Платформа интерпретации «Народной воли»
Позиция Теодоровича не была единичным явлением внутри ОПК, а представляла общую линию, которую Общество приняло особенно с момента своей концентрации на революционной истории. Об этом свидетельствует характер изображения «Народной воли» в журнале «Каторга и ссылка» между 1921 и 1931 гг. и изменение этого изображения, причем на фоне дискуссии о корнях марксизма и большевиков в России.
«Каторга и ссылка» занималась в своих первых номерах преимущественно уголовной политикой царизма и положением политических заключенных при царизме. История народничества, включая «Народную волю», играла определенную роль лишь постольку-посколъку. Картина изменилась с №5 «Каторги и ссылки» за 1923 г. Во вновь созданной рубрике «К истории революционного движения» печаталось все больше статей по истории народничества, включая «Народную волю», пока в конце концов в 1924 г. они не возобладали во внешнем виде журнала. Акцент делался на предоставлении биографического и документального материала. Тем не менее уже в конце 1923 г. имело место вхождение в дискуссию о корнях большевизма и марксистского движения в России, продолжавшую тлеть после Октябрьской революции. Вклад «Каторги и ссылки» в это обсуждение состоял в публикациях об отношении плехановского «Черного передела» к «Народной воле» послов того, как «Земля и воля» в 1879 г. распалась на эти две организации. Интересно, что в это время в журнале еще не подчеркивалось большое значение «Народной воли» для революционного движения. Вместо этого один из основателей «Черного передела» Л,Г. Дейч повторно подтвердил ее отрицательную оценку Плехановым. Дейч упрекал участников основания «Народной воли» в том, что, сконцентрировавшись на индивидуальном терроре, они погрешили против центральных принципов своей народнической основы, согласно которым трудящееся население должно было принимать решающее участие в перевороте. Этому противоречила исключительная ставка на индивидуальный террор. Обращаясь к Плеханову, Дейч рассматривал жесткую ориентацию «Народной воли» на террор и при этом особенно на убийство Александра II, а также сомнение некоторых основателей «Народной воли» в целесообразности работы среди «трудящегося населения» как главную причину раскола «Земли и воли». С этой ошибочной стратегией было также утрачено доброе имя «Земли и воли». Кроме того, Плеханов оказался прав в том, что после убийства царя до переворота так и не дошло - напротив, в результате его реакция усилилась. Наконец, концепции, разработанные Марксом, недвусмысленно противопоставляются стратегиям и идеям народников П.Н. Ткачева и С.Г. Нечаева. В качестве единственного положительного импульса, исходящего от «Народной волю»; для Плеханова остается только ее выступление за политические свободы. Эта статья Дейча примыкала к публикации в журнале «Пролетарская революция», в которой он описывал кратковременное сближение «Черного передела» с «Народной волей» после успешного покушения на Александра И. Уже в этой статье он подчеркивал «расплывчатый, утопический и эклектический» характер программы «Народной воли». Кроме того, он сообщал здесь о якобы полученном осенью 1882 г. от членов исполнительного комитета «Народной воли» письме, посланном живущим в эмиграции членам руководства «Черного передела», в котором шла речь о твердо запланированном восстании, хотя в это время организация уже находилась в состоянии быстрого распада. Далее Дейч перепечатал на том же месте письмо СМ. Кравчинского (член исполнительного комитета «Народной воли»), в котором тот писал о членах руководства «Народной воли», что они не были ни социалистами, ни политиками, ни радикалами, а только «народовольцами» (членами «Народной воли»). Цель Дейча заключалась в том, чтобы низвести «Народную волю» до уровня партии чистых авантюристов и мятежников, лишенных чувства реальности и не имевших действительно прочной социалистической программы. В то же время он представлял свою собственную организацию как тот институт, который открыл для России новый дух времени в форме марксизма и в соответствии с этим уже достаточно давно придавал большое значение русским рабочим. Взгляд Дейча подчеркивался несколькими статьями в «Каторге и ссылке», создававшими впечатление, что «Черный передел» был особенно сильно укоренен среди рабочих.
