Сравнительно-историческое языкознание
Возникновение сравнительно-исторического языкознания.
Можно сказать, что наиболее раннее знакомство Европы с подлинно научным языкознанием, основой которого были основательно забытые за время средневековья, произошло в конце 18 века и очень большим толчком здесь явилось знакомство европейцев с санскритом. Произошло это благодаря двум ученым, прежде всего, один из них работал в Индии монахом и соответственно пытался в своих докладах в Рим говорить о том, что, по его мнению, есть общее между санскритом, который он изучал в Индии и известными Европе древними языками латынью и греческим. Эти идеи не особо были поддержаны Папой, и кроме того это были 80-егоды 18 века, время французской буржуазной революцией, переворота Наполеона. В общем, идеи повисли в воздухе и, когда значительно уже позднее, в первой трети 19 века появились первые труды, касающиеся этой проблематики, то было уже несколько поздно, их опередили англичане. В частности такой выдающийся представитель Ост-индской компании как Уильям Джонс. Сэр Уильям Джонс по существу работал бухгалтером В Ост-индской компании, клерком, но весьма интересовался местными языками и на свои деньги нанял учителей, которые обучали его санскриту и разного рода новым языкам, но прежде всего интересовал санскрит. А еще в Европе, он, обучаясь в гимназии, как-то познакомился с древнеперсидским. Ну латынь и греческий тогда изучали повсеместно, поэтому он был с ними достаточно хорошо знаком. Изучение санскрита привело Джонса к догадке о том, что возможно сходство и лексически и на уровне грамматики между древними языками Европы и санскритом не случайно. Может быть, санскрит, как и греческий и латынь, являются продуктами некоего единого архаичного языка, которого более не существует, но все они восходят к нему как к своей основе. Это было совершенно революционное заявление и речь Джонса, произнесенная где то в середине 80х годов 18 века, вызвала большое волнение среди филологов и не только филологов в Индии, сделал доклад в Калькутте, а потом повторил его на заседании английского королевского общества в Лондоне. Это был полный переворот в сознании людей. Оказалось что язык столь далекой и представлявшейся загадочной Индии, возможно, родственен языкам классической Европы. Именно с этого времени начинается интенсивное знакомство европейцев, во-первых, с филологическими, имевшими какое-то отношение к филологии, и не обязательно только филологическими трудами древних индийцев и основательное знакомство с грамматикой Панини. Вот на этой основе в первой трети 19 века рождается совершенно научный подход, который стал господствующим на западе. И оставался таковым вплоть до конца 20х - начале 30х годов 20 века. Это сравнительно-исторический подход к языку.
В этом процессе мы наблюдаем несколько этапов. Первый этап - философский, действительно ученые этого направления не были свободны от философских воззрений и прежде всего этот этап связан с именем такого великого немецкого лингвиста, имя которого Бопп. Второй этап можно условно назвать романтическим и это Шлейхер и братья Шлегели (немцы). Третий этап, это уже конец 19 и начало 20 века, это этап младограмматиков, того течения в сравнительно- историческом языкознании, которое противопоставило себя прежним направлениям и именно поэтому получил название «Младограмматической школы», опять в первую очередь родившейся и развивавшейся в Германии, но имевшую массу сторонников в других странах, в том числе и в России.
Учение Гумбольдта.
