Проблемы логики общеисторического развития
Есть ли в истории смысл? Является ли её развитие некоторой разновидностью броуновского движения или же упорядоченным процессом, обладающим своей логикой и смыслом? Эти вопросы по-разному обладали значимостью применительно к вариантам религиозного, как и светского, т.е. философско-исторического типов мышления. Религиозное мировоззрение включает в себя целостный, осмысленный образ истории; в христианском варианте эсхатологии явление богочеловека представляет собой фундаментальную основу осмысления истории. Эти представления в той или иной форме перешли впоследствии в разновидности религиозной философии нового и новейшего времени. «... понять смысл мира, писал Н.А. Бердяев, - значит понять провиденциальный план творения, оправдать бога в существовании того зла, с которого началась история, найти место в мировоззрении для каждого страдающего и погибающего. История лишь в том случае имеет смысл, если будет конец истории, если будет в конце воскресенье, если встанут мертвецы с кладбища мировой истории и постигнут всем существом своим, почему они истлели, почему страдали в жизни и чего заслужили для вечности, если весь хронологический ряд истории вытянется в одну линию и для всего найдётся окончательное место» [40].
Осмысление истории в религиозном и светском его вариантах не только мировоззренческая, но и проблема смысла жизни, причем, последнее является исходным, основополагающим по сравнению с постижением смысла истории. Человек - творец истории, но и её продукт одновременно, постижение смысла мироздания является составной частью осмысления своего собственного предназначения. Вне связи со временем, обществом, в конечном счёте – с историей не существует ни человека, ни проблемы смысла его бытия. Отсюда следует также, что и осмысление им истории уходит своими корнями в реальность его бытия.
Это даёт повод, но не более того, к выдвижению таких трактовок проблемы смысла истории, в которых в качестве первоначала возникает не сама история, а мышление осмысливающего её субъекта. Одна из них заключается в отрицании всякого вообще смысла истории и в её оценке как арены хаоса, беспорядка, скопления случайностей и т.д., одним словом, осмысление истории выглядит в этом случае в качестве придания смысла бессмысленному. Так, книга немецкого историка Т. Лессинга «История, как придание смысла бессмысленному» объявляет творцом смысла истории мышление исследователя: «В истории никаким образом не обнаруживается никакого скрытого смысла, никакой причинной взаимосвязи, никакого развития во времени..., но история есть историография, т.е. создание этого смысла...». [41] На вопрос, который при этом возникает и не является риторическим - откуда берет этот смысл историография, т.е. историк — логика рассуждений Т. Лессинга ответа не даёт. Однако Лессинг в этом случае не одинок. Не так уж редко и у представителей традиционных взглядов на историю отрицание причинно-следственных связей, детерминизма в ней выражается в форме тезиса: история представляет собой цепь случайностей и ошибок. [42] В одном из современных теоретических вариантов представлений об истории - синергетике - отрицание необходимости приводит к тезису о господстве в истории случайности и хаоса. [43] В целом, трудно согласиться с тезисом, согласно которому в историческом исследовании речь идет о неизбежной процедуре логического членения «живого» целого, которое выступает перед исследователем, как «хаотическая не-расчлененная действительность» [44].
Другой взгляд на проблему сводится не к отрицанию смысла истории, а к утверждению множественности смыслов: «Не может быть единого (одного) смысла. Поэтому не может быть ни первого, ни последнего смысла, он всегда между смыслами, звено в смысловой цепи, которая только одна в своем целом может быть реальной. В исторической жизни эта цепь растёт бесконечно, и поэтому каждое звено её снова и снова обновляется, как рождается заново» [45]. Здесь реально только то, что незавершённость развития истории исключает любую возможность её осмысления в окончательном варианте; каждая ступень исторического развития вносит нечто новое в содержание и смысл истории, что не означает в ней наличие множества смыслов.