Провокативные декларации Дейча не остались без реакции Движение в противоположном направлении началось сразу же с № 8 журнала «Каторга и ссылка», вышедшего в начале 1924 г Член исполнительного комитета «Народной воли» А. Якимова-Диковская представляет в нем решение убить Александра II в противоположность упрекам Дейча не как акт мести за репрессии режима, а как средство наряду с другими для того, чтобы достичь политических свобод и тем самым проложить массе «широкий путь для развития её и выявления ею своей воли». Было напечатано также заявление Реввоенсовета СССР от 21 декабря 1923 г., в котором член ОПК М.Ю. Ашенбреннер чествовался как руководитель боевой организации «Народной воли».
Боевая организация предстает «одной из первых боевых организаций рабочего класса и крестьянства» и «является, таким образом, предшественницей нашей нынешней Красной армий». В том же номере были помещены воспоминания, призванные доказать, что и «Народная воля» продолжала традицию «Земли и воли» - поддерживать тесный контакт с рабочими! Лишь немногими номерами позже была подробно описана социалистическая пропагандистская работа бакуниста и приверженца «Народной воли» М.П. Овчинникова среди рабочих в Петербурге и Одессе, продолжавшаяся параллельно с террористической деятельностью.
Но только в 1925 г. «Каторга и ссылка» стала подлинным рупором противников клеветы на «Народную волю». Была напечатана программная статья руководителя Музея революции С.И. Мицкевича, явно направленная против стремлений больше не рассматривать «Народную волю», а с ней и важных теоретиков всего народничества, как предшественников большевиков.
В своей статье Мицкевич категорически выступил против тезисов Дейча и одновременно против Батурина. Точно так же, как и Дейч, Батурин утверждал в острой критической работе по адресу ранней статьи Мицкевича, опубликованной в 1923 г. в «Пролетарской революции», что для формирования большевизма существенны единственно контакт русских интеллигентов с русскими рабочими, а также идеи марксизма. Все остальное представало в интерпретации Батурина незначительным. В соответствии с этим выдающееся значение «Черного передела» было для Батурина несомненным, а формирование партии «Народная воля» был для него ничем иным, как прыжком от анархизма к либерализму с бомбой.
Теперь, в 1925г., Мицкевич ответил на упреки Батурина статьей под характерным названием «К вопросу о корнях большевизма». В качестве прежнего сторонника русских якобинцев и бланкистов, как то П.Г. Заичневского и П.Н. Ткачева, затем члена РСДРП, а позже большевика, Мицкевич выдвинул следующий смелый контртезис:
«Старое якобинство связывается с рабочим классом получается большевизм».
Рассматриваемая с этой позиции, «Народная воля» предстает важнейшим катализатором такого развития событий. Это особенно касается групп, поддерживавших тесный контакт с рабочими. Напротив, организация «Черный передел» содействовала скорее переходу к «мелкобуржуазному радикализму». Чтобы в методическом и содержательном отношении укрепить свою позицию, Мицкевич создает иерархию влияний, важных для возникновения большевизма. При этом высшую позицию занимает, несомненно и для него, марксизм, но сразу же затем следует якобинская традиция народничества и только за тем размещается «архи-мелко- буржуазная анархистская аполитическая группа» «Черного передела».
Хотя большевики переняли определенные элементы из программы «Черного передела», например, тесный контакт с массами и необходимость их участия в революционной работе, их идейная близость к «Народной воле» была гораздо больше. Влияние «Народной воли» на большевиков прослеживается особенно в принципе политической борьбы и идее построения строго централизованной и дисциплинированной партии, которая должна взять власть и осуществить революцию, используя недовольство народных масс. Сюда же относится и намерение реализовать без промедления социалистические меры в экономике и обществе. Мицкевич придает выдающееся влияние на большевиков идеям якобинского крыла «Народной воли», а также планам рабочих организаций «Народной воли» создать правительство из рабочих. Большевизм перегруппировал и дополнил впоследствии лишь некоторые элементы идеологии и революционной практики «Народной воли». Русский марксизм и в особенности большевизм в целом представляют собой с точки зрения Мицкевича «синтез» из ряда предшествовавших революционных течений и марксистских идей. В этой связи Мицкевич регулярно использует лозунги, разъясняющие его концепцию значения «Народной воли» и якобинских идей, которым она продолжала следовать, для возникновения большевизма: «предшественник», «предчувствия», «этап перехода» и «зародыши».
