Красно-белые и мертвые, совсем мертвые

Пух, перья и прочая набивка сугробами навалены по всей комнате. Тут же клочья одежды, куски половика, останки бумажных фонариков. Обнаженные провода над стойкой бара время от времени искрят — еще недавно здесь была подсветка. Вообще помещение выглядит так, будто компания плющевых мишек устроила расслабон и в самый разгар веселья кто-то метнул в них ручную гранату. Те, кто выжил, остались без меха.

— Вот это я понимаю, — задыхается Джоди.

Она лежит на кофейном столике, глядя в окно на ночные огни — сверху вниз. На ней ничего нет, если не считать одного рукава от красной кожаной куртки. С головы до пят Джоди перемазана кровью. Следы клыков и царапины на ее теле затягиваются прямо у Томми на глазах.

— Если бы я только знал, — сопит в обе дырки Томми, — я бы давно уже постарался нарастить крайнюю плоть.

Томми, весь в крови, возлежит у противоположной стены на кургане из книг и обломков книжной полки. Тело его все изранено. Из одежды — один носок.

Томми вытаскивает из бедра щепку размером с карандаш и заключает, что зря он проклинал Джоди: быть вампиром вовсе не так плохо. Хоть он и не помнит всего хорошенько, однако такого секса у него в жизни не было, это уж точно. Из книг про вампиров следовало, что им бы только кровушки пососать, это им заменяет все, даже секс. Очередная брехня, вроде того, будто вампиры превращаются в летучих мышей, а текучая вода для них непреодолимое препятствие.

— Ты сама-то была в курсе, что будет? — спрашивает Томми.

— Понятия не имела. — Джоди так и лежит на кофейном столике, словно жертва насилия. Только жертва то и дело посматривает на Томми, улыбается и разговаривает.

— Я думала, мы сперва как следует подкрепимся, а потом завалимся в кино.

Томми запускает в нее окровавленной щепкой.

— Я не про сам секс. Я про то, как все прошло. Ты знала заранее?

— Откуда мне было знать?

— Но ты же провела ночь со своим папиком-вампиром…

Джоди слегка повышает голос:

— Этим я с ним не занималась. Я ночь напролет расспрашивала его о жизни вампиров. Кстати, его зовут Илия.

— Вот ведь как!

— Господи, Томми, кончай скрипеть мозгами. Если слишком много напрягаться, то жизнь сосет, не в кайф, в общем.

Томми возится на своей куче хлама — самое время надуться, но нижняя губа цепляется за клыки. Томми вздрагивает. Если честно, Джоди права. Он всегда чересчур увлекался анализом.

— Извини, — бурчит Томми.

— Живи как живется, — мягко говорит Джоди. — Не старайся разложить все по полочкам, не пытайся всему придумать определение. Просто скажи Let it be, как в песне note 3 .

— Извини, — повторяет Томми. Силясь выкинуть из головы ненужные мысли, он закрывает глаза и прислушивается к ударам сердец — своего и Джодиного.

— Да ладно. А знаешь, с таким сексом жизнь после смерти вполне себе ничего.

Томми ухмыляется с закрытыми глазами:

— Можно и так сказать.

Джоди встает, пересекает комнату и подходит к Томми.

— Вставай. — Она протягивает ему руку. — Только осторожно, у тебя башка почти в стену вошла.

Томми мотает головой. Штукатурка с шелестом сыплется на пол.

— Есть все равно хочется.

Джоди тянет его за руку, и он встает на ноги.

— У меня тоже живот подвело, — жалуется она.

— Плохо дело.

Тут Томми вспоминает, что в нем пульсирует ее кровь, а его кровь пульсирует в Джоди. Следы от ее клыков на плече чешутся, что-то не заживут никак.

Джоди целует место укуса.

— Когда напьешься свежей крови, заживает быстрее.

Желудок у Томми сводит судорогой.

— Ужас, до чего есть хочется.

Джоди увлекает его в спальню, где в углу за корзиной для белья притаился Чет. Только от вампиров не спрячешься.

— Минутку, — говорит Джоди, прошмыгивает в большую комнату и сразу же возвращается.

В руках у нее клочья красной кожаной куртки и разорванные пополам трусики.

— Прости, — извиняется Джоди, — мне как-то неудобно ходить голой перед посторонним.

Томми качает головой:

— Это не посторонний. Это обед.

— Угу. — Джоди умудряется кивать и качать головой одновременно, этакий окровавленный китайский болванчик. — Давай на новенького.

— Я? А где же твоя гипнотическая сила, лишающая животных способности к сопротивлению?

— Сам его лови. Я подожду.

Томми смотрит на нее, на клочья набивки тюфяка, прилипшие к ее белой, заляпанной кровью коже, на перья из лопнувшей подушки, застрявшие у нее в волосах. Он и сам облеплен перьями и еще кошачьей шерстью.

