Современная концепция кризиса крепостничества

Рубежным в разработке современной концепции кризиса фео­дализма и предпосылок реформы можно считать 1967 год, когда были опубликованы книга И. Д. Ковальченко «Русское крепост­ное крестьянство в первой половине XIX в.» и статья П. Г. Рындзюнского «Вымирало ли крепостное крестьянство перед рефор­мой 1861 г.?». Авторы сходились в главном: в признании ведущей и решающей роли крепостного крестьянства и его хо­зяйственного развития в наступлении кризиса феодальной форма­ции и ее крушении. ….. П. Г. Рынд­зюнский показал, что в действительности никакого вымирания крепостной деревни не происходило. Речь может идти лишь о со­кращении прироста численности крепостных и снижении их до­ли в крестьянском населении. Эти процессы являются свидетель­ством прогрессивного изменения состава населения, стихийного «раскрепощения» деревни (путем отпуска на волю дворовых, меж­сословных переходов в юридически свободное состояние и т. п.), которое отчасти (и вынужденно) санкционировалось помещика­ми и государством в уставах последних ревизий.

….И. Д. Ковальченко отмеча­ет следующие основные черты кризиса феодально-крепостнической системы. В отличие от этапа разложения феодализма кризис ха­рактеризуется превращением крепостнических отношений в оковы общественного производства. Его проявлениями были: снижение уровня сельского хозяйства, урожайности и сбора хлебов на душу населения, сокращение численности помещичьих крестьян. Он связан с резким усилением феодальной эксплуатации, ухудшени­ем состояния крестьянского хозяйства и подрывом помещичьего хозяйства. Но кризис не был временем застоя и упадка произво­дительных сил. Прогресс общественного производства шел прежде всего на основе мелкотоварных и капиталистических отношений. … В рай­онах преобладания барщины оно находилось на стадии перехода от натурального к мелкотоварному производству, в среде промыслово-земледельческого оброчного крестьянства происходил про­цесс перерастания мелкотоварного производства в капиталистиче­ское.

…Реформа явилась историческим компромиссом, отразив­шим особенности строя деревни периода кризиса. То обстоятель­ство, что крестьянское хозяйство представляло собой самостоя­тельный и ведущий сектор товарного производства, делало не­возможным безземельное освобождение крестьян, независимо от вожделений крепостников. Стал неизбежным промежуточный ва­риант аграрных преобразований. Реформа сохранила и расшири­ла базу для буржуазно-помещичьего, прусского пути аграрной эволюции. Но вместе с тем, сохранив крестьянское хозяйство как самостоятельную форму производства, она не устранила основ буржуазно-крестьянского, фермерского (американского) пути раз­вития, хотя и резко ограничила его возможности. Таким образом, противоборство двух типов буржуазной аграрной эволюции имеет социально-экономические истоки в дореформенной аграрной исто­рии России.

…. Носителем капиталистического прогресса в аграрной сфере объявлялся помещик. Концепция И.Д.Ковальченко означала по­ворот исследовательского внимания в сторону крестьянского хо­зяйства. Этот новый подход отразился во всей литературе 70—80-х гг. по аг­рарной истории капиталистической России.

ЛИТЕРАТУРА О РЕФОРМЕ 1861 ГОДА И ЕЕ РЕАЛИЗАЦИИ

…Качественно новым этапом явилась монография П. А. Зайончковского «Проведение в жизнь крестьянской реформы 1861 г.», опубликованная в 1958 г.