Само возникновение якобинских идей Мицкевич приписывает специфическим русским условиям и особенно крайне острым в европейском сопоставлении противоречиям между господствующим классом и народными массами. Бесправие и бедность масс и интеллигенции, не относившейся к дворянству (разночинцев), запрет всякой оппозиции и позднее развитие и укоренение капитализма в обществе, а также форсированное и искусственное содействие капитализму со стороны государства - вот причины такого развития. Применяя цитату Ленина, он заключает:
«[...] они и обусловливали якобинские идеи, они и вызывали предчувствия, что России "первой выпадет на долю осуществить великое дело социализма"».
«Каторга и ссылка» предоставила Мицкевичу в противоположность журналу «Пролетарская революция», отказавшемуся публиковать его точку зрения, подходящий форум. Последствие заключалось в том, что Мицкевич в ходе диспута потерял свой пост в Истпарте.
Публикация статьи Мицкевича в «Каторге и ссылке» не была случайностью, а имела прямую поддержку со стороны главного редактора Виленского-Сибирякова. Виленский-Сибиряков благодаря возможному доступу в архивы диагностировал привилегированное положение для советских историков по отношению к прежним авторитетам и в 1925 г. классифицировал народничество в целом как предшественника большевиков.
№ 24 «Каторги и ссылки» за 1926 г. представлял собой выпуск, целиком посвященный партии «Народной воли». Поводом, казавшимся несколько искусственным, стал сорокапятилетний юбилей убийства Александра II. Том был украшен групповой фотографией 27 сторонников «Народной воли». Некоторые из изображенных на ней сами брали слово в журнале.
Общее для обоих первых авторов и бывших членов исполнительного комитета «Народной воли» А.В. Якимовой-Диковской и М.Ф. Фроленко заключается в том, что они описывают свое «духовное родство» с «Землей и волей» и в соответствий с этим подчеркивают преемственность с идеологией, стратегией и тактикой «Народной воли». Якимова-Диковская подчеркивает развивавшуюся еще до раскола идею необходимой политической борьбы в сочетании с террористической стратегией, возникшей в результате репрессий царского режима. Для Фроленко террористическая стратегия и сближение с рабочими в городах развивались после того, как народники в значительной степени были вытеснены из деревень. Он видит однозначную преемственность с «Землей и волей» и в экономической программе, например, в социализации земли, а также фабрик. Не в последнюю очередь он относит к духовному багажу «Народной воли» агитацию и образовательную работу среди всего населения. Тем не менее, «Народная воля» остается для него той партией, которая, первой опираясь на политическую программу, начала политическую борьбу против правительства.
Вслед за тем еще один член Исполнительного комитета - А.П. Корба-Прибылева - полемизирует с упреком в том, что революционная интеллигенция в целом и руководство «Народной воли» в особенности недооценивали значение народных масс. Она возражает против этого:
«Движущей силой их деятельности и их направления была глубокая и неисчерпаемая любовь к ближним, особенно к трудовым классам русского народа».
Они прибегли к оружию только потому, что хотели защитить интересы народа. Исполнительному комитету потому лишь было трудно создавать контакт с массами, что царское правительство пыталось всеми силами воспрепятствовать «инфильтрации».
Затем в юбилейном номере 1926 г. последовали еще три статьи, снова подчеркивавшие тесную связь и сотрудничество «Народной воли» с рабочими. Она сохранилась даже в бесчеловечных условиях усиленных преследований партии после цареубийства. Л.С. Залкинд жалуется, что часто приходится слышать о малом внимании, которое «народовольцы» уделяли агитации среди рабочих. Это, по его словам, «глубоко неверно».
Несмотря на преобладание положительных оценок отношения «Народной воли» к рабочим, проявляются и критические тона. Это особенно касается критики в адрес идеализации рабочих. В.И. Сухамилин сообщает о преувеличенном удивлении ведущего члена партии Я. Бердичевского по поводу коммунистических кооперативов портовых рабочих Одессы и «мнимого» отсутствия «инстинктов, стремящихся к собственности». Напротив, в качестве важнейших партнеров «Народной воли» Сухамилин указывает на студенческую среду. Разумеется, некоторые студенты использовались и для пропаганды среди рабочих. В свою очередь, Залкинд критически замечает, что среди агитировавшихся рабочих было много предателей, так как рабочие в это время еще не были столь стойкими и непоколебимыми. А.В. Гедеоновский мог сообщить, что в провинции, в Ярославле едва ли были воспринимаемые всерьез контакты с рабочими. Правда, в программу главной целевой группы, студенческих кружков, наряду с Лассалем был включен и Маркс.
