Участие казаков в азовских походах Петра I
В конце 1689 г. войско Донское вынуждено было заключить с азовцами невыгодный для него мир, с условием не нападать на казачьи городки и южные пределы России. Азовцы были рады этому и втихомолку готовились к новым стычкам. Мир этот продолжался до 1691 г. Главные причины заключения такого продолжительного мира были: внутренние неурядицы в Войске, постоянные ссоры с калмыками, ногайцами и черкесами, которых подстрекали к тому бежавшие с Дону противники Москвы во главе с Левкой Маноцким и Петром Мурзенком. Этот последний, не добившись в Москве амнистии для старообрядцев, передался в числе многих других на Куму. Скоро они нашли могущественного для себя покровителя в лице крымского хана. Великий Дон, не знавший раньше среди своих сынов предателей, теперь, под тлетворным влиянием Москвы, вынужден был терпеть разные невзгоды от тех, кого он вспоил, вскормил и взлелеял, кому он влил в течение минувших веков гордый казачий дух, жажду к равенству, братству и свободе. Маноцкий и Мурзенок при помощи исконных врагов казачества хотели вернуть Дону его старую казачью волю, его древнюю независимость. В Азове готовилась гроза для Дона. Калмыки, ногаи и владелец кабарды Шамхал вместе с крымцами готовились смести казачьи городки и подчинить Донскую землю турецкому султану. Но они не усчитали, что в Черкаске сидел атаманом, хотя и преданный рабски Москве, но старый, испытанный в боях воин, могущий постоять за целость Дона и честь казачью, — это Фрол Минаев. Он поздно и случайно узнал о готовящейся для Дона опасности и принял все меры предосторожности. В Москву была послана легкая станица просить помощи, а азовцам размирная .
Весной 1691 г. струги казачьи полетели в море громить крымские и ногайские улусы, а конница сухопутьем под Перекоп{367}.
Набег был для донцов удачен. План врагов расстроился. В следующем году 1200 казаков на 76 стругах неожиданно явились под Темрюком и Казылташей, разгромили татарские улусы и освободили многих своих пленных; на возвратном пути приняли бой в Азовском море с сильным турецким флотом, шедшим в Азов, потом разорили предместья Азова и возвратились с добычей и пленными восвояси.
В то время, как казачья флотилия громила татарские улусы, азовцы промышляли в окрестностях Черкаска и успели угнать часть донских табунов, но захваченные врасплох, в числе 500 человек, на р. Аксае, против нынешней Аксайской станицы, казаками Черкасской станицы и Манычской, были почти все уничтожены; остальные 60 челов. попали в плен. 1693 и 94 гг. прошли в успешных схватках с теми же азовцами, калмыками и ногайцами, а также в морских поисках под Темрюк и крымские берега.
В 1694 г., возвращаясь на 60 стругах из морского похода, казаки дали в устьях Дона бой сильному турецкому флоту, состоявшему из 30 кораблей и многих мелких судов, отбили один корабль и одно судно, потеряв при этом 20 человек убитыми, и, не имея сил прорваться сквозь эту стену, возвратились в Черкаск чрез Миус, затопив свои струга в лимане этой реки.
Дав повеление Дону «чинить промыслы над азовцами и крымцами» Петр I, объявивший себя в 1689 г. единодержавным государем, деятельно готовился к войне с этими врагами России{368}. Не дожидаясь окончания постройки нового флота, начатого в Воронеже, он двинул стотысячную армию под командой боярина Шереметьева р. Днепром на Крым, а 31 тыс. под Азов. Войско это собралось в Тамбове, откуда по первому весеннему пути двинулось на р. Хопер, а потом правою стороной Дона к Черкаску. Войску Донскому предписано было, чтобы все казаки как верховых городков, так и ниже лежащих, по мере приближения русского передового отряда присоединялись к нему и поступали в распоряжение его начальника, генерала Гордона. Атаману Фролу Минаеву секретным приказом повелено было поход этот хранить в тайне и никому, кроме лучших старшин, не объявлять{369}. К этому походу призваны были также казаки малороссийские, терские и гребенские. Но как ни скрытно происходили эти приготовления, азовцы чрез враждебного Москве калмыцкого Аюку-тайшу проведали о намерениях царя и приготовились к защите.
Казаки встретили русские войска на своей земле с недоумением и тревогой. Недавнее брожение среди них еще не улеглось. Подчинение московскому военноначальнику, да еще иностранцу, вызвало среди них брожение. Историки Петра I говорят, что казаки подумывали даже об измене{370}. В первых числах июня 1695 г. (по другим данным — июля) русские войска достигли г. Черкаска, а 8 числа прибыл и сам царь и приказал двинуть все силы под Азов.