…Автор установил, в частности, что размеры отрезков нельзя рас­сматривать изолированно от процесса обезземеления крестьян, шедшего в первой половине XIX в., перед реформой: где он про­текал медленно, там отрезки были больше. Само понятие «отрез­ки» требовало в этой связи уточнения. Поскольку наряду с от­резками реформа практиковала и прирезки, речь должна идти об общем уменьшении крестьянского землепользования, определяе­мом разностью между дореформенным и пореформенным наделом. Наибольшими оказались отрезки периода реформы в крупнопо­местных имениях. Далее, автор утверждает, что крестьяне опре­деляли свое отношение к получению земельного надела в зависи­мости от соотношения арендных и продажных цен в данной мест­ности и суммы оброка, устанавливаемого законом для временно­обязанного состояния: там, где оброк был выше, они отказывались от земли и охотно шли на дарственный надел. Если для неиму­щего большинства это оборачивалось пауперизацией, то из дарственннков-богатеев, получивших свободу от повинностей и скупав­ших земли в частную собственность, вырастала сельская буржуазия. Тот же принцип соотношения оброка с арендно-продажными ценами земли предопределил и ход выкупной операции. Большинство выкупных сделок по добровольному соглашению было заключено в первые годы реформы; их процент был выше в черноземных губерниях. Крестьяне подчас шли на дополнитель­ные платежи, чтобы ускорить выкуп и порвать узы прямой зави­симости от помещичьего хозяйства. Несмотря на грабительский характер реформы и сохранение ею феодальных остатков, она в основном обеспечивала победу капитализма. ….

Монография Б. Г. Литвака

Здесь прежде всего заслуживает внимания изданная в 1972 г. книга Б. Г. Литвака «Русская деревня в реформе 1861 г.», …Главная цель книги Б. Г. Литвака — выяснить реальные изме­нения, происшедшие в положении крестьян и помещиков в резуль­тате реформы, прежде всего в области землевладения. … В подзаголовке книги определены хроно­логические рамки исследования: 1861 — 1895 гг. Объектом изучения Б. Г. Литвак избрал русский Черноземный Центр в составе шести губерний: Воронежской, Курской, Орлов­ской, Рязанской, Тамбовской и Тульской. Здесь было сосредото­чено около четверти всех помещиков и пятая часть крепостных крестьян России. Именно здесь крепостное право имело старейшую историческую традицию, а местные помещики были наиболее яры­ми противниками его отмены. Это был район преобладания барщи­ны до реформы и отработочной системы после 1861 г. Задача про­следить, как именно в этом районе реализовались положения 19 февраля 1861 г., приспособленные для защиты интересов по­мещиков, обретала особую научную значимость.

… Отмену кре­постного права, полагает он, можно считать единовременным ак­том только с точки зрения формально-юридической. В действи­тельности это был длительный процесс, в начале которого про­возглашалось освобождение личности крестьянина от власти помещика, затем происходило хозяйственное отделение крестья­нина от бывшего владельца (также неодноактно) и конечной гранью являлось создание общинной и подворной земельной соб­ственности, что расширяло возможности для сельскохозяйствен­ного капитализма. …

….Статистическая обработка уставных грамот позволила Б. Г. Лит­ваку прийти к выводу, что в итоге реформы ни один крестьянин не был обезземелен и «чистка земель» состояла в частичном обезземеливании. Размеры отрезков определялись хозяйственным укладом помещичьего имения и расчетами помещика на будущую эксплуатацию крестьян. Земельная обеспеченность барщинных крестьян оказалась выше, чем оброчных. … Литвак устанавливает дифференцированный подход к оценке влияния реформы на поме­щичье хозяйство и делает заключение, что «чистка земель» укре­пила не все, а только крупное землевладение. В итоге сокраще­ния крестьянского надела (по району в целом отрезка составила 16,3 процента) помещики увеличили свои земельные владения на 936 тыс. дес., или на 14,4 процента к размерам дореформенных земель, но при этом 86,4 процента прирезки получили владельцы более 100 душ. Автор формулирует вывод принципиального зна­чения: поскольку средний размер надела на ввод в барщинных имениях составлял от 11,8 до 13,6 дес. — «вряд ли можно говорить о голодном наделе у крестьян изученного района. Речь может ид­ти о тенденции к разорению». Общий объем повинностей кресть­ян в пользу помещика сократился, но увеличились государствен­ные и появились новые, земские повинности. Добавим, что в по­реформенный период стали резко повышаться косвенные налоги (питейный, сахарный, табачный, нефтяной, спичечный и др.), ко­торые, по расчетам А.М.Анфимова, к началу XX в. достигли 41 процента в общей сумме крестьянского обложения.

Переход на выкуп, отмечает Литвак, форсировал обнища­ние основной массы крестьян и буржуазное расслоение деревни. В Черноземном Центре выход на выкуп растянулся на три деся­тилетия, почти приостановившись к 1881 г.