В этой лекции Захарьин будет говорить о Уильяме фон Гумбольдте. Он был из старинной дворянской семьи и не менее чем Уильям знаменит его брат Александр, путешественник, естествоиспытатель и геолог. Он посещал многие совершенно экзотические страны, занимался разными языками, в основном, чисто практически и снабжал своего брата филолога материалом по разным языкам американских индейцев, ну скажем данными по языку Кави, с острова Ява, образцами полинезийских языков и ряда других. Молодой Гумбольдт, родившийся в 1767 году, обучался в классической гимназии и, закончив ее, поступил в университет Франкфурта на Одере, где стал изучать право. Но проучился на юридическом факультете только год, затем перебрался в университет Геттингена и там, в основном, слушал лекции по филологии, формально он считался студентом факультета юриспруденции, но интересовался гораздо в большей степени филологией и в частности лингвистикой. Параллельно происходившие во Франции события настолько интересовали Гумбольдта, что он не мог не уделять внимания политике, и его первой научной работой была статья, опубликованная в 80 годах 18 века, которая называлась «О границах деятельности в государстве». В ней он приветствовал французскую буржуазную революцию и считал, что это возвращение к республиканским демократиям, которые существовали в Древней Греции типа афинской демократии. Также в Геттингене Гумбольдт завел знакомства с рядом выдающихся людей, философов и поэтов, в частности, познакомился с Шиллером, весьма основательно изучал труды Гегеля, Канта, Шеллинга и других философов. Но постепенно круг его интересов сузился. Тем более, что приход к власти Наполеона вызвал существенное разочарование Г. В политических проблемах и он, в общем-то, в своей частной жизни стал заниматься вопросами языка. Но из ранних его работ было исследование грамматики баскского языка и вообще положение языка басков в Европе. И вопрос о том, находится ли баскский в родстве с другими европейскими языками. Именно Гумбольдт впервые выстроил догадку, что можно обнаружить определенную преемственность или какие-то отдаленные генетические связи между баскским и некоторыми языками Кавказа, в частности грузинского. Брат Александр продолжал снабжать Г. многочисленными образцами различных экзотических языков, в частности текстами представлявшими языки американских индейцев, и Г. довольно активно ими занимался. Тем временем он был назначен директором департамента просвещения и на этом посту он находился достаточно долго. В частности, по его инициативе был создан Берлинский университет, который и ныне носит название братьев. После разгрома Наполеона, он в качестве посла Прусского короля принимал участие во всех конгрессах, которые делили Европу и решали ее дальнейшую судьбу.
Но Г. где то уже к 1820 году решил уйти в отставку и осуществил это намерение и полностью отдался научной деятельности. Уже в середине этого года Г. Прочитал в Берлинской академии наук, который назывался «О сравнительном изучении языков», где он собственно изложил свои основные взгляды на происхождение и развитие языка как такового. Затем последовало еще несколько работ. Работа 24 года была посвящена наблюдением над санскритом, а 3 годами позже он издал работу, которая называлась «О природе грамматических форм вообще и о духе китайского языка в частности». Здесь он впервые попытался обосновать свои типологические взгляды и в частности отнес, как и Бопп, (близкий к нему по взглядам) китайский к языкам без формы, соответственно стоящий на значительно более низкой ступени развития, чем европейские флективные языки. В конце 20х годов Г. составил обширный план исследования языков совершенно экзотических от острова Суматры до острова Пасхи в Тихом океане. И стал всячески собирать самый разный материал.
В своих публикациях этого времени он высказал идею о том, что малайско-полинезийские языки являются промежуточными между индийскими и языками американских индейцев. Затем его внимание привлек язык кави, мертвый научный и поэтический язык острова Ява (теперешняя Индонезия), и он написал трактат посвященный анализу кави. Особенно было интересно его предисловие, в котором он пытался обосновать общие законы развития самых разных языков земного шара. Работа о языке кави вышла уже посмертно, он не успел ее закончить и она появилась уже в 30е годы 19 века и произвела сильнейшее влияние в лингвистическом мире.
Философскими основами лингвистической концепции Г. явились идеи, прежде всего, немецких философов. Это Кант, Гегель и эстетик Шелер. Г. весьма внимательно изучал работу Канта «Критика чистого разума» и особенно его внимание привлекла та мысль Канта, что есть противопоставление вещи для нас и вещи в себе. Вещи в себе воздействуют на наши органы чувств и вызывают ощущение, но в принципе вещи в себе непознаваемы, и, продолжая мысль Канта, Г. писал, что нам не дано познать форму языка во всей ее целостности. То есть полное истинное представление о том, что собой представляет язык получить людям не возможно, можно только приблизиться как то к этому представлению. Кант считал, что знание представляет собой соединение ощущения с понятием. В значительной степени Г. Следовал этим идеям Канта. Считал, что язык имеет органическую природу и одновременно опирается на мысль на понятие, по существу представляя собой такое средостение между миром мысли и миром объектов, вещей.