Нужно заметить, что эта русская армия состояла большей частью из войск новых, устроенных по иностранному образцу, с командирами иностранцами, а также из прежних потешных Преображенского и Семеновского полков. Царь был среди этих последних в звании «бомбардира» Преображенского полка, под именем Петра Алексеева. Весь отряд, по оригинальнейшему распоряжению, находился под командой «консилии» трех лиц: Головина, Лефорта и Гордона; их приказания утверждал сам царь. Соперничество и разногласие между этими начальниками, слабая дисциплина и ропот отдельных частей на командиров иностранцев, неопытность царя в военных вопросах, к тому же не обладавшего никаким военным талантом, а также недостаток в лошадях и съестных припасах не могли сулить благоприятный исход этой компании. Опытней других был Гордон, но на царя больше имел влияния профан в военном деле Лефорт. Инженерными работами руководил Франц Тиммерман; его помощниками были: Адам Вейде, Яков Брюс и швейцарец Морло, люди неспособные и не знавшие своего дела. Ошибки их при взрыве подкопов вредили больше русским, чем туркам. Осада безуспешно тянулась до конца сентября. Царь скоро убедился, что без флота город, имевший свободное сообщение с морем, взять невозможно. Другие причины безуспешности этой осады были следующие: устранение от активных действий донских казаков, знавших лучше иностранцев осадное дело и военные приемы турок, неприязненное отношение казаков к походу, предпринятому без их ведома и согласия, а также пренебрежение царя к их легкому, но страшному для врагов, летучему флоту, тому флоту, при помощи которого они громили в течение веков крымские и турецкие берега и топили большие, построенные иностранцами многопушечные военные турецкие корабли в Черном и Азовском морях, и, наконец, измена гвардии капитана Якова Янсена, бывшего простого голландского матроса, пользовавшегося особым доверием царя, в самый критический момент осады неожиданно передавшегося туркам и сообщившего им самые сокровеннейшие сведения о положении русской армии. Неустанные работы царя, собственноручно начинявшего бомбы и гранаты, мало помогли делу. Когда отдельные части не доверяют своим начальникам, а между высшим командным составом существует рознь, — война проиграна. Гордон про одно военное совещание в присутствии царя писал, что «по обычаю ничего дельного не решено. Все идет так медленно и неудачно, точно нам оно совершенно не важно». В конце сентября один полк из отряда Гордона был почти уничтожен татарами, а полковник взят в плен; много людей потонуло при внезапном разливе моря, от западного ветра; хлеба недоставало, даже не было соли; иностранцы командиры боялись показаться пред войсками; турки стали делать смелые и удачные вылазки. Все это заставило русских снять осаду. Вся тяжелая артиллерия и порох оставлены были в Черкаске, а войска двинуты обратно в Россию. Флот отведен в Паншинский город. На возвратном пути русская армия почти вся погибла от голода и болезней. На пространстве 800 верст, говорит австрийский агент Плейер, валялись трупы людей и лошадей, растерзанные волками. Смертность была так велика, что все деревни, лежавшие на пути, были переполнены больными, заражавшими местных жителей{371}. Под Азовом пало около 2 тысяч человек. Однако русские в этом походе имели некоторый успех. Донские казаки, которым была обещана денежная награда, взяли при помощи своего казацкого «розмысла» (подкопов) две каланчи (укрепления, башни, хорошо оборудованные артиллерией), построенные турками по обоим берегам Дона выше Азова. В этих каланчах и в новопостроенной крепости Сергиевской, против Азова, царь оставил 3 тыс. гарнизон под командой воеводы Акима Ржевского. На казаков же была возложена обязанность оказывать этому гарнизону помощь в случае нападений неприятеля. Словом, вся тяжесть от мщения сильного и раздраженного врага легла на казаков. Осень и зима прошли в постоянных стычках донцов с азовцами, которых Порта старалась усилить{372}.
Петр с торжеством въехал в Москву. Взятию каланчей, получивших название «Новогеоргиевска», и постройке нового укрепления против Азова старались придать признак победы. Однако народ скоро почувствовал всю свалившуюся на него тяжесть и губительность похода, и ненависть его к иностранцам, всему чуждому и иноземному пала в достаточной мере и на царя. Тут все вспоминали предсказания умершего патриарха, что участие в подобном походе «еретиков» исключает возможность успеха. Но не таков был Петр. Вслед за ударом он проявлял неутомимую деятельность и, несмотря на позор и поражение, ревностно настаивал на выполнении первоначального плана. Неудачи его окрыляли. Он решил удвоить проигранную ставку в высокой игре, в еще большей степени воспользоваться помощью иностранцев и поддержать действие сухопутных войск военным флотом. Он стал готовиться ко второму походу под Азов и с этой целью просил польского короля выступить против турок, а австрийского императора Леопольда и бранденбургского курфюрста Фридриха прислать ему опытных инженеров и минеров. Даже с Венецианской республикой завел сношение о присылке к нему на службу корабельщиков.