— Знаешь что? Нам бы надо его побрить.

Джоди кивком выражает согласие, не отводя глаз от кота. Гигантского кота.

— Может, сперва примем душ?

— Хорошая мысль. — Томми обнимает Джоди.

— Только душ! Никакого секса!

— А что такое? Запас шампуня иссяк?

— Двери в душ. Они стеклянные.

— Ладно. Но я могу потереть тебе…

— Не надо.

Джоди хватает Томми за руку и тащит в ванную.

Оказалось, нечеловеческая вампирская сила может очень даже пригодиться, когда надо побрить тридцатипятифунтового кота. Парочка фальстартов — пришлось гоняться за вымазанным кремом для бритья животным по всей квартире, — и под руку попалась клейкая лента, очень удобная штука, между прочим. Вот только связанные ею лапы остались небритыми. Когда процедура завершилась, Чет превратился в какую-то недотыкомку в унтах, маленькую, пузатую и большеглазую, — ну просто плод противоестественной любви Голема и домового Додди.

— Пожалуй, всего кота брить не надо. — Томми присаживается на краешек кровати рядом с Джоди. Бритый Чет со связанными лапами лежит перед ними на полу.

— Ну и видок у него.

— Прямо жуть берет, — соглашается Джоди.

— Давай соси ты. А то у тебя раны не затягиваются.

У самой-то Джоди все царапины, засосы и любовные укусы рассосались за милую душу. Если бы не крем для бритья в волосах, она была бы прямо конфетка.

— А как? — недоумевает Томми. — Куда кусать-то, я и не знаю.

— Попробуй за шею, — советует Джоди. — Только сначала нащупай вену языком, а потом кусай.

Голос ее звучит уверенно, но она и сама толком не знает, как браться за дело в данном случае. Просто Джоди обожает обучать Томми основам вампиризма и обожает его воспитывать. Должен же он наконец повзрослеть.

У зрелых людей, не мальчишек, в квартире все в порядке с электричеством и телефоном. Быть наставницей — это так возвышенно и ответственно, особенно после череды юнцов — от металлистов-анархистов до богатеньких мажоров, — которые и без нее знали, как им жить, и для которых она была вроде мебели. Хорошо бы еще во время урока по высасыванию крови из животных обернуться летучей мышью — конечно, если бы Джоди могла. Не так противно было бы. Единственный раз в жизни она совсем уже было собралась полакомиться кровью животных — это когда Томми приволок из китайского квартала двух здоровенных живых черепах, — но толстый панцирь явно было не прокусить, она и пробовать не стала. Томми дал черепахам клички, Скотт и Зельда, но что толку. Сейчас Зельда украшает собой газон в районе Пасифик-Хайтс, а Скотт в виде бронзовой фигуры обретается по соседству со старым вампиром в большой комнате. Фигуру отлили скульпторы-байкеры с первого этажа, что и навело Томми на мысль изготовить из бронзы статую старикашки и Джоди.

— А мы точно все правильно делаем? — интересуется Томми, склонившись над котом.

— То есть ты же сама говорила, что нам следует охотиться только на больных и слабых, у кого аура черная. А у Чета аура розовая и блестящая такая.

— С животными все как-то иначе.

Джоди понятия не имеет, как там дело обстоит со зверушками. Однажды она проглотила мотылька — но тот сам в рот залетел. Джоди осознает вдруг, что зря не расспросила Илию поподробнее — ведь такой случай упустила.

— И потом, ты ведь не собираешься его убивать.

— Ну да, — растерянно произносит Томми и прижимается ртом к шее кота.

— Воф фак?

Не в силах сдержать смех, Джоди отворачивается.

— По-моему, все правильно.

— По вкуфу напоминаеф кфем для бфифья.

— Давай, действуй.

— Лафно.

Томми кусает и почти сразу же издает глухой стон. Ничего от наслаждения в этом стоне нет. Примерно такой же звук получится, если лизнуть железку на морозе. Чет сохраняет странную невозмутимость и даже не пробует сражаться за свои кошачьи права.

Наверное, это и есть дар вампира лишать воли свои жертвы, думает Джоди.

— Хватит с тебя, — произносит она.

Не отрываясь от огромного бритого кота, Томми отрицательно трясет головой.

— Заканчивай. Оставь немножко на потом.

— Не-а, — мычит Томми.

— Прекрати отсасывать у кота, Томми, — проявляет настойчивость Джоди.

— Я не шучу.

Ну, доля-то шутки в ее словах есть.

Но Томми сосет и сосет, тяжело дыша. Кожа у него слегка розовеет.

Джоди озирается вокруг и замечает на тумбочке цветочную вазу.

Она откидывает в сторону цветы и выливает воду на Томми и кота. Никакого эффекта. Кот вздрагивает и снова замирает.

— Ну ладно, — угрожающе произносит Джоди.