Следующий философ, который повлиял на Г., был, конечно, Гегель, с его феноменологией духа и представлениями об особой идее, которая проходит определенные стадии, в частности воплощаясь в духе народа. Переводя идеи Гегеля на язык филологии, Г. писал о том, что дух народа и язык народа это одно и то же. Цитата Гумбольдта: «Язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык». Вот эта концепция абсолютного духа, как некоего мистического нечеловекосуществующего мышления, была весьма характерна для Г.
Он постоянно воспроизводит ее в своих сочинениях и пишет о том, что существовало 2 этапа в развитии языка. Древние языки, на которых говорили народы в раннем состоянии, и, по его мнению, эти языки достигли весьма высокой степени развитии. Далее он пишет, что с прогрессом цивилизации в обществе и государстве, языки стали более бедными и менее расчлененными. Это теория двух периодов в жизни любого языка, весьма характерна для идей Г.
Как же Г. понимал связь языка и народного духа и что такое вообще народный дух? Дух народа так сказать довольно много уделяет места этому, это психический склад народа, его образ мысли, философия, наука, искусство, памятники литературы, в общем, всё, что определяет мировоззрение соответствующего народа. А это мировоззрение в свою очередь находит отражение в языке. Дух народа и язык теснейшим образом связаны друг с другом. Одно не существует без другого и если существует и другое. Цитата и работы Г. « Язык есть как бы внешнее проявление духа народа, язык народа есть его дух и дух анрода есть его язык». Развивая эти положения, Г. далее показывает, что язык - некий промежуточные мир, который находится между народом и окружающим его объективный миром. И вот замечательное положение Г., которое потом, через много десятков лет нашло свое продолжение в ряде европейских языковых концепций. Язык писал Г. , любой язык, описывает вокруг народа, который на нем говорит, некий замкнутый круг и из пределов этого круга можно выйти если только вступаешь в другой круг. Эти идеи нашли продолжение в релятивистском учении Сепира Уорфа в США и копенгагенских лингвистов Европы. Язык, по мнению Г., образованный из понятий и представлений определенной части человечества выступает как деятельность, это не вещь, писал он, не какой-то мертвый продукт, а деятельность. Не продукт порождения, а самопорождающая активность. Соответственно порождение предполагало 2 последовательных и одновременных момента: первый - расчленение бесформенной субстанции звука и мысли и формирование артикулируемого звука и языковых понятий, которые соединяются в языке. Собственно говоря, этот процесс соединения звуков и понятий в единое целое и представляет собой второй момент складывания порождения языка. Поэтому язык по Гумбольдту это не продукт деятельности (эргон), а сама деятельность (энергия), поэтому настоящее определение языка может быть только генетическим. «Язык это непрерывная деятельность духа, которая стремится превратить звук в выражение мысли».А раз это деятельность, связанная с обществом, то это коллективное явление, социальное и язык как явление коллективное воздействует на индивида. Поэтому в языке заложено противоречие, это одновременно нечто общественное и нечто индивидуальное. Чем отчетливее связи между языком, мышлением и общественным коллективом, тем меньше элемент принуждения, тем меньшую роль играет индивидуальные проявления. Г. был одним их первых, кто обосновал идею системного характера языка. В языке, писал он, нет ничего единичного, каждый отдельный элемент проявляет себя только как часть целого. Поэтому язык во всех его многообразных проявлениях, можно понять только тогда. Когда полностью рассмотрены все связи каждого элемента языка с другими элементами, все отношения все ценностные понятия. Но вот его конкретный образ, язык писал он, можно сравнить с широкой тканью, где каждая нить более или менее переплетена с другими нитями. Человек касается только одной части этой гигантской ткани, но всегда поступает так, как если бы у него перед газами было все, чем это часть состоит в неизбежной связи.