Из Архангельска в Воронеж были переведены все бывшие там голландские и английские корабельные мастера и согнаны плотники из соседних губерний. Всю зиму работало до 26 тыс. человек. Все интересы были отодвинуты на второй план. Жажда победы над турками обуяла царя. Его непреклонная воля усиливала деятельность мастеров. К весне 1696 г. флот был готов. Адмиралом нового флота был назначен Лефорт, а командование сухопутной армией вручено боярину Шеину.
По общему плану Шереметьев вместе с гетманом Мазепой должны были действовать в устьях Днепра, а главные силы идти под Азов. Как Лефорт к должности адмирала, так и Шеин — главнокомандующего были очень мало подготовлены, а потому их роль в этой кампании была незначительна.
Дон выставил под Азов 5120 челов. Остальные полки были выдвинуты против враждебных калмыков, ногаев, черкесов и Крыма. Пока русская армия и флот были на пути к Черкаску, донские казаки в числе 250 челов. с атаманом Леонтием Поздеевым сделали поиск в Азовское море, схватились с двумя большими турецкими военными кораблями и потопили их вместе с людьми и грузом, не потеряв в этой геройской схватке ни одного человека{373}.
Гордон с передовым отрядом пришел к месту назначения первым. 9 мая прибыл в Черкаск и сам царь. Петра встретил войсковой атаман Фрол Минаев с старшинами и казаками. Потом стали подходить другие части войск с Лефортом и другими. Атаман Поздеев донес царю, что по его разведкам в Азовском море показался турецкий флот, состоящий из 15 хорошо вооруженных кораблей, 13 больших галер и 13 полугалер с вспомогательными для Азова войсками и разными снарядами. Петр приказал не допустить эти суда к Азову и с этой целью двинул к Каланчам два своих военных корабля, 23 галеры, 2 галиота и 4 брандера. Оттуда царь хотел проплыть с 16 галерами Кутерминским гирлом в море, но по случаю убыли воды от северовосточного ветра пройти не мог. Гордон говорит, что Петр возвратился из этой рекогносцировки грустным и удрученным; что он видел сильный турецкий флот, но не счел благоразумным напасть на него и повернул обратно. И действительно, как мог схватиться на море русский наскоро сколоченный из сырого дерева флот, при неопытном экипаже, с военными турецкими кораблями, построенными лучшими венецианскими мастерами и вооруженными хорошей артиллерией западных образцов, с испытанным в боях экипажем, состоявшим из страшных янычар. Есть от чего быть грустным и удрученным. Но на что не годился русский неуклюжий флот, говорит историк деяний Петра I, на то решились «пираты» этой местности — донские казаки. Они на 100 летучих своих стругах притаились в камышах за островом Канаярским и подстерегли приблизившегося врага, имевшего направление к Азову. Битва была страшная и ужасная. Казаки, как степные орлы, налетели на турецкий флот со всех сторон, потопили и сожгли много судов, схватываясь с ними на абордаж, остальные рассеяли и обратили в бегство. Эта битва стоила туркам очень дорого: кроме сгоревших и утонувших, они потеряли до 2 тыс. убитыми. Казаки взяли в плен 270 человек и одного агу. Из судов в бою взято 10 полугалер, а 10 больших судов, загнанные на мель, сдались. На захваченных судах найдено 50 тыс. червонцев, сукна на 4 тыс. человек, множество военного снаряжения, 70 медных пушек, 3000 бомб, 4 тыс. гранат, 80 бочек пороха, большое количество свинцу, сабель и другого оружия. Эта первая победа, победа не русского флота, а донских казаков, была торжественно отпразднована. Деньги, сукно и разную мелкую добычу царь пожаловал храбрым своим сподвижникам — казакам, а снаряды и оружие велел обратить в казну{374}.
19 мая главная русская армия подошла к Черкаску. Боярина Шеина встретил наказный атаман Илья Зерщиков, т. к. сам войсковой атаман Минаев с донскими казаками был уже под Азовом. Русские войска двинулись туда же. На помощь им пришли запорожские и малороссийские казаки с наказным гетманом Яковом Лизогубом и часть калмыков, признававших власть Москвы.