Но задача редакции «Каторги и ссылки» заключалась в конечном счете не в формировании явной противоположной позиции. То, к чему она стремилась, было многообразной и свободной от табу, т. с. насколько возможно не подвергавшейся влиянию политических предпосылок дискуссией. Редакция следовала данному принципу, публикуя в этом томе и два явно противоположных мнения. С одной стороны, было напечатано заключение «отпавшего» члена Исполнительного комитета «Народной воли» Л. Тихомирова о возникновении и расколе революционного движения, которое он, вероятно, написал по инициативе тайной полиции в 1888 г. и которое царь Александр III прочитал в 1889 г. С другой стороны, появилось выдержанное в критических тонах методическое замечание историка Д. Кузьмина о методе работы тех историков, которые всеми средствами пытались связать народничество с российской социал-демократией и марксизмом. Кузьмин обнаружил тенденцию некоторых историков, в соответствии с которой у революционных мыслителей от Чернышевского до Бакунина и Ткачева выявлялись якобы марксистские позиции. К числу таких историков он относил не только Мицкевича, но и члена редколлегии «Каторги и ссылки» Б.П. Козьмина.
В спор о значении «Народной воли» и возможных точках ее соприкосновения с большевиками вмешался в 1926 г. и староста ОПК Ем. Ярославский. При этом его тогдашняя позиция очевидно отличалась от его же будущей позиции, которую он должен был занять после появления в 1929 г. статьи Теодоровича. Ярославский критикует историка В. Ваганяна за то, что он, оставляя за скобками «Народную волю», проводит линию преемственности от организации «Черный передел» к марксизму. Ваганян ни словом не упоминает «о тысячах нитей, связывающих народовольцев с рабочими». Ее борьба была «основным необходимым звеном» и этапом революционного развития рабочего класса. Ярославский задается в соответствии с этим вопросом, как так Плеханов, чью историческую интерпретацию революционного движения и представляет Ваганян, выковал «в значительной мере не на основе принятия народовольческого наследия, а в общем и целом борясь с “Народной Волей”, в противовес ей». Но, по мнению Ярославского, Плеханов не без основания воспринимал веру большевиков в массы как возрождение старого «народовольчества». Ярославский видит свою собственную задачу в том, чтобы осветить роль как «Черного передела», так и «Народной воли» в качестве «предвестников» марксизма.
После выхода юбилейного тома, посвященного «Народной воле», дискуссия в «Каторге и ссылке» пошла на убыль. Уже из вступительной статьи к этому тому стало ясно, что главный редактор Виленский-Сибиряков был лишь условно заинтересован в продолжении дебатов с той же интенсивностью. Здесь он явно модифицирует свою положительную позицию, выраженную в 1925 г., замечая, что «Народная воля» уделяла мало сил своему политическому позиционированию и политической работе. Со вступлением в конце 1927 г. Ф. Кона в должность главного редактора тенденция к сдержанному ведению дискуссии еще усилилась. Тем не менее по-прежнему появлялись некрологи о членах «Народной воли», как и материалы по ее истории и отдельные статьи об усиленной пропаганде поздней «Народной воли» среди рабочих. Единственную аналитическую статью опубликовал историк С.Н. Валк, который снова упрекнул «Народную волю» в ее чисто мятежническом характере.
Однозначный поворот тенденции наступил только в начале 1929 г. Это было непосредственно связано с усилением работы Теодоровича в ОПК. Во время «торжественного акта», посвященного 80-летию со дня рождения известного народновольца М.Ф. Фроленко, на который собрались многие из еще живших
знаменитых народников, с речью выступал Теодорович. В самом ее начале оратор более чем четко подчеркивает дорогое для большевиков наследие «Народной воли»:
«Наоборот, мы, в Союзе ССР, от мала до велика, считаем поколение народовольцев благословенным поколением, поколением, основные идеи которого в конце концов восторжествовали и осуществились, правда, в иных формах, иным путем, в ином аспекте, в иной установке, но в основном и целом те идеи, которыми мучились и болели люди этого поколения, воплотились в жизнь».