Еще одной заслугой Г. Является создание знаковой теории языка.В своей первой работе он писал, что язык есть одновременно и отражение и знак. Слово это знак отдельного понятия, но невозможно представить себе, чтобы создание языка начиналось с обозначения словами предметов внешнего мира. Для того чтобы слово стало словом, оно не просто должно быть обличено в звуковую оболочку, но и должно собой представлять единство звучания и понятия. Слово является не эквивалентом чувственно воспринимаемого предмета, а пониманием этого предмета. Таким образом, слово как элемент языка определено характерным признаком предмета, который лег в основу наименования и был закреплен в языковой практике. Характерных признаков, которые легли в основу наименования, может быть множество, и разные языки, писал Г., используют разные характеристики. В санскрите слон называется «дважды пьющий» или другое его название «двузубый» или «рукастый», и во всех этих случаях указывается на разные понятия, хотя имеется в виду один и тот же реальный предмет. Если значение слова мотивировано пониманием предмета, то есть его понятием, то звуковая форма произвольна. Она всего лишь представляет собой закрепленное в языке и определенным образом оформленное понятие, закрепленное языковой практикой, общением. Язык, отмечал Г., предвосхищая в этом отношении взгляды гораздо более позднего Соссюра, язык как совокупность его продуктов отличен от актов речевой деятельности. Надо различать язык и речь. Люди как бы говорят на одном языке, но, в то же время, у каждого человека свой язык, и поэтому нужно изучать живую разговорную речь и различать общеразговорное и речь отдельного индивида.
В дальнейшем это положение Г. было очень активно усвоено поздними представителями сравнительно-исторического языкознания - младограмматиками. Они отказались практически от реальности, в вопросе существования языка, полагая, что существует только индивидуальный язык, и никакого нет общего языка. Надо изучать отдельные языки отдельных людей.
Очень значительное место в учении Г. занимало его учение о внутренних формах языка.И понятие внутренней форме одно из самых сложных и, по мнению Г., одно из самых важных в его учении. Но прежде всего в своих работах, он указывает, что язык состоит из множества элементов, любой язык. Множество слов, правил, всяких аналогий разнообразных исключений и тд. Что-то есть, что объединяет эти части в единое функционирующее целое. Вот это что-то, соединяющее части в целое, и есть форма языка. Таким образом, внутренняя форма для него - это специфичный для данного языка способ объединения звукового материала и психического содержания, духа народа. Г. подчеркивает, что форма языка это не что-то постоянное, неменяющееся, будучи способом объединения звукового материала и духа народа, форма языка претерпевает изменения во времени и пространстве. Это сугубо индивидуальный способ, посредством которого народ выражает в языке мысли и чувства. В более поздних работах Г. дает несколько другое определение понятию «внутренняя форма». Под формой языка он понимает совокупность всех языковых элементов и в индивидуальном их использовании и в общественно закрепленном употреблении. Все языковые элементы входят в понятие внутренняя форма не как изолированные факты, а как части единого целого. Вот цитата из него «Форма языка есть восприятие отдельных элементов языка в их духовном единстве». Но соглашаясь с Кантом относительно вещи в себе и ее непознаваемости, Г. указывает, что нам не дано познать форму языка во всей целостности, так как никакое описание языка не может быть полным, оно всегда частично и всегда относительно. Сам же язык по Г. является ничем большим, чем форма. Таким образом, под формой языка имеется ввиду не только грамматическая форма, но и лексика. Отлитость конкретных слов в данном языке в данной форме - это тоже внутренняя форма языка. По Г., различие между грамматикой и лексикой имеет лишь практическое значение при изучении языков. Для познания Языка с большой буквы, языка вообще нет ни границ, ни правил. То, что в одном языке грамматика, в другом может оказаться лексическими законами. Поэтому понятие формы языка у него выходит далеко за пределы грамматики и лексики, как отдельных областей языка и представляет собой нечто обще универсальное.