В гносеологическом отношении проблема заключается в наличии многообразия в понимании смысла истории, что, однако, не означает их равной научной состоятельности и не освобождает историка от необходимости такого осмысления истории, которое было бы возможно более адекватным её реальному ходу и содержанию. В этом - одно из отличий в понимании индивидом смысла и цели своей собственной жизни и истории: в первом случае все это очень индивидуально, во втором различия следует понимать лишь как разницу научных подходов к проблеме. Понимание смысла истории зависит от позиции историка. «История, - писал английский историка Э.Г. Карр, - была полна смысла для британских историков до тех пор, пока она, казалось, идёт в нужном нам направлении; теперь, когда дело приняло другой оборот, вера в смысл истории стала ересью» [46]. Уже это говорит о том, что постижение смысла не является продуктом некоего абстрактного, изолированного от всего мира мыслящего рассудка, следовательно, и «привносимый» (по Т. Лессингу - Н.С.) в историю смысл может быть всего лишь продуктом влияния на этот рассудок окружающей его общественной среды. Представление об истории, как череде случайностей, динамического хаоса несовместимо с попыткой постижения её смысла, следовательно, логики ее развития. Проблема смысла и логики истории - это проблема истории, как целого. «История человечества очень конкретна и слагается из деятельности отдельных народов, имеющих каждый своё собственное лицо. Но в то же время как часто смысл исторических событий, составляющих, казалось бы, принадлежность только истории одного народа, в полной мере открывается лишь через общую историю человечества» [47]. Еще более глубоко, афористически кратко и точно выразил эту мысль К. Ясперс: «В попытке постигнуть единство истории, т.е. мыслить всеобщую историю, как целостность, отражается стремление исторического знания найти свой последний смысл» [48]. История как целое – конечная опора мышления и его логики, дальше идти некуда. Однако во многом проблема здесь только начинается.
Несовпадение истории и логики общественных явлений и процессов невозможно показать вполне определённо в пределах общего подхода к проблемам.
Является ли логика общеисторического развития процессом направленных изменений? Есть ли в них некая единая линия? По каким критериям и меркам это единство выделяется из реального, неустранимого ни в действительности, ни в мышлении многообразия вариантов локального характера и уровня? Каково соотношение этих вариантов и логики общеисторического развития? Каковы ступени, стадии логики общеисторического процесса и в какой степени они выражают логику развития в том или ином локальном её варианте? Каков характер динамики общеисторического развития? Постановка этих проблем содержится в той или иной форме в самых различных направлениях исторической мысли и ею же накоплен большой и многообразный материал для наиболее рационального, отвечающего современному уровню развития познания методов их решения [49].
Об актуальности рассматриваемых проблем Д.Е. Фурман писал: «Основной проблемой, с которой сталкивается современный советский историк и социолог, лишившийся традиционной схемы (т.е. теории формаций — Н.С.), но пытающийся найти какие-то общие философско-исторические ориентиры, является проблема логики всемирно-исторического процесса». [50] Что касается теоретических потерь, то следует признать: если еще можно говорить о своеобразном, так сказать, обязательном характере приобщения «советского историка и социолога» к теории в ушедшие времена, то о каком-то «лишении» их теории речь все же не идет: они сами, точнее, некоторая их часть, лишили себя упомянутой теории, хотя лишиться в этом смысле еще не означает предложить нечто более рациональное, на что можно было бы опереться.
Представление об упорядоченном характере исторического развития не обладает качеством изначальной аксиоматической очевидности, требует доказательства и обоснования и к настоящему времени опирается на достаточно обширный и разнохарактерный материал конкретно-исторического знания, получивший теоретическое осмысление с различных, что важно подчеркнуть, методологических позиций. Его обоснование не приобрело до сих пор и не может приобрести когда-либо в последующем форму некоторой окончательной логико-методологической концепции общеисторического развития ввиду незавершенности последнего в каждый данный момент, а также зависимости формирования такой концепции от достигнутого уровня знаний.
Степень осмысления этой объективной логики есть результат познания, формирующего его приблизительно адекватный мысленный образ, но это никоим образом не придание смысла бессмысленному – действительности, воспринимаемой исследователем по тем или иным мотивам в качестве хаотически-беспорядочной: вне познания объекта любая разновидность мышления, в частности исторического, не обладает внутренней логикой, ибо для этого пришлось бы признать некоторый врождённый характер рассматриваемого качества мышления. Если беспорядок в предмете, то он будет и в голове, хотя не так уж редко бывает наоборот. Но следует признать ту действительно упорядочивающую деятельность мышления историка, которая связана, прежде всего, с выделением сущности и отсеиванием второстепенного, реконструкцией целого по его фрагментам и т.д. Эта правомерная по своей сути упорядочивающая деятельность мышления неустранима из работы историка.