В соответствии с этим его выступление заканчивается словами: «[...] слава народовольцам, подготовившим нашу победу [...]». Фроленко появляется в аргументации Теодоровича как «Геркулес», всегда самоотверженно выступавший за дело революции.
Теодорович, однако, этим не ограничивается, но аргументирует и содержательно, излагая со своей точки зрения цели поколения «Народной воли». В ответ на часто звучавший упрек в адрес «Народной воли» по поводу ее частого утверждения о том, что капитализм в России насаждается «сверху», т. е. правительством, он приводит цитату из № 2 одноименного журнала «Народной воли». В ней кулаки, т. с. богатые крестьяне, описываются как важный опорный слой для возникновения и развития буржуазии и капитализма в России. В аргументации Теодоровича это должно доказать полное осознание идеологами «Народной воли» возможности развития буржуазии и капитализма «снизу», т. е. определенными слоями общества.
Теодорович не упустил возможности рассмотреть и важнейший по общему признанию плюс «Народной воли», а именно ее решение в пользу политической борьбы. Он использовал эту позицию в то же время и для дискредитации Плеханова. Тот только на теоретическом уровне признавал необходимость завоевания политической власти революционным путем и ликвидации капитализма, чтобы затем иметь возможность развивать социалистические элементы экономики. В политической же практике он, в особенности в 1917 г., когда пролетариат взял власть, колебался и не давал своего «благословения». Напротив, у народовольцев слово не расходилось с делом.
В речи на торжественном заседании Теодорович проявил и готовность изложить различия между «Народной волей» и большевиками. Его позиция очень ясно отличается от уже известного тем, что он признает только объективные основы того, что «Народная воля» не всегда осознавала знаки времени. Так, Теодорович соглашается с тем, что «Народная воля» хотя и не осознала «выдающегося» значения рабочих для революции в России, но вполне понимала их значение в целом. Согласно его интерпретации, приверженцы «Народной воли» были подлинными «пионерами пропаганды» среди рабочих, свидетельством чему именно пример Фроленко, агитировавшего среди московских рабочих.
Крах «Народной воли», нанесшей царизму первые тяжелые удары, объясняется, по мнению Теодоровича, недостаточным развитием капитализма и, следовательно, существованием только-только формировавшегося рабочего класса. Тем самым отсутствовал класс, который мог повести на революцию массы мелких товаропроизводителей. Но и мелкие товаропроизводители не последовали за народниками в 70-е гг. в конечном счете потому, что У русских землевладельцев ввиду дешевизны американской пшеницы отсутствовали экспортные рынки, и некоторые из них из-за этого добровольно передавали свою землю крестьянам [sic!]. В 70-80-е годы бурно развивавшийся капитализм вытянул из деревни излишнюю рабочую силу, создал новые внутрироссийские рынки сбыта и снова породил среди крестьян иллюзию улучшения их положения.
В том же номере «Каторги и ссылки», в котором была опубликована торжественная речь, Теодорович еще раз взял слово. Здесь, исходя из тематики, только первично связанной в содержательном и временном отношении с «Народной волей», он внезапно излагает доминирующую роль якобинского течения в «Народной воле». На этот раз он прямо опирается на тезисы Мицкевича 1925 г.:
«Старая “Народная Воля”, благодаря неполной дифференцированности общественных отношений, представляла собой смесь трех, ясно различимых, течений: во-первых, крыла “якобинского”, самого мощного из крыльев “Народной Воли”, постулировавшего политический переворот, как предпосылку непосредственного социалистического переворота; во-вторых, крыла, довольно близкого к социал-демократам, для которого между политическим переворотом и социалистической революцией предполагался определенный, более или менее длинный промежуток времени, и в-третьих, крыла политического радикализма, отодвигающего совсем из поля своего зрения социалистическую революцию, очень напоминавшего собой то, что Плеханов позднее характеризовал, как либерализм плюс бомба».
Уже с начала 1929 г. Теодорович с растущей интенсивностью пытался доказать, каким образом большевики с точки зрения истории идей и в своей революционной практике нерасторжимо связаны с русским революционным движением и при этом в особенности с «Народной волей». Он вновь и вновь давал понять, что уже у учителей «Народной воли» имелись идеи, сравнимые с марксизмом.