В руках у нее керамическая ваза, довольно-таки тяжелая.

Томми как-то приволок ее из своего магазина вместе с цветами, стараясь подлизаться. Он иногда притаскивал домой разные штуковины — из соображений подхалимажа. Разве можно требовать от парня большего — еще ни в чем не провинился, а уже вроде извиняется. Поэтому-то Джоди и ударяет Томми вазой по башке вполсилы и не со всего размаха.

Томми так и подскакивает. Кот издает протяжный вой.

Удивительное дело, но ваза не разбивается.

— Спасибо, — сипит Томми, вытирая с губ кровь.

Полукруглая отметина у него на лбу исчезает на глазах.

— Всегда пожалуйста.

Джоди не отрывает глаз от вазы. Тонкий изысканный фарфор хорош для коллекционера или для чайной церемонии, но для девушки, которой нечем больше нанести удар, керамика незаменима.

— Вкус кошачьего дыхания. — Палец Томми указывает на Чета.

На теле кота быстро затягиваются следы от клыков.

— Так и надо?

Джоди пожимает плечами.

— А какой вкус у кошачьего дыхания?

— Оставь на недельку сковородку с тунцом на солнышке — узнаешь.

Томми, уроженец Среднего Запада, думает, что всем вокруг известен вкус тунца. У Джоди, появившейся на свет в городе Кармель, Калифорния, об этом виде рыбы смутное представление. Она никогда не ела пищу бедняков и престарелых.

— Я — пас, — кривится Джоди.

Она, конечно, голодна, но не до такой же степени. Кошачье дыхание, подумать только! А питаться-то надо! На кровушке Томми долго не протянешь, а охотиться на других людей — будь они хоть трижды больные и слабые — ей противно. Уж такие попадаются гадкие и грязные! Надо все хорошенько обдумать. Какой будет их новая совместная жизнь? Все так быстро меняется, особенно после того, как Томми с приятелями расправились со старым вампиром.

— Надо будет сегодня же вернуть Чета хозяину, — озабоченно говорит Джоди.

— Твои водительские права тебе еще пригодятся. Без них нам не снять новую квартиру.

— Новую квартиру?

— Нам надо переехать, Томми. Я обещала полицейским Ривера и Кавуто, что уеду из города. Они ведь и проверить могут.

Два инспектора из отдела убийств по цепочке из трупов вышли-таки на старого вампира, а тут и до Джоди было рукой подать. Она обязалась уехать и захватить вампира с собой. Конечно, если ей разрешат.

— Как же, как же, — кисло произносит Томми.

— Значит, на работу я уже не вернусь?

Ведь не дурак же, так чего так тормозит?

— Ну почему же. Только учти, что с восходом солнца ты отрубишься. И будешь покойник покойником.

— Да уж, это создает некоторые трудности.

— Особенно если вдруг попадешь под солнечные лучи и сгоришь. Ярким пламенем.

— А разве никаких мер по технике безопасности в должностной инструкции для упырей не предусмотрено? Непорядок.

Джоди только взвизгивает в ответ.

— Да шучу я, — подобострастно скалится Томми.

— Одевайся, кошачье дыхание, — вздыхает Джоди.

— Пока не рассвело, нам кое-что нужно сделать.

Вампир Илия Бен Сапир в большой комнате изо всех сил старается уразуметь, что с ним такое. Его заключили в какой-то сосуд, где и рукой-то не пошевелить. Превращаться в туман тоже без толку — он проверял. Обычно приходится даже прилагать усилия, чтобы никуда не улетучиться, а тут ни щелочки — все герметично до безобразия. Бронза проклятая. До него долетали голоса, но он понял только, что ученица его предала. Это вызывает у него усмешку. Люди неисправимы. Разве можно ставить надежду выше голоса разума? Урок ему.

Пройдет немало дней, пока он проголодается. В неподвижности он может обходиться без крови сколь угодно долго — только бы разум в узилище не пострадал. Илия решает, что по ночам будет превращаться в туман, а днем почивать в качестве мертвеца. Надо только подождать, и время придет (а уж 800 лет существования научили его терпению). Ничего, настанет и его черед.

Пять

Император Сан-Франциско

Два часа ночи. При других обстоятельствах Император Сан-Франциско давно бы почивал на своем ложе за помойкой. Королевская стража согревала бы его своими телами, и храп стоял бы такой густоты, что и бульдозеру впору. Но сегодня уборщик из пивной на Юнион-сквер пожертвовал для услады государя чуть ли не ведро кофе с пряностями, и сон как рукой сняло. И сейчас Император и два его спутника прогуливаются по почти пустой Маркет-стрит, коротая время до утра, когда и позавтракать не грех.

— Люблю дурь с корицей, — басит Император, огромный мужик, настоящий паровоз на ножках. Его драповое пальто чернее ночи, лицо у него словно раскаленный уголь, шевелюра и борода седы и обильны. Таким количеством волос могут похвастаться только боги и безумцы.