28 мая авангард русских войск с генерал-майором Регимоном и донские казаки с походным атаманом Савиным расположились лагерем близ Азова. Вылазки азовцев были казаками отбиты. Шедшие на помощь Азову кубанские и крымские татары были ими же рассеяны. Русские суда с адмиралом Лефортом стали позади Азова и загородили путь турецкому флоту, состоявшему из 40 фрегатов и множества галер. Донская флотилия заняла устье Дона. Флот прикрывали расставленные по берегам реки войска. Чрез Дон была перетянута железная цепь. Таким образом, Азов подвергся полной блокаде. Бомбардировка началась 16 июня и продолжалась беспрерывно до 25. Сам царь редко присутствовал при этой работе, а больше находился на своей галере «Приципиум». 25 июня из Вены прибыли иностранные инженеры. Работы пошли решительней. 17 июля регулярные войска с 3-х сторон сделали демонстративное нападение на Азов, между тем как с четвертой донские казаки с войсковым атаманом и малороссийские с Лизогубом пошли на решительный приступ и овладели двумя бастионами и четырьмя пушками. Отчаянные нападения турок не могли их оттуда вытеснить. Казаки держались твердо. Русские войска не могли дать им помощи, т. к. 18 числа на их лагерь сделали нападение татары. 19 числа царь велел готовиться к решительному штурму, но азовский гарнизон, состоявший из 3700 челов. и 5900 жителей обоего пола, отчаявшись получить откуда-либо помощь, решил сдаться, на условии, чтобы ему и всем жителям дан был свободный выход из крепости. Условия были приняты. Гарнизон и жители на 18 стругах были отведены до р. Кагальника. 20 июля на тех же условиях сдалась небольшая турецкая крепость Лютик, стоявшая на Мертвом Донце, против Азова, с гарнизоном в 200 челов. Казаки поснимали с турок их платье, одели в серые свитки и отпустили, дав им в сумки столько хлеба, «чтобы степь перейти». В Азове русские взяли 96 медных пушек, 4 мортиры и большое количество военных снарядов.
Таким образом, со взятием Азова доступ к морю на юге России сделался открытым. Эта была старая мечта донских казаков, неоднократно владевших этим городом и потом отдававших его обратно туркам по повелению московских царей, не желавших войны с этим сильным врагом.
Петр сделал рекогносцировку морского берега и положил основание порта и крепости Троицкой на Таганроге. После этого, оставив в Азове сильный гарнизон с кн. Львовым, он с торжеством возвратился в Москву. Вся тяжесть по защите этой крепости вновь легла на казаков. Все следующие годы прошли в жарких битвах донцов с турками и татарами как на море, так и на суше{375}.
Из приведенных исторических данных видно, какую огромную услугу оказали донские казаки русской армии при взятии Азова. Без их помощи и этот последний поход царя едва ли б увенчался успехом. Но несмотря на это, Петр ненавидел казачество и отрицательно относился к его самобытности, к его заслугам пред Россией в течение минувших веков. Стремление к самовластию царя не могло мириться с республиканским духом казачества. Казаки за свои подвиги не получили от Москвы ничего, кроме строгих требований «чинить промыслы под ногайские улусы, под Темрюк и оказывать всеми силами помощь Азову, Сергиеву, Каланчам и Лютику»{376}. А между тем бездарные иностранцы, бывшие конюхи и матросы, которых царь величал своими друзьями и сподвижниками, пользовались его полным доверием, получили за взятие Азова высшие награды и сделались первыми участниками его триумфального въезда в Москву 30 сентября 1696 г. В длинном поезде выступали иностранцы-военноначальники, про которых под Азовом мало было слышно, на богато украшенных, в древнегреческо-римском вкусе, лошадях или экипажах. Адмирал Лефорт ехал в царских санях, запряженных шестериком, и т. д. Мало того, в бытность в Черкаске в 1695 г., царь отобрал у донских казаков грамоту Грозного царя о признании Дона самостоятельным государством, пожалованную донцам за подвиги при взятии Казани в 1552 г. Царь ласкал и награждал одного Фрола Минаева и близких ему старшин за рабскую преданность к нему. Словом, атаманы Корнила Яковлев и Фрол Минаев продали Дон Москве, продали все старые казачьи вольности. Донским войском стала управлять кучка преданных Москве старшин во главе с войсковым атаманом. Их поддерживали 11 черкасских станиц и низовые городки, а также постоянно пребывавший в Черкаске гарнизон от 2 до 5 тыс. человек. Стала проявляться централизация власти, пребывавшей в Черкаске и называвшей себя «Главным Войском». Выдача царского жалованья стала производиться по заслугам казаков, отчего иные получали больше, другие меньше. Понятно, ближе стоявшие к этой власти и проявившие больше усердия, в смысле преданности, оценивались выше других, удаленных, живших в городках, выше по Дону лежащих. Поэтому верховцы всегда считались неблагонадежными, «смутьянами», ворами . Они жили своей самостоятельной жизнью и на централизацию власти в Черкаске, часто сообщавшейся с Москвой, смотрели подозрительно. На походы Петра, а в особенности на приказы его подчиняться командирам иностранцам они отвечали скрытым ропотом, казачьим ропотом, после которого казак берется за саблю. Ропот этот еще усиливало сознание, что тысячи их братьев «по милости» Москвы скитались по Куме и Кубани, старые донские казаки, преданные казачьей идее, ставшие за вольные казачьи права и за свою старую казачью веру, в которой они родились, крестились и возросли. Пусть они во взглядах на веру были не правы, пусть по неопытности заблуждались, но ведь вводить новые порядки в грозную, сложившуюся в течение веков и при том консервативную казачью общину, как говорится «с плеча», навязывать откуда-то со стороны, из Москвы, новое верование, приказывать молиться за неведомого им патриарха и московского царя, явление на Дону до того времени небывалое, приемы недальновидные, неумелые, чисто «московские». Казаки, всегда не любившие московские порядки, ханжество и лицемерие бояр, из казачьей гордости не схотели подчиниться приказам Москвы, и одни из них с болью в сердце ушли на Куму, а другие заняли выжидательное положение.
Глава VI
Булавинский бунт
Гордые османлисы страшно были обескуражены взятием русскими Азова. Уже в следующем 1697 г. в феврале месяце большая армия их вместе с крымцами, ногайцами и горскими народами стала формироваться на Таманском полуострове для нападения на Дон. Казаки дали знать о том в Москву. Атаман Фрол Минаев, ехавший с станицей «за царскими подарками», должен был из Воронежа возвратиться назад. В мае значительный турецкий флот показался в Азовском море, но был в морском бою частью потоплен, частью разметан казаками. В июле турецкая армия подошла к Азову, но благодаря подоспевшему русскому отряду с боярином Шейным, казаками, после 11-часовой битвы была поражена и рассеяна по степи. Азов и другие крепости были спасены{377}. С этого времени казаки разъездами под Крым и на Кубань постоянно тревожили неприятелей и преграждали им все пути к набегам на русские границы. Не раз они делали морские поиски под Темрюк, Казылташ и крымские берега. Так продолжалось до 1700 г., когда 3 июня Россией был заключен с Турцией 30-летний мир. Начиналась великая северная война России с Швецией. Казакам было предписано на всякие обиды от набегов татар не отвечать набегами, а приносить жалобу азовскому коменданту, который обязан был ходатайствовать у ачуевского паши о возвращении награбленного. Этот приказ поставил казаков в недоумение. Не иметь права мстить за частые набеги и грабежи татар на южные их границы от Цимлянской и Камышинской станиц до Пятиизбянской и Паншинского городка, где стоял русский флот, бывший под Азовом, — это было сверх сил гордых донцов{378}. Кроме того, грамотой от 22 июля 1700 г., адресованной «на Дон, в нижние и верхние юрты атаманом и казаком, войсковому атаману Илье Григорьеву и всему Войску Донскому», царь приказывал свести тем же летом верховых казаков, живших по Хопру, Медведице и по другим рекам, «и поселить их по двум азовским дорогам, одних до Валуйки, а других от Рыбного к Азову, по урочищам и речкам: Кундрючке, Лихой, Северному Донцу, Каменке, Белой и Черной Калитвам, Березовой, Тихой и Грязной»{379}. Этот приказ поставил Главное Войско в тупик. Разоренные в 1688 г., по приказанию царей, казачьи городки по Медведице вновь были густо заселены выходцами из низовых станиц, противниками сближения с Москвой{380}. Также много возникло городков по Хопру, Бузулуку и другим соседним речкам. Насильственное переселение части казачества, хотя бы по приказанию царя, могло вызвать в свободолюбивых верховцах открытое возмущение. Царь в грамоте от 22 июля даже угрожал Войску:
«А буде вы, атаманы и казаки, нынешнего лета с Хопра и с Медведицы казаков на вышеописанные две дороги в назначенные урочища не сведете и не поселите, то по нашему, великого государя, указу те хоперские и медведицкие казаки поселены будут в иных местах».