Внутренней форме языка противостоит внешняя форма. Она является представлением материального внешнего мира. Внутренняя форма языка это формальная организация психической субстанции характерная для данного языка. А внешняя форма - это мир, с которым имеет дело носитель данного языка. По существу в этих определениях Г. предвосхищает идеи де Соссюра с его делением лингвистики на внутреннюю и внешнюю. Процесс соединения звуков и мыслей по Г. начинается уже с самого первичного элемента, с артикулируемого звука. Звук становится артикулированным только вследствие процесса оформления. Животным не нужны артикулированные звуки, поэтому они не пользуются связной речью. В нечленораздельном звуке, которым пользуются животные, есть некоторая проявляющая себя чувствующая сущность, но мыслей там нет. Только в членораздельной речи людей присутствует мыслящая субстанция. В отличие от животных у человека наблюдается четкая определенность речевого звука. Эта четкая определенность необходима разуму для восприятия предмета. Если звук порождается намерением и способностью значить, если он оформляется, то есть подвергается воздействию мысли, то язык становится артикулированным, обладает определенной функцией и обладает способностью означать. Таким образом, звуковая форма это ведущий принцип различия языков. Надо изучать звуковые формы конкретных языков и надо изучать внутреннюю форму соответствующего языка, как чего-то непосредственно связанного с понятиями, с внутренними духовными символами. Изучение описания связей звуковой формы с понятием, по его мнению, и составляют главную задачу языкового анализа. Обозначить понятие звуком по Гумбольдту, это значит соединить две вещи, которые никогда не могут полностью перейти одна в другую. Тем не менее, понятие не может отрешиться от слова, точно также как человек не может скинуть с себя своей физиономии. Слово, пишет он, это индивидуальная физиономия понятия, которое захотев сбросить его с себя, только бы переменило одно слово на другое, а значит, явилось опять-таки в слове. Звук и понятия совершенно различны по природе, и поэтому для их объединения в слове нужно что-то третье. В чем бы они сходились, нужен посредник. Этот посредник всегда берется из области чувства из внешней или внутренней деятельности. Субъект, сталкиваясь с каким либо предметом, с вещью, посредством мысли или в процессе мышления, образует представление об этом предмете. И это представление, противопоставленное субъективному моменту, превращается в объект. То есть представление объективируется, пишет Г., и одновременно оно не отрывается от субъекта. И язык одновременно объективен, обращен к миру вещей и субъективен, обращен к психической жизни индивида, носителя этого языка. Таким образом, и язык, тут он согласен с предшественниками философами, промежуточен между человеком и воздействующей на него природы. Национальный характер языка, по мнению Г., это особый способ соединения мысли со звуком. Поэтому нужно вскрывать эти особые способы, то есть объективировать их и показывать в чем их особенности.
Показав неразрывную связь языка и мышления, Г. отмечал, что между ними есть противоречие. Дух человека постоянно стремится освободиться от уз языка. Слова, как он пишет, стесняют внутренние чувства. Внутренние чувства всегда полнее содержания слов и может быть и наоборот. Отсюда возникают муки слова, когда человек мыслит что-то и не может в полной мере выразить это словами. Поэтому потребность понятия всегда предшествует слову. Поэтому слово - это выражение понятия уже на ступени достаточной ясности этого понятия. Язык - это связь звука с мыслью, но мыслью уже оформленной, готовой для потребления в качестве внутренней формы соответствующего языка.