Признание направленного характера исторического развития обусловливает с необходимостью следующий шаг в осмыслении его логики — выявление его этапов, или стадий. Общей основой многочисленных и самых разных разновидностей стадиального подхода к истории является осознание в каждом случае в той или иной мере фундаментального свойства событий общественной среды – их качественной определенности как единства индивидуального и общего в их природе: хронологический отрезок процесса развития выделяется в качестве его стадии потому, что признается его отличие от других, и потому, что он рассматривается как некоторая общность по тем или иным критериям и признакам.
Логика направленно-стадиального подхода к истории не является некоей формальной основой выяснения внутренней логики исторического процесса, т.е. конкретного содержания и смысла направленного характера общественной эволюции, последовательности и сути сменяющихся в её ходе стадий, её динамики.
Актуальность рассматриваемой темы объясняется не только тем, что выявление логики исторического развития является не неким архитектурным украшением в работе историка, а самым насущным инструментом его познания. Дополнительную значимость проблема логики исторического развития получает в свете возникающей необходимости оценки советского периода отечественной истории с точки зрения его места в общеисторическом плане и в отечественной истории, и, что еще более важно, в связи с проблемой выбора дальнейшего пути развития России. Вторично в этом столетии Россия решает проблему выбора, следовательно, проходит одну из критических фаз своей истории.
Масштабы проблемы, затрагивающей интересы и судьбы миллионов людей, таковы, что её решение не может быть областью реализации частных социальных преобразований, применения тактически-политических приемов и методов. Оно не может не опираться на самые фундаментальные основы общественной теории. Простота лозунга, ставшего своего рода дежурной фразой, — о необходимости вхождения России в мировую цивилизацию и подразумевающего, что стоящие перед ней проблемы не новы, давно и хорошо известны, как известны и способы их решения, является опасным сверхупрощением. Достаточно сказать, что этот лозунг предусматривает для России практически один вариант развития - западный, а это по сравнению с общемировым ходом развития совсем не одно и то же, ибо это часть, а не целое. Следовательно, возникают, как минимум, две проблемы: как эта часть соотносится с целым и в какой степени свойства и особенности этого пути развития применимы условиям России и способны принести ей благо. При этом в мышлении, как и на практике, нужно идти от общего к частному, а не наоборот. Проблема выбора пути развития России связана с проблемой логики общемирового развития как некоторой целостности.
Логика общественной эволюции не имеет однозначной интерпретации, хотя стремление к этому характеризует позицию представителей различных научных направлений, включая естественные науки. Один из новых подходов к проблеме высказан академиком Н.Н. Моисеевым и заключается в том, чтобы «использовать язык универсального эволюционизма, позволяющий дать единообразное описание разнообразных процессов, протекающих в неживой природе, живом веществе и обществе» [51]. Поиск языка универсального эволюционизма опирается в этом случае на попытку выявления общих, сходных свойств и закономерностей развития в упомянутых трех средах, хотя терминология и понятийный аппарат для такого выявления заимствуются из области естественнонаучного знания. Базовыми оказываются понятия динамических и кибернетических систем. Под системами первого типа подразумеваются все те процессы, изменения в которых определяются не только их состоянием на данный момент, но и их предшествующим состоянием и внешними случайными воздействиями. К динамическим системам могут быть отнесены общественные процессы в том смысле, что в них каждое данное состояние характеризуется зависимостью от прошлого, т.е. от истории, имеет место и то, что может быть обозначено и как внешнее случайное воздействие по отношению к тому или иному процессу или событию.
Можно согласиться и с тем, что все то, что подводится под понятие динамических систем, характеризуется таким свойством, как неустойчивость, или некорректность.
Однако, как справедливо отмечает Н.Н. Моисеев, динамические системы недостаточны для понимания процессов, в которых присутствует целеполагание, вследствие чего возникает необходимость использования представлений, резюмирующихся в понятии кибернетическая система. В таких системах изменения обусловлены некоторым целенаправленным воздействием, вырабатываемым самой системой. [52]
Можно полагать, что общественное развитие представляется автору не только в качестве разновидности кибернетических систем, но и самой развитой их разновидностью, ибо в истории ничего не делается без определённой, сознательно поставленной цели. Н.Н. Моисеев пишет, что вся картина мира может рассматриваться в «контексте постепенного развития динамических систем и превращения их в системы кибернетические» [53]. В таком случае выстраивается некоторая общая логика развития, включающая в себя различные звенья – природу, историю, человека как биологического существа и существа общественного. Эту общую логику развития Н.Н. Моисеев характеризует в категориях изменчивости, зависимости настоящего и будущего от прошлого и отбора. Основная задача научного знания видится Н.Н. Моисеевым «в раскрытии конкретного содержания изменчивости, описания зависимости будущего от прошлого и конкретизации принципов отбора» [54]. При этом автор далёк от простого уподобления процессов, протекающих в неживой и живой природе, с общественным явлениями и процессами. Он отмечает, что «законы, определяющие принципы отбора, действующие в живом веществе и обществе, не противоречат законам неживого мира, законам физики и химии. Ничто живое не может их переступить. Но утверждение о том, что эти законы полностью определяют процессы жизнедеятельности и процессы, протекающие в общественной сфере, мне представляется весьма смелой и не очень обоснованной гипотезой» [55].