Наряду со статьями будущего главного редактора «Каторги и ссылки» в журнале в то же время имела место достойная внимания концентрация имевшихся сил. Одновременно с публикациями Теодоровича в следующих номерах журнала дополнительно появлялись многочисленные другие статьи, систематически доказывавшие с помощью документальных и биографических материалов укоренение приверженцев «Народной воли» и в рабочей среде, а также описывавшие их большой авторитет и доверие к ним со стороны народных масс. Кроме того, печатались биографии, разъяснявшие эклектический характер теории и практики «Народной воли», а с ней и народничества в целом и таким образом показывавшие искусственный характер четкого различения между народничеством и марксизмом. Так, несмотря на бесспорно высокое влияние, которым пользовались бланкистские идеи, как и теории Лаврова, Бакунина или Лассаля, вновь и вновь подчеркивается, что во многочисленных кружках «Народной воли» отвержение и игнорирование теорий Маркса имели место в той же мере, как и их заимствование и усвоение. Марксизм часто представлялся при этом теорией не исключительной, а одной из многих. Путь революционных активистов к социал-демократии также в соответствии с мемуарами, опубликованными в журнале, вовсе не вел неизбежно через кружки «Черный передел» и «Освобождение труда», в которых доминировал Плеханов, но также и через «Народную волю».
Изображение «Народной воли» в журнале «Каторга и ссылка» испытало явное изменение. За безучастной позицией последовала фаза обсуждения различных, диаметрально противоположных друг другу позиций (1923 г.), затем имело место усиление позиции «Народной воли», позиции, которая в то же время включала отражение политически суженного, приспособленного к каждодневным политическим потребностям отношения к «Народной воле» (1925-1926 гг.), пока, наконец, между 1929 и началом 1931гг. русскому марксизму не была подчеркнуто научно-дифференцированно засвидетельствована нераздельная связь с наследием революционного народничества. В отличие от стратегии ОПК в дискуссии о значении декабристов для революционного наследия 1925-1926 гг. на сей раз для фланговой поддержки привлекались не «буржуазные» историки, а концентрированный потенциал очевидцев, которым располагало Общество.
ОПК со своим наступлением внесло специфический вклад в дискуссию, толчок которой дали уже в начале века социал- демократические, а потом большевистские Историки Ю.М. Стеклов и Д. Рязанов, и позже при содействии историка Н.Л. Сергиевского продолженная со всей интенсивностью вне ОПК и опиравшаяся на широкомасштабные архивные исследования. Характерно, что Сергиевский в начале 30-х гг. смог только в «Каторге и ссылке» продолжать выдвигать и публиковать свои тезисы, согласно которым элементы марксизма в русском революционном движении развивались уже за десятилетие до основания «Черного передела», причем этот эволюционный процесс среди всей народнической интеллигенции мог стабилизироваться помимо организаций «Народная воля» и «Черный передел».
Но мобилизовалось не только ОПК, а и лагерь марксистских историков вокруг Покровского, хорошо позиционированный в идеологическом, институциональном и политическом отношении.
Политизация дискуссии
Дискуссии и столкновения вокруг программной статьи Теодоровича «Историческое значение партии “Народная воля”» начались только в декабре 1929 г., когда подготовка к празднованию юбилея основания «Народной воли» шла в рамках юбилейной комиссии полным ходом. Сначала она проходила в весьма академической форме без прямых политических атак, чтобы потом превратиться в противоположность.
Упомянутый ученик Покровского, член юбилейной комиссии Малаховский опубликовал 20 декабря в «Правде» рецензию на статью Теодоровича.
Для автора интерпретация значения «Народной воли» Теодоровичем не является правильной марксистской интерпретацией. «Бланкистский» (Луи Огюст Бланки) характер «Народной воли», т. е. террористический акционизм в отрыве от народа доказан уже давно. Теодорович игнорирует соответствующие цитаты в текстах «Народной воли». Малаховский считает совершенно ошибочным утверждение Теодоровича об определяемой в теории и на практике близости «Народной воли» к большевикам. Как для обоснования, он утверждает, что Теодорович не понял, сколь огромную роль сыграл Ленин в борьбе первых русских марксистов с идеологией народничества. Роль большевиков в аргументации Теодоровича преуменьшается недопустимым образом. Наконец, рецензент подчеркивает, что статья Теодоровича ни в коем случае может быть «передовой статьей», посвященной общественным событиям в рамках юбилея «Народной воли».
