Критическое направление в начале XX в.
Начиная с рубежа XIX-XX вв. философия позитивизма начинает подвергаться постоянным нападкам. Учёные различных направлений начинают отрицать возможность объективного познания мира, критикуют понятие «научного факта». Поэтому слово «позитивизм» как некогда «романтизм» становится ругательным. Было выдвинуто положение о принципиальном отличии «наук о природе» от «наук о духе», и история, в качестве одной из «наук о духе», была объявлена наукой, занимающейся описанием индивидуальных, неповторяющихся явлений и неспособной устанавливать законы развития. Поначалу, однако, не отрицали, что история имеет дело с объективно существующей величиной – с конкретным, единичным, неразложимым на более простые элементы историческим фактом.
Более решительно высказывался итальянский философ и историк Бенедетто Кроче (1866-1952), который в работе «Теория и история историографии» выразился в том духе, что история – это акт мысли, причём наша мысль творит историю так, как того требует современная историку жизнь. Таким образом, объективной истории нет и быть не может. Идеалом историков на какое-то время стал откровенный субъективизм.
В 1926 г. американский историк К. Л. Беккер выступил на конференции Американской Ассоциации историков с докладом, где говорил, что прежде факт рассматривался, как нечто солидное, прочное, материальное, подобно физическому веществу. Такое представление является иллюзией, результатом упрощения прошлого. Например, даже такой простой факт, как переход Цезаря через Рубикон, в действительности состоит из бесконечного количества меньших фактов, для описания которых потребовался бы толстый том. Следовательно, этот простой факт, насколько мы в состоянии его познать, является просто символом, упрощением бесконечно сложной исторической действительности. Итак, по мнению Беккера, даже если такой вроде бы солидный фундамет истории, как исторический факт, представляет только иллюзию, то всё наше представление о прошлом, которое было создано целыми поколениями историков, должно рассматриваться лишь как продукт человеческой фантазии. Построения Беккера, их роль в исторической науке по их революционности сравнивали в то время даже с тем, как открытия Эйнштейна отрицают старую физику.
Поэтому нарастал скепсис в отношении того, считать ли историю вообще наукой, т. к. это даже не описание прошлого, хоть сколько-нибудь соответствующее самому этому прошлому. Содержание прошлого – это случайное и бессмысленное объединение фактов, не имеющих между собой никакой внутренней связи. Только духовная активность историка вводит в историю категории причины и следствия и путём упрощенческих выдумок придаёт смысл тому, что само по себе не имеет никакого смысла.
При такой постановке вопроса стали считать, что история является не наукой, а искусством, и в качестве особого вида искусства, она может проявить себя прежде всего в изучении индивида, в мастерстве психологического портрета. Поэтому возродился биографический жанр, связанный с ницшеанским культом сильной личности. Позитивистская историография умаляла роль великих людей в истории, выдвигала значение коллектива, массы, сводила всё развитие к социальным и экономическим факторам. Теперь творцами истории стали считать героев, вождей. Масса, народ – это только средство, материал для их творчества. Поэтому главным видом истории становится биография, но биография особого рода, в которой великая личность выступает сквозь призму субъективного восприятия – это биографический роман.
В период романтизма исторический роман не претендовал на то, чтобы быть историей. Это был прежде всего роман, т. е. продукт художественного творчества, хотя фантазия писателей строила картину прошлого на основе более или менее точных данных истории. Исторический роман той поры не вредил исторической науке, а способствовал пробуждению интереса к истории. Биографический роман начала XX в. подменял собой историю. Авторы этих произведений могли быть не связаны исторической критикой, главное, что они стремились «вжиться», «вчувствоваться» в эпоху: т. е. историческое исследование подменяла интуиция.
В качестве причин этого явления порой называют Первую мировую войну – неизмеримое обилие политических и военных событий за короткий период времени породили сомнение, что исторически всю эту массу фактов и документов исторически возможно обработать. С другой стороны, опыт военных лет показал, что официальным сообщениям и источникам нельзя доверять, настолько часто они искажают истину.
Определённый кризис капитализма привёл к появлению неоромантизма. Возродился повышенный интерес к средневековью. Были выступления, восхвалявшие ремесленную технику, регламентацию производства. Были исследователи, которые высшим расцветом культуры считали средневековье – это была органичная и созидательная эпоха.
Всё же постепенно скепсис в отношении изучения прошлого был преодолён. В истории стали различать две различные вещи – факты и объяснение фактов. Причём первые вновь объявлялись абсолютной истиной (Карл Великий был или не был коронован в таком-то году и в таком-то месте? Наполеон победил или не победил 2 декабря 1805 г. при Аустерлице?). А на этом солидном фундаменте строятся уже субъективные выводы историков. Надо только остерегаться делать те выводы, что не вытекают из приводимых фактов с необходимостью, а также отказаться от претензии проникнуть в сознание людей, в тайны их сердца и совести, иначе это может ввести в ошибки.
Первая мировая война привела к значительному развитию медиевистики в США. В 1925 г. там появилась специальная Академия средних веков, издающая свой орган – Speculum, при Американском совете учёных обществ образовалась крупная средневековая секция и особый Комитет Византиноведения. Основателем византинистики в США можно считать нашего соотечественника, эмигранта А. А. Васильева. Но если говорить о содержании исторических работ американских медиевистов, то несмотря на ежегодный выход десятков этих работ, монографий среди них было очень мало, в основном это были хрестоматии, компилятивные учебники, библиографии, справочники, труды по латинской и греческой палеографии.
В Европе до Первой мировой войны наблюдалось некоторое замедление темпов развития медиевистики. В этот период не появилось почти ни одного нового исторического журнала, ни одного нового крупного издания источников, в основном продолжались только старые. Снизилось число коллективных работ синтетического характера, особенно в Германии. Однако после Первой мировой войны этот определённый кризис был преодолён. Огромное количество синтетических коллективных трудов начинает появляться начиная с 1920-х гг. во Франции – «Эволюция человечества», где средним векам отведены 20 томов – с 31 по 51, «Народы и цивилизации» (тт. 5-13), «Всеобщая история», «История мира», «История труда» и т. д. Тогда же появилось несколько значительных журналов, например Byzantion (с 1924 г.). Такое же положение было и в других странах – в Англии, например, начала выходить «Кембриджская история Британской империи», много новых журналов. В 1926 г. в Женеве был создан Международный комитет исторических наук.
Если говорить о конкретных исследованиях этой поры, то нельзя не отметить дискуссии, связанные с вопросом генезиса феодализма. Появляются сомнения во вроде бы прочно установленных позитивистской наукой схемах – марковой теории, теории образования крупной земельной собственности, теории господства натуральных отношений в средневековье.
В связи с этим необходимо отметить работы Альфонса Допша (1868-1953) «Хозяйственное развитие Каролингской эпохи преимущественно в Германии» (1912-1913) и «Хозяйственные и социальные основы европейского культурного развития» (1920-1923, 2тт.). Допш доказывал, что между античным миром и средневековьем нет никакого разрыва. Поэтому он несколько преувеличивал значение римской традиции. Но, в отличие от романистов, показывавших германцев полудикарями, Допш считал германцев времён Цезаря и Тацита высококультурным, оседлым, земледельческим народом, знавшим развитое ремесло, обмен, частную собственность на землю. Поэтому германцы без всяких затруднений включились в хозяйственную и культурную жизнь занятых ими римских территорий.
Допш привёл много новых археологических и лингвистических данных. Но главные выводы он делал на произвольном толковании Цезаря и Тацита. По его мнению, у германцев уже существовало крупное поместье, следовательно, сельская община той поры была крепостной. Так как крупное хозяйство, т. о., было характерно и для Римской империи и для германцев, то никакого регресса в сторону натурального хозяйства при переходе от античности к средневековью, по мнению Допша, не произошло. Допш собрал большой и интересный материал о денежных системах и торговле V-IX вв., но выводы, сделанные им из этого, были довольно странными – по его мнению в раннее средневековье продолжала развиваться меновая торговля, процветали города, ремёсла, денежное хозяйство, возникали даже крупные капиталы путём накопления денежной ренты – т. е. в раннее средневековье был «аграрный капитализм». Факты, собранные Допшем, доказывают только существование в раннее средневековье денег и обмена, но значение их нельзя преувеличивать.
Надо отметить, что преподавая в Венском Институте Истории, Допш вырастил из своего семинара плеяду неплохих историков (Эрна Патцельт и др.), поэтому уже допшианство было влиятельным направлением. Но большинство специалистов отнеслись к построениям Допша довольно сдержанно, а к отдельным его выводам отрицательно, говорили, что он многое преувеличивает («новое у него не верно, а верное не ново»).
Концепция австрийца Допша, естественно, не получила полного признания в романских странах. Здесь была выдвинута конкурирующая с ней, хотя принципиально от неё не отличная теория бельгийского историка Анри Пиренна (1862-1935), который почти 50 лет был профессором Гентского университета. Начиная с 1922 г. в ряде небольших работ он развивал и пропагандировал своеобразную теорию перехода к средневековью и возникновения капитализма в Зап. Европе. Согласно его теории, переворот, приведший к гибели античной – средиземноморской по терминологии Пиренна – культуры, произвели не завоевания германцев в V в., а арабы в VIII-IX вв. Переселение народов и поселение (не завоевание!) германцев на территории Римской империи ничего не изменило в ранее существовавших отношениях. Германцы и не собирались разрушать римскую цивилизацию, а только присвоить её, воспользоваться ею. Несмотря на внесение германцами некоторых варварских черт в эту цивилизацию, основанные ими королевства, например, меровингская монархия, являлись прямым продолжением империи. Крупные латифундии, городская жизнь, торговля и ремёсла, монетная система, администрация и законы, наконец церковь – всё это было римского происхождения. Т. о. германцы не принесли ничего нового.
Появление арабов всё перевернуло. Захватив южную часть Средиземноморья, часть Италии, они отрезали Галлию от Византии, разрушили единство средиземноморской античной культуры. Процветание торговли, городской жизни стало невозможным, золотая монета при Каролингах заменяется серебряной. Происходит переход к натуральному хозяйству. Не будучи в состоянии оплачивать своих чиновников, Каролинги вынуждены были обратиться к крупным земельным собственникам, которые, получив в свои руки государственные функции, стали независимыми от короля. Так возник феодализм. Империя Карла Великого – это уже не продолжение римской, а совершенно новая, континентальная, замкнутая держава, в которой центр культуры с берегов Средиземного моря переместился на север.
Подобные же попытки пересмотра устоявшихся точек зрения происходили и по другим вопросам, в частности о происхождении городов. Так проф. Оттокар из Италии с 1926 г. в ряде статей подверг резкой критике устоявшееся представление о возникновении и росте города, как торгово-промышленного центра в процессе борьбы горожан с феодалами. По мнению Оттокара различий между ними не было, т.к. феодалы изначально проживали в городе, а городские ремесленники и торговцы продолжали быть связаны с феодальным землевладением. Войны же горожан с феодалами, по утверждению Оттокара, являются легендой, созданной самими историками.
Среди представителей критического направления следует также отметить известного немецкого философа, социолога, экономиста и историка Макса Вебера (1869-1920). Он разделял убеждение в субъективности всякого познания. Однако он признавал в истории наличие реально существующих причинно-следственных связей, их повторяемость и возможность для историка хотя бы частичного познания. Наиболее известное из его исследований - это «Протестантская этика и дух капитализма» (1904), где он утверждал, что капитализм возник как следствие специфического идейно-психологического настроя, связанного с рационализацией мышления и стремлением к активной приобретательской деятельности. Этот дух и порождаемые им элементы капиталистического хозяйства существовали, по Веберу, во все эпохи, но своё наиболее чистое выражение они нашли в протестантской этике, которая оформила этот «дух» идеологически и в конечном счёте вызвала к жизни всю хозяйственную систему капитализма.
В 1930-х гг. в Германии почти вся историография была проникнута шовинистским духом. Идеологи говорили об опасности смешения рас, тем более, что сами немцы принадлежат к высшей из них – арийской, или нордической. Эта нордическая раса, в наиболее чистом виде сохранившаяся в составе немецкой нации, объявлялась единственной творческой силой исторического процесса, создательницей всего великого в истории. Так как, по мнению этих «историков» лучше всего хранили чистоту нордической крови дворяне, рыцари, то все деятели дворянского происхождения, к какой бы нации они не принадлежали, рассматривались как германцы (португалец Васка да Гама, испанцы Сервантес, Кортес и т. д.). Расцвет какого-нибудь государства или культуры объяснялся преобладанием нордической крови в составе правящей группы, а упадок – исчезновением нордических элементов в результате гибели, вырождения или смешения крови нордической расы с кровью других рас. Так объяснялись и падение Римской империи, и упадок Испании в XVII в. и политическое ничтожество самой Германии в XV в.