Основные положения концепции универсального эволюционизма включают в себя положение о росте разнообразия и усложнении организационных форм материального мира и о наличии в нём двух противоборствующих тенденций - к многообразию и к интеграции.
К этому следует добавить тезис автора о постепенном усилении в процессе глобальной эволюции рационального, регулирующего начала в отличие от механизма самоорганизации, лежавшего в основе эволюционного процесса раньше. Наконец, адекватное постижение логики универсальной эволюции требует, по мнению Н.Н. Моисеева, объединения в языке научного познания двух начал - логического и образного, без чего знание остается неполным, ущербным.
Таковы основные положения концепции универсального эволюционизма, которую следует рассматривать в основном своём содержании как гипотезу, привлекательную и весьма обещающую, но на нынешнем уровне научного знания все-таки гипотезу. Идея единой логики универсальной эволюции не может быть отвергнута, если признать единство материального мира, что, впрочем, к аксиомам научного знания не относится. Однако, даже если признать эту идею в качестве доказанной незыблемой основы поиска единой логики универсальной эволюции, то следует согласиться и с другим: научное знание до сих пор не выработало и, как представляется, в настоящее время не может предложить систему категорий логики универсального эволюционизма, которые бы обладали необходимым объемом содержания и общезначимостью и, следовательно, служили бы инструментом исторического познания, его развития и углубления, а не просто средством изложения по-другому уже известного исторического знания. Категории универсального эволюционизма в предложенном варианте такой эвристической ценностью не обладают, ибо им недостает конкретизации применительно к особенностям явлений общественной среды, хотя они и дают возможность обозначить некоторую общую линию эволюции от неживого вещества к человеческой истории. Можно лишь предположить, что развитие научного познания способно привести к обнаружению таких глубинных фундаментальных свойств материального мира в целом, которые покажут его единство на качественно ином, более высоком, чем сейчас, уровне познания. Основным показателем достижения этого уровня применительно к истории следует считать формирование качественно иных, более глубоких представлений о ней. Сейчас же логика универсального эволюционизма включает в себя логику движения истории, но на уровне самых общих рассуждений о ее свойствах — изменчивости (т.е. развитии, ибо не всякое изменение является развитием), неустойчивости, неоднозначности и нерегулярности изменений (их «неправильности», с точки зрения представителя естественных наук, бифуркации, по терминологии Н.Н. Моисеева), зависимости каждой данной ступени развития от прошлого и т.д.
Объединение же этих свойств и признаков эволюции общества с соответствующими характеристиками или намёками на них в неживой природе и живом веществе в рамках новой для историка терминологии — стохастичность мира, бифуркациональные механизмы и т.д. - мало что даёт историку для углубления и развития его представлений о предмете исторической науки в целом или о той или иной её проблеме.
Однако гипотеза о наличии единой логики универсального эволюционизма продуктивна уже тем, что она подразумевает в качестве одной из своих составных частей логику общемирового и общеисторического развития. При этом очевидно, что о единой логике общеисторической эволюции можно говорить только постольку, поскольку признается как нечто доказанное единство самой этой эволюции. Логика истории — понятие многоуровневое, ибо оно характеризует процессы исторического развития от мировой его отметки до уровня развития отдельного события и является противоположностью хаоса, вследствие чего все многообразие процессов эволюции и поддается рациональному осмыслению.