Ханыга, самый маленький из свиты, бостонский терьер, фыркает и трясет головой. Он и сам бы не прочь полакать похлебки (пусть даже кофейной) и переложить мышкой или там сэндвичем с ветчиной, пусть только попадутся на пути. Нищеброд, самый спокойный из свиты, золотой ретривер, переступает с лапы на лапу и прижимается к ноге Императора — будто опасаясь, что с неба вот-вот посыплются утки. Этот кошмар мучает по ночам всех ретриверов.

— Повнимательнее, господа, — гудит Император.

— Случай наградил нас бессонницей, давайте же сполна используем представившуюся нам возможность, пристально изучим город (он сейчас не столь безумен, как днем) и выясним, где могут понадобиться наши услуги.

Император свято убежден, что забота о слабых — первейшая обязанность правителя, вот и вертит головой во все стороны: вдруг кто-то попал в беду. Фигляр, что возьмешь.

— Спокойно, ребятки, — успокаивает свиту Император.

Только какое уж тут спокойствие, когда так воняет кошками. Нищеброд гавкает разок и кидается вдоль по улице, его пучеглазый собрат мчится за ним. Посреди Баттери-стрит на островке безопасности рядом с бронзовым памятником лежит темная скрюченная фигура, неподалеку валяется картонка с какой-то надписью. Композиция памятника — четыре исторических персонажа у печатного станка — всегда казалась Императору комической сценкой. Словно четверо неумех пытаются сладить с дыроколом.

Вот уже Ханыга с Нищебродом тщательно обнюхивают лежащего на земле человека в полной уверенности, что где-то в лохмотьях у него спрятан кот. От прикосновения холодного носа человек шевелится — и Император вздыхает с облегчением.

Подойдя поближе, Император опознает в лежащем Уильяма-С-Большим-Котом. Они давно знакомы и даже раскланиваются при встрече, но расовые противоречия между их спутниками — котом и собаками — помешали им сблизиться.

Император опускается на колени, придавив картонку с надписью, и встряхивает бесчувственное тело:

— Уильям, проснись.

Уильям стонет. Откуда-то из-под его лохмотьев выкатывается пустая бутылка из-под виски «Джонни Уокер».

— Слава богу, живой, — рокочет Император.

— Набрался только в дым.

Ханыга издает хныкающий звук. А кот-то где?

Император прислоняет Уильяма к гранитному постаменту памятника. Уильям мычит:

— Он пропал. Пропал. Пропал. Пропал.

Император подбирает пустую бутылку, нюхает горлышко. Точно, шотландское виски.

— Бутылка была полная, Уильям?

Разоренный котовладелец поднимает с земли картонку и машет ею в воздухе.

— Пропал, — горько тянет он.

На картонке написано: «Я БЕДНЫЙ, И КТО-ТО СПЕР МОЕГО БОЛЬШОГО КОТА ».

— Приношу свои глубочайшие соболезнования, — с достоинством произносит Император и уже собирается спросить Уильяма, где это он раздобыл столько дорогущего виски, но тут по улице разносится протяжный кошачий вой.

По проезжей части к ним мчится огромный бритый кот в красном свитере. Император успевает ухватить Ханыгу и Нищеброда за ошейники и оттаскивает собак от Уильяма. Кот и попрошайка кидаются друг другу в объятия. Поток телячьих нежностей и дурацкого сюсюканья заставляет Императора шмыгнуть носом.

Даже королевская свора отворачивается, инстинктивно понимая, что размякший бритый тридцатипятифунтовый котяра в красном свитере им не по зубам. Никаких конкретных действий в данном случае собачьим протоколом не предусмотрено, и оба придворных начинают вертеться на месте, как бы собираясь лечь и отойти ко сну.

— Уильям, похоже, кто-то обрил твоего кота, — басит Император.

— Уж не я ли?

Слова звучат до того неожиданно, что все вздрагивают. По тротуару к памятнику приближается Томми Флад. Но тут из темноты выныривает нежная бледная рука, хватает Томми сзади за шиворот и изо всех сил дергает. Легко, точно тряпичная кукла, молодой человек улетает за угол.

— Томми? — окликает Император, тихонько подкрадываясь к тому месту, где только что был юноша.

Ханыга и Нищеброд тянут его назад, туда, где улица упирается в океан, словно у близлежащей пивной валяется особо ароматный кусок мяса, достойный тщательного изучения, но Император заглядывает за угол.

Вампирша Джоди Страут плотно притиснула к стене его приятеля Си Томаса Флада. Одной рукой Джоди зажимает Томасу Фладу рот, а другой, сжатой в кулак, методично лупит его по животу, — звук как из пустой бочки. Томми сдавленно мычит.

— А ну-ка отпусти молодого человека, Джоди, — велит Император.

— Очень прошу.

