендерная история делает акцент на различных последствиях этих перемен для мужчин и для женщин. Оказывается, что в более отдалённое время асимметрия гендерной системы была гораздо слабее; в эпохи, которые традиционно считаются периодами упадка, статус женщин относительно мужчин отнюдь не снижался, а в так называемые эры прогресса плоды последнего распределялись между ними далеко не равномерно. Однако при такой постановке проблемы, несмотря на несовпадение фаз исторического опыта мужчин и женщин, задача периодизации исторического развития отходит на второй план, и речь идёт главным образом о его оценке и реинтерпретации.
Траектория движения историографии второй половины XX в. фиксирует следующие вехи: от якобы бесполой, универсальной по форме, но по существу игнорирующей женщин истории – к её зеркальному отражению в образе «однополой», «женской» истории, от последней – к действительно общей гендерной истории, и далее – к обновленной и обогащенной социальной истории, которая стремится расширить своё предметное поле, включив в него все сферы межличностных отношений. По существу, речь идёт о новой исторической дисциплине с исключительно амбициозной задачей – переписать всю историю как историю гендерных отношений, покончив разом и с вековым «мужским шовинизмом» всеобщей истории, и с затянувшимся сектантством истории «женской».
Развитие гендерной истории дало мощный импульс полемике о возможных путях интеграции новой дисциплины в историю всеобщую. Гендерно-исторический анализ вносит неоценимый вклад в то преобразование целостной картины прошлого, которое составляет сегодня сверхзадачу обновленной социокультурной истории.