Войску пришлось подчиниться, и часть верховых казаков была сведена на указанные царем речки. Но царь не удовольствовался этим и в 1703 г. послал на Дон стольников Кологривова и Пушкина с целью приведения в гласность всех казачьих городков, поселенных по pp. Хопру, Бузулуку, Медведице, Донцу с его притоками и Дону, до Паншинского, и для высылки из тех городков в прежние места всех людей, с женами и детьми, которые зашли туда после 1695 г., с наказанием каждого из них, «до одного человека», батогами и отосланием десятого из этих «новоприходов» в Азов на каторгу; сюда же были включены и те, которые зашли на Дон хотя и до 1695 г., но не участвовали в походах под Азов. Из тех же казачьих городков, которые заселены по азовским дорогам с 1701 г., выслать всех новопришлых, зашедших туда после этого года. Стольникам приказано отбирать от атаманов и казаков подписки впредь не принимать беглых людей под страхом смерти{381}.
Дон глухо волновался. Это бесцеремонное обращение с донским казачеством, недальновидность и самонадеянность царя заставили задуматься и преданных ему старшин. Стольники переусердствовали и стали переписывать и высылать в Россию не только старожилов, но даже родившихся на Дону. Спешно снаряжена была в Москву станица с атаманом Абросимом Савельевым, которому поручено было объяснить боярам, что многие русские люди живут на Дону издавна, что они казакам в их домашнем быту необходимы и если они не участвовали в Азовских походах, то только потому, что оставались в городках для их защиты. Также поручено было разузнать, на что царь гневается на казаков.
Петр I сам скоро увидел, что зашел слишком далеко, что обострять отношения с донским казачеством не время, т. к. казаки ему в затянувшейся войне с Швецией очень нужны, а потому, обласкав станицу и ее атамана Савельева, дал на Дон грамоту с уверением, что никакого гнева его на казаков нет, что верховые городки должны остаться на прежних местах и что перепись людей и городков повелено было произвести только для сведения, сколько их находится на Дону, давно ли они там поселены и нет ли в них пришлых людей{382}.
Эта царская грамота не удовлетворила донцов, т. к. одновременно с вышеприведенными, явились многие другие обстоятельства, оттолкнувшие большинство казачества от Москвы. Обстоятельства эти следующие. В 1698 г. по царскому повелению были командированы два полка казаков в распоряжение кн. Долгорукова для охраны крепостей, отнятых у турок со стороны Днепра. Вся тяжесть последовавших битв с турками и крымцами легла на казаков. Привыкшие подчиняться своим выборным походным атаманам «и думать заодно с ними свою казачью думу», полки эти были страшно недовольны бесцеремонным с ними обращением спесивого московского боярина и роптали. Такие же невзгоды казаки терпели и в шведскую войну и разделяли весь позор первых поражений русской армии, благодаря иноземному командованию (под Нарвой и др.).
Кроме того, в своем житейском обиходе казаки стали терпеть разные притеснения от азовского гарнизона, забравшего в свои руки все рыбные ловли в низовьях Дона, в море и по запольным речкам. Появлявшихся там казаков забирали и связанными препровождали в Азов вместе с рыболовной «посудой» для «допроса и розыска». Также на «верхнем изголовьи» Мертвого Донца азовцами была поставлена застава, через которую казакам воспрещено было провозить в крепость Люток хлебные и другие запасы находившимся там их одностаничникам. Мало того, рыбные тони в гирлах Дона захватили самовольно переселившиеся туда из разных монастырей чернецы. Жалобам казаков в Посольский приказ на эти стеснения не было конца{383}. Споры эти разрешены были царской грамотой, данной 26 февраля 1708 г. Казакам «дозволялось» ловить рыбу в р. Дону и по запольным речкам «про свой обиход» по-прежнему, «оприч тех вод, которыя отведены на прокормление азовским жителям и зимовым солдатам, а именно: что вверх по Дону до устья Мертваго Донца на 10 верст, да вниз от г. Азова до взморья на 4 вер. и на 150 саж., и в те воды и в рыбныя ловли вам, атаманом и казаком, отнюдь не велеть вступаца и рыбы в них не ловить»… Словом, лучшие и богатые рыбные тони были отобраны у казаков. Казаки призадумались. «Того ли мы заслужили у московского царя?» — говорили они и спешно снарядили в Москву легкую станицу. 2 мая 1703 г. последовала новая царская грамота: «и мы, великий государь, наше царское величество, вас, атаманов и казаков, и все Войско Донское, пожаловали , велели вам в реке Дону и по иным рекам рыбу ловить вопче по прежнему… сопча с азовскими жителями, нераздельно, безпорубежно». Возникли новые споры и недоразумения, продолжавшиеся весь XVIII век{384}. Пожаловав войско Донское такой великой милостью, как свободной ловлей рыбы в р. Дону, царь в то же время приказал казакам всю сушеную рыбу, какая найдется на Дону, отписать на него и никому не продавать под страхом смертной казни{385}. Царь также пожаловал Войско Донское новою милостью, дозволив ему «для городовых и обрубных и мостовых в Черкаском и в иных городах починок и для хоромнаго строения и про домашний обиход, не на продажу», рубить всякий лес и возить по р. Дону от Донецкого городка (ныне Бугучарского уезда) без всякого запрещения{386}.