Джоди послушно следует указаниям государя.

— Ой-ей, — потирает Томми голову.

— Извини, — говорит Джоди.

— Погорячилась.

— Ты ведь вроде собиралась уехать из города вместе со старым кровопийцей? — недоумевает Император.

(Когда Томми с приятелями из магазина давали бой старому вампиру в яхт-клубе Святого Франциска, Император присутствовал.)

— Да, конечно. Он уже отбыл, скоро и я за ним, — отвечает Джоди.

— Как и обещала инспектору Ривера. Вот только улажу кое-какие дела, чтобы Томми не пропал тут без меня.

Императору нравится Джоди, и он даже слегка расстроился, когда оказалось, что она — гнусный кровосос. Но все равно она хорошенькая девочка, и такая щедрая. Хоть Ханыга и впадает в безумие, завидев ее. Так растявкается, хоть святых выноси.

— Полагаю, это легко решить, — рокочет Император.

— Молодому писателю не повредит опека старших, пока он не освоится как следует в Городе.

— Да я и сам… — заикается Томми.

— Ты обрил кота, — сурово констатирует Император, поднимая мохнатую бровь.

— Э-э-э… мы хотели проверить, смогу ли я жить на пару с ним, чтобы не оставаться одному после отъезда Джоди.

Томми смотрит на Джоди, а та энергично кивает. Глаза у нее искренние-правдивые.

— И… и… — тянет Томми, — я как раз жевал резинку, из которой получаются такие большие, знаете ли, пузыри. Короче, не успел я оглянуться, как Чет набросился на пузырь, тот лопнул, и кот оказался весь облеплен резинкой.

Джоди кивает (уже менее энергично) и не сводит глаз с юноши.

— И ты побрил его, — добавляет Император.

Давай, Томми, кивни, подбавь правдивости.

— К моему прискорбию.

— …прискорбию, — эхом вторит Джоди.

— Ясно, — произносит Император. Вроде не врут.

— И свитер оказался кстати.

— Это я придумала, — хвастается Джоди.

— А то еще простудится. Вообще-то это мой свитер. Томми постирал его и положил в сушилку. И свитер сел.

— Вы не подумайте, затолкать такую громадину в свитер вовсе не так просто, — разъясняет Томми.

— Все равно что зачехлить спираль Бруно. Этот кот из меня ремни нарезал. — Томми закатывает рукава и демонстрирует руки.

Особых повреждений не видно. Бледноваты что-то, больше ничего.

— Ясно, — повторяет Император и отступает на пару шагов.

— Ну что же. Мне с моей свитой пора двигаться дальше.

— Особые пожелания, ваше величество? — интересуется Джоди.

— Нет, нет, у нас сегодня удачный вечер. Весьма, весьма удачный.

— Берегите себя, — желает Джоди на прощанье.

Но Император уже свернул за угол и шествует вдоль по улице.

«Очень, очень милая для посланца зла, — думает Император. — Как жалко, что все это обман».

Ханыга и Нищеброд умчались вперед за четыре квартала, их еле видно. Все понимают, поганцы этакие. Император недоволен собой. Ну надо же, оставить Уильяма одного, на милость вурдалакам. Прямо дрожь пробирает, как представишь себе, что эти двое могут учинить. Оглядываться Императору не хочется. Может, все обойдется и они не сделают бедняге Уильяму ничего дурного. А ведь когда-то они были детьми, милыми детишками. Да и сейчас — вон ведь сколько ждала Джоди, прежде чем обратить Томми. Благородно с ее стороны. И потом, на попечении Императора целый город. А это вам не жук чихнул.

До универсама «Марина» далековато, но Император торопится — хочет успеть, пока ночная смена еще на месте. Ребята хоть и плуты, но только у них в городе есть какой-никакой опыт охоты на вампиров.

— Куси его, — приказывает Томми.

У ног его тело человека-с-большим-котом. Пока суд да дело, попрошайка опять заснул у памятника.

Джоди трясет головой. Руки у нее тоже трясутся.

— Он такой противный. Ты только понюхай.

С тех пор как Джоди стала вампиром, нос у нее закладывало, только когда она пробовала настоящую, человеческую еду. Но вот и сейчас ей хочется чихнуть, несмотря на терзающий ее голод.

— Я тебе протру кусочек. — Томми вытаскивает из кармана салфетку, слюнит ее и трет Уильяму шею.

— Вот. Давай.

— Брр.

— Кота кусал я, — напоминает Томми.

— Сама же говорила, что ужасно хочешь есть.

— Но он же пьян, — сопротивляется Джоди и переминается с ноги на ногу, словно маленькая девочка, которой надо пописать.

— Куси его.

— Отстань ты со своим «куси». Я и подумать о нем не могу как о пище.

— А кто он для тебя?

— Никто. Как для зверя.