Если единство истории поддаётся рациональному осмыслению и доказательству, то её многообразие, которое неисчерпаемо и в этом смысле также иррационально, не способна вобрать в себя какая бы то ни было система исторических понятий, причем это не зависит от уровня развития познания. Основное теоретическое положение, характеризующее соотношение логики общемирового развития и каждого отдельного общества заключается в том, что данное соотношение во всех случаях своеобразно, индивидуально и не подходит ни под какое общее правило, кроме одного: общеисторический и локальный варианты развития не совпадают не только конкретно - исторически, но и в значительной мере логически. Что же в таком случае подразумевается под логикой общеисторической эволюции — понятие – символ, веберовский «идеальный тип»? Ни то, ни другое, ибо эта логика включает в себя представление об одном из самых фундаментальных свойств исторического процесса — его направленности, некоторой общей линии развития, проявляющейся, однако, не в качестве средней равнодействующей, а в виде направленного процесса развития к возможно более высокому уровню присущих для данной эпохи отношений, к более развитым и зрелым формам исторической реальности.
Логика исторического развития не может быть ни простой арифметической суммой всех локальных вариантов всемирно-исторического целого, ни некоторой средней их равнодействующей: многообразие и качественная определённость явлений общественной среды противоречат такому пониманию.
Развитые, зрелые формы общественного развития отмечены печатью индивидуального своеобразия и не повторяются. Кроме того, пик подъёма есть одновременно начало грядущего упадка. Следовательно, переход к новому качеству в форме зрелых отношений происходит в иных условиях, включая условия места и времени: ушедшая в небытие развитая, зрелая форма отношений не сопровождается приходом столь же развитых отношений нового мира.
Направленно-стадиальный характер общеисторической эволюции не «выстраивает» все локальные варианты в одну линию развития, он распознаётся и выявляется лишь по наиболее зрелым, развитым феноменам исторической реальности, которые обозначают вектор общеисторической эволюции, ее вехи, т.е. ее логику. В этом случае последняя не порывает с качественной определенностью, индивидуальным своеобразием явлений общественной среды и опирается не на неведомые истории усредненные типы развития и не арифметическую совокупность общемировой целостности, а на реальные события и процессы. В этом варианте реконструкции общеисторической логики единичное (событие) выступает в свете общего (логики процесса), причем общее является не средством некоторого упорядочивания бесконечного многообразия единичного посредством подгонки его под общее, а способом сохранить его индивидуальную самобытность.
Неравномерность исторического развития, проявляющаяся на всех его уровнях, предупреждает против обязательности перенесения этапов (стадий) общеисторической эволюции на каждую локальную ее разновидность. Неравномерность подразумевает, во-первых, различную степень развития, в том числе и степень зрелости однопорядковых явлений; во-вторых, их хронологическое несовпадение, что уже обязательно ведет, ибо речь идёт об иной конкретно-исторической ситуации, к некоторому изменению природы явления, а не только его конкретно - исторической формы, которая всегда индивидуальна. Вследствие этого между логикой общеисторического развития и локальными ее разновидностями неизбежны и неустранимы несовпадения сущностного и стадиального характера; не существует соответствия двух упомянутых уровней логики и реальной действительности, следовательно, его не может быть и в реконструируемом мышлением варианте, причем это правило не теряет свою силу в зависимости от характера изучаемой эпохи или от достигнутого уровня знаний.
Индивидуальное своеобразие явлений общественной среды ведёт к необратимости общественных процессов в истории и логике их развития.
История не даёт попятного хода ни в одной из своих фаз; повторяемость относится скорее к логике процессов, однопорядковых явлений и т.д. Реставрация тех или иных политических институтов (например, монархии во Франции после наполеоновских войн), удушение в Италии во второй половине XVI в. раннекапиталистических отношений и возврат к хозяйственным распорядкам средневековья, возврат крепостничества на восточных землях Германии после поражения Крестьянской войны - таков далеко не полный перечень явлений, выявляющий разнонаправленный характер общественной динамики, не укладывающийся в какую-либо одну формулу развития. Однако каковы бы ни были масштабы этого попятного движения в том или ином случае, опыт истории показывает, что оно, в конечном счете, не препятствовало переходу общественной динамики на новый виток и новый уровень развития. Речь идет лишь о разной цене социальных издержек подобного отягощенного конкретной исторической ситуацией выхода на пути общемирового развития. Логика этого процесса ни в коей мере не исключает всего богатства и многообразия конкретных путей исторического развития, как и они не свидетельствуют против того, что она есть.