Отсюда взгляд Г. на понимание, каждый человек образует понятие об одном и том же предмете по-своему, и люди понимают друг друга не потому, что своими словами трогают одни и те же кольца цепи умственных представлений, а потому что они попадают в один и тот же лад умственного инструмента. Например, под словом лошадь мы понимаем одно и то же животное, но каждый из нас соединяет с этим словом свое особое представление. И процесс понимания возможен только потому, что способ соединения понятия со звуком общий для определенного народа, установлена единая национальная форма, в которой умственная особенность одного народа отличается от подобной особенности всякого другого. Поэтому понятие отражает то общее, что запечатлелось в сознании определенного коллектива людей одинаковым образом. Оно и делает возможным взаимопонимание и, соответственно, процесс коммуникации.
Вместе с тем Г. подчеркивает, что первоначальные истоки языка - это непостижимая тайна. Человек есть человек только благодаря языку. А для того чтобы создать язык, он уже должен быть человеком. Поэтому язык - это божий промысел. Его нельзя придумать, его нельзя признать самостоятельным творением человеческого разума. Это также не какой-то акт произвола или непосредственного самосознания человека. Конечно, совершенствование человека отражалось и в совершенствовании языка и соответственно практические потребности людей привели к тому, что изменялся в лучшую сторону и язык. Но само происхождение языка, безусловно, вне человеческого контроля, и бесполезно задумываться над тайной его появления. Г. указывал, что отдельный индивид всегда зависит от своего целого: от народа, от племени, от всего человечества. Жизнь индивида, с какой стороны ее не возьми, всегда связана с обществом. Поэтому язык имеет социальную природу, он развивается только в обществе. И человек понимает себя постольку, поскольку знает, что его слова понятны и другим. Асоциальный характер языка в свою очередь, определяет его функции: это функции называния и функции коммуникации.
Язык функционирует в качестве обозначения предметов и одновременно как средство общения. Язык, пишет Г., это не произведение деятельности, не дело народа, а дар, предназначенный в удел народу его судьбой. Язык происходит из глубины его индивидуальности из деятельности. Таким образом, говорить, что люди контролируют развитие языка едва ли возможно, язык развивается по своим законом, но он теснейшим образом связан с человеческой деятельностью. Условия возникновения языка допускают разнообразие его структуры, и это разнообразие практически не допускает полной классификации языков. Такая классификация всегда приблизительна, по Гумбольдту, она всегда создается с трудом еще и потому, что не все языки изучены и не все, что мы знаем, позволяет установить связи с разноструктурными языками. Поэтому типологически можно выстроить соответствующую схему, но она будет весьма приблизительной. Сделав, таким образом, оговорки, Г., в зависимости от особенностей строения слова и от структуры предложения, предложил следующее деление языков мира.
Оно предполагает всего 4 типа языков: флективные, изолирующие (аморфные), агглютинативные и инкорпорирующие. Выделив эти типы, Г. ставит вопрос об их соотношении. Наиболее совершенный с его точки зрения - языки флективные, так как в них полнее всего проявляется синтез внешней и внутренней формы. Среди флективных языков наиболее близки к идеалу языки индоевропейские или санскритские. В них единство слова обуславливается внешней и внутренней флексией, тесным слиянием корней и аффиксов и использованием ударения или тонов. Благодаря наличию флексии и четкой грамматической формы, в этих языках легко вычленяются предложения. Сюда можно отнести и семитские языки, в которых представлена чистейшая флексия. Вот это 2 типа строго правильных языков. Им противопоставлены языки неправильные или несовершенные. Это языки агглютинирующие типа тюркских или финских, инкорпорирующие (языки американских индейцев) и изолирующие (китайский). Самымй несовершенный по Г.- китайский, ибо формальные отношения в нем совершенно не выражены.