— Ах вот как. Ясно. Давай же, впивайся. А то ведь его заберет полиция, и ты упустишь возможность.

— М-м-м, — стонет Джоди, опускаясь на колени рядом с Уильямом.

В темноте поблескивают кошачьи глаза, Чет опускает голову и зажмуривается. После кровопотери у кота слабость. Джоди отводит голову Уильяма в сторону, откидывается, широко разевает рот (при этом клыки удлиняются), зажмуривается и кусает.

— А ты боялась, — укоряет Томми.

Дыша через нос, не отрываясь от жертвы, Джоди меряет Томми взглядом.

«В следующий раз тюкну его посильнее».

Крови Джоди выпивает немного, только чтобы поддержать силы. Вряд ли попрошайке нанесен большой вред. Джоди отрывается от жертвы, садится и смотрит на Томми снизу вверх.

— Запачкалась, — говорит тот.

На губах у Джоди кровавый след.

Джоди вытирает рот рукой (помада перемешивается с кровью), не отрывая глаз от шеи Уильяма. На грязно-сером фоне — отпечаток накрашенных губ вокруг белого пятна, следы от клыков уже затянулись. Джоди наклоняется, стирает с шеи отметину и вытирает руку о свитер кота.

Чет мурлычет.

Уильям храпит.

Джоди поднимается на ноги.

— Ну как? — спрашивает Томми.

— А ты сам как думаешь? Потребность есть потребность.

— То есть я хотел сказать, что когда ты кусала меня, это был секс в чистом виде.

— Ну да, — огрызается Джоди.

— Я все заранее спланировала, только бы трахнуться с хозяином котика.

В голове у Джоди легкость необычайная. С чего бы это?

— Извини. Нам бы оттащить его в сторонку с Маркет-стрит, пока его не ограбили или в кутузку не загребли. У него же еще прорва деньжищ. Не мог он все пропить.

— Какие заботливые писатели пошли. Ты ведь обрил его кота и напился кошачьей крови. Кстати, это было сексуально? — Голова у Джоди прямо невесомая.

— Уж чья бы корова…

— Фигня. Укуси-ка его. Угостись человечьей кровушкой. Бездомный ставит. Слабо?

Томми пятится назад.

— Ты пьяна.

— А тебе слабо, — парирует Джоди.

— Слабо, слабо, слабо.

— Лучше придержи его за ноги. Тут на задах Федерального Резервного банка есть закоулочек. Пусть там спит.

Джоди пытается схватить бродягу за ноги, но в глазах у нее все плывет. Она промахивается и приземляется на четвереньки, оттопырив зад.

— То, что надо, — ворчит Томми.

— Может, лучше займешься котом? А хозяина я уж как-нибудь допру.

— Слушались, новобранец, — бормочет Джоди.

Вроде она и впрямь под хмельком. В довампирский период своей жизни она старалась капли в рот не брать. А то ведь выпьет рюмочку — и давай говорить всем гадости. Во всяком случае, так утверждали бывшие сожители.

Томми берет на руки Чета и вручает Джоди. Кот выдирается.

— Держи крепче.

— Ты здесь не главный вампир, — возражает Джоди.

— Ладно. — Томми берет кота под мышку, другой рукой поднимая с земли бесчувственное тело Уильяма.

— Осторожнее переходи улицу, — дает он добрый совет Джоди.

— Хо-хо! — отвечает та.

— Я отлично отрегулированный хищный организм. Я совершенное существо. Я…

Удар головой о фонарный столб — и Джоди неожиданно оказывается на земле. Звук удара разносится окрест. Фонари над головой у Джоди плывут и вертятся. Вот ведь сволочи.

— Я вернусь за тобой, — говорит Томми.

«Какой он милый», — думает Джоди.

Шесть

Синь в глазах

Клинт — единственный из Зверья, кто остался работать в универсаме «Марина». Он высокий, с копной темных спутанных волос, на носу очки с толстенными стеклами в металлической оправе, обмотанной пластырем, вид до смерти озабоченный. Уже целую неделю он, пара ребят из дневной смены и временный уборщик (даже постоянный уборщик Густаво, мексиканец, у которого пятеро детей, сбежал с остальным Зверьем) из кожи вон лезут, чтобы работа магазина не встала. И вот вам пожалуйста: прибыла фура с большим заказом, и ее без профессионалов быстро не разгрузишь. За сегодняшнюю ночь Клинт набирает номер Томми в пятый раз. Плевать, что уже четыре часа, ведь Томми у них за главного, а уж в метании мороженых индеек ему и вовсе нет равных. Ничего, проснется. Если уж затесался среди Зверья, будь добр, соответствуй. Раздается писк автоответчика.

Клинт торопится:

— Слышь, чувак, все нас бросили. В магазине только я, парочка временных и Господь Бог. — Клинт пять лет обретался в наркотическом дурмане, вылечился совсем недавно и свято убежден, что Господь особо выделяет его ночную смену.