Неделей позже также в «Правде» появился ответ Теодоровича. Он развивает здесь свою аргументацию из «Каторги и ссылки» в направлении противоположности между «правильной» интерпретацией «Народной воли» Лениным и «неправильной» Покровским. Малаховский уклоняется, по словам Теодоровича, от высказывания мнения о том, кто же прав - Ленин или Покровский. Свою же собственную концепцию Теодорович характеризует не более и не менее как «попытку реставрации ленинских взглядов в области истории революционного движения». Чтобы опровергнуть критические позиции Малаховского, Теодорович неоднократно указывает на применявшееся им понятие «зародышевой форме» состояния идей большевиков, наличествовавших уже у «Народной воли».
Днем позже отреагировал, в свою очередь, Малаховский. Здесь становится ясным, что Теодорович по меньшей мере на первый взгляд добился частичного успеха. Присовокупленный к статье Малаховского комментарий редакции «Правды», официального органа ВКП(б), подчеркивает как «заслугу» тезисов Теодоровича критическую позицию в отношении оценки «Народной воли» Плехановым. Подобно комментарию «Правды» и Малаховский признает, что Покровский действительно стоит «на плечах Плеханова» и его интерпретация отличается в различных пунктах от той, которую дал Ленин.
Малаховский, однако, вместе с более нейтрально сформулированным редакционным комментарием «Правды» резко осуждает намерение Теодоровича «реставрировать» ленинскую оценку «Народной воли»:
«Тов. Теодорович под видом реставрации взглядов Ленина, на деле приходит к непозволительной апологии “Народной Воли”, утверждая, что они будто бы предвосхитили ряд основных моментов ленинизма».
Приведенные Теодоровичем точки соприкосновения между «Народной волей» и большевиками основываются, по мнению Малаховского, на поспешные обобщения. Подчеркивание того, что определенные позднейшие моменты развития большевизма наличествовали уже в зародышевой форме у «Народной воли», скрывает то обстоятельство, что идеи Ленина являются дальнейшим развитием взглядов Маркса и Энгельса и основываются на изучении русской действительности.
В противоположность своей рецензии, в которой Малаховский оспаривал всякий существенный результат деятельности «Народной воли», теперь следующим образом устанавливается граница исторического значения «Народной воли»: Малаховский превозносит ее «героическую борьбу» и выступление за интересы крестьян, но в то же время предостерегает Теодоровича от впадения в другую крайность и замалчивания мелкобуржуазных сторон «Народной воли». Хотя «Народная воля» и является предшественницей пролетарских революционеров, ее теория несовместима с [с марксизмом] даже в «зародышевом состоянии». Например, Теодорович стирает различие между «Землей и волей» «Народной волей», хотя «Народная воля» временами совершенно оставляла народ без внимания. Игнорируется, например, ее фактически заговорщический характер. Итог Малаховского таков:
«Обнаружение предвосхищений ленинизма в “Н.В.” покоится на неправильной методологии, одобренной предвзятым подходом к оценке “Народной Воли”, неисторичности трактовки отдельных, вырванных из контекста фраз и словечек и “осовременивания их».
Согласно данным Горина Покровский, находившийся в Берлине по поводу лечения рака и подготовивший письменный ответ Теодоровичу, был рассержен сдержанностью Малаховского, который не защищал его, а вместо этого даже сделал уступки Теодоровичу. Другой ученик Покровского, И.Л. Татаров, был в противоположность Малаховскому менее готов на компромисс. В один день с Малаховским, а потом и еще раз в начале января 1930 г. Татаров проводит в «Известиях» прямую параллель между историческими и политическими взглядами Теодоровича.Он обращается к инциденту, когда Ленин характеризовал Теодоровича (товарища Демьяна) как меньшевика. Кроме того, Татаров связывает исторические взгляды Теодоровича, не выходя существенным образом за пределы агументов, выдвинутых Малаховским, с политическим доносом на Теодоровича, появившимся уже месяц назад в «Правде» в связи с его прошлым как заместителя наркома земледелия.