Вмешиваясь в донские дела и отнимая у казаков их исконное право по самоуправлению, царь слишком много доверял своим приближенным, а потому спешно издавал одну грамоту за другой, указ за указом, часто противоречащие один другому, иногда вопреки желаниям Войска. Так, например: после азовских походов, видя покорность Аюки-тайши, много раз до того изменявшего России, царь разрешил с подвластным ему калмыцким народом кочевать по войсковым землям по pp. Хопру, Медведице до Манычи. Это страшно стесняло казаков и вызывало постоянные столкновения с этим полудиким народом, промышлявшим воровством и грабежами. Далее: грамотой 26 февраля 1703 г. царь разрешил казакам, построившим городки по р. Бугучару, оставаться там на жительстве и «на иныя места не сходить». Но чрез год Бугучарский казачий город, без ведома Войска, майором Шанкеевым, присланным из Адмиралтейского приказа для сыску беглых, был уничтожен и все жители его высланы в Россию. Мало того, царь пошел дальше: в 1705 году он издал приказ уничтожить все казачьи городки, построенные казаками по правой (крымской) стороне Донца без его указов и после 1695 г., и жителей всех перевесть на левую сторону, а новопришлых выслать на прежние места{387}.
Казаки медлили выполнением этого приказа. Для понуждения их к этому в июле 1706 года на Дон был командирован стольник Шеншин, которому, между прочим, в наказе было повелено обходиться с войсковым атаманом, старшинами и казаками вежливо, не вымогать от них взяток и не требовать излишнего корму и подвод{388}.
Издавая такие оскорбительные для Войска распоряжения, правда, исходившие из Посольского и Адмиралтейского приказов, где заседали, как и прежде, те же кичливые и недальновидные бояре, царь (вернее — бояре) в то же время просил казаков служить ему «с великим радением», следить за движением и намерениями турок и татар, оберегать построенные в устьях Дона крепости, ладить с калмыками, посылал им усиленное жалованье деньгами, сукнами, хлебом, порохом и свинцом, в 1704 г. пожаловал новую серебряную печать, новую деревянную насеку, «у которой по обеим концам как сверху, так и с исподу, оправлено серебром», с надписью «насека Войска Донского 1704 г.»{389}. Наконец, весной 1706 года за деятельное участие в прекращении в 1705 г. астраханского стрелецкого бунта, отголоска московского, обошедшегося почти без кровопролития, где с знанием дела и умелым увещанием действовали донской походный атаман Максим Фролов и старшины Вас. Поздеев и Степ. Савельев, Войску Донскому повелено было выдать сверх обыкновенного годового жалованья единовременно 20 тыс. руб., а оставшимся в Царицыне старшинам и казакам деньгами и соболями на 1865 р. В вечную же и «не смертельную» память и назидание позднейшему потомству царь прислал Войску жалованную грамоту и клейноды: войсковым атаманам, в виде «воинского начальства» серебряный пернач, вызолоченный и украшенный дорогими камнями, «бунчук с яблоком и с доскою и с трубкою серебряною, золочен» и большое войсковое знамя, писанное золотом на камке; кроме того, щесть станичных знамен, писанных золотом и серебром. Также присланы на Дон с атаманом зимовой станицы Ефремом Петровым (предок рода Ефремовых) колокола и церковные книги{390}.
Эта жалованная царская грамота и по форме и по содержанию отличается от всех предшествовавших. Она начинается: «Божиею поспешествующею милостию Мы, Пресветлейший, Державнейший Великий Государь Царь и Великий Князь Петр Алексеевич всеа Великия и Малыя и Белыя России Самодержец, Московский, Киевский (перечисляются все удельные княжества и завоеванные царства), пожаловали донских атаманов и казаков, войскового атамана Лукьяна Максимова и все войско Донское, велели: за многая их и верныя службы, а особливо, которую учинили в прошлом 1705 г. в возмущение астраханское, и на вечную им и детям их и сродникам их славу, дать сию Нашу Вел. Госуд., Нашего Царскаго Вел-ва, милостивую жалованную грамоту за Нашею Царскаго Величества собственною рукою и за государственною печатью»{391}.