Ещё цитаты Гумбольдта: «Язык с одной стороны - некая идеальная сущность, находящаяся в умах и душах говорящих на нем людей, с другой - социальное явление, он развивается и существует только в обществе. Формой существования языка является его непрерывное развитие. Язык – не мертвый продукт, а созидательный процесс. Язык системен, каждый отдельный в нем элемент существует только как часть целого». Гумбольдт по существу продолжал средневековые теории знака, но применяя их на новой почве, попытался заложить основы знаковой теории языка. Он отмечал, что язык одновременно и отражение, и знак, поэтому любое слово - двойное единство: звука и понятия. Язык отличается от речевой деятельности. Люди как бы говорят на одном языке и в то же время у каждого человека свой язык.
Антиномии Гумбольдта.
Антиномия - диалектическое противоречие, оно обязательно для языка.
1. Антиномия языка и мышления: с одной стороны, язык – орган, образующий мысль, без языка невозможно образование понятий, а понятие – индивидуальная физиономия слова. С другой стороны, дух человека стремится освободиться от диктата языка, слова стесняют внутренние чувства, это и обогащает язык средствами выражения и позволяет ему развиваться.
2. Антиномия произвольности знака и мотивированности элементов языка: слова – знаки понятий, слова обличены в звуковую форму, при этом звуки и понятия различны по природе (у русских стол, у англ. Table – это совершенно случайные вещи, что доказывает произвольность языковых знаков). С другой стороны, элементы языка всегда мотивированы, обязательно есть какая-то система. Отношения между формой и понятием обусловлены внутренними логическими закономерностями, характерными для языка.
3. Антиномия объективного и субъективного: по отношению к познаваемому язык субъективен, по отношению к человеку – объективен. Этого противоречия никак нельзя избежать. Язык мне принадлежит, потому что я воспроизвожу его собственной деятельностью, но т к я воспроизвожу его так, а не иначе, таким образом, как говорили все поколения, передававшие его друг другу до наст. времени, то меня, конечно, сам язык ограничивает. С другой стороны, то, чем он ограничивает, это принадлежит мне наравне со всеми, так что в каждый данный момент моего индивидуального существования я привязан к языковому коллективу. Язык непрерывно переходит от индивидуального к всеобъемлющему.
4. Антиномия языка как деятельности и как продукта деятельности: Язык нельзя представлять себе в виде мертвого продукта. Это только деятельность, и он вечно возрождается в этой деятельности по своим законам. Язык всегда что-то преходящее, а не статичное. Постоянное развитие – главная основа существования языка.
5. Антиномия устойчивости и движения: Язык вечно изменяется, вместе с тем он необыкновенно устойчив. Поэтому мы можем понимать речь предшествующих поколений, но понимаем, что она не вполне такая, как у нас.
6. Антиномия целого и единичного в языке: Язык одновременно принадлежит и отдельному человеку, и всему говорящему коллективу. Всякий язык раскрывается лишь в своем живом употреблении в речи говорящего, отсюда необходимость изучения живого, народного употребления. Не надо зацикливаться на изучении мертвых языков.
7. Антиномия индивидуального и коллективного: Язык не может быть произвольным творением отдельного человека, он всегда принадлежит целым народам. Но языки можно одновременно считать творением народов и творением отдельных личностей. Язык отражает мировоззрение человека, но человек зависит от коллектива, к к-му принадлежит. Поэтому язык как деятельность предполагает усилия как говорящего, так и слушающего.
8. Антиномия языка и речи: логически вытекает из предыдущей. Язык как целое отличен от отдельных актов речевой деятельности, вместе с тем у них есть некий общий знаменатель.
9. Антиномия понимания и непонимания: дала начало целому ряду лингвистических теорий 20 и 21 веков. Окончательную определенность слова получают только в речи отдельного лица. Но говорящий и слушающий воспринимают одну и ту же вещь с разных сторон, вкладывают несколько различное индивидуальное содержание в одно и то же слово. Поэтому понимание друг друга всегда относительно.
Гумбольдт был сперва недооценен, де Соссюр отодвинул его на второй план, и лишь во втор. половине 20в. попытки возвращения к учению Гумбольдта.