Понятие зрелой исторической реальности является обозначением неких передовых рубежей единой линии исторического развития и включает в себя социально-экономические, политические, духовные компоненты эпохи, находящиеся во взаимосвязи и взаимодействии [56]. Это понятие распространяется как на историческую реальность во всем её объеме, так и на её часть, сектор из совокупности однопорядковых явлений или процессов одинаковой стадиальной принадлежности – рабство древнего Рима, как наиболее развитый вариант рабовладельческих отношений античности, Франция как классический вариант феодализма и абсолютизма в средние века, итальянское Возрождение, как самая высокая ступень развития культуры гуманизма, Англия, как классический образец предпринимательства эпохи нерегулируемого рынка и т.д.
Простое эмпирическое наблюдение показывает, что вектор и уровень общемирового развития определяется не всей вообще мировой целостностью, но лишь некоторой её частью - регионом, группой стран или даже одной страной. Впервые это эмпирическое наблюдение возвысил до теоретического уровня Гегель и выразил его в категориях своего понимания логики общеисторического развития.
Однако рассматриваемая особенность общемирового процесса «прочитывается» в нём и с точки зрения иных вариантов логики исторического мышления, ибо он отражает основополагающую закономерность этого процесса - его неравномерность. Соответственно, любой вариант логики исторического мышления, в котором игнорируется это правило, не может претендовать на адекватность ей.
Логика общемирового процесса предполагает вариативность, т.е. наличие множества путей развития, в разной мере выражающих общую тенденцию, приближающихся к ней или ей противоречащих. Реализованная вариативность — осуществленный сценарий, реальный ход многовековой истории, который не знает альтернативы и недоступен изменению, напротив, вариативность имеет силу по отношению к реально свершающейся истории и к будущему. Исходя из этих представлений, становится очевидным, что широко распространённый тезис о необходимости вхождения России в мировую цивилизацию ничего не значит, если он не имеет в виду решения вопроса о выборе того или иного варианта развития в условиях, предоставляемых современным состоянием общемирового эволюционного процесса. Проблема исторического выбора России в этом смысле предполагает учёт основных тенденций логики движения современного общемирового развития и анализ степени приемлемости того или иного варианта для России. Последнее во многом является конкретно-исторической проблемой науки и областью практически-политических решений.
Многообразие и альтернативность современного общемирового развития неотделимы от прошлого, ибо подготовлены им. Прошлое отличается от современности не тем, что оно является безальтернативным, а в современную эпоху речь идёт о выборе в рамках предоставляемых альтернативных возможностей. Прошлое неисчерпаемо многообразно и вместе с тем оно одно, уникально, имеет свою направленность, следовательно, содержит в себе определённую логику, которая является результатом завершенности процесса развития как реализованного выбора, чего нет в современности, но что является лишь вопросом времени. Об этой, «ставшей» действительности нельзя сказать, что она пошла «не так» не только в целом, но и в какой-либо из своих фаз, ибо мы не знаем никакого другого прошлого; следовательно, логика общемирового развития характеризуется не только уникальностью, но и инвариантностью, т.е. однозначностью. Задача научного исторического познания заключается в том, чтобы выразить эту инвариантность в категориях, максимально адекватных логике объективного процесса.
Свойством инвариантности обладает не только поток общемирового движения в целом, но и все его разновидности регионального, национального, цивилизационного типа, т.е. вся «ставшая» вообще действительность, по отношению к которой неосуществленные альтернативные варианты развития могут рассматриваться лишь идеально, вне реального конечного предметного содержания.
Варианты зрелой исторической реальности имеют двоякое значение для выявления внутренней логики исторического процесса. Они в максимально выраженной и не свободной от конкретно — исторического содержания форме обозначают передовые рубежи развития, как те шаги, поступь истории, по которым она больше всего доступна для понимания своей сущности, логики; история и логика процессов в этих точках максимально приближены друг к другу, хотя никогда не совпадают. Через них, далее, раскрывается по преимуществу то общее свойство направленности исторического развития, которое состоит в тенденции к оптимизации — к некому оптимальному социальному состоянию в истории в целом, как и в условиях каждой исторической среды. Такое прочтение логики исторического развития опирается на основополагающее его свойство – единство, многообразие, неравномерность, неповторимость, инвариантность, направленный характер общественных перемен, направленный не под влиянием кого-то внешнего по отношению к ним воздействия, а в силу механизмов саморегуляции, внутренне присущих истории.