Перечисляя подвиги казаков и службы ему и прежним царям, Петр I не преминул указать заслуги Войска в подавлении старообрядческого мятежа, за выдачу зачинщиков Москве, за приведение к крестному целованию заблудившихся и за смертные казни упорствующих, не подозревая, что старообрядческий мятеж имел не религиозную, а политическую подкладку и что большая часть верхового казачества выжидало только удобного случая тряхнуть Москвой. Случай этот скоро представился.
Царская грамота и жалованные клейноды были приняты центральным войсковым правительством (атаманом и старшинами) с великим торжеством. Верховцы же хранили подозрительное молчание. На Донце было неспокойно. Казаки медлили выполнением приказа о снесении правобережных городков и настаивали на оставлении Нового Айдара, Беленского, Закотного, Кабанья и др. На Бахнуте с 1701 г. шли стычки донских казаков с Изюмским слободским полком за соляные варницы, издавна принадлежавшие донцам. Дело не раз доходило до кровавых столкновений. Полковник Изюмского полка Шидловский в 1704 году самовольно разорил один казачий город и все соляные варницы, разломал часовню и забрал всю церковную утварь, а потом наложил на бахмутских казаков за соль пошлины. Возникли обоюдные жалобы. Атаман Бахмутского городка Кондратий Афанасьевич Булавин, человек твердого характера, поборник старого казачьего права, несмотря на предписание из Посольского приказа об отобрании всех варниц в казну, в октябре 1705 г. с партией казаков разорил все строения и заводы и разогнал всех жителей, занимавшихся вываркой соли близ р. Бахмута, забрав всю казенную и частных лиц соль. Наказный полковник Изюмского полка Шуст вооружил всех подчиненных ему слободских казаков и обложил Бахмутский городок, но, узнав, что за Булавина стали все соседние городки, поспешил уйти. Но Булавин не оставил этот поступок без отмщения; он перешел р. Бахмут и уничтожил все бывшие там варницы, забрал соль и продал ее на месте. Завладев, таким образом, всеми соляными источниками, Булавин стал с своими казаками вываривать соль, не допуская к тому никого. По жалобе Шуста из Адмиралтейского приказа для обуздания донских казаков был послан дьяк Горчаков с отрядом солдат, но за казачье право на выварку соли вступился Войсковой Круг, и Горчаков должен был возвратиться в Воронеж без выполнения возложенных на него поручений{392}. Изюмцы во главе с Шидловским не унимались и в феврале 1706 г. забрали в свои руки селитреные заводы, бывшие во владении Ахтырского полка и находившиеся частью на донских войсковых землях. Донцы не уступали. Для обуздания их и для приведения в исполнение приказа о снесении городков, построенных по левой стороне Донца, и сыску беглых по царскому повелению на Дон в 1707 г. был послан с драгунским полком князь Юрий Долгорукий.
Царь, занятый войной, имел превратные сведения о положении дел на Дону. В его армию донские казаки выставили 26 полков (около 15 тыс.), частью на север, на шведскую границу, частью с походным атаманом Максимом Кумшацким в Польшу и на юг России. Долгорукому, этому зазнавшемуся царскому вельможе, предоставлялся полный простор действовать по своему усмотрению, усмотрение царских воевод в истории России и Дона известно. Князь в короткое время разорил и сжег многие казачьи городки, пытал, бил казаков кнутом, резал им носы и губы, надругался над их женами и дочерьми, заковал в цепи, только в 8 казачьих юртах, до 3 тыс. беглых, скрывавшихся на Дону от тяжких казенных работ и в особенности малороссийских черкасов, бывших раньше свободными, в том числе многих старожилов, принятых в казаки и ходивших с ними во многие походы, и отправил их в Россию. При сыске беглых деятельное участие принимал старшина Ефрем Петров, посланный в помощь Долгорукому войсковым атаманом и старшинами, преданными Москве{393}.
Весть о таких действиях князя быстро облетела весь Дон и отозвалась в донских полках, бывших в русской армии. Вздрогнул Дон. Чаша терпения в свободолюбивом казачестве переполнилась. «То ли мы заслужили у царя-батюшки», грустно кивали седыми головами закаленные в боях старики. Молодые точили дедовские шашки и лили пули. Хопер и Медведица от гнева дрожали. Булавин бросился туда; там он встретился с атаманом Есауловской станицы Игнатием Некрасовым. На общем совещании с верховцами они порешили восстать всем за свободу и честь казачью и убить Долгорукова. Решение быстро приведено было в испо