Здесь Теодорович в рамках рецензии на книгу специалиста по экономике сельского хозяйства Н.Д, Кондратьева был публично охарактеризован как его «укрыватель», так как он якобы должен был нести ответственность за новое издание этой «буржуазной идеологии в сфере сельскохозяйственной науки» для заочного обучения в издательстве «Финиздат» наркомата финансов с положительным письменным отзывом. Рецензия заканчивалась беспокоящими словами:
«Нужно крепко бить как по самим буржуазным “теоретикам”, так и по тем, кто смыкается с этими “теоретиками”».
Теодорович, в начале 1928 г. вместе с Кондратьевым уволенный из наркомзема, сразу же распознал за этим намерение обвинить его в уклоне от генеральной линии партии. Правда, ему удалось в значительной степени опровергнуть конкретные обвинения после того, как он смог, наконец, доказать даже использование автором сфальсифицированных фактов. Тем не менее редакция «Правды» Настаивала в комментарии к его опровержению на упреке в недостаточном отмежевании от буржуазных идей Кондратьева и идеализации мелкого товаропроизводителя в спорном отзыве Теодоровича.
Татаров снова подхватил оба эти пункта, конечно же, зная, что биография Теодоровича в 20-е гг. была тесно связана с биографией Кондратьева. До Октябрьской революции Кондратьев недолго работал товарищем министра продовольствия во Временном правительстве во главе с Керенским. После Октябрьской революции он был профессором Тимирязевской сельскохозяйственной академий в Москове, а с 1920 по 1928 гг. - директором Конъюнктурного института при Наркомате финансов. Кроме того, он возглавлял управление экономики и планирования сельского хозяйства Наркомата земледелия (Наркомзема). По руководством Кондратьева был разработан первый перспективный план развития сельского и лесного хозяйства на 1923-1928 гг. Теодорович на своем посту заместителя наркома сельского хозяйства выступал уже в 1922 г. за освобождение бывшего эсера, а впоследствии беспартийного Кондратьева, который оказывал решающее воздействие на формирование профессиональной линии Наркомзема, и хвалил его как выдающегося специалиста по аграрным проблемам. Точно также Теодорович неоднократно публично защищал Кондратьева и других своих сотрудников от обвинений левой оппозиции в том, что он практикует «мелкобуржуазную аграрную науку» и рапространяет «неонародничество» в планировании сельского хозяйства.
В 1927 г. Кондратьев был одним из самых резких критиков «деформированной» и «несбалансированной» индустриализации за счет сельского хозяйства. Он, рассматривал начатую правительством антикулацкую политику как большую ошибку, а коллективному хозяйству придавал в обозримом будущем только подчиненное значение. Со своими концепциями усиленных вложений в сельское хозяйство за счет промышленности, допущения образования капитала в сельском хозяйстве и содействия сильным крестьянским хозяйствам, чего он придерживался и после поворота к форсированной индустриализации и коллективизации сельского хозяйства, он был объединен председателем аграрной комиссии XV съезда Молотовым с «народническими», в действительности же кулацкими идеологами».
Уже в1927 г. понятие «кондратьевщины» было впервые применено, а теории Кондратьева вместе с теориями других специалистов по сельскому хозяйству охарактеризованы как «буржуазные искажения». В том же году ОГЛУ установило наблюдение над Кондратьевым, а с середины 1928 г, его работы больше не публиковались.
В январском номере «Каторги и ссылки» немедленно появился ответ Теодоровича Татарову. И он, как Татаров, во многих частях своего материала отходит от академического стиля диспута.
С помощью литературного сравнения Теодорович констатирует в начале, что Татаров критикует его лишь для того, чтобы обрести свое лицо за его счет. Правда, для Теодоровича Татаров - «слепой филистер», который «визжит», что он, Теодорович, умалчивает о заслугах Ленина. Татаров «не захотел затратить даже малейшего умственного напряжения [. ..]».
Теодорович детально останавливается в 25 пунктах на обвинениях, содержавшихся в обоих статьях Татарова в «Известиях». Он не делает уступок относительно своих тезисов об историческому значению «Народной воли», даже если теперь и представляет их менее восторженно. Он защищает их в особенности многочисленными другими цитатами Ленина. Новое по сравнению со статьей в «Каторге и ссылке» августа 1929 г. заключается в том, что Теодорович пытается теперь защитить свою исторически ориентиро