Формулируя общую оценку реформы 1861 г. и объясняя, поче­му даже в крепостническом Черноземном Центре она привела — как следует из контекста книги — к относительной обеспеченности крестьян землей, Литвак вносит существенный корректив в концепцию И. Д. Ковальченко. Освобождение крестьян с зем­лей произошло не только потому, что крестьянское хозяйство в России представляло самостоятельный и ведущий сектор товар­ного производства, но и потому, что хозяйство помещиков не было подготовлено эволюционировать в капиталистическом направле­нии без привычного объекта эксплуатации, который не мог быть сохранен при полном отделении его от земли.

Концепция А. М. Анфимова

…. А. М. Анфимов пришел к заключению о преобладании в экономике и организации поместья докапиталитических форм и методов. Анфимов установил зависимость спо­собов ведения помещичьего хозяйства от размеров землевладения. Чем крупнее было землевладение, тем шире применялись помещи­ками кабально-крепостнические приемы эксплуатации окрестного сельского населения. Автор не склонен представлять хозяйство помещиков «как сплошной сгусток одних крепостнических черт». В стране было немало латифундий капиталистических, высокоор­ганизованных экономий с определенной ведущей отраслью («зер­новые фабрики», свекловичные плантации, скотоводческие хозяй­ства). … Переход помещиков к обработке земли капиталистическим спосо­бом носил, как правило, вынужденный характер, и они охотно возвращались к стародедовским методам при неблагоприятной хозяйственной конъюнктуре. В период мирового сельскохозяйст­венного кризиса 80—90-х гг. помещики сделали массовый переход к испольщине.

Латифундия центральной России были, как правило, бездо­ходными. Благодаря своим размерам, они, однако, проявляли осо­бого рода конкурентоспособность, в значительной мере ускользали из-под действия некоторых законов н норм капиталистического хозяйства, поскольку собственно капиталистический сектор в име­ниях был незначительным, и доминирующую роль в доходах вла­дельцев играла не прибыль, а рента. Паразитическая природа по­мещичьего землевладения порождала соответствующую психоло­гию и хозяйственный паразитизм дворян-помещиков. К 1917 г. помещичье хозяйство давало немногим более тринадцатой части общего валового продукта сельского хозяйства страны, причем на долю капиталистического производства помещиков приходилось менее четырех процентов всей продукции. Можно ли после этого,— ставит Анфимов риторический вопрос, — говорить, что поме­щичьи латифундии стали основой капиталистического хозяйства на земле?

…Анализ Анфимовым помещичьих латифундий был продолжен исследованием Л. П. Минарик о землевладении и хозяйстве крупнейших собственников России, магнатов, каждый из которых имел не менее 50 тысяч десятин земли. В начале XX в. оказалось 155 личных собственни­ков в составе 102 семей. Это была та горстка крепостников-поме­щиков, которая, по определению В. И. Ленина, находилась у вла­сти в тесном союзе с магнатами финансового капитала. Она фор­мировала придворную камарилью, «теневое», фактическое прави­тельство царской России. Земельные магнаты были связаны с банками, промышленным и железнодорожным акционерным ка­питалом, крупным домовладением в столицах. Естественно, что у этих вполне обуржуазившихся по источникам доходов дельцов, принадлежавших в большинстве к родовитому титулованному дворянству, имелись большие, чем у средних помещиков, возмож­ности сельскохозяйственного предпринимательства юнкерского об­разца. Тем интереснее воспринимаются выводы, к которым при­шла Л. П. Минарик, изучив систему земледельческого хозяйства в имениях магнатов. Элементы капиталистического рационального и рентабельного производства здесь являлись исключением, пра­вилом же был крепостнически-паразитарный строй экономики име­ний. Сам характер земельной собственности магнатов был глубоко архаичным как по дворянско-феодальному ее происхождению, так и по особой огражденности средневековыми привилегиями (майо­рат, статус заповедных имений и т. д.). Магнаты не реже других помещиков прибегали к залогу и перезакладу имений, растрачи­вая банковские ссуды непроизводительно, проживая деньги в «столицах и в заграницах». Магнатские экономии имели мало об­щего с капиталистическим юнкерским хозяйством, ведя дело по старинке, по-крепостнически.