— Все ребята умотали в Вегас. Звякни мне. А лучше хватай свой тесак и шуруй на работу. Я зашиваюсь.

Зверья когда-то было целых девять человек, всем чуть за двадцать. Одни-одинешеньки восемь часов в магазине, и Томми за босса. Названием своим компашка обязана старшему дневной смены. Приходит он как-то утром на работу, а перепившиеся ночные расселись по гигантским буквам названия магазина и кидаются друг в друга мармеладом. Вот их-то Томми и призвал под знамена для сокрушения старого вампира. Обнаружили кровопийцу в каюте собственной яхты — дрых себе вурдалак без задних ног. Предметов искусства на борту было битком. Раритеты по-быстрому загнали — за цену раз в десять дешевле номинала; каждый отхватил кусков по сто. Томми потопал домой под ручку с Джоди, Клинт отправился домой молиться за упокой души вампира, а Саймона убили. Все остальное Зверье намылилось прямиком в Вегас.

Клинт вешает трубку и с размаху плюхается в кресло босса. Нет, командовать людьми — это не для него. Ответственность — рехнуться можно.

От собачьего лая голова раскалывается еще сильнее.

— Главный вход, — кричит временный ночной уборщик через перегородку.

Клинт привстает. За стеклянной дверью маячит Император с псинами. Клинт вставляет ключ в гнездо, отключает сигнализацию и открывает дверь. Бостонский терьер так и кидается к сверкающей витрине мясного отдела, Клинт еле успевает его перехватить.

— Ваше величество, — почтительно произносит Клинт.

— Да вы задыхаетесь!

Гигант сопит и держится за грудь.

— Труби общий сбор, юноша. Си Томаса Флада превратили в кровопийцу. Опять нам выпал почетный долг разделаться с несправедливостью.

— На месте только я и никчемушники. — Клинт растерян.

— Эй, я не ослышался? Томми стал вампиром?

— Святая истинная правда. Я его видел, и двух часов не прошло. Бледный как смерть.

— Ай, нехорошо.

— У вас, юноша, удивительный дар объявлять об очевидном.

— Входите. — Клинт сторонится, пропуская Императора.

— Помолимся за правое дело.

— Лиха беда начало, — гудит Император.

— А потом я позвоню Томми и скажу, что он может не приходить на работу.

— Чудесно. — В голосе Императора нет и намека на сарказм.

— Возьмемся за дело по-новому.

— Ты такой душка, — лепечет Джоди.

— Стараюсь, — скромничает Томми.

Он поднимается по узкой лестнице к себе на чердак. Под мышкой у него Джоди, голова ее болтается, ухо позвякивает о пряжку его ремня. Джоди такая легкая, Томми никак не привыкнет к своей новообретенной силе. Он нес девушку по улице целых десять кварталов, и хоть бы хны. Конечно, ее болтовня слегка утомила его, но физически он как огурчик.

— Я иногда такая стерва.

— Неправда, — возражает Томми.

Вот уж дудки. Истина на все сто.

— Правда-правда-правда. Ну ужас какая стерва.

Томми останавливается на верхней площадке и лезет в карман за ключами.

— Ну разве что чуть-чуть, только…

— Значит, я стерва? Ты сказал, что я стерва?

— О господи, это паршивое солнце когда-нибудь взойдет?

— Тебе повезло, что у тебя есть я, ты, слабак.

— Да, — отвечает Томми.

— Так ты слабак?

Томми ставит Джоди на ноги, прислоняет к стене и придерживает, чтобы не сползла на пол. На лице у Джоди широкая дурацкая ухмылка, блузка запачкана кровью, кровь запеклась и в уголке рта. Ей словно только что задали небольшую взбучку. Томми пытается пальцем стереть кровь у нее с губ. Джоди выдыхает, и его облаком окутывает перегар. Брр, гадость.

— Я люблю тебя, Томми. — Она валится ему на руки.

— И я тебя.

— Прости, что я тебе вмазала. Не умею еще силу рассчитывать.

— Ничего.

— И еще обозвала тебя слабаком.

— Да ладно.

Джоди лижет Томми шею и слегка покусывает.

— Давай займемся любовью, пока солнце не взошло.

Томми глядит на недавние разрушения в квартире и произносит слова, которых сам от себя не ожидал:

— Хватит на сегодня. Пора в отключку.

— Я что, толстая уродка, да?

— Ты в самый раз.

— Ну да, я толстая. — Джоди отталкивает Томми, неверными шагами бредет в спальню, спотыкается и падает на растерзанную кровать лицом вниз.

— И старая. — Секрет этот поверяется разодранному матрасу, но у Томми изощренный вампирский слух.

«Толстая и старая», — доносится до него.

— Рыжик, что-то настроение у тебя скачет, — тихонько шепчет Томми и прямо в одежде забирается в постель.

Какое-то время он лежит рядом с Джоди, молчит и думает о том, что им предстоит сделать в первую очередь.

Самое главное — надо переехать. А как? День-то из суток выпадает. Кроме того, как вообще жить и где прятаться? Император растрезвонит всем — это Томми сразу понял. Ничего хорошего это не сулит, пусть даже Император — мужик что надо. Сплошные обломы. Да еще любимая девушка расклеилась. В общем, наверное, Си Томас Флад — первый вампир за всю историю, который ждет рассвета с таким нетерпением.

Что ж, не проходит и нескольких минут, как его мольбы услышаны и смертный сон настигает влюбленных.

Заделавшись вампиром, Джоди всегда ненавидела ту минуту, когда к ней в сумерки возвращалось сознание. Будто уличные фонари зажглись, щелк — и готово, никакого шаткого перехода между сном и пробуждением. Вот тебе ночь, вот тебе список дел, жри.

Но сегодня все не так. Наступивший вечер подарил ей и шаткий переход, и головную боль в придачу. Попытавшись сесть, Джоди чуть не свалилась на пол, потом голова перевесила, и Джоди рухнула на спину с такой силой, что подушка лопнула.

В воздух взметнулось целое облако перьев.

На стоны примчался Томми.

— Привет.

— Ой-ой-ой, — мычит в ответ Джоди, прижимая пальцы к вискам.

Мозгам в черепушке явно тесно.

— Что-то новенькое, а? Вампирское похмелье? — Томми ловит парочку перьев.

— Мне плохо. Сейчас сдохну, — выдает нелепость Джоди.

— Круто. Кофейку бы тебе сейчас.

— И аспирина. Я ведь питалась тобой, когда ты был подшофе. Почему на меня сейчас так подействовало?

— Наверное, в крови у хозяина кота алкоголя было побольше. У меня даже есть теория насчет этого. Потом проверим, когда тебе полегчает. А сейчас у нас масса дел. Надо как следует продумать переезд. Вчера ночью мне звонил Клинт из магазина, звал поработать. А потом перезвонил, весь перепуганный, и сказал, что мне не обязательно приходить.

И Томми проиграл ей сообщение на автоответчике. Дважды.

— Он знает, — заключает Джоди.

— Но откуда?

— Неважно. Знает.

— Твою мать!

— Тише ты, — хватается за голову Джоди.

— А что, громко?

Джоди, сморщившись, кивает.

— Намотай себе на ус, Томми. При похмелье вампирские обостренные чувства только во вред.

— Правда? До того хреново?

— У меня заложило нос от запаха твоего дыхания, не успел ты войти.

— Да, зубная паста не помешает.

— Там внизу у дверей кто-то есть?

Джоди навостряет уши. Внизу и впрямь кто-то топчется, шаркает ногами по тротуару.

— Ну да.

В дверь звонят.

Томми подскакивает к окну и выглядывает на улицу.

— Внизу лимузин длиной с пол-улицы.

— Лучше ответь, — советует Джоди.

— А может, лучше спрятаться? Притворимся, что нас нет дома.

— Ответь! — чеканит Джоди.

Снизу доносится звук шагов, из лимузина плывет рок-н-ролл (правда, отдельные ноты смазаны), позвякивает колокольчик, и мужской голос бубнит, словно мантру, одну и ту же фразу: «Сладенькие синие сиськи». Джоди берет уцелевшую подушку и накрывается с головой.

— Подай голос, Томми. Это твое гребаное Зверье.

— Чувачок. — Леш Джефферсон, жилистый бритоголовый негр в зеркальных темных очках, крепко обнимает Томми.

Вытащил-таки Томми на улицу, зараза.

— Мы в таком говне, братец.

Томми высвобождается из его объятий и пытается сообразить, так ли уж он рад видеть приятеля, если от того несет, как из сортира пивного бара. Да еще и вонь тухлой рыбы примешивается.

— А вы, ребята, разве не в Вегасе? — спрашивает Томми.

— У-у-у-гу. Мы прямо оттуда. Сели в лимузин и прикатили. У меня к тебе разговор. Войти можно?

— Нет. — Чтобы отделаться от Зверья, Томми чуть было не сказал, что Джоди спит (одно время срабатывало), но вовремя опомнился. Ведь все думают, что Джоди уехала.

— Давай перетрем на лестнице. Я там наверху не один.

Глянув на Томми поверх очков, Леш кивает и приподнимает брови. Его остекленевшие глаза налиты кровью. Томми отчетливо слышит, как у Леша колотится сердце. Кокаина нанюхался? Боится чего-то? А может, все сразу?

— Слышь, чувачок, — гундосит Леш.

— первым делом нам бы у тебя бабок перехватить.

— Чего? Ребятишки, у вас было по сто кусков на брата. Произведения-то мы продали.

— Мы славно повеселились. Томми прикидывает в уме сумму.<