Общая тенденция к оптимизации в истории пробивает себе дорогу через реализацию вариантов оптимального социального состояния, имеющих преходящий характер. С высокой степенью доказательности он проявляется в области материальных отношений. Хозяйственной деятельности и хозяйственным распорядком во все времена, хотя и в разной степени зависимости от конкретных исторических условий — географической среды, факторов социального порядка и других обстоятельств — присуща нарастающая потребность труда. Эта общая тенденция лежит в основе совершенствования орудий человеческой деятельности практически во всех ее сферах - от сугубо хозяйственной до самых сложных разновидностей интеллектуального труда. Изобретение орудий труда, их совершенствование, заимствование их другой средой составляет общую тенденцию логики мирового исторического процесса и является весьма очевидным свидетельством его глубокого единства. Эта логика общеисторического процесса поддается адекватному отображению только в категориях направленного «линейного» развития при всех его особенностях в различных исторических условиях; цивилизации, если понимать в качестве единства природных и социальных условий жизни, отображают логику этого развития и не являются самостоятельными по отношению к нему, самодовлеющими и замкнутыми циклами.
В истории не было непроницаемых для внешнего влияния цивилизаций при сохранении всей их самобытности и устойчивости тех или иных признаков. Цивилизации невозможно рассматривать в качестве стадий общемирового процесса, однако логика их развития не противоречит логике последнего; усвоение результатов материальной деятельности людей в виде орудий этой деятельности, разного рода открытий и изобретений не знает цивилизационных границ.
Нарастающая потребность в эффективности труда реализуется не только через усовершенствование его орудий, но и через его организацию, причем между характером орудий труда и формами его организации в истории всегда существовало соответствие, в котором ведущая роль принадлежала орудиям труда. В основе организации труда лежит отношение работника к средствам и орудиям труда, т.е. форма собственности, которая по существу представляет собой отношение между людьми по поводу их отношения к средствам и орудиям труда. Основной тенденцией логики развития экономических отношений на ступени господства мелкого производства, которое предполагает орудия труда, рассчитанные на индивидуальное применение, является переход от коллективных форм организации труда к индивидуальным.
Исключительная по своей значимости роль коллективного начала на заре человеческой истории во всех сферах жизни, а не только в хозяйственной деятельности людей, является в высокой степени естественным результатом антропогенеза. Общественная природа человека, сохраняющаяся во все эпохи, в первобытную эпоху выступала в качестве основного условия его выживания. С переходом от собирательных форм хозяйства к производительным появляется фактор, от которого все больше зависела логика развития хозяйственных распорядков — орудия труда. Орудия труда - не менее важная, чем антропогенез, предпосылка всеобщего господства коллективного начала в первобытную эпоху. Первобытное равенство и сопутствующая ему социальная психология, отсутствие социальной дифференциации и использования материальных результатов труда человека человеком вытекали, в конечном счете, из того, что продукт труда по своему объему не содержал в себе той избыточной доли, которая могла бы быть присвоена другим с помощью насилия или иного средства принуждения. Низкая эффективность труда, обусловленная характером орудий труда, порождала коллективные формы организации труда и отсутствие связи между работником и орудиями труда в виде права владения ими или собственности на них.
Характером орудий труда объясняется логика развития социальной дифференциации и классового антагонизма в истории. Низкая эффективность применения неодушевленных орудий труда побуждала и даже делала необходимым и целесообразным превращение в орудие труда самого человека. Раб – говорящее орудие. Не в наличии ли рабства скрывается тайна того высочайшего взлета культуры античности, который был бы немыслим без широкого применения труда рабов? Первичная форма классового антагонизма, самая жесткая и бесчеловечная, была все же не следствием злого умысла или злой воли, но естественным результатом развития истории. Эксплуатация даже в такой, безусловно, крайне антигуманной форме являлась не уклонением от логики развития истории, но проявлением её подлинной сути. Неизбежными спутниками социальной дифференциации стали идеи социальной справедливости в религиозной, как и в светской оболочке, и разнообразные формы социального протеста.
Идеи социальной справедливости, в частности, социального равенства можно рассматривать в качестве социальных утопий лишь в свете их нереализованности в качестве некоторой конечной программы состояния общества будущего, но они вовсе не утопии применительно к многовековой истории прошлого, в которой они, соединяясь с многообразными проявлениями социального протеста, оказывали самое непосредственное влияние на ход истории и в этом смысле в значительной степени реализовывали себя.
Возвращаясь к теме логики развития социальной дифференциации в истории, следует отметить, что первичная форма антагонизма, основанная на рабстве, содержала в себе предпосылки своей гибели прежде всего